1.
Итак, согласно версии, последовательно изложенной в сагах Пир в Дуне-на-Гед, Битва при Маг Рат и Безумие Суибне, король Дал Арайде, Суибне сын Кольмана Куара потерял рассудок во время битвы при Маг Рат, в которой он выступал на стороне Конгала Клаэна, короля Улидии. Противником Конгала Клаэна был верховный король Ирландии Домналл сын Аода сына Айнмире, и поэтому весь их конфликт выглядит как своего рода местное восстание против центральной власти. Неслучайно на этом фоне выглядит уже упоминаемый нами фрагмент из Книги Айкилла, в котором говорится, что одной из “побед” битвы при Маг Рат было то, что “Конгал Клаэн в его заблуждении был побежден Домналлом в его правоте”.
Изложенные в сагах события выстраиваются в последовательную цепь причинно-следственных отношений, каждое звено которой логически вытекает из предыдущего: обида Конгала — его желание отомстить Домналлу — обращение за помощью к шотландскому королю Домналлу Брекку — битва — победа Домналла сына Аода — гибель Конгала Клаэна. Трилогия XII века, несмотря на отдельные фабульные наложения, была в целом составлена настолько логично, что, казалось бы, у адресата не должно было возникнуть ни одного вопроса, относительно истинности изображенных в саге событий. Более того, согласно логике времени, в текст было введено свидетельство о пророчестве св. Колума Килле, согласно которому, если король Шотландии переправится со своим войском через море, ни один из его людей не вернется живым назад:
Lion ticcthi tar tuile theinn
ni riccthi uile a hÉirinn [BS: 16]
Впрочем, упоминание о пророчестве Колума Килле, которое он, якобы, лично произнес во время встречи с королем Домналлом, введенное специально для придания тексту большей достоверности, уже само по себе заставляет отметить некую несообразность: согласно хроникам, битва при Маг Рат была в 637 г., а Колум Килле умер в 597.
Так что же было на самом деле? Или, может быть, “на самом деле” не было вообще ничего и битва при Маг Рат — такой же мифопоэтический факт, как и битва при Маг Туиред? Конечно, нет. Столь конкретный рассказ, в котором упоминаются реальные лица, подкрепленный свидетельствами хроник, не мог возникнуть как продукт чистого вымысла, к тому же, как известно, даже такие эпопеи как Илиада или Песнь о Нибелунгах, имеют историческую основу. Так что, как мы полагаем, и саги о битвах при Маг Туиред также имеют какой-то исторический повод.
С битвой при Маг Рат дело обстоит, конечно, гораздо проще, поскольку она упоминается в четырех, правда — соотносимых между собой, хрониках: Ульстерских Анналах, Хронике Скоттов, Анналах Тигернаха и Анналах Клонмакнойса. Но данные “источники” являются скорее одним и тем же текстом в разных его редакциях, так называемой “Единой ирландской хроникой”, что, естественно, заставляет усомниться в их надежности. Более того, битва при Маг Рат упоминается и в Житии св. Колума Килле Адамнана, что, как пишет О’Киффи, “ставит под сомнение аутентичность всего события” [BS 1913: xix], поскольку Колум Килле умер в конце VI века. Введение фигуры святого, как нам кажется, было все же лишь данью традиции (равно как и введение в его биографию событий, современником которых он не мог быть), но тем не менее, мы должны понимать, что даже признавая историчность самой битвы, следует отдавать себе отчет в том, что не все, что сказано об этом в текстах саг, действительно имело место и носило именно такой характер, какой пытается придать этому неизвестный составитель XII века или даже его предшественник. Так, например, что именно скрывалось за понятием “верховный король”? В каких отношениях между собой были, или могли быть, Конгал и Домналл? Реальны ли эти персонажи, то есть - существовали ли некие исторические личности, носившие соотвествующие имена (о большей степени реальности персонажа говорить мы просто не имеем права) и “реален” ли сам Суибне? Какую роль в описанном конфликте играет Британия? Каков был этнический состав враждующих сторон? (т. е. была ли это чисто “гражданская война” или там имели место межнациональные конфликты?). Каков был истинный исход битвы и имела ли она какое-то значение для истории Ирландии в целом?
