Н. А. Ганина
СПОР КОРОЛЕВ («ПЕСНЬ О НИБЕЛУНГАХ», XIV АВЕНТЮРА): ГЕНЕЗИС КОЛЛИЗИИ И СИНХРОНИЯ ТЕКСТА
Одна из констант нибелунговского эпического фонда — коллизия спора королев — имеет историческую параллель, а возможно, и исторический импульс в событиях 540-541 гг. (эпоха войны Восточной Римской империи с готами в Италии), описанных Прокопием Кесарийским.
По сообщению византийского историка, между готскими военачальниками Урайей и Ильдибадом «... произошло столкновение по следующей причине. Жена Урайи отличалась и богатством и телесной красотой, занимая, безусловно, первое место среди всех женщин в кругу тогдашних варваров. Как-то она пошла в баню, одетая в блестящие одеяния с удивительными украшениями, сопровождаемая большой свитой. Увидав там жену Ильдибада, одетую в простые одежды, она не только не приветствовала ее как супругу короля, но даже, взглянув на нее с презрением, нанесла ей оскорбление. Действительно, Ильдибад жил очень бедно, не прикасаясь к государственным деньгам. Очень обиженная бессмысленностью нанесенного оскорбления, жена Ильдибада пришла в слезах к мужу и просила защиты, как потерпевшая со стороны жены Урайи нестерпимое оскорбление. Из- за этого Ильдибад прежде всего оклеветал Урайю перед варварами, будто он хочет стать перебежчиком (на сторону римлян), а немного спустя убил его. Этим поступком он вызвал против себя ненависть готов; они менее всего сочувствовали убийству Урайи без суда и следствия» (Bell. Goth. VII [П1], 1, § 37-49)1.
Данный контекст обсуждался рядом исследователей2. Тем не менее общая оценка этого сходства — довольно сдержанная3, а то и негативная4. Исследователи с сожалением указывают на несходство имен сообщения Прокопия и героев нибелунговского цикла, а также на безымянность героинь5. Разумеется, это не главное основание для отказа от прослеживания аналогий. Более существенно указание на то, что «нибелунговский» образ Зигфрида, сложившийся во франкской традиции, на Рейне6 вобрал в себя множество слагаемых («исторических ассоциативных возможностей»7; ср. аналогичное положение для Илиады8). Тем не менее эти замечания не умаляют ценности сообщения Прокопия при исследовании отдельных аспектов складывания нибелунговского эпического фонда.
При всей несопоставимости Зигфрида как центрального героя эпоса и даже эпосов и Урайи как одного из упомянутых Прокопием готских вождей нельзя упускать из виду, что «нибелунговское» в конфликте Урайи и Ильдибада не ограничивается роковым спором их жен. Ильдибад — «человек знатного рода, бывший начальником гарнизона в Вероне» (Bell. Goth. VI [II], 29,41). Урайя, которого отличает «энергичный образ мыслей» (Bell. Goth. VI [И], 30,5), — племянник вождя готов Витигиса. Урайю уговаривают принять власть, но он отказывается в пользу Ильдибада. Ильдибада облекают в порфиру и провозглашают королем готов. Фактически Урайя своим отказом возводит Ильдибада на престол. Ильдибад, обязанный Урайе властью, предает боевого товарища, подстрекаемый к тому оскорбленной женой. Урайя гибнет не в бою, что вызывает возмущение готов. Аналогии с взаимоотношениями центральных героев нибелунговского эпического фонда очевидны. Это не означает, однако, что Урайя представляет собою «прото-Зигфрида», а Ильдибад — «прото-Гунтера»; можно видеть лишь поразительную сохранность трагического конфликта в предании.
Присутствие в тексте Прокопия практически всех элементов одной из германских эпических коллизий до сих пор не получило исчерпывающей интерпретации. Так, представляется уместным поставить вопрос: характерно ли такое повествование для Прокопия, соответствует ли оно принятому в Войне с готами осмыслению исторических событий и нашему понятию о «свидетельстве историка»?
Выделяя у Прокопия сообщения о событиях, происходивших в среде варварских народов, в частности германцев, необходимо отметить, что историк нередко следует совершенно иным моделям осмысления исторической действительности, нежели обычно принятые у него. Одна из коллизий такого рода была рассмотрена выше. Она имеет не менее яркое разрешение: гибель убийцы Урайи — Ильдибада. Многие из готов, «собравшись между собой, бранили Ильдибада за беззаконный поступок. Но отомстить ему... никто не хотел. <...> В их числе был некто Велас, родом гепид, удостоенный звания царского телохранителя. Он был женихом очень красивой женщины и любил ее безумно. <...> Когда он был послан на врагов, Ильдибад по неведению или руководясь каким-либо другим основанием, выдал замуж его невесту за кого-то другого... Велас... не перенес такого оскорбления и решил убить Ильдибада, думая, что этим он сделает приятное всем готам. Дождавшись дня, когда Ильдибад пировал с знатнейшими из готов, он решил выполнить свой замысел... Когда Ильдибад, протянув руку за кушаньем, склонился с ложа над столом, Велас неожиданно ударил его мечом по шее, так что пальцы Ильдибада держали еще пищу, а голова его упала на стол...» (Bell. Goth. VII [III], 1, § 43-48). Вполне возможно, что все было именно так; тем не менее весьма характерно, что Ильдибада, согласно этому сообщению, убивает не наемный убийца или безвестный отравитель, а обиженный королем воин, осуществляющий задуманную месть. К двум рассмотренным эпизодам вполне применимы слова Хойслера об осмыслении истории в германском эпосе: «Господствуют идеи личного характера... взаимные обязанности и приязнь... воинская честь определяет поведение отдельного лица, ее оскорбление накладывает клеймо позора...»9. Прокопий не мог быть очевидцем этих событий й, судя по всему, следовал здесь, как и во многих подобных случаях, версии информантов. Ср. упоминание о деяниях варварских королей — гота Торисина и лангобарда Альбоина, устранивших своих врагов коварством и хитростью с характерным уточнением: «Каким образом они это сделали, я не буду передавать: рассказы об этом не согласуются друг с другом, но сильно различаются, как это и понятно в деле, столь скрытом» (. VIII [IV], 26, § 29).
