3
Чем объясняется внутренняя однородность этого цикла и какова его жанровая природа?
Один из крупнейших германистов X. Шнайдер19 правильно отмечает, что особенно трудно выяснить, как создавались песни не о героях, а о богах; но его реконструкция строится таким образом, что многочисленные сходные черты и мотивы в сказаниях об асах объясняются тем, что одни сюжеты и песни якобы произошли из других. Древнейшими сказаниями X. Шнайдер считает историю строительства Асгарда великаном (на этот сюжет якобы и намекает Vsp 25), а также сюжет прикования Локи (по образцу прикования волка Фенрира). Из этих сказаний якобы вырос сюжет о Тьяци: Идун заменила Фрейю, а ее золотые яблоки – солнце и луну.
У скальда Тьодольва, кроме истории Тьяци, Шнайдер находит намек еще на один сюжет – боги собрались, чтоб достать рыболовную сеть у Ран. История с этой сетью есть, по Шнайдеру, прототип всех других "одалживаний", – например, птичьего оперения у Фрейи. Добывание Локи различных предметов он считает относительно поздней чертой, впервые проявившейся в рассказе о похищении ожерелья Брисингов. Это стало прообразом соответствующих мотивов в "Песне о Трюме" и затем в рассказе о карлике Андвари. История о Гейрёде – отчасти результат переработки другой истории – с Тьяци (вместо Идун Тор, вместо Локи – Тьяльви). Сюжет Хрунгнира Шнайдер связывает с похищением дочери Тора (по аналогии с "Песней об Альвисе"). X. Шнайдер считает, что влияние "Гейрёда" во многом определило и "Песню о Хюмире", Тюр "отщепился" от Тора. По Шнайдеру, песни о Торе, первоначально не связанные с Локи, были созданы последовательно как история с козлами и Тьяльви, "Хрунгнир", "борьба со змеем" (лежащая в основе "Хюмира"), "Гейрёд". С "Гейрёдом" и другими более ранними сказаниями якобы связан сюжет путешествия в Утгард, этим сказаниям близки и некоторые мотивы "Песни о Трюме" и т. п.
индивидуальном творчестве нового времени. Заметив сходство отдельных мотивов, Шнайдер не оценил единство поэтического мира. Подобное единство на всех этапах истории литературы достигается не заимствованиями, а исконной близостью стиля, жанра и породивших их исторических условий.
Относительную простоту поэтического мира в этом цикле, по сравнению с другими частями "Старшей" и "Младшей" Эдды, казалось бы, можно объяснить воздействием народной сказки, превращением древнескандинавских богов в обычных сказочных героев, у которых сохранились лишь "мифические" имена. И в сказках скандинавских (да и не только скандинавских) народов часто фигурируют великаны, над которыми одерживают верх сказочные герои. Если встать на такую точку зрения, то и поздняя датировка "Песни о Трюме" – "Песни о Хюмире" и контакты с балладой и предположения о широком новотворчестве Снорри – все это получает дополнительное подтверждение.
Известный немецкий фольклорист Фридрих фон дер Лайен20 в специальной монографии привел многочисленные сказочные параллели к повествовательным песням "Эдды". В "Песне о Хюмире" он находит сказочный образ жены великана (людоеда), оказывающей помощь герою-пришельцу, и мотив дурного глаза (под взглядом Хюмира рушится столб); в "Песне о Трюме" – вопросы Трюма о горящих глазах и обжорстве "невесты" (Тора), напоминающие те, что задавала волку Красная Шапочка (сказки бр. Гримм, № 26); Фрейя выступает в роли подмененной невесты. В рассказе о Гейрёде фигурируют чудесные стулья ведьмы, которые проваливаются в море, сгорают и т. п. В истории Утгарда-Локи имеется ряд сказочных мотивов: например, встреча героя – Мальчика-с-пальчика – с великаном (сказки, бр. Гримм, № 37, 45, 193 и др.); хитрость, благодаря которой слабый герой представляется сильным; удары, воспринимаемые великаном как укусы насекомого. Кроме того, попытку Тора выпить всю воду из океана Ф. фон дер Лайен не очень удачно сравнивает с тем, как ведьма при преследовании детей "выпивает" реку. В истории добывания меда Одином как бы отражаются сказочные мотивы девушки, охраняющей во дворце "живую воду" в трех сосудах, а также силача-работника (сказки бр. Гримм, № 90 – Der starke Hans).