Постараемся найти последовательно ответы на данные вопросы.
— вопрос очень сложный и, несмотря на длительную историю изучения, до сих пор не разрешенный. Само обозначение короля (ирл. rн) восходит к индоевропейской основе *reg-, имеющей рефлексы, кроме кельтского ареала, только в латинском (rex) и в индо-иранском (санскр. r5j an), то есть, как пишет об этом Э. Бенвенист, “как в индо-иранском, так и в итало-кельтском мы имеем дело с обществами одинаково архаической структуры, отличающимися исключительно консервативными тенденциями, обществами, в которых на протяжении долгого времени сохранялись повсеместно упраздненные установления и слова. Основное, чем объясняются пережитки, общие для индо-иранского и итало-кельтского обществ, — это наличие мощных жреческих коллегий, строго хранивших священные традиции и поддерживавших в том числе и внешние формы обрядов” [Бенвенист 1995: 249—250].
Действительно, иллюстрации сказанного можно легко найти в разнообразных свидетельствах, содержащихся в письменных источниках средневековой Ирландии, источниках как правовых (законы), так и исторических (хроники и саги). Однако мы не можем с уверенностью говорить о том, что данные источники отражают истинное состояние дел, а не некий идеал, в реальности никогда не существовавший и, кроме того, совершенно несомненно, что начиная с рубежа тысячелетий, когда, согласно хроникам, происходили основные события саг ульстерского цикла, до VII века статус королевской власти просто не мог не претерпеть никаких изменений. Хотя, с другой стороны, свидетельство Гиральда Камбрийского, который уже в XII веке описывал ритуальное совокупление короля с белой кобылой в своей книге Топография Ирландии (Topographia Hiberniae), ясно демонстрирует, что даже в столь поздний период обретение королем власти мыслилось как ритуальный брак с государством и сама фигура короля продолжала носить характер во многом сакральный. Но не был ли данный ритуал, а точнее его исполнение, попыткой возродить какие-то институты и установления, внутренний смысл которых был к тому времени уже совершенно иным?
Если мы обратимся, например, к ставшей уже хрестоматийной фигуре мифического короля Конайре из саги Разрушение дома Да Дерга, то действительно найдем множество подтверждений распространенного тезиса о том, что фигура короля была сакральна, что от праведности его зависело благополучие страны в целом, что сам король был не свободен в своих поступках, поскольку с самого начала был опутан сетью гейсов—запретов, которые не только ограничивали во всем его поведение, но и могли, будучи нарушенными, послужить поводом для ритуального убийства короля... Все это достаточно хорошо известно.
Но все сказанное относилось не только к верховному королю: нарушение местным королем некоего запрета, наложенного на него друидом, также могло повлечь за собой целую серию несчастий и внутри одной области. Так, например, в саге Изгнание сыновей Уснеха рассказывается о том, как нарушение королем уладов Конхобаром запрета оставить в живых новорожденную девочку, о которой друид сказал, что “она принесет уладам много горя”, действительно вызывает распрю и приносит уладам много горя. И если основное содержание этой саги, как принято считать, сводится к рассказу о трагической любви Дейрдре и Найси и их гибели, не менее, если не более важным следствием нарушения этого запрета является уход в Коннахт сына Конхобара, Кормака, и уладских героев Фергуса и Дубтаха (непосредственным поводом для этого послужило нарушение королем Конхобаром данного им слова не причинять вреда Найси и его братьям, если те вернутся в Улад, чему Кормак, Фергус и Дубтах были поручителями):
Сообщили об этом Фергусу, Дубтаху и Кормаку. Они тотчас вернулись и совершили много славных дел. Дубтах убил Мане, сына Конхобара, и Фиахну, сына Федельм, дочери Конхобара. Фергус убил Трайтгерна, сына Трайтлетана, и его брата. Тогда разгневался Конхобар, началась битва, в которой пало триста уладов. Ночью Дубтах перебил уладских девушек, а под утро Фергус поджег Эмайн Маху.