Прокопий весьма чуток к живому преданию разных народов, хранимым традицией трагическим и драматическим коллизиям. Так, например, рассказ о героях племени варнов, обитавших по соседству с франками,—Гермегиск- ле, его сыне Радигисе и оскорбленной невесте Радигиса, мстящей своему жениху (Bell. Goth. VIII [IV], 20, § 11-41),— крупный вставной эпизод, никак не связанный с обстоятельствами войны с готами в Италии. Внимание Прокопия привлекают не только предания германских племен: так, касаясь в Войне с персами взаимоотношений персов и армян, историк сообщает о жившем задолго до ирано-византийской войны 527-531 гг. армянском царе Аршаке, заключенном в «Замке забвения» и покончившим с собой; Прокопий уточняет, что следует «армянскому повествованию» (Bell. Pers. I, 6, § 30-40)0. Повествуя о необыкновенной жемчужине персидского царя Пероза (Фируза), Прокопий указывает: «Вот история этой жемчужины, как рассказывают ее персы, а я передал» (Bell. Pers. I, IV, 17-31). Примечательно, что некоторые расхождения Прокопия с другими источниками (Bell. Pers. I, IV, 32 и I, V, 2) определяются как следование иной повествовательной традиции, а не как ошибки, вызванные неосведомленностью или небрежностью11
Все это побуждает задуматься над тем, каково же истинное место и реальный вес «синкретической правды» в повествованиях Прокопия, опирающихся на сообщения информантов, т. е. на данные сложившейся или складывающейся традиции. Вне зависимости от своего отношения к концепциям «исторической школы», германисты считают подобные эпизоды у Прокопия «данными истории», не задаваясь вопросом, какое оформление могли получить известные факты еще до письменной фиксации рассказа о них у Прокопия. А. Хойслер даже называет Прокопия «свидетелем» событий12. Это не так. Прокопий четко отделяет свои личные наблюдения и впечатления от той стихии молвы, к которой он часто и охотно обращается.
Как указывают исследователи, традиционность фабульных структур устанавливается при сравнении текстов, иногда принадлежащих к различным традициям13 с германскими, однако восточнославянские данные заслуживают внимания как материал, свидетельствующий о наличии сходного эпического топоса. Укажем на представленные в Сборнике Кирши Данилова тексты Гардей Блудович и Три года Добрынюшка столъничел14. Первая былина является вариантом былины Хотен Блудович15 «богатыя жены дворянския <...> про- межу собой сидят за прохлад говорят»16. «За прохлад» толкуется как «не торопясь, для развлечения; от нечего делать» 17 и прилюдно оскорбила дерзкую: «Била ее по щеке, // Таскала по полу кирписчету // И при всем народе, Вдову опазорела...»18. Блудова жена жалуется своему сыну— богатырю Гардею Блудовичу; тот в отместку убивает сыновей Чесовой жены. Беседа знатных женщин на княжеском пиру описывается и в былине Три года Добрынюшка столъничел«Промежу собой разговоры говорят, //Все были речи прохладныя»19. В беседу «честных вдов» — Добрыниной матушки и молодой вдовы Анны Ивановны, Добрыниной «крестовой матушки», ввязывается колдунья Марина Игнатьевна: «Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна... // Она больно, Марина, похваляется...» Анна Ивановна осаживает похвальбу Марины: «Я-де тебя хитрея и мудре- нея, // Сижу я на пиру не хвастаю, // А и хошь ли, я тебя сукой обверну...»20. Коллизия спора-состязания двух колдуний далее не реализована (что нередко в текстах Сборника Кирши Данилова). Ясно, однако, что приведенный у Кирши Данилова вариант былины Добрыня и Маринка (ср. 21) полагает в качестве отправной точки развития событий именно обиду, нанесенную Маринкой.
драмы могли строить свои взаимоотношения согласно системе координат традиции, встраивая себя в значимую эпическую перспективу. Какой эта перспектива была в VI в., установить невозможно; ясно лишь, что, формально будучи «донибелунговской», она соблюдала те же принципы осмысления жизни и истории. Яркий пример креативного воздействия традиционных образов и образцов как на последующую традицию, так и на саму жизнь носителей традиции дают исландские саги. Е. М. Мелетинский указывает, например, что коллизия «спор знатных женщин» определенным образом воплощается в сагах— ср. ссору Гудрун и Хревны из-за почетного места и платка (Сага о людях из Лососьей Долины), а также ссору Халльгерд и Бергторы из-за почетного места (Сага о Нъяле). По мнению исследователя, это следует считать архетипиче- ским откликом на модели песен о Сигурде22.
