Мелетинский Е.М.: Эдда и ранние формы эпоса
II. Мифологические песни "Эдды" и ранние формы эпоса. Часть 1

1

Мифологические песни "Старшей Эдды", т. е. входящие в состав сборника CR 2365 песни о древнескандинавских богах, составляют примерно половину сборника. Все они объединены определенными мифологическими персонажами, сходными мифологическими представлениями и мотивами и составляют единый массив, отличный, например, от цикла чисто героических песен из круга "Нибелунгов" (о Сигурде, Гьюкунгах, Брюнхильд, Атли) или от песен о Хельги.

Мифологические песни не являются гимнами богам или стихотворными комментариями к таким гимнам и по своему характеру не могут быть сопоставлены со "священными" индийскими ведами и персидской "Авестой".

Возникает вопрос: можно ли рассматривать эти песни как своего рода мифологический эпос? Большинство из них не имеет повествовательного характера. Это – монологи и диалоги, либо систематически излагающие древние мифические представления, моральные нравоучения, либо представляющие собой полукомические традиционные "перебранки" богов (не получивший в древнескандинавской поэзии дальнейшего развития зародыш комедии!).

Весь этот материал мог бы составить известный фон, своего рода периферию мифологического эпоса (как, например, заговоры в "Калевале"), если бы существовало определенное "ядро" в виде собственно эпических песен, в которых отдельные мифические сюжеты развернуты в эпический рассказ, а боги являются героями такого рассказа. В этом случае включение в единый цикл народной дидактики, перечней заклинаний, списков мифологических и генеалогических имен и понятий, ритуальных перебранок и другое подчеркивало бы естественный для мифологического эпоса идеологический и поэтический синкретизм. Строго говоря, в Codex Regius имеются только две песни, в которых "речи" подчинены повествованию, размер строго "эпический" (форнюрдислаг) и сама песня представляет развернутый рассказ о деянии божественного героя, в обоих случаях Тора.

"Песня о Трюме" рассказывает о том, как Тор вернул себе (при помощи Локи) молот Мьёльнир – боевое оружие, похищенное и спрятанное великаном Трюмом. Тор согласен вернуть молот только в обмен на богиню Фрейго.

Тогда, по инициативе Локи, Тор отправляется в страну великанов в одежде богини Фрейи, а Локи – под видом ее служанки. Трюм удивляется проявленному "невестой" обжорству и ее злобному взгляду, но Локи уверяет его, что это все проявление тоски влюбленной в него Фрейи. Когда приносят молот для освящения свадебного обряда, Тор хватает его, избивает им великанов и затем возвращается в Асгард.

В "Песне о Хюмире" Тор (в сопровождении Тюра) отправляется к великану Хюмиру за котлом для варки пива на пиру у Эгира. Получению котла предшествует ряд испытаний, в том числе "рыбная ловля", во время которой Тор вытаскивает со дна моря мирового змея; также в порядке испытания Тор переносит ладью великана и разбивает кубок (о голову великана по совету его жены). На обратном пути хромеет один из козлов, везущих повозку Тора, но мотив этот не развернут.

Тор во время визита к Хюмиру, так же как в "Песне о Трюме", обнаруживает богатырский аппетит, а в финале – избивает великанов.

В "Младшей Эдде" Снорри Стурлусона, в которой пересказываются и цитируются многие древние песни, сюжет похищения молота у Тора не упоминается; также не фигурирует и добывание Тором котла для пива. Но "рыбная ловля Тора" описывается как самостоятельный эпизод: он явился к великому Имиру в виде молодого парня (великан даже не хотел его из-за молодости брать с собой в море), для наживки вырвал голову быка, принадлежащего Имиру (как и в "Песне о Хюмире"), греб так энергично, что они заехали далеко в море; Тор "выудил" со дна моря мирового змея Мидгардсорма ("змея средней земли"); они обменялись ужасными взглядами. Когда же Тор бросил в змея свой молот, то напуганный великан перерезал леску, за что был награжден Тором мощным ударом по уху, от которого свалился за борт ("Видение Гюльви" 48). В другом месте ("Видение Гюльви" 44), совершенно независимо от "рыбной" ловли", Снорри рассказывает подробно о том, как охромели козлы Тора. Оставшись на ночь у некоего хуторянина, Тор изжарил на ужин своих козлов, угостил хозяина и его семью, а затем собрал кости и воскресил козлов. Но один из них охромел, так как Тьяльви, сын хуторянина, вопреки запрету Тора, во время ужина повредил кость, желая полакомиться костным мозгом. Разгневанный Тор в качестве выкупа взял себе в услужение Тьяльви и его сестру Рескву. (В "Песне о Хюмире" вина за то, что козел охромел, возлагается на Локи.)

"Рыбная ловля" Тора неоднократно фигурирует в поэзии скальдов, особенно в так называемых "щитовых драпах", т. е. в стихотворениях, в которых описываются картины, воспроизведенные на дорогом щите, подаренном конунгом скальду (см.: Bragi Boddason. Ragnardrapa, строфы 14-19, IX в.; Ulfr Uggason. Húsdrapa, 3-6, X в., отрывок из песни о Торе; Eysteinn Valdason, 1-3, рубеж X-XI вв.; упоминания у Olver Hnufa, IX в.; и полустрофа у Gamli Gnaevadarskald1). Детали в описании "рыбной ловли" – те же, что в "Младшей Эдде". Скальды прежде всего фиксируют обмен взглядами между Тором и змеем; Тор сверху, из лодки, замахивается молотом, змей снизу, с моря, изрыгает яд. Наименьшая статичность описания – у древнейшего скальда Браги Бодассона, начинающего перефразировкой формулы древних (ранних) времен: "видно, как некогда (рано, но snimma вместо ár) сын отца человечества хотел испытать силу опоясывателя земли".