1985: 22—23].
В этой саге, как известно, Кухулин не действует. Согласно условной фабуле уладского цикла, которая выстраивается относительно легко, он не действует в ней еще, так как является ребенком, совершившим, однако, все свои знаменитые “детские” боевые подвиги, уже сделавшие его героем (Фергус был воспитателем Кухулина). Почему же тогда во всей трагической истории Дейрдре и Найси этот юный герой не принимает никакого участия? Скорее всего потому, что он в ней уже не действует, и сага в целом соответствует гораздо более позднему мировосприятию, чем тексты с эпическим идеалом, героем которых является Кухулин. Ориентация на некое абстрактное понятие родины (может быть, не столько как территории, сколько как племени, которое находится под защитой героя) которое мы можем встретить в Похищении быка из Куальнге и которое там является самоценным, в рассказе о Дейрдре уже уступает место ориентации на личность короля, которому также лично служит воин. После падения института друидизма фигура короля во многом оказалась десакрализованной, но как сохранился сам термин rн, так сохранилась и идея абсолютной важности данной фигуры именно как личности. Более того, с увеличением власти короля, как можем мы предположить, увеличился и вес его реальных личных качеств именно как правителя, и если фигура Конайре — это абстрактный мифологический образ, идеал, который сам реально ничего не решает и сам практически не совершает никаких действий (благополучие страны при этом неким мистическим образом зависит от правильности его поведения), в период, который можно уже назвать историческим, выдвигаются фигуры конкретных правителей, уподобление которым является своего рода гарантом полноты и законности власти.
Не следует забывать при этом, однако, что и само понятие “власти” в данном случае в достаточной степени абстрактно, поскольку юридически она никак закреплена не была: мы не знаем, до каких пределов распространялась власть короля в данный период, и поэтому, как нам кажется, под “властью” следует понимать особую сумму авторитета. Мы, однако, предпочитаем пользоваться именно этим термином, поскольку русское власть является точным соответствием ирландского flaith c точки зрения этимологической. Однако, повторяем, власть верховная была все же властью-силой или властью-обладанием, но скорее властью-первенством, и именно поэтому уподобление пра-правителю играло важную роль. Конкретное воплощение данное “уподобление” имело в возведении рода к некоему прародителю, который зарекомендовал себя как мудрый и успешный правитель. Пользуясь распространенной терминологией, мы, безусловно, можем говорить в данном случае об основании династий, однако применительно к Ирландии этот термин кажется нам не совсем удачным, поскольку указанное явление распространялось не только на верховную власть, но и на власть на местах.
Одним из основных зачинателей подобных династий, если не главным, может быть назван знаменитый Ниалл-девять-заложников, сын Эохайда Мугмедона, однако сам факт его существования, естественно, исторически доказан быть не может. В определенный период, примерно начиная с VI в. в Ирландии выдвинулся разветвленный род Уи Нейллов, которые возводили себя к Ниаллу, сыну Эохайда, жившему, согласно Анналам четырех мастеров, в конце IV или в начале V века (в Анналах его смерть датируется 405 г., что не соответствует датам смерти его сыновей, умерших в 60-е и 70-е годы). Это возведение, возможно, было отчасти продуктом последующих подтасовок, поскольку, как пишет С. В. Шкунаев, “Племя, подчинившее себе другое, приобщает к своим его божественного предка, “усиливая” свое происхождение и значение, а с нашей точки зрения, почти безнадежно путая “правдивую” информацию о его происхождении и исторической судьбе. Так в Лейнстере, когда Уи Дунлайге стали претендовать на господство в пределах пятины, они просто совместили списки правителей королевства со своими генеалогиями /.../ К слову сказать, тем же грешили и представители могущественной династии Уи Нейллов” [Шкунаев 1991: 279]. Безусловно, такое стало возможным только после принятия письменности, и поэтому звучащая несколько парадоксально фраза Ю. М. Лотмана “можно сказать, что история — один из побочных результатов письменности” [Лотман 1987: 5] оказывается в данном случае удивительно уместной. Остается не совсем ясным лишь, что в данном случае мы будем понимать под историей: некую истинную последовательность событий или совокупность документов, об этих событиях свидетельствующих? Как кажется — скорее второе, поскольку первое представляется нереконструируемым принципиально и, таким образом, “последовательность событий” и оказывается представимой лишь в “совокупности документов”, добавим, весьма ненадежных и часто друг другу противоречащих.