В истории с Тьяци тоже несколько сказочных мотивов: введение о несваривающемся быке; приклеивание к птице; "молодильные яблоки"; похищение "принцессы" (Идун) вихрем и превращение ее в орех; царевна-Несмеяна (как Локи рассмешил Скади); выбор невесты (жениха) по ногам или следам (так в одной индийской сказке), по кольцу в ране (так Рагнхильд узнает Хадинга у Саксона Грамматика). Последний мотив, по мнению исследователя, связан с популярным сюжетом Золушки, которую ищут по башмачку. Мотивы плодоносящего кольца (Драупнир), чудесного вепря (Гуллинбурсти), заколдованного корабля (Скидбладнир) и т. п. в истории добывания чудесных предметов у цвергов фон дер Лайен также считает по происхождению сказочными. А говоря об эпизоде с Локи-мухой, мешающей кузнецу, фон дер Лайен вспоминает "животную" сказку о лисе, опустившей хвост из-за укусов насекомого, тогда как она хотела поднять его в знак победы (сказки бр. Гримм, № 60).
"Великана-строителя" фон дер Лайен связывает с сюжетом о великане или черте, обещающем построить в короткий срок город или церковь; его задерживают до рассвета, когда он должен окаменеть (как Альвис в соответствующей эддической песне). Кроме того, исследователь находит здесь и следы мотива помощи зверей при постройке жилища.
Фон дер Лайен считает, что некоторые сказочные мотивы возникли спонтанно (например, яблоки Идун или сокровища асов), в других случаях он обнаруживает следы целых сказочных сюжетов (подмененная невеста Фрейя, царевна-Несмеяна Скади, "живая вода" – священный мед Гуннлёд). По его мнению, речь идет о влиянии сказок, проникших в Скандинавию с юга между IX и XII вв. К краткому изложению разысканий фон дер Лайена следует добавить, что он обнаруживает сказочные мотивы не только в пределах нашего повествовательного цикла, но и в других "мифологических" сюжетах, фигурирующих в "Эдде", "Старшей" и "Младшей". Попытки предупредить угрозу смерти Бальдра напоминают те, которыми пробовали устранить опасность для "спящей царевны". Тонкий слух Хеймдалля заставляет вспомнить некоторые сказочные персонажи с чудесными свойствами; "речи Альвиса" – сказочный мотив избавления от преследования черта; "речи Вафтруднира" – соревнование в загадках из индийской сказки; мельница Гротти – чудесную мельницу в сказках и т. п. 21
Приведенный фон дер Лайеном обширный материал не дает основания рассматривать специфику анализируемого повествовательного цикла как результат вытеснения мифа сказкой, хотя использование некоторых сказочных мотивов очень вероятно (оно не исключено и в диалогических песнях). Чтобы подтвердить этот тезис, сопоставим использование сходных мотивов в сказке и в нашем цикле.
Соотношение эддических сказаний нашего цикла с европейскими волшебными сказками неединообразно.
В истории Тьяци, возможно, использованы сказочные мотивы, но в совершенно иных комбинациях и "позициях", нежели в известных нам сказках, так что они не определяют основной сюжет. "Прилипание" Локи к Тьяци-орлу напоминает мотив чудесного гуся, к которому все прилипает (по международному указателю сказочных сюжетов Аарне – Томпсона (AT) – № 571), но у Снорри – это средство наказания Локи, а в европейской сказке – обычно способ рассмешить царевну-Несмеяну (AT 559). У Снорри с царевной-Несмеяной имеет некоторое сходство не Идун, а Скади, дочь Тьяци, которую Локи рассмешил тем, что привязал себя к бороде козла. Выбор Скади жениха "по ногам" вряд ли имеет прямое отношение к Золушке, но в обоих случаях, по-видимому, отражается свадебный обычай "узнавания" невесты или жениха среди их свиты. Сходство с похищением принцессы Вихрем в сказке "О трех царствах" (AT 301) слишком внешнее, похищения женщин столь же часто изображаются в мифах и эпико-героических сказаниях или песнях.
– борьба за Идун и ее "молодильные яблоки", – безусловно, имеет ряд точек соприкосновения с волшебно-героическими-сказочными сюжетами о поисках "живой воды" и "молодильных яблок" (AT 551), отчасти и о поисках жар-птицы, расхитившей чудесные яблоки (AT 550, ср. Тьяци-орла, похищающего куски жареного быка). Но возможное взаимодействие со сказочной традицией не определяет здесь основу сюжета. Даже фон дер Лайен считает мотив "молодильных яблок" спонтанно возникшим в древнескандинавской поэзии. Он, однако, утверждает, что сказка о живой воде и молодильных яблоках как целое является прототипом сюжета добывания меда Одином. Так ли это?