Для скальдов, специализировавшихся на метафоризованных описаниях битв, эта сцена – также мифологический "образец" встречи противников и битвы между ними. Поэтическое искусство проявляется прежде всего в нанизывании кеннингов, т. е. метафорических иносказаний, обозначающих Тора ("муж Сив", "сын отца человечества", "управляющий козлами", "друг богов и людей", "противник ётунов", "крушитель головы Хрунгнира", "ужас турсов") и змея ("опоясыватель всех стран", "запруда океана", "змей средней земли", "рыба", "отпрыски Локи" и т. п.), в употреблении эпитетов, подчеркивающих силу Тора и ужасный вид змея, безобразие великана, чувства взаимного гнева – ненависти этих трех персонажей. Что касается сюжета "Песни о Трюме", то он совершенно неизвестен скальдам, зато получил широкое распространение в средневековых исландских римах, в датских, норвежских, шведских, фарейских балладах, сложившихся не ранее XII-XIII вв. и записанных не ранее XVI в. 2

Соотношение между различными национальными версиями баллады и эддической песней сложно. Имеются отдельные точки соприкосновения между исландскими римами, датскими и норвежско-шведскими балладами. Но, с другой стороны, можно отметить совпадения между балладами и "Песней о Трюме", в отличие от исландских рим; между балладами и римами, в противоположность "Песне о Трюме". С. Бюгге и М. Муэ допускают, что в процессе взаимодействия эддической песни с датской балладной традицией и исландскими римами участвовал также дополнительный прозаический источник. Древнейшим образцом они признают эддическую песню. Даже Кинк, специально подчеркивавший в своем классическом исследовании о соотношении эддической и балладной поэзии их различные жанровые и мировоззренческие корни, предполагает, что первоисточником была эддическая песня. В балладах Локи и Тор являются братьями, нет приказа князя великанов (þursgramr, он вообще превращен в Tossengreven – граф дураков?) готовиться " праздничному приему, нет его хвастовства златорогими коровами, отсутствует требование принести молот и весь "эддический" эпизод с сестрой Трюма, а также мотивы подозрительно горящего взгляда "невесты" (осталось только обжорство), одалживания Локи у Фрейи птичьего оперенья для полета в страну великанов, не упоминается ожерелье Брисингов.

Молот Тора – "золотой", его мифическое значение, как и всего сюжета, полностью остается за пределами баллады. Таким образом, "Песня о Хюмире" (точнее – ее центральная часть, посвященная "рыбной ловле" Тора) имеет многочисленные параллели в стихах скальдов, а "Песня о Трюме" – в народных балладах. Этому соответствуют и стилистические различия между двумя эддическими песнями: стиль "Песни о Хюмире" имеет явные "скальдические черты", а стиль "Песни о Трюме" обнаруживает сходство с народными балладами. В "Песне о Хюмире" – большое количество кеннингов3"Песне о Трюме" они полностью отсутствуют. Для "Песни о Хюмире" характерно искусственное синтаксическое строение, неестественный порядок слов; вставка слов и групп слов, разрывающая естественную связь частей предложения, вводящая дополнительную цезуру, которая уже не совпадает с нормальной интонационной паузой; там встречаются синтаксические переносы из стиха в стих, характерные для книжной поэзии.

Синтаксис "Песни о Трюме", наоборот, отличается простотой и естественностью, плавной ритмичностью, характерной для устной поэзии. Как показал Густав Неккель4, в "Песне о Хюмире" основной стихотворной единицей является хельминг (полустрофа), внутри которого короткие и длинные стихи скреплены жесткими синтаксическими связями (в большей мере, чем в любой другой эддической песне); а в "Песне о Трюме" славной стиховой единицей является длинная строка, жесткие синтаксические связи отсутствуют.

Важнейшим формообразующим фактором в этом стихотворении являются такие специфически фольклорные поэтические "фигуры", как анафорические и эпифорические повторы в сочетании со строгим семантико-синтаксическим параллелизмом; основанная на параллелизме широкая симметрия. Обзор повторов и параллелизмов "Песни о Трюме" был дан в первой главе.

Насыщенность повторами и параллелизмами в "Песне о Трюме" – рекордная для эддической поэзии. В "Песне о Хюмире" параллелизм почти отсутствует. Зато в "Песне о Трюме" довольно редка эпическая вариация. Там, где мы ее все же находим, она связывает исключительно первый и второй короткий стих той же длинной строфы; и это всегда формула введения прямой речи, например: þá qváð þat Heimdallr hvítastr ása (þrk 15) – тогда сказал Хеймдаль, белейший ас (ср. þrk 6', 17', 18', 22', 25', 30'). За такой вводной формулой часто следуют параллельные стихи.

"Песне о Хюмире" эпическая вариация встречается гораздо чаще, причем совершенно иного рода, по типу "подхвата", так что первый короткий стих второй длинной строки варьирует второй короткий стих первой длинной строки (объединяя, таким образом, не длинную строку, а хельминг), например:

átta, enn einn af þeim,

hverr harðsleginn, heill af þolli (Hym 131-4)

рухнуло восемь, но один из них,

котел крепко выкованный, невредим на столбе.

3, 103, 217, 223, 307).

Не только приведенные вариации не заключают в себе формулы введения прямой речи, но вообще ее почти нет в этом произведении. В "Песне о Трюме" – речь только прямая, в "Песне о Хюмире" – почти исключительно косвенная.

В "Песне о Трюме", в противоположность не только "Песне о Хюмире", но и большинству эддических песен, встречаются зародыши рифмы (явление, тесно связанное с господством синтаксического параллелизма стихов) и одновременно неточные аллитерации, например, в угоду параллелизму как между строфами 26 и 28, так соответственно внутри строф между 285-6 и 287-8.

At vaetr Freyia átta nóttom,

Svá var hon óðfus i iötunheima (þrk 265-8)

átta nottom,

Svá var hon oðfus i iötunheima (þrk 285-8).

Предпочтение, отдаваемое рифме и параллелизму перед аллитерацией, с особенной силой указывает на близость к балладной поэзии.