«спора знатных женщин» в засвидетельствованных памятниках нибелунговского эпического фонда. Эти тексты делятся по месту своего происхождения на две группы: скандинавские и немецкие, причем в качестве основного источника традиций обеих групп исследователи постулируют «древние континентально-германские песни... в первую очередь франкские и готские»23 Как показано A. Хойслером, скандинавская версия или скандинавская ветвь нибелунговского эпического предания «отличалась особыми, присущими именно ей... чертами»24. Известная нам традиция в полном соответствии своей системе координат выдвигает на первый план Брюнхильд. Именно она выступает как зачинщица ссоры: Þat var eitt sinn, at Btynhildr ok Guðrún gengu til vats, at bleikja hadda sina.Þá er þœr komu til árinnar, þá óð Brynhildr út á ána frá landi ok mœlti, at hon vildi eigi bera i h fuð sér þar vatn, er rynni ór hári Guðrúnu, þviat hon átti búanda hugaðan betr <...> Þápagnaði Brynhildr ok gekk heim «Раз случилось, что Брюнхильд и Гудрун пошли к реке мыть волосы. И когда они подошли к реке, Брюнхильд вошла с берега в воду и сказала, что не желает мыть голову тою водой, что стекает с волос Гудрун, ибо у ее мужа больше отваги. <...> Промолчала Брюнхильд и пошла домой» áldskaparmál 39 ff); Þat er einn dag, er þér gengu til árinnar saman at þvá sér, þá óp Brynhildr lengra út á ána. Guþrún spyrr, hví þat gegndi. Brynhildr segir: «Hví skal ek um þetta jafnaz viþ þik» <...> Þá f Inar hon, sem hon daup veri <...> fór heim ok melti ekki orp um kveldi«В некий день, когда поехали они обе на реку купаться, зашла тут Брюнхилд дальше в воду. Гудрун спросила, как ей это удалось. Брюнхилд говорит: „Почему мне в этом равняться с тобою“ <...> Тут побледнела она, словно мертвая <...> Пошла домой и весь вечер не проронила ни слова» (Vis 30)25.
В самых общих чертах модель спора по немецкой версии, легшей в основу XIV авентюры «Песни о Нибелунгах», соответствует изложению коллизии у Прокопия: активным лицом спора (и номинальной зачинщицей) является Кримхильда, знатная и красивая жена богатого и знатного героя, не облеченного hic et nunc верховной властью: ô gesazen die küneginne rich. / sie gedâhten zweier recken, die wâren lobelîch. / dô sprach diu schœne Kriemhilt: «ich hân einen man, / daz elliu disiu rîche zuo sînen handen solden stân» «Тогда сидели вместе две могущественные королевы. Они думали о двух достохвальных витязях. Тогда сказала прекрасная Кримхильда: „Такой у меня муж, что все эти державы должны под руку его покориться“» (815)26.
Предметом последующего спора является не романтический конфликт, а вопрос о статусе и чести. Жена «образцового героя» оскорбляет жену короля, торжествуя над ней в споре, и толкает ее на месть, осуществляемую чужими руками. Любопытно, что экзотическое «парадное посещение общественных бань» сохраняется позднейшей традицией, но расходится по линиям: купание — в скандинавской версии, общественное значение (статус) — в герминонской. Это закономерно, так как увязано с ролью того или иного действующего лица конфликта.
Трудно согласиться с А. Хойслером, оценивающим публичное развертывание спора как новшество (ср.: «Вот почему спор женщин должен был отныне происходить на многолюдной сцене...»27). Если уже в VI в. Прокопий по чьему-то рассказу описывает прилюдный спор королев из-за оказания почестей, обоснованного первенством мужа (посещение бань в позднеримскую эпоху было одним из выходов «на общественную сцену»), нельзя считать эту версию поздней.
«Песни о Нибелунгах» поэтом конца XII — начала XIII в.
XIV авентюра открывается указанием точного времени (vor der vesperzîte ‘перед вечерней’) и обстоятельств действия: турнир ûf dem hove — зрелище, достойное внимания (dô liefen dar durch schouwen vil manic wîp unde man «тогда сбежалось туда поглядеть множество народу» (814)). О том, откуда именно наблюдают за турниром Кримхильда и Брюнхильда, определенно не говорится. Однако они сидят вместе и мысленно оценивают воинов: sie gedâhten zweier recken, die wâren lobelîch Саге о Вольсунгах, также представляющим собой вторую реплику спора. Ср.: Dô sprach diu vrouwe Prünhilt: «Wie mohte daz gesîn?» «Тут сказала госпожа Брюнхильда: „Как могло это быть?“» (816) // þrún spyrr, hvî þat gegndi (Vis 28). Однако изображение начала спора в «Песни» имеет существенные отличия от старой эпической концепции. Интерпретируя сцену зачина ссоры, такой исследователь, как К. Бишоф, отмечает: своими на первый взгляд высокомерными словами Кримхильда не желает оскорбить Брюнхильду, так как не предполагает подобного их действия. Кримхильда искренно любуется Зигфридом, не выражая каких-либо притязаний на власть28. По мнению исследователя, это подтверждается лирической хвалой Кримхильды Зигфриду: ... Nu sihstu wie er stât, / wie rehte herlîche er vor den recken gât, / alsam der liehte mâne vor den Sternen tuot? / des muoz ich von schulden tragen vrœlîchen muo«Ты же видишь, как он выступает, как поистине величественно идет он пред витязями, словно ясный месяц перед звездами? Оттого поистине могу я радоваться» (817), являющейся вариацией строфы 283 (âne vor den stemen stât, / der schîn so lûterlîche ab den wolken gât, / dem stuont si nu gelîche... «Словно ясный месяц пред звездами выступает, чье сиянье так светло исходит из облаков, тому подобно она стояла...») из V авентюры «Wie Sîfrit Kriemhilt erste gesach». Брюнхильда же, давно озадаченная тем, что вассалу, более того — холопу ее мужа оказывается честь, как она считает, не по чину, находит в этих словах Кримхильды повод к разрешению своих недоумений. Брюнхильда искренно заблуждается, а Кримхильда искренно не понимает ее — и обе еще не сознают, чем обернется для них эта беседа. Исследователь подчеркивает, что воля Брюнхильды к выяснению отношений — отнюдь не модернизирующая интерпретация, так как XIV авентюра подготовлена предыдущей и более того — начало сомнений Брюнхильды описано еще в X авентюре29.