В сказке герой, так же как и Один, вступает в любовную связь с хранительницей "живей воды" и затем убегает, унося с собой "живую воду". Существенная разница заключается, однако, в том, что, во-первых, в сказке имеется совершенно чуждая сказанию об Одине семейная рама – чудесный напиток добывается не для общины асов, а для больного отца героя, при этом обычно развертывается еще соперничество со старшими братьями, которые пытаются погубить героя; во-вторых, сказка завершается рассказом о поисках красавицей, хранившей воду, своего обидчика и счастливой свадьбой.
В сказке герой позарился на красавицу уже после того, как добыл "живую воду", и эта "неосторожность" поставила его под удар, навлекла погоню. Иными словами, любовь к красавице мешала благополучному добыванию "живой воды", зато вела к свадьбе. В рассказе же об Одине как раз наоборот: любовная связь с Гуннлёд – только средство для добывания чудесного напитка. Гуннлёд имеет отчетливую характеристику хранительницы, "хозяйки" священного меда, тогда как "царь-девица" (так ее называют в русских сказках указанного типа) мало чем отличается от банальных сказочных "царевен". Все детали рассказа у Снорри гораздо органичнее связаны с основной темой добывания волшебного напитка, чем в соответствующей сказке. Весь ход повествования строго соответствует этиологическому зачину, рассказ отвечает на вопрос, откуда появился священный мед и как он был добыт Одином. Эддический сюжет производит более архаическое впечатление, и намного легче себе представить, что именно сказка типа AT 551 формировалась под воздействием мифов.
Самый мотив происхождения меда путем похищения у его хранителя не мог быть навеян сказкой, так как подобные "похищения" составляют специфический элемент изучаемых нами эддических сюжетов. Таким образом, мы приходим к выводу, противоположному точке зрения фон дер Лайена: сказание о похищении меда совершенно независимо от сказки, а сказание о Тьяци и Идун имеет следы взаимодействия со сказкой, но и здесь сказка не составляет исходного пункта развития, не определяет ядро сюжета.
Аналогичным образом нам следует решить вопрос: не является ли "Песня о Трюме" трансформацией сказки о "Подмененной жене" (AT 403, ср. 450, 480, 510, 511), известной в различных версиях как в Европе, так и в Африке, у американских индейцев и т. д.? "Подмененная жена" – это девушка (часто падчерица или младшая дочь), выбранная в жены прекрасным царевичем или (у индейцев и палеазиатов) сыном Солнца, но подмененная сводной сестрой. После различных перипетий истина выясняется, и героиня восстанавливается в своих правах. Развитие и популярность этого сюжета и связь его с циклом о Золушке объясняется тем, что он оказался созвучен типичной для сказок идеализации обездоленного22.
"подмена" – большой бедой. В истории с Трюмом все как раз наоборот: богиня избегает брака с отвратительным ётуном, подсылая вместо себя Тора, переодетого в одеяние невесты. Сходство обоих сюжетов объясняется исключительно тем, что в них отразился свадебный обычай выставлять мнимых невест, показывать жениху перед выходом настоящей невесты старуху или парня в подвенечном наряде (магическое средство против дурного глаза).
Главной целью героев в "Песне о Трюме" является не свадьба (как в сказках о подмененной жене и вообще в большинстве волшебных сказок) и даже не бегство от свадьбы (как в некоторых сказках, где героиня убегает с чертом, людоедом, оставляя вместо себя кусок дерева и т. п.), а возвращение молота бога-громовника. Мнимая свадьба здесь только средство достижения этой основной цели.
Таким образом, предположения Ф. фон дер Лайена о том, что некоторые сказки были чем-то вроде прообраза для этих оригинальных эддических сюжетов, не подтверждаются. Влияние волшебной сказки ощущается в историях о Хюмире, о Гейрёде. В этих сказаниях присутствуют характерные сказочные испытания, Грид в "Гейрёде" и жена Хюмира выступают в роли типичных сказочных "чудесных помощниц". В сказке герою часто помогает жена великана, людоеда и т. п. В "Песне о Хюмире", кроме того, Тор, явившийся в виде молодого парня к великану, отдаленно напоминает сказочного богатыря, который нанимается на службу, но обнаруживает при этом такую силу, что пугает хозяина (мотив подобной "службы" Одина – в эпизоде с Бауги и его работниками).
Однако в "Песне о Хюмире" элементы сказки, как относительно поздно наслоившиеся, легко отделяются от основного сюжетного ядра или, вернее, "двух ядер" – рыбной ловли Тора (являющейся самостоятельным сюжетом у скальдов и Снорри) и добывания котла для варки пива на пиру богов.