Старые авторы (XIX и начала XX вв.) единодушно относили обе эти песни к X в. (а "Песню о Трюме" – иногда и к IX в.), исходя из их связи с языческой мифологией, имея в виду прежде всего содержание. У Неккеля к этому присоединялись и некоторые соображения формального порядка (особенно для "Песни о Трюме"). Он сближал строфу "Песни о Трюме" с типом строфы в древневерхненемецкой "Песне о Хильдебранде" и с древнейшим англосаксонским стихотворением "Видсид". Неккель вообще считал строфический принцип древнейшим, исконным. Аидреас Хойслер видел в эддических песнях о Торе позднейшую стадию в развитии "двусторонней повествовательной песни"; чисто книжное подражание книжной, но более древней героической поэзии. Образцом для "Песни о Трюме" он, вслед за Бертой Филлпотс5, считал "Отрывок из песни о Сигурде"6.

весьма поздними. Близость "Песни о Хюмире" к скальдической традиции, а "Песни о Трюме" – к балладам была истолкована ими как результат прямого порождения эддических песен о Торе этими традициями.

Исключительно "книжная" интерпретация генезиса песен "Эдды" привела к тому, что некоторые словесные совпадения "Песни о Хюмире" со скальдами, причем не только в стихах о "рыбной ловле" Тора, но и на другие темы (например, с Тьёдольвом Хвини или Эйнаром Скуласоном) стали рассматриваться как результат прямого влияния скальдов и как дополнительное основание для поздней датировки7. Ян де Фрис относит создание песни к XII в., учитывая при этом также наличие сказочных мотивов и комизма.

Райхардт обнаружил ряд текстуальных совпадений "Песни о Хюмире" с соответствующим описанием "рыбной ловли" Тора в "Младшей Эдде" и истолковал их как влияние прозаической "Эдды" на эту песню. Он также продемонстрировал большое количество слов и редких образов из нее, характерных для исландской прозы и отчасти сохранившихся в новоисландском языке. Отсюда – датировка второй третью XIII в. 8

В 20-30-х годах стали высказываться сомнения и в древности "Песни о Трюме", Эти сомнения отчасти мотивировались фактом свободного обращения с мифическим материалом (Нурен, Вессен)910 Полемизируя с Г. Неккелем, он высказал сомнение в том, что длинная строка является исходной формой стихового единства. "Однообразный" стиль песни, тенденция к рифме и неточность аллитераций Ян де Фрис рассматривает как черты, резко отличающие "Песню о Хюмире" от древнегерманской аллитерационной поэзии, указывающие на менее фиксированную стадию в развитии аллитерации, скорей всего на эпоху упадка аллитерации как украшающего средства, на влияние средневековых баллад.

ðr I, Gðr III, Od). Ян де Фрис истолковывает как результат их влияния на "Песню о Трюме". Предположение о позднем ее возникновении поддерживается, по его мнению, отсутствием намеков на этот сюжет в "Перебранке Локи" и "Младшей Эдде" Снорри Стурлусона. Ян де Фрис датирует "Песню о Трюме" концом XII началом XIII в. Мнение о влиянии баллад на эту песню поддержал и Йон Хельгасон11.

Петер Халльберг, также признающий создание этой эддической песни в пору расцвета балладного жанра, кроме того, высказывает убеждение в том, что трактовка мифического материала в "Песне о Трюме" менее примитивна даже по сравнению с "Перебранкой Локи" и "Песней о Харбарде", в которых содержатся грубые насмешки над Тором и другими богами.

Беспомощность Тора после потери молота, его страх быть осмеянным в женской одежде, изображение того, как он, наконец, перестает притворяться и т. п., по мнению этого исследователя, есть выражение тонкой иронии, во многом напоминающей рассказ о приключениях Тора в Утгарде в "Младшей Эдде". П. Халльберг предлагает гипотезу о том, что автором песни был Снорри Стурлусон12.

– обе эти песни относят к максимально позднему времени, тем самым неизбежно заставляя трактовать их как некий литературный эксперимент, эпигонский по отношению и к гномическим "ученым" мифологическим песням, и к эддической поэзии в целом, и даже к скальдической и балладной традициям. Такое рассмотрение двух уникальных эддических повествовательных песен о богах как песен, возникших в XII-XIII вв. на основе литературных традиций, в принципе послеэпических, должно привести к выводу об отсутствии в рамках "Старшей Эдды" следов мифологического эпоса.

Такой вывод, однако, является преждевременным. Автор этих строк убежден, что эддическая поэзия в целом и мифологические повествовательные песни в частности предшествуют скальдам и народным балладам и, более того, что песни эти в некоторых отношениях архаичнее как героических песен "Эдды", так и мифологических песен гномического типа.

Высказывая сомнение в столь поздней датировке анализируемых песен, мы не можем предложить определенную более раннюю дату, чтоб фиксировать момент создания данных стихотворений. Дальнейший анализ ставит своей целью не столько вскрыть неубедительность критериев, применяемых для доказательства поздней датировки этих песен, сколько показать архаичность сюжета и жанра этих песен, их типологическую древность. Это практически означает раннюю датировку не самих "песен", т. е. стихотворений из "Королевского кодекса", а их прототипов.

Совершенно невозможно согласиться не только с авторством Снорри по отношению к "Песне о Трюме", но и с поздней датировкой этого памятника в связи с его близостью к балладному стилю. Нельзя полностью исключить возможность взаимодействия в стилевой сфере последней редакции "Песни о Трюме" с балладами. Но такое предположение не обязательно для понимания ее стиля.

Почти все, что сближает "Песню о Хюмире" с балладой, представляет собой общие признаки фольклорного устно-поэтического стиля: естественный синтаксис, отсутствие кеннингов, напевные повторы, параллелизмы и т. п. А признание фольклорного генезиса эддической поэзии в целом делает наличие этих особенностей предпосылкой для ранней датировки памятника и для предположения о том, что эта песня длительное время существовала именно в устной форме и, возможно, в числе источников баллады были и устные варианты. Это также объясняет обращение баллады к этому сюжету, а не какому-либо иному.

"Песни о Трюме", но и для других мифологических песен "Старшей Эдды".