Напомним, что на свадебном пиру Брюнхильды и Гунтера в Вормсе (ср. X, 618-624) Брюнхильда заливается слезами, увидев Кримхильду подле Зигфрида, которого она считает зависимым от Гунтера (никто не опроверг ее утверждения в VII авентюре: în herre und bistu sîn man... (423) ‘Коль он [Гунтер] твой господин, а ты его дружинник/вассал [букв.: «человек, муж»]’). Гордость Брюнхильды задета тем, что ее золовка— жена холопа. Гунтер дает Брюнхильде пристойное, на его взгляд, объяснение (Зигфрид— могущественный король, владеющий многими городами и т. д.), но она не удовлетворяется этим, тем более что Гунтер пообещал рассказать все когда-нибудь потом: ze аndern zîten disiu mære sagen (621) ‘в иное время рассказать эту повесть’. Это «ze аndern zîten» повисает в воздухе и заполняет его своими колебаниями: Nu gedâht ouch alle zîte daz Guntheres wîp: / «wie treit ez alsô hôhe vrou Kriemhilt den lîp? / nu ist doch unser eigen Sîfrit ir man: / er hât uns nu vil lange lützel dienste getân» (724) ‘Вот и думала все время жена Гунтера: «что это так заносится госпожа Кримхильда? Все же ведь наш холоп — Зигфрид, ее муж; а уж давно он нам не служил» [букв.: «мало службы сослужил»]’.
В полном соответствии со стилистикой «Песни» мина заложена прямо посреди дороги задолго до того, как по дороге кто-нибудь пройдет, и читателям всех эпох остается с трепетом наблюдать за развитием событий. Столь значимое для XIV авентюры слово eigen(holde) ‘холоп’ в применении к Зигфриду впервые употреблено Брюнхильдой (при попущении Гунтера) в X авентюре (620) и повторено «внутренней речью» Брюнхильды в первой строфе XII авентюры. И не случайно в описании сидящих рядом королев автор употребляет не глагол видеть, а глагол : Sie gedâhten (а не *gesâhen) zweier recken, die wâren lobelîch: спор уже мысленно начат.
Аналогичным образом (модель «трагического недоразумения» или «непонимания») построен разговор Кримхильды и Хагена, выспрашивающего у нее об уязвимом месте Зигфрида (XV, 891-905). Автор считает нужным (даже если он следует более раннему тексту) живописать, подчеркнуть и разъяснить коварный умысел Хагена, представить разговор ничего не подозревающей женщины и врага, притворяющегося другом, во всем смысловом накале. Каждая новая реплика Кримхильды, имеющая целью обеспечить безопасность Зигфрида, ложится новой ступенью к его гибели. На уровне текста это воплощено с присущей «Песни» неуклонностью — неумолимостью линейного разворачивания.
При этом важно отметить одно существенное отличие: в споре королев, в отличие от явно злонамеренного Хагена (что отмечает и сам автор: Хаген — der vil ungetriuwe man ‘весьма неверный дружинник / вассал / человек’ 911), действует искренно уверенная в своей правоте и возмущенная мнимой дерзостью невестки Брюнхильда. Виновна ли Кримхильда в том, что своей похвалой Зигфриду она номинально открывает спор? Разумеется, нет. Но и Брюнхильда невиновна в том, что ее недоумения не разрешены. Итак, спор королев в «Песни о Нибелунгах», как и все коллизии «Песни», — трагедия рока, где нет виновных. Споры в «Песни» не затеваются без особых оснований: более того, именно такие спонтанные вспышки наиболее безопасны (ср. спор Зигфрида и Гунтера по прибытии Зигфрида ко двору короля бургундов). Значимый, чреватый последствиями спор не выносится вовне до тех пор, пока не исполнится некая мера рока. Потому для поэта «Песни» с его «искусством фуги» тесна традиционная схема, по которой спор королев—дело столкновения в дверях общественно значимого здания.
Указание К. Бишофа на то обстоятельство, что спор королев в «Песни» открывается хвалой Кримхильды Зигфриду, весьма важно и, как кажется, позволяет сделать некоторые выводы. Прежде всего, параллелизм 817 (сравнение героя с месяцем среди звезд) и 283 (сравнение героини с выступающей из-за облаков луной среди звезд) свидетельствует о наличии некоего топоса, по своему характеру — лирического.
«первой встречи» и тем самым — с лейтмотивом необыковенной, небывалой любви Кримхильды и Зигфрида. Согласно трактовке последнего автора «Песни», именно эта любовь приводит к гибели Зигфрида (Зигфрид берет кольцо и пояс Брюнхильды, чтобы подарить жене; ср. 680). «Niuwe site» причудливым образом проникает в эпический мир и пытается растворить в себе старые конфликты и повороты сюжета. Именем «первой встречи» Кримхильда невольно начинает спор — и не случайно месть Хагену в финальных строфах XXXIX авентюры также совершается именем «первой встречи»: Si sprach: «so hâbt ir übele geltes mir gewert. / sô wil ich doch behalten daz Sîfrides swert. / daz truoc mîn holder vriedel dô ich in jungest sach» «Она сказала: „Раз вы мне долг плохо платили, то хочу я сохранить меч Зигфрида, что носил мой милый, когда я его впервые увидела“» (2372) — и это последние слова Кримхильды в поэме.
В любом случае не следует искать в «Песни» импрессионистической зыбкости. Коль скоро последний автор обратился к нибелунговскому эпическому фонду, традиционный конфликт требовал реализации вне зависимости от той или иной новой трактовки. К. Бишоф справедливо говорит о «неосторожности» Кримхильды, но важно подчеркнуть: «осторожности» здесь быть и не могло. Вся царственная стать, весь hôher muot Кримхильды оправданы ее прирожденно высоким положением и равным браком с Зигфридом. И именно этот hôher muot, выражающийся в слове, заставляет Брюнхильду отринуть этикетную приязнь.