Из приведенных сопоставлений вытекает, что воздействие волшебных сказок на эддические песни и сказания было ограниченным и не может объяснить те особенные элементы содержания и формы, которые объединяют сказания о Торе, Локи, Одине и их приключениях в стране великанов или карликов. "Модель мира" этих сказании хотя и приближается к сказочной по степени сложности (вернее, по своей относительной простоте), но не совпадает с ней.
"семейная" среда, играющая в сказке, в отличие от эддических сказаний, важную роль, также разделяется на помощников героя и его гонителей в лице старших братьев, мачехи и т. п. Тор (или Один), странствуя вместе со спутниками, как бы представляет коллективную силу асов как своего рода-племени, а сказочный герой выезжает на подвиги со своими старшими братьями или старшими зятьями царя, и те выступают в роли его соперников и тайных врагов.
"Модель мира" в волшебной сказке отмечена печатью своего рода "героецентричности". Это связано в значительной мере с такой важнейшей чертой сказки, как сосредоточение главного интереса на личной судьбе героя (на основе глубокого сопереживания слушателя сказки, который легко может поставить себя на его место). В рассмотренных же нами эддических сказаниях, хотя Тор, Один, Локи являются гораздо более могущественными героями, чем сказочные, нет субъективизма в построении "модели мира", а борьба за богинь и чудесные блага имеет сугубо коллективное значение для общины асов, составляет необходимое условие ее благополучия; Тор своим молотом защищает от великанов Асгард, котел он добывает для общего пира асов, Локи добывает драгоценные предметы для Одина, Тора, Фрейра, священный мед приносит мудрость и вдохновение всем асам и т. п.
Сравнение исследуемой группы эддических песен и сказаний в сопоставлении с волшебной сказкой показало и специфические различия между ними в самой жанровой морфологической структуре.
структуре следующим образом. Герой, перед которым стоит задача поправить некую беду, недостачу и т. п., прежде всего (после первого предварительного испытания) приобретает волшебную силу в виде неких чудесных предметов (магических фетишей, эликсиров) или чудесных существ и уже с помощью этой волшебной силы одолевает демонического противника, (это его главное испытание), одновременно ликвидируя беду – недостачу; затем (иногда после последнего, дополнительного испытания) в награду за подвиг получает руку царевны,, с ним "полцарства". Это, разумеется, крайне схематичное изображение композиционного механизма волшебной сказки.
Очень важно подчеркнуть, что конечной сказочной целью является, свадьба, а добывание чудесных предметов большей частью – только средство для достижения высоких сказочных целей. Даже если добывание чудесных благ или предметов составляет основной подвиг героя (как в сказке о "живой воде" и "молодильных яблоках", AT 551, ср, AT 560-649), то все равно добытые блага используются им для достижения других сказочных целей и свадьба, как правило, выступает конечной целью и наградой герою.
" женитьба на царевне в них ни разу не встречается. Любовная связь Одина с хранительницей меда и Фрейи с цвергами или мнимая свадьба Фрейи с Трюмом – только средство получить священный мед, или молот Тора, или драгоценность Брисингов (в отличие от сказок о "живой воде" и о "подмененной жене"). Иными словами, то, что в сказках цель, то в эддических сказаниях – средство, и наоборот. Это весьма существенное структурное различие.
Наконец, следует напомнить, что в отличие от волшебной сказки, имеющей установку на вымысел, эддические сюжеты даже у Снорри даются в непосредственной связи с целой системой мифологических и исторических представлений, которые воспринимаются как "истина", пусть даже "низшая истина" (по отношению к христианству).
ändischen Literaturgeschichte, 1932 (in "Kleinere Schriften zur germanischen Heldensage und Literatur des Mittelalters", 1954, S. 125-141); H. Schneider. Über die ältesten Götterlieder der Nordgermamen. München, 1936 (Sitzungsberichte Bayerischen Akademie der Wissenschaften, Phil. -hist. Abteilung. Jahrgang 1936, Heft 7).
20. Friedrich von der Leyen. Das Märchen in der Göttersagen der Edda. Berlin, 1899; cp. также: Kleine Bemerkungen zu den Göttergeschichten der Edda ("Edda. Skalden. Saga". Festschrift Geuzmer. Heidelberg, 1952, S. 87-91).
мифов, легенд (оживление козлов Тором; мировое древо; поиски божественного напитка; орел, производящий крыльями ветер (у индейцев – гром), и др.). В одной из своих статей (1952) фон дер Лайен обращает внимание на близость ряда мотивов эддической мифологии и сказок американских индейцев (а эти сказки, как известно" еще во многом близки мифам).