Между прочим, характерное для баллад навязчивое повторение вопроса в ответе чаще встречается в гномических эддических песнях, чем в "Песне о Трюме". В ней отсутствует непрерывно повторяющееся в начале стиха в балладах Det var (это был...).

В "Песне о Трюме" находим множество "формульных" выражений: введения прямой речи (þá qvað þat или ос hann þat orða allz fyrst um qvað), сидения на холме (þrymr sat á haugi), тинга богов (senn vóro aesir allir á þingi и т. д.), вопроса о новостях (erindi – erfiði), земли – неба (iarðar hvergi né uphimins), горестного пробуждения (hann vacnaði и т. д.), гнева (reirð var), быстрого перемещения (fyr utan Kom – fyr innan Kom), приказа замолчать (þegi þú, þeira orða). Все это, конечно, не заимствование из разных песен "Эдды", а весьма распространенные "общие места" эддической поэзии, как было показано в предыдущей главе. Это общие места поэтического языка "Старшей Эдды", а вовсе не баллад, где эти "формулы" отсутствуют, а сходные мотивы (например, "сидение", введение прямой речи, быстрое перемещение, вопрос о новостях) переданы совершенно иначе.

Г. Неккель ошибался, считая строфичность древнейшей чертой германской поэзии, в действительности она получила специфическое развитие в скандинавской поэзии (в этом прав А. Хойслер). Поэтому выделение длинной строки как своего рода стиховой "молекулы" в "Песне о Трюме" следует рассматривать как черту архаическую.

Другой пункт полемики Яна де Фриса с Неккелем – о неточной аллитерации и тенденции к напевным повторам и рифме в "Песне о Трюме" – также допускает различные решения. Первый из них связывает менее строгое применение аллитераций с эпохой упадка аллитеративной поэзии, но такая меньшая фиксированность аллитераций и предпочтение, отдаваемое параллелизмам, характерны и для древнейшей стадии народной поэзии у самых различных народов. Это – своего рода "синкретическая" ступень, связанная с песенным исполнением.

сюжетные отличия баллад о возвращении молота Тора от соответствующей песни свидетельствуют и о зависимости их от песни, и о заведомом отступлении баллад от древнего сюжета, о полной потере в них мифического характера повествования.

Несколько сложнее обстоит дело с "Песней о Хюмире", в которой влияние скальдического стиля бросается в глаза и не может не учитываться. Но отсюда, однако, не следует, что до скальдов не было эддической песни на эту тему. Как уже указывалось, характер изложения сюжета "рыбной ловли" Тора у древнейшего скальда – Браги Бодассона – ближе к эпической манере, чем у более поздних поэтов, даже содержит несколько видоизмененную эпическую формулу "ранних" времен.

Популярность сказания о "рыбной ловле" Тора, т. е. о борьбе Тора с мировым змеем (а затем и других сюжетов о Торе) именно у скальдов IX-X вв. также говорит в пользу того, что как скальдическая традиция, так и "Песня о Хюмире" должны иметь общий прототип в более ранней эддической песне на ту же тему. Сюжетные различия между "Песней о Хюмире" и скальдической традицией (к которой примыкает и пересказ в "Младшей Эдде") могут трактоваться не только как нововведения автора "песни" в манере народной сказки, но и как сохранение некоторых весьма древних мотивов сказаний о Торе. К этому вопросу мы еще вернемся.

Следует заметить что пристальный стилистический анализ "Песни о Хюмире" в единственной известной нам редакции позволяет угадать под налетом модных скальдических фигур более архаические черты эддической песни, и не столь уже далекой по своему типу от "Песни о Трюме". За косвенной речью угадывается прямая, за некоторыми вариациями – параллелизмы и, во всяком случае, "подхваты", которые в конечном счете также принадлежат к области фольклорно-эпической поэтики. Имеются и реликты настоящих параллелизмов, например, между двумя хельмингами 22-й строфы, между строфами 22 и 23, "отдаленный" параллелизм угадывается и между последующими строфами (24 и 25). На это обратил внимание еще Неккель. Надо отметить, что следы параллелизмов содержатся как раз в эпизоде "рыбной ловли", где, казалось бы, следовало ждать только проявлений скальдической "техники". Повтор связывает начало строф 35 и 37.

В "Песне о Хюмире" употребляются, хотя часто в редуцированном виде, и некоторые эддические формулы ранних времен (ár...), взгляда в глаза (leit i augo), великого доброго совета (astrað mikit), вступления в палаты (gecc inn sal), традиционного приветствия (ver þú heill), причем в виде прямой речи, быстрого перемещения (Asgarði frá unz til Egils qvómo). В "Песне о Хюмире" дана чисто эпическая рама – пир асов. Смена повествования и речи (хотя бы косвенной) дается в тех же пропорциях, что в "Песне о Трюме".

чрезвычайно близкие и по сюжету (в двойном смысле – природа сюжета, принадлежность к одному эпическому циклу), и по жанру.

В обеих песнях описываются приключения Тора в стране великанов. Он отправляется туда с целью добывания (возвращения) находящегося во власти великанов некоего уникального предмета – по форме вполне бытового, но имеющего мифическое значение (молот – котел). В финале и здесь и там Тор избивает великанов своим молотом и возвращается домой, в Асгард. В обоих случаях этому предшествует известное испытание, из которого Тор выходит победителем. Он обнаруживает прежде всего свою силу и богатырский аппетит, свидетельствующий о той же силе. Вместе с тем победа в испытаниях, кроме силы, предполагает и известную хитрость: великаны остаются и побежденными и одураченными. Но хитрость проявляет не сам Тор, а его спутники или советчики. Тор находится в некоторой растерянности, не зная, как ему вернуть свой молот, добыть котел для варки пива на пиру богов ит. п., но ему подсказывает выход в "Песне о Трюме" – Локи, в "Песне о Хюмире" – Тюр. Локи предлагает ему одеться женщиной, выдать себя за Фрейю, Тюр советует идти за котлом к его родичу – великану. И в одном и в другом случае Тор вынужден прибегнуть к известной маскировке. Дело в том, что в "Песне о Хюмире" глухо, но зато в пересказе этого сюжета в "Младшей Эдде" весьма отчетливо, указывается на то, что Тор выдает себя за молодого парня (т. е. маскируется не пол, а возраст).