Брюнхильда произносит роковое слово eigen (ân ich in [Sîfriden] für eigen «потому я его [Зигфрида] держу за холопа» (821, 3)), но Кримхильда настолько чужда такому взгляду на вещи, что даже не гневается на Брюнхильду и «весьма приязненно» (vil vriuntlîchen) просит невестку держаться в рамках приличий, т. е. этикетной приязни: ... daz du die rede lâzest durch mich mit güetlîchen siten «чтоб ты эту речь оставила по-доброму» (822, 4). К. Бишоф считает, что Кримхильда намерена прервать разговор с Брюнхильдой30. Для 822, 4 это так, однако ситуация стремительно меняется. Брюнхильда настаивает на своем (âzen «я не могу этого оставить» (823, 1)), она пытается тут же, не сходя с места, выяснить истину, определив положение в правовых терминах: zwiu solde ich verkiesen sô maneges ritters lîp, / der uns mit dem degene dienstlîch ist undertân «почему я должна отказываться от столь многих рыцарей, что нам с тем витязем подчинены, будучи обязаны службой» (823, 3). И только после этих слов Кримхильда начинает гневаться: Kriemhilt diu vîl schœne vîl sêre zümen bega«прекрасная Кримхильда весьма разгневалась». Контексты «Песни» свидетельствуют о том, что глагол zumen, существительное zom, словосочетание zomec gemuot вводят тему боевого гнева героя; ср., например, daz was dem helde zom (2284) о Фолькере, видящем истекающего кровью врага (следствие этого гнева — не отказ от схватки, а решающий удар Фолькера). Потому строка 823, 4 должна быть истолкована следующим образом: Кримхильда готова дать достойный отпор обидчице.
Именно эта строка (именно такая реакция Кримхильды) призвана обозначить перерастание скрытого спора в явный, обмена репликами — в перебранку. Кримхильду совершенно не занимает, почему и с каких пор Брюнхильда считает Зигфрида вассалом или холопом. С прежним спокойным высокомерием Кримхильда объявляет, что Брюнхильда должна отказаться от мысли о каких-либо вассальных обязанностях Зигфрида (du muost in verkiesen, daz er dir iemer bî / wone deheiner dienste... — 824, 1-2), так как он по своему положению даже выше Гунтера (er ist tiurer danne sî / Gunther mîn bruoder, der vîl edel man — 824, 3). Кримхильда оканчивает строфу 824 холодной репликой: Du solt mich des erlâzen, daz ich von dir vernomen hân «Придется тебе избавить меня от того, что я от тебя услышала» (824, 4). Если бы это завершало ее ответ Брюнхильде, можно было бы согласиться с мнением К. Бишофа о том, что Кримхильда стремится окончить разговор. Но нет — Кримхильда стремится торжествовать, она ядовито осведомляется: Unde nimt mich iemer wunder, sît er dîn eigen ist, / unt daz du über uns beidiu sô gewaltec bist, / daz er dir sô lange den zins versezzen hât «И я диву даюсь, коль он твой холоп и ты над нами обеими столь властна, что он тебе так долго задерживал дань» (825). Брюнхильда не более миролюбива. Не отвечая на вопрос о дани, ибо Кримхильда впервые открыто преступила границы этикета, Брюнхильда бросает вызов: «Du ziuhest dich ze hôhe», sprach des küniges wîp. / «nu wil ich sehen gerne, op man den dînen lîp / habe ze solhen êren sô man den mînen tuot) «„Ты чересчур высоко заносишься“, — сказала жена короля, — „теперь хочу я видеть, чтят ли тебя так, как меня“» (826, 1-3). В четвертой строке этой строфы автор поясняет, что ссоры уже не избежать: die vrouwen wurden beide vîl sêre zomec gemuot «обе дамы пришли в большой гнев» (826, 4).
Кримхильда немедленно принимает вызов, точнее — прилагает неопределенное пожелание Брюнхильды (nu wil ich gerne sehen...) к вполне конкретной ситуации: Dô sprach diu frouwe Kriemhilt: «daz muoz et nu geschehen / ît du mînes mannes für eigen hâst verjehen, / nu müezen hiute kiesen der beide künige man, / op ich vor küniges wîbe ze kirchen turre gegân» «Тогда сказала госпожа Кримхильда: „пусть же это случится теперь. Коль ты моего мужа признала холопом, пусть сегодня увидят люди обоих королей, дерзну ли я прежде жены короля войти в церковь“» (827). Весьма важно, что Кримхильда четко сознает и определяет предмет спора: Du muost daz hiute schouwen, daz ich bin adelvrî, / und daz mîn man ist tiurer dan der dîne sî «Тебе придется сегодня увидеть, что я свободнорожденная и что мой муж благороднее/ выше твоего» (828). Выдвижение этого ich bin adelvri как основного тезиса спора показывает, что изначальная позиция Кримхильды в споре — защита. Однако защита быстро переходит в контратаку. Последнее слово— полное торжествующего, не знающего границ высокомерия (über- müete) — остается за Кримхильдой: ich wti selbe wesen tiurer danne... / deheine küneginne diu krône ie hêr getruoc «я сама буду благороднее... / выше, чем любая из королев, что носила корону» (829, 2-3). И автор заключает: dô huop sich undem vrouwen des grôzen riîdes genuoc «тут разгорелась меж дамами великая вражда», — отныне распря неумирима.
K. Бишоф не уделяет внимания описанию сборов Кримхильды к вечерне и ее появления перед собором. На первый взгляд эти «Kleiderstrophen» могут показаться данью новому времени, незначащей вставкой, средством расширить повествование. Между тем они существенно дополняют характеристику Кримхильды, рисуя тот образ «блестящей жены блестящего героя», который отражен еще у Прокопия («жена Урайи одета в блестящие одежды с удивительными украшениями и сопровождаема многочисленной свитой»). «Kleiderstrophen» XIV авентюры (832-833) сообщают только о Кримхильде, будто Брюнхильда и не облачалась перед торжественным выходом. Ср. далее о Кримхильде: Dô kom diu frouwe Kriemhilt mit maniger herlîchen schar «Тогда явилась госпожа Кримхильда с огромной великолепной свитой» (835, 4); swaz kleider ie getruogen edeler ritter kint, / wider ir gesinde daz was gar ein wint. / sî was sô rîch des guotes, daz drîzec künige wîp / ez möhten niht erziugen daz tete Kriemhildes lîp «каких бы одежд ни носили отпрыски благородных рыцарей, пред ее свитой было то ничем. Она так была богата добром, что тридцать королев не смогли бы явить того, что Кримхильда» (836). О Брюнхильде перед собором сухо сообщается: Hie stuont vor dem münster des Guntheres wîp «там стояла перед собором жена Гунтера» (835, 1), что выглядит как простая констатация факта появления протагониста на сцене. Здесь, как и во многих других случаях, «Песнь о Нибелунгах» поражает глубокой архаикой того, что на первый взгляд кажется отражением «niuwe site».