Как отмечает автор небольшой, но необычайно богатой материалом и отличающейся трезвостью и критичностью интерпретаций книги Ирландия до нашествия викингов Г. Мак Ниокайлл, “происхождение Уи Нейллов глубоко таинственно” [Mac Niocaill 1972: 9]. Их прародитель Ниалл, сын короля Эохайда, представляет собой фигуру полумифическую и история обретения им власти связана с несколькими легендами, в которых приводятся пророчества, придающие этой власти откровенно сакральный характер. По преданию у короля Эохайда было пять сыновей, причем четверо — Бриан, Айлиль, Фиахра и Фергус — были от его жены Монгфинд, а пятый, Ниалл — от рабыни по имени Кайренн. В саге Приключение сыновей Эохайда Мугмедона говорится, что она была дочерью саксов [Предания и мифы... 1991: 209], и этой же версии придерживается Т. О’Рахилли, возводящий ирл. Cairenn к лат. Carina и отмечающий, что в ирландской традиции такое имя больше не встречается [O’Rahilly 1946: 217]. Однако в уже упоминаемой нами книге Г. Мак Ниокайлла данная версия не поддерживается [Mac Niocaill 1972: 9].
“на добычу птицам”, был подобран и воспитан поэтом Торной, который и предрек ему славное будущее. Затем, когда Ниалл вернулся в Тару к отцу, тот по совету Монгфинд, своей жены и мачехи Ниалла, обратился к кузнецу Ситкенну, чтобы тот рассудил, кто из его сыновей после его смерти наследует королевство. Кузнец подверг всех братьев довольно экзотическому испытанию:
И поджег кузнец кузницу, где были братья. Вышел Ниалл наружу, держа в руках наковальню.
— Всех победил Ниалл, — сказал друид, — и вовеки быть ему могучей наковальней!
Вышел за ним Бриан, держа в руках молоты.
— Отправьте Бриана к вашим героям, — молвил друид.
— Красота и ум пребудут всегда с Фиахра, — сказал друид.
Вышел за ним Айлиль с ворохом оружия в руках.
— Мстить за вас станет Айлиль, — сказал друид.
И наконец появился Фергус с вязанкой сухого дерева и тисовой палкой внутри.
— Иссохнет Фергус! — молвил друид [Предания и мифы... 1991: 210].
И наконец основной легендой, связанной с Ниаллом, является рассказ о его встрече у колодца с безобразной старухой. Его братья последовательно отказываются поцеловать ее в обмен на разрешение взять воду из колодца, и лишь Ниалл говорит ей: “Я поцелую тебя и возлягу с тобой”. После этого старуха превращается в прекрасную девушку, которая объясняет ему, что она - Власть:
Какой увидел ты меня прежде, ужасной, в зверином обличье и дикой, такова и власть, ибо редко достается она без сражений и распрей, но для кого-то оборачивается прекрасной и доброй. С этой поры вовеки пребудет власть у тебя и твоего потомства” [Предания и мифы... 1991: 212].
И как далее говорится в саге: двадцать шесть потомков Ниалла были королями, десять из рода Коналла и шестнадцать из рода Эогана (в приводимых Мак Ниокайллом генеалогических таблицах их названо всего четырнадцать [Mac Niocaill 1972: 152].