Локи или, соответственно, Тюр сопровождают Тора в страну великанов. Таким образом, он путешествует в сопровождении спутника. Во время пребывания у великанов Тор снова рискует попасть впросак: он чуть не выдал себя Трюму блеском глаз и необычайным аппетитом, но Локи пришел ему на помощь. Когда Тор не может разбить кубок Хюмира, жена последнего подает ему спасительный совет – бросить кубок в голову ётуна.

"сказки"); сюжет "Песни о Трюме" исключительно оригинален и целен, а "Песня о Хюмире" состоит из ряда довольно тривиальных мотивов, но оба повествования совершенно однотипны по своей структуре и по трактовке материала. Эта однотипность особенно очевидна при сравнении "Песни о Хюмире" со скальдической традицией, где изображается только величественная картина битвы могучего бога-воина со страшным мировым змеем-драконом. В таком виде этот сюжет не имеет ничего общего с "Песней о Трюме". Но в "Песне о Хюмире" "рыбная ловля" Тора становится лишь одним из эпизодов, своего рода испытанием Тора, а основа повествования – добывание котла у великана. И только в таком виде сюжет этот сближается с "Песней о Трюме", возникает единая структура повествования. Разумеется, двух песен все же недостаточно, чтобы делать категорические выводы об особой жанровой группе. В принципе можно было бы даже предположить решающее влияние "Песни о Трюме" в момент создания "Песни о Хюмире"; правда, этой гипотезе противоречит полное несовпадение конкретных сюжетных мотивов и, в особенности, подробно описанные выше различия стиля.

К счастью, за пределами "Старшей Эдды", а именно в скальдической традиции и особенно в пересказах прозаической "Младшей Эдды", сохранились воспоминания о других однотипных песнях или, по меньшей мере, однотипных сказаниях (намеки на некоторые ив этих сюжетов имеются и в различных частях "Старшей Эдды").

"Младшей Эдде" (Skaldskaparmal, 18) рассказывается, как Тор отправился к великану Гейрёду без своего молота, пояса силы и железных перчаток по вине Локи. Оказывается, Локи, развлекаясь полетом в птичьем (соколином) оперенье, был пойман Гейрёдом, просидел у того в ящике три месяца, пока не выкупил свою жизнь согласием привести безоружного Тора. Однако по пути Тор заночевал у великанши Грид, матери аса Видара молчаливого, и Грид одолжила ему пояс силы, железные рукавицы и свой жезл. Тору и Локи удалось перейти с помощью заклинания-угрозы (с подъемом воды, растут силы Тора) мощный поток Вимур, который заставляла переполняться стоявшая у его истока дочь Гейрёда. Посаженный на сиденье, поднявшее его к потолку, Тор оттолкнулся колдовским жезлом Грид и раздавил опустившимся сиденьем обеих дочерей Гейрёда. Брошенный Гейрёдом раскаленный кусок железа он схватил железными рукавицами и убил им Гейрёда (о том, что у Тора растут силы с подъемом воды, упоминается у скальда Эйлифа Годрунарсона (Eilifr Goðrunarson – Þorsdrapa). В "Датской хронике" Саксона Грамматика упоминается Gerunthus – владелец дома, где обитают змеи и демоны и куда очень трудно проникнуть. В описании дома выступают черты "хтонической" фантастики, связанной с представлениями о царстве мертвых.

Сходство рассказа Снорри с "Песней о Хюмире" очень велико: опять приключения Тора со спутником у великана, великанша – чудесная помощница, кусок железа, который подобно кубку Хюмира надо бросить в самого великана. Основные отличия: отрицательная роль Локи по отношению к Тору, отсутствие задачи добывания мифического предмета.

В другом месте "Младшей Эдды" (Gylfaginning, 45-47) рассказывается о приключениях Тора (странствовавшего в сопровождении Локи, Тьяльви и Рёсквы) в Утгарде у великана Скрюмира. Тор и его спутники заночевали в рукавице этого великана, приняв ее за хижину. Тор не мог развязать завязанный великаном мешок с пищей, удары его молота спящий великан принимал за падающие листья и желуди. Тор и его люди проигрывают во всех испытаниях людям Утгарда. Локи ест медленнее, чем Логи, Тьяльви бежит медленнее, чем Хуги, а сам Тор не может даже с третьего раза выпить до дна штрафной рог; Тору также удается лишь немного поднять (оторвать от пола всего одну лапу) большого серого кота Утгарда-Локи. На прощанье тот открывает Тору истину: он и Скрюмир – одно лицо; Логи был огнем, Хуги – ветром, серый кот – мировым змеем (ср. "рыбную ловлю" Тора, 1), рог был погружен в океан; пищевой мешок Скрюмира был завязан железной проволокой, а удары Тора попадали в скалу. Здесь опять приключения Тора и его спутников у великанов, снова проявление им силы и обжорства. Но великан одурачивает Тора: свой фактический успех в испытаниях сам Тор воспринимает как мнимый проигрыш. Трактовка образа Тора отдаленно напоминает "Песню о Харбарде" из "Старшей Эдды": там хитрый Один, приняв облик перевозчика, насмехается над простодушным силачом Тором.

В этой же "Песне о Харбарде" Тор упоминает о своей победе над Хрунгниром (строфы 14-15). Скальд IX в. Тьодольв Хвини (Þioðolfr ór Hvini – Haustlöng)13, кратко передавая сказание о борьбе Тора с Хрунгниром (строфы 14-20), сосредоточивается, как это характерно для скальдов, на картине битвы Тора с Хрунгниром.