«Песни» специфично «растягивание» конфликта, его продление во времени, знаменитый спор у входа в собор (в старой версии— единственное столкновение героинь) представляет собою продолжение и разрешение ссоры, вспыхнувшей vor der vesperzîte. Характерно осмысление этой ссоры — розни именно в пространственных категориях: Die liute nam des wunder, wâ von daz geschach, / daz man diu küneginne alsô gescheiden sach, / daz sî bî ein ander nihtgiengen alsam ê «Люди диву дались, отчего так случилось, что видели королев врозь, что шли они не рядом, как прежде» (834). Королевы со своими свитами подходят к собору уже «в состоянии войны», незримо разделенные спором и зримо отделенные друг от друга пространством. И поскольку четвертая строка нибелунговской строфы — молния зловещего предчувствия, 834, 4 заключает: dâ von wart manigem degene sît vîl sorclîchen wê «оттого потом многим витязям приключилось великое горе».
ja sol vor küniges wîbe niht eigen diu gegân «не должно же перед королевской женой холопке входить» (838, 4). По сути же это только запоздалый (и единственный) ответ Брюнхильды на вызов, брошенный Кримхильдой перед вечерней («ja» в начале этой строки и показывает, что спор продолжается). Убедившись, что Брюнхильда не отказалась'от своего на- мерения публично «поставить на место зарвавшуюся особу», Кримхильда предъявляет главный аргумент в споре: du hâst geschendet selbe den dînen schœnen lîp. wie möhte mannes kebse iemer werden küniges wîp? «Ты сама себя опозорила. Как можно наложнице дружинника/вассала быть женою короля?» (839, 3-4).
для публичного поединка (не случайно в первой сцене спора Кримхильда ни намеком не проговаривается об этом). Эта строка — взрыв, тем более потрясающий, чем больше тому свидетелей. Обвинение: ... den dînen schœnen lîp, / den minnet erste Sîfrit, der mîn vîl lieber man: t jan waz ez niht mîn bruoder der dir den magtuom an gewan «твоей красой первым насладился Зигфрид, милый мой муж: то не брат мой победил твою девичью честь» (840, 2-4), позорное для Брюнхильды само по себе, приобретает еще больший вес, будучи высказано прилюдно. Вряд ли нужно искать романтический подтекст в том, что Брюнхильда «Песни» смертельно оскорблена словами Кримхильды. Психологическая подоплека конфликта здесь иная, нежели в скандинавской версии. Думая об обнаружении тайных чувств и переживаний, следует обратиться к словам Кримхильды: «Ты сама себя опозорила». Укрощение Брюнхильды происходило явно против воли строптивой невесты, и, как «известно», ее опозорил Зигфрид. Возможны разные толкования этой строки: либо Кримхильда ревнует Зигфрида к Брюнхильде и не может простить ему мнимого проступка (в X авентюре сказано лишь о том, что Зигфрид отдал жене кольцо и пояс Брюнхильды, «неизвестно зачем снятые»), либо считает, что Брюнхильда нарочно одолела Гунтера, дабы завлечь на свое ложе сильнейшего— Зигфрида. Не исключена и простейшая трактовка: Кримхильда не способна обвинить Зигфрида в бесчестном поступке и перелагает всю вину на Брюнхильду, не желая разбираться в деталях.
Брюнхильда не находит слов, кроме Entriuwen... daz wil ich Gunthere sagen «Поистине... я скажу это Гунтеру» (841), и плачет, а Кримхильда поступает, как обещала: ... Kriemhilt niht langer lie, / vor des küniges wîbe inz münster sî dô gi«Кримхильда более не медлила, прежде жены короля она в собор вошла» (843,1-2), причем автор не забывает отметить: mit ir ingesinde «со своею свитой» (843, 3), и это уточнение, данное как enjambement, еще ярче рисует намеренно, вызывающе церемониальный вход Кримхильды в собор.
По окончании службы в соборе разыгрывается третий, заключительный этап спора. Брюнхильда требует у выходящей со свитой Кримхильды доказательств, подчеркнуто отчужденно обращаясь к ней на «вы» (ср. 31): dô sprach diu frouwe Prünhilt: «ir suit noch stille stân. / ir jahet mîn ze kebsen: daz suit ir lâzen sehen» «тогда сказала госпожа Брюнхильда: „Придется вам помедлить. Вы объявили меня наложницей: это вы должны доказать“» (846, 2-3). Кримхильда немедленно подхватывает это обращение на «вы», предъявляет, не сходя с места, кольцо и пояс (847-650), и в итоге все выяснение истины оборачивается для Брюнхильды куда большей двусмысленностью, ибо прежде она считала, что зазорно иметь золовку— жену холопа, а теперь приходится опровергать обвинение в том, что она сама — любовница (kebse) или даже жена (wîp) Зигфрида (851).
Виртуозность поэтического оформления спора королев в XIV авентюре «Песни о Нибелунгах» очевидна. Будучи подготовлен всем ходом повествования, конфликт представлен не как случайная размолвка, а как исполнение судьбы, наступление рокового часа. Спор построен в соответствии с общей стилистикой «Песни»: он разделен на три значимых «периода», расположенных по нарастающей.