"Младшей Эдде" (Skaldskaparsmal, 17), где походу Тора в страну великанов предшествует эпизод соревнования Одина с Хрунгниром в конской скачке. Один посетил в Ётунхейме Хрунгнира и побился с ним об заклад на свою голову, что ни один конь великанов не сможет сравниться в беге со Слейпниром. Один примчался первым в Асгард, но и Хрунгнир в большом "ётунском" возбуждении успел проскочить вслед за ним в ворота Асгарда. Напившись пива из кубка, из которого обычно пил Тор, великан стал хвастаться и угрожать, что унесет в Ётунхейм пиршественную залу (Вальхаллу), потопит Асгард, убьет богов, уведет с собой богинь – Фрейю и Сив. Призванный асами Тор собрался было убить Хрунгнира, но тот пригласил Тора биться с ним на поединке на "границе стран".

Хрунгнир имел каменное рогатое сердце, каменную голову и был вооружен кремневым оселком. В помощь ему был создан глиняный великан Мёккуркальви, которому вложили сердце кобылы, оказавшееся, впрочем, боязливым. Тор явился вместе с Тьяльви. Именно Тьяльви быстро расправился с глиняным великаном и, кроме того, из хитрости "предостерег" Хрунгнира от возможного удара Тора снизу.

Обманутый Хрунгнир опустил щит под ноги и был поражен Тором спереди. Брошенный Тором молот расколол кремень, запущенный Хрунгниром, и нанес великану смертельный удар. Осколки кремня просыпались на землю, и от них произошли кремневые горы, один же осколок застрял во лбу Тора. Нога падающего Хрунгнира придавила горло Тора; снять ее удалось только сыну Тора – Магни, богатырю в возрасте трех ночей. Осколок кремня почти высвободила из лба Тора вёльва Гроа, но не до конца, так как перестала заклинать от радости, узнав от Тора, что скоро вернется из Ётунхейма ее муж Аурвендил (Тор нес его на плечах при переходе через поток Эливагар). Оставшийся в корзине замерзший палец Аурвендила Тор подбросил вверх, и он превратился в звезду.

Извлечение кремня из головы Тора упоминается и в Haustlöng, но скачку Одина и образ глиняного великана Моккуркальви находим только в "Младшей Эдде".

Повествование о борьбе Тора с Хрунгниром в большей мере, чем другие сюжеты о приключениях Тора у великанов, изображает, собственно, боевое столкновение-поединок, но и здесь хитрость спутника Тора имеет решающее значение. Вводный рассказ, первоначально безусловно не связанный с основным сюжетом (что доказывает передача его Тьодольвом Хвини), посвящен не Тору, а Одину и, в сущности, относится уже к циклу сказаний об Одине.

"Старшей Эдде", в "Речах Высокого", где правила житейской мудрости (народная дидактика) и перечень полезных заклинаний передается от имени Одина, описывается мучительный искус, через который должен был пройти Один, чтоб овладеть магическими рунами, символизирующими колдовские знания и мудрость. Девять ночей провисел он, пронзенный копьем и посвященный в жертву самому себе в ветвях мирового древа. Этот ритуал временной смерти в духе шаманских посвящений завершается получением девяти песен от сына Бёльторна, отца Бестли (великана – деда Одина с материнской стороны) и вкушением меда из сосуда Одрёрир (строфы 138-140). В той же поэме несколько ранее (в строфах 104-110) вспоминается о том, как добыл Один сосуд Одрёрир у великана Суттунга, покорив сердце его дочери Гуннлёд. Эта реминисценция, однако, имеет характер серии намеков, предполагающих, что читатель (слушатель) знает эту историю.

Сказание о добывании Одином священного меда последовательно излагается только в "Младшей Эдде" устами божественного скальда Браги (Bragaraeður, 58); Один встретил девять слуг великана Бауги, занятых косьбой. Он предложил им наточить косы своим оселком, а затем бросил им оселок. Все хотели его иметь и поубивали друг друга. Назвавшись Бёльверком Один предложил Бауги выполнять для него работу девяти человек с тем, чтоб тот заплатил ему глотком меда, которым владел брат Бауги – Суттунг. Однако Суттунг отказался впоследствии дать и каплю меда. Тогда Один – Бёльверк вынудил Бауги буравом Рати просверлить гору, за которой находились три сосуда с медом (Одрёрир, Бодн, Сон) на попечении Гуннлёд – дочери Суттунга. Один прополз сквозь пробуравленную в горе дыру (приняв для этого облик змеи) и провел с Гуннлёд три ночи. С ее разрешения он выпил три глотка меда, фактически осушив, таким образом все, три сосуда.

В виде орла Один прилетел в Асгард и выплюнул мед в сосуд. Суттунг преследовал Одина тоже в орлином оперении но не успел его догнать. Один же дал мед асам и "тем людям, которые умеют сочинять". Поэтому поэтическое искусство (Skaldskapinn) стало называться находкой Одина, глотком его, даром его и глотком асов.

Этому рассказу предшествуют (Bragaraeður, 57) в качестве своего рода введения объяснения Браги, как возник сам священный мед, в форме ответа на вопрос: откуда (hvadan) происходит искусство, называемое поэзией.

Две группы богов – асы и ваны – после окончания междоусобной войны заключили мир, закрепив его тем, что обе стороны плюнули в один и тот же сосуд. Из этой слюны они сделали мудрого человечка Квасира, который странствовал и поучал людей.

в море и утопили великана Гиллинга, а затем сбросили жернов на голову его жены, об этом проведал сын Гиллинга – Суттунг и решил отомстить Фьялару и Галару, но те откупились, отдав мед. Суттунг заключил мед в гору Хнитбьёрг под охрану своей дочери. Это сказание в основной части однотипно сюжетам о добывании Тором в стране великанов чудесных объектов, охраняемых великанами. Один, в отличие от Тора, не имеет спутников и сам проявляет при этом необходимую хитрость, без которой невозможно достичь цели.

Имеются в "Младшей Эдде" аналогичные рассказы и о Локи. В "Песне о Харбарде" (строфа 19) Тор хвастает убийством Тьяци, но главным действующим лицом в этой истории является Локи. В "Младшей Эдде" (Bragaraeður, 56) рассказывается, что проголодавшиеся во время странствования асы – Один, Локи и Хёнир набрели на стадо быков и взяли одного быка, чтоб его изжарить. Но бык никак не жарился. Виновником оказался сидевший на дубе в облике орла великан Тьяци. Он потребовал участия в трапезе и схватил лучшие куски, а когда Локи ударил его палкой, то палка прилипла к телу орла, а рука Локи – к палке, и орел полетел, волоча Локи по каменистому склону и кустарнику за собой. Тьяци отпустил Локи только с тем, чтоб тот доставил ему Идун с "молодильными" яблоками. Локи заманил ее в лес, откуда ее унес Тьяци-орел. Асы, оставшись без яблок Идун, стали седыми и старыми. Заподозрив Локи, боги на тинге грозили ему пыткой и смертью, и Локи обещал вернуть Идун, если Фрейя одолжит ему соколиное одеяние. Локи похитил Идун у Тьяци, превратил ее на время пути в орех и прилетел с ней в Асгард. Преследовавший его Тьяци обжег свое орлиное оперение о костер, разожженный асами перед Асгардом, и был ими убит.

Рассказ этот у Снорри заканчивается тем, что является Скади – дочь Тьяци – требовать возмещения за смерть отца. Ей предлагают выбрать себе из асов жениха, глядя, однако, только на их ноги. Она хотела бы заполучить Бальдра, но по ногам выбирает Ньёрда.

В другом месте "Младшей Эдды" (Skaldskaparmal, 35) рассказывается о том, как Локи "по злобе" (laevisi) отрезал волосы Сив – жены Тора. Тор собирался с ним за это жестоко расправиться, но Локи поклялся добыть у черных а львов (цвергов) золотые волосы, которые будут расти как настоящие. Локи отправился к цвергам – сынам Ивальди – и те действительно выковали ему в кузнице не только золотые волосы для Сив, но также корабль Скидбладнир, всегда имеющий попутный ветер, – для Фрейра и кольцо Гунгнир, никогда не застревающее в момент удара, – для Одина. Тогда Локи побился об заклад на свою голову с Броком (одним из братьев), что Синдри (другой брат) не может сделать еще трех таких же замечательных предметов. Превратившись в муху, Локи все время мешал кузнецу, но Синдри все же изготовил золотого вепря Гуллинбурсти (более неутомимого, чем любой конь, и освещающего все вокруг золотой щетиной) для Фрейра, золотое кольцо Драупнир (порождающее на девятый день себе подобное) – для Одина и молот Мьёльнир, никогда не дающий промаха, – для Тора. Ручка его, правда, была несколько коротка, по-видимому, из-за укуса мухи во время работы. Асам молот Тора понравился, однако, больше всех других драгоценностей, и Тор по просьбе карлов-кузнецов задержал Локи, пытавшегося ускользнуть в своих чудесных башмаках, в которых он мог мчаться по суше и воде. Локи тогда согласился дать отрубить свою голову, но так, чтоб не была затронута шея. Так как это было невозможно, то Брок ограничился тем, что зашил ему рог шнурком Вартари.

– Асгард. В случае выполнения работы в срок великан требует, чтоб ему отдали Фрейю, Солнце и Луну. Великан строит Асгард при помощи своего чудесного коня, но Локи, превратившись в кобылу, отвлекает этого коня перед самым окончанием строительства, и великан не успевает в срок. Локи-кобыла рождает от коня великана Слейпнира – восьминогого коня Одина. Ряд исследователей (Ян де Фрис, X. Шнайдер и др.) видят намек на этот сюжет в "Старшей Эдде", в строфах 25-26 "Прорицания вёльвы", где говорится об "отдаче великанам жены Ода".

"Беовульфе" упоминается некое ожерелье Брисингов. В Haustöng Тьодольва Хвини Локи называется "похитителем пояса Брисингов" (Brisinggirðí þjótr). Эта драгоценность (men Brisinga) в качестве ожерелья Фрейи упоминается и в "Песне о Трюме" (строфа 13): Тор одевает его, наряжаясь "невестой".

Ульв Уггасон упоминает (в Húsdrapa, строфа 2) о битве Локи и аса Хеймдалля, в виде тюленей, за драгоценность у камня.

В начале Sörlaþattr (рассказ о Сёрли), включенном в длинную "Сагу об Олаве Трюггвасоне" (в рукописи Flateyiarbók конца XIV в.) повествуется о том, что Фрейя (жена Одина!) получила от четырех цвергов (ценой потери своей чести) прекрасное ожерелье, ими изготовленное. Локи узнал об этом и сообщил Одину, а тот велел ему похитить ожерелье. Локи удается это во время сна Фрейи. При этом он превращается в блоху, кусает ее и заставляет повернуться, что дает ему возможность снять с нее драгоценность. Один обещает вернуть Фрейе ее украшение, если она устроит так, чтоб бесконечно длилась битва Xёдина и Хёгни. Здесь эпизод похищения драгоценности Фрейи является введением в историю Хёдина и Хёгни, упоминаемую во многих источниках, в том числе и в "Младшей Эдде". Однако "Младшая Эдда" не сообщает о том, что Локи похищает драгоценность, изготовленную цвергами для Фрейи, хотя основные мотивы этого рассказа близко напоминают пересказанную Снорри историю происхождения драгоценностей асов (похищение ожерелья Фрейи – яблок Идун, превращение Локи в муху и т. д.).

– склонность Локи к плутовским проделкам и его несколько двойственная позиция между асами и великанами (или цвергами): из зловредности, но чаще ради спасения собственной жизни Доки сначала похищает что-то у богов для великанов, а затем – у великанов для богов. Этому соответствуют два хода повествования.

В качестве периферийной фигуры мы находим Локи не только в сказаниях о Торе, где он часто является его спутником, но также в некоторых сюжетах совершенно иного типа, в героических сказаниях и эсхатологических мифах. Так, Локи (согласно прозаической части "Речей Регина" в "Старшей Эдде" и изложению цикла Нибелунгов в "Младшей Эдде"), странствуя вместе с Одином и Хёниром (ср. историю Тьяци), убил выдру, державшую в зубах лосося. В образе выдры скрывался сын Хрейдмара, которому асы вынуждены были заплатить виру, наполнив шкуру доверху золотом.