Структура XIV авентюры, точнее, «строф спора» («Streitstrophen», ср. «Kleiderstrophen») имеет одну важную особенность, до сих пор не получившую должного осмысления. В полной мере виртуозность построения «строф спора» XIV авентюры становится очевидной, если учитывать роль 4-й строки в нибелунговской строфе. Представляется, что к данному случаю как нельзя более применимы общие указания В. Г. Адмони: «Нацеленность на финал, постоянное сопряжение изображаемого момента с моментом грядущим выражается в определенном лиризме поэмы, а также находит отражение в самом ее стихотворном строе... В целом вторые полустишия четвертого стиха производят явственное впечатление более длительной стиховой единицы, чем вторые полустишия первых стихов, а в ряде случаев, благодаря тенденции к довольно большому количеству неударенных слогов, и— чем первое полустишие четвертого стиха. Таким образом, последний стих строфы, а в нем второе полустишие, оказывается особо выделенным и «размашистым», представляет собой если и не «девятый», то хотя бы «четвертый вал» на каждом строфическом отрезке в движении стиха, создавая тем самым в каждой строфе ту же интонацию неотвратимого движения вперед, к некоей — здесь ритмической — развязке, которая в сюжетно-эмоциональ- ном плане характерна для всей поэмы в целом»32
«строф спора»? Рассматривая строфы 814-851 с этой точки зрения, нельзя не убедиться, что автор по-разному распределяет роли между протагонистами — Кримхильдой и Брюнхильдой. Речи Кримхильды занимают большее количество строф, чем речи Брюнхильды. При этом Кримхильда всегда стремится оставить за собой последнее слово. Иначе говоря, автор оформляет речь Кримхильды в виде полных строф с ритмически весомой 4-й строкой (ср. 819, 824-825 и др.), а в других случаях выводит ее слова в 4-ю строку (ср. 821, 830 и др.) или заполняет 4-ю строку «голосом автора» (829). Брюнхильде же отнюдь не всегда удается закончить свою речь полной строфой или перебить Кримхильду, заняв значимую 4-ю строку.
Наиболее показательные примеры строф, где слова Кримхильды занимают ударную позицию: 1) ...«Und dâ er mîne minne sô ritterlîch gewan, / dôjach der selbe Sîifrit, er wcere sküneges man. / dô hân ich in für eigen, sît ichs in horte jehen». / dô sprach diu schœne Kriemhilt: «sô wœr mir übele geschehen» «„И когда он мою любовь столь рыцарски завоевал, тогда свидетельствовал сам Зигфрид, что он дружинник/вассал короля. Потому и держу я его за холопа, что слышала, как сам он об этом свидетельствует“. Тогда сказала прекрасная Кримхильда: „Плохо бы мне было“» (821); 2) Dô sprach aber Prünhilt: «wiltu niht eigen sîn, / sô muostu dich scheiden mit den vrouwen dîn / von mînem ingesinde, dâ wir zem münster gân». I des antwurte Kriemhilt: «entriuwen, des sol sîn getân» «Но тогда сказала Брюнхильда: „А не хочешь быть холопкой, так придется тебе с твоими дамами отделиться от моей свиты, когда пойдем мы в собор“. Отвечала на то Кримхильда: „Поистине, так тому и быть“» (830); 3) приведенная выше строфа 840.
Итак, речи Кримхильды в споре занимают в общей сложности 13 строф (всего, включая полустишия, 52 строки), речи Брюнхильды— неполных 9 строф (всего 35 строк, считая внутреннюю речь—845,2-4; 33 строки вслух). Слова Кримхильды заключают строфу 15 раз, тогда как слова Брюнхильды— 8. Кримхильда «перехватывает» у Брюнхильды 4-ю строку строфы трижды (см. примеры), Брюнхильда у Кримхильды—один раз (841, в позиции, поворотной для дальнейшего действия, чреватой вовлечением других персонажей: Daz wil ich Gunthere sagen). «Последнее слово» отнято у Кримхильды 3 раза (841— строфу завершает Брюнхильда, 829, 847— рассказчик), у Брюнхильды— 6 (821, 830, 840— строфу завершает Кримхильда, 823, 826, 848— рассказчик). Строфы, отведенные чистому повествованию (832-838 — Kleiderstrophen» Кримхильды, 843-845—тягостная пауза во время службы в соборе, затишье перед новым взрывом), вводятся автором после того, как слово дважды (830-831 и 842) осталось за Кримхильдой. По сути, последнее слово (în Sîfrit dîn man «что я не лгу: был же мой Зигфрид твоим мужем» (849,4)) и окончательная победа (предъявление пояса) остается за Кримхильдой, так как номинально завершающие спор королев слова Брюнхильды sî [Kriemhilt] sagt hie offenlîche, ich sî Sîfrides wîp «она [Кримхильда] говорит здесь открыто, что я-де жена Зигфрида» (851, 4)— всего лишь повторенные косвенной речью королевы слова самой Кримхильды, эхо ее финальной реплики (ср. 849, 4).
Является ли эта структура результатом сознательного построения автора? Рукописи «Песни» представляют собой сплошной текст, в котором отсутствует не только разбивка на строки, но и разбивка на строфы. Тем не менее «нибелунговская строфа» — не условное, а реальное единство, она существует как основная структурная единица стихотворного текста благодаря особой выделенности четвертой строки (ср. 33— переплетение — противоборство голосов.
Из этого явствует, что активным лицом спора является Кримхильда. Недаром она определена как daz wortrœze wîp «острая на язык [букв.: на слово] женщина» (845), причем это качество отмечено внутренней речью соперницы — Брюнхильды. Прекрасно владея словом, Кримхильда не теряется, немедленно переводит защиту в контратаку, стремится перехватить инициативу у Брюнхильды и преуспевает в этом. Последняя же явно не обладает такими бойцовскими (или же великосветскими) достоинствами. Все аргументы Брюнхильды — беспомощные слезы (843 и 850; весьма характерно для стилистики «Песни», что Брюнхильд плачет дважды), обещание пожаловаться мужу (841) и повторение обвинения, брошенного Кримхильдой (851). Примечательно также, что внутренней речью наделена не блестящая Кримхильда, а оскорбленная протагонистка (ср.: sî gedâhte: «mich muoz Kriemhilt mêre hœren lân» «она подумала: „Меня Кримхильде придется больше послушать“» (845, 2-4)).
Брюнхильда «Песни» выступает в споре неким аналогом Гунтера: много задумано, да мало сделано. Растерянность и слабость этой героини разительно отличаются от суровой молчаливости Брюнхильд в версии Снорри и «Саги о Вольсунгах», где сходные реакции (молчание, бледность) свидетельствуют о силе, а не слабости духа. Брюнхильд скандинавской версии молчит, не желая выдавать своего чувства к Сигурду и истинного масштаба оскорбления, нанесенного ей; Брюнхильда «Песни» — персонаж некуртуазного, архаико-героического мира — умолкает и плачет, так как ей нечего сказать. В этом роль Брюнхильды в споре удивительным образом близка роли жены Ильдибада—оскорбленной королевы, которая «пришла в слезах к мужу и просила защиты». И напротив, сильная духом и искусная в речах Кримхильда, ничего не задумывая и ничего намеренно не добиваясь, побеждает в напряженной борьбе. Острие трагедии в том, что победа эта, мнившаяся Кримхильде торжеством Зигфрида, ведет к его смерти: ... Wie sêre er [Sîfrit] des engalt, // Daz diu schœne Kriemhilt di vrouwen Prüenhilde schalt! «... Как поплатился Зигфрид за то,// что прекрасная Кримхильда бранила госпожу Брюнхильду!» (XXIX, 1790; по изданию Э. Зиверса).
«Песни о Нибелунгах» предельно обобщенно — как феномены традиции и культуры, то к этому примеру взаимодействия постоянных и переменных применимы слова Бориса Пастернака: «Я понял, что история культуры есть цепь уравнений в образах, попарно связывающих очередное неизвестное с известным, причем этим известным, постоянным для всего ряда, является легенда, заложенная в основание традиции, неизвестным же, каждый раз новым — актуальный момент текущей культуры».
Примечания.
1. Здесь и далее цит. по изд.: Прокопий Кесарийский. Война с готами. М., 1950.
2.. Nibelungensage und Nibelungenlied. Die Stoffgeschichte des deutschen Heldenepos dargestellt. Dortmund, 1921 (рус. пер.: Хойслер А. Германский героический эпос и сказание о нибелунгах. М., 1960); Lintzel M Nagel B. Das Nibelungenlied. Stoff, Form, Ethos. Frankfurt a. M, 1965; Hansen W. Die Spur der Helden. Die Gestalten des Nibelungenliedes in Sage und Geschichte. Bergisch Gladbach, 1993.
3. Nagel B
4. Hansen W. Die Spur der Helden. S. 61-63.
5. Хойслер А. Германский героический эпос и сказание о нибелунгах. М., 1960. С. 58.
6.. Примечания редактора// Хойслер А. Германский героический эпос и сказание о нибелунгах. М., 1960.
7. Nagel В. Das Nibelungenlied. S. 26.
8. Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л.:
9.Хойслер. А. Германский героический эпос и сказание о нибелунгах. С. 351.
10. Здесь и далее цит. по изд.: Прокопий Кесарийский
11. Christensen A. Le regne du roi Kawadh I et le communisme mazdakite. København, 1925. Р. 113. № 2; Чекалова А. А. Комментарий//Прокопий Кесарийский. Война с персамми. Война с вандалами. Тайная история. / . М., 1993. с. . 462.
Хойслер А. Германский героический эпос. С. 58.
13. Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л.: Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996 (со ссылками на обширную литературу по вопросу.)
16. Древние российские стихотворения, С. 83.
17. Там же. . С. 146.
18. Там же. . С. 84.
20. Там же. . С. 45-46
21. Былины... С. 85.
22. Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М., 1986. С. 115-116.
23. "Песнь и нибелунгах" - ее истоки и художественная структура//Песнь о нибелунгах/Изд. подг. В. Г. Адмони, В. М. Жирмунский, Ю. Б. Корнеев, Н. А. Сигал. Л., 1972. С. 315.
24. Хойслер А. Германский героический эпос. С. 54; ср. также с. 66-68.
25. Цит. по изд.: Snotri Sturluson. Edda/ Udg. af Finnur Jonsson. 2. udg. Kabenhavn,1926; Die V lsungasaga/ Nach Bugges Text mit Einl. u. Glossar hrsg. von W. Ranisch. Berlin, 1891. Пер. по изд.: Младшая Эдца/ Изд. подг. О. А. Смириицкая, М. И. Стеблин-Каменский. Л., 1970; Сага о Волсуигах/ Пер. Б. Ярхо// Корин Иггдрасиля. М., 1997 (при цитировании сохранена принятая в переводах транскрипция имен собственных).
26. Здесь и далее цит. по изд.: Der Nibelunge Not. Kudrun / Hrsg. von E. Sievers. Leipzig, 1955. Арабскими цифрами обозначаются номера строф «Песни о Нибелунгах» согласно рукописи В. Подстрочный перевод автора статьи.
28. Biscjoff K. Die 14. Aventiure vob Nibelungenlied. Zur Frage des Dichters und der lungen der Gestaltung // Akademie der Vissenschaften und der Literatur. Abhandlungender Geistes-und Sozialwissenschaftflichen Klasse. Jg. 1970. № 8. S. 1-23
29. Ibid. S 7.
30. Ibid. S. 15.
31. Ibid. S. 17.
32. "Песнь и нибелунгах"... С. 332.
33. Das Nibelungenlied. Entstehung und Gestalt. Frankfurt a M., 1955 ; Адмони В. Г. "Песнь и нибелунгах"