пытался спрятать, и Андвари проклял всех, кто будет владеть этим кольцом. Локи, умевший доставать различные чудесные предметы и мифические драгоценности, фигурирует здесь в качестве добытчика сокровищ, золота, богатства. Рассказ о добывании им "клада" является введением к сказаниям о "Нибелунгах" в скандинавской версии.

У Снорри мотив проклятого золота должен объяснить трагическую гибель сначала сторожившего клад змея – Фафнира (сына Хрейдмара) и позавидовавшего ему брата – кузнеца Регина, а затем Сигурда и Гьюкунгов, последовательно владевших кладом.

"Старшей" и "Младшей" Эддам, а отчасти и скальдам, известен "демонический" Локи – отец мирового змея, волка Фенрира, хозяйки царства мертвых Хель и других мифических чудовищ. В "Старшей Эдде" Локи выступает как злокозненный хулитель богов (в "Перебранке Локи"), и имеются намеки на его роль в грядущей гибели мира, когда ой примет сторону великанов и хтонических чудовищ и будет вести корабль мертвецов, которые также примут участие в сражении против богов ("Прорицание вёльвы"). Рисуется наказание Локи богами (прозаическая концовка "Перебранки Локи", "Прорицание вёльвы", строфа 35): его подвешивают кишками собственного сына, на него каплет яд змеи, который пытается собрать в чашу его жена Силон.

В прозаических вставках "Перебранки Локи" сообщается, что он пытался спрятаться в виде лосося в водопаде и что судороги связанного Локи вызывали землетрясения. Но только в "Младшей Эдде" имеется связное изложение эсхатологического мифа, в котором Локи отведена очень важная роль raðbani, т. е. "убийцы советом", подстрекателя к убийству светлого, юного Бальдра, сына Одина. Снорри рассказывает, что Бальдру приснились зловещие сны и его мать Фригг потребовала от всех клятвы в том, что они не принесут зла Бальдру. Она не взяла клятвы только с одного юного растения, называемого омела. Локи, приняв облик старухи, выведал у нее об этом и подсунул стрелу из омелы слепому богу Хёду в тот момент, когда асы забавлялись, стреляя на месте тинга в заведомо неуязвимого Бальдра. Выстрел Хёда оказался для Бальдра смертельным.

После пышных похорон Бальдра была сделана попытка вернуть его из царства мертвых. Брату его Хермеду, отправившемуся за ним к Хель, было обещано возвращение Бальдра только в том случае, если все будут его оплакивать. Но великанша Тёкк, образ которой принял Локи, отказалась плакать. Далее следует история наказания Локи, совершенно совпадающая с прозой "Перебранки Локи". Дополнительная деталь у Снорри: Локи, скрывавшийся в водопаде в виде лосося, был пойман асами сетью, сделанной по отпечаткам сети Локи, им изобретенной, а затем сожженной. В отголосках сказания о смерти Бальдра в "Датской хронике" Саксона Грамматика Локи не принимает никакого участия в убийстве Бальдра. Бальдеруса там смертельно ранит Хотерус (то есть Хёд), так как они оба любят Нанну (у Снорри Нанна – невеста Бальдра, всходящая на его погребальный костер).

"Старшая Эдда" (Vsp 32, Bdr 11).

"Младшей Эдде" и некоторых других источниках ввиду того, что все эти источники до сих пор не переведены на русский язык и поэтому мало доступны советскому читателю.

Примечания.

1. В издании: Den norsk-isländska skaldendiktningen reviderad av Ernst A. Kocht, Första Bandet, Lund 1946, s. 2, 71-73.

2. См: S. Bugge og М. Moe. Torsvisen i sin norske form med en afhandling om dens oprindelse og forhold til den andre nordiske former. "Festskrift til Kong Oscar II". Christiania, 1897, s. 1-124, rekein s. 16-25; cp. Hans E. Kinck, Forholdet mellem middelalderens ballodendigtuing og oldtidens mithisl. -neroiske digtning i Norden. Utgitt av Magnus Olsen, "Edda", В. XXXII, H. 2, Oslo 1932, 113-272; Exkurs I: Tor av Havsgard, pp. 227-233.

ðir Modi (отец Моди), Hroðsandscoti (противник Хрода), rðinr verliða (друг людей), gygiar groeti (опечаливший великанш), þurs raðbani (убийца советом турса), hafra drottin (хозяин козлов), orms einbani (убийца змея); Хюмир – как Hrungnis spialla (собеседник Хрунгнира), attrún аþа (родич обезьяны); Змей – как ulfs hnitbroður (родич волка), umgiorð ultra landa (опоясыватель всей земли); Кит как brimsvin (вепрь прибоя); голова быка – как hatún horna tveggia (высокая башня обоих рогов); ладья – как flotbrúsi (козел потока), logfakr (скакун потока); котел – как logvellir (кипятитель жидкости) или olkiól (пивной корабль); борода – как Kinnskógr (лес подбородка) и некоторые другие.

4. Gustav Neckel. Beiträge zu Eddaforschung, Dortmund 1908 (Введение, разделы III- IV).

5. B. Phillpots. Edda and Saga. L., 1937, p. 72 et etc.

6. A. Heusler. Die altgermanische Dichtung, Dortmund 1923, 167 etc.

ða. "Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literature", Bd. 57, 1933, S. 130-156.

9. E. Norren. Den norsk-islänska poesien. Stockholm, 1926; E. Wessén. Þrymskviða "Nordisk Familienbók", Bd. 19, 1933.

10. J. de Vries. Over de dateering Þrymskviða. "Tijdschrift voor nederlandsche taalen letterkunde", Bd. 47, 1928, S. 251-321.

"Nordisk Kultur", Bd. 7, St. – Oslo-Kbh., 1952, s. 37.

12. Peter Hallberg. Om Þrymskviða. "Arhiv för nordish filologi", 1951, B. 69, H. 1-2, s. 51-57.

ändska Skaldendiktningen, s. 9-12.