Ниалл, как принято считать, был мудрым королем, правил в Таре до 405 г., когда уже в преклонном возрасте был убит во время одной из стычек с саксами. Он получил свое прозвище от того, что имел обыкновение брать по девять заложников и держать их при себе как гарантов. Обычно говорится, что он брал по два заложника от каждой пятины Ирландии, а еще одного из Альбана. Впрочем, надо отметить, что относительно того, откуда именно он брал заложников, существуют и другие мнения, к чему мы в дальнейшем предполагаем обратиться особо. Отметим лишь их постоянное число — девять — как несомненно сакральное.
признаку группировались в роды так называемых “южных Уи Нейллов” (“потомков Ниалла”) и “северных Уи Нейллов”, причем последние играли в истории Ирландии, как правило, гораздо большую роль, то есть в основном они и правили в Таре (точнее носили титул “король Тары”).
Упоминаемый в саге Безумие Суибне король Домналл сын Аода был потомком Ниалла по имени Коналл Гульбан и, таким образом, принадлежал к “роду Коналла” (ирл. Cenel Conaill, букв. ‘племя Коналла’), и к этому же роду принадлежал и святой Колум Килле, который, таким образом, по рождению мог претендовать на королевский трон, однако избрал для себя иное поприще. Король Суибне Менн, который, согласно тексту саги Пир в Дуне-на-Гед, был лично убит Конгалом Клаэном, после чего верховный трон занял Домналл, также происходил из рода Ниалла, но принадлежал к другой ветви, роду Эогана (Cenel nEogain).
Как видно из этого примера (а аналогичных примеров можно найти множество), наследование королевской власти в Ирландии редко предполагало передачу непосредственно от отца к сыну, и верховным королем, в принципе, мог стать любой представитель одной из королевских династий (это же касалось и власти на местах — ср. рассказ о том, как трон после Суибне достался одному из родичей Конгала, которые в равной степени имели право на него претендовать). Право на верховную власть или “власть в Таре”, как можно судить по хроникам и генеалогиям, часто оспоривалось и обычно она доставалась сильнейшему, причем его предшественник, как правило, был просто им убит. В других случаях, скорее — в сагах, можно найти свидетельства о сложных ритуалах, связанных с дивинацией, призванных указать избранника богов, которому предназначено занять верховный трон (ср. начало саги Разрушение дома Да Дерга), но, как мы понимаем, описанное являет собой в данном случае скорее некий мифический идеал. В других текстах можно найти упоминания об избрании короля или приглашении его “со стороны”. Таким образом, совмещение разных источников дает необычайно пеструю картину института власти и мы затрудняемся сказать, какой характер носила она не только в некоем мифическом прошлом, но и в описываемый нами исторический период. Пестрота эта, как нам кажется, определялась двумя причинами: с одной стороны, разнообразием форм передачи власти в разных районах страны, что, в свою очередь, вызывало разность в подходах к изложению исторических фактов как таковых (в хронике, составленной на Севере, одно и то же событие могло трактоваться иначе, чем в хронике, составленной на Юго-Западе). С другой стороны, подход Законов и подход саг также отличались (так, широко отмечаемая и тщательно разработанная в Законах полигамия в текстах саг лишь слабо угадывается “между строк”).
Вопрос о существовании верховной власти как таковой на этом фоне выделяется в особую проблему, до сих пор не имеющую однозначного решения.
С одной стороны, социальное устройство Ирландии V-VIII веков представляло собой, по крайней мере — по данным законов, необычайно стройную и четкую схему. На низшем уровне располагалась единица, называемая “туат” (ирл. tuath), король которой подчинялся другому королю, который объединял своей властью два или более туатов и носил титул ruiru ‘высший король’. Последний, в свою очередь, подчинялся верховному королю, который правил в Таре, столице верховных королей Ирландии (она же Темра). Верховный король обязан был периодически устраивать пиры для подчиненных ему королей и раздавать им дары, причем строго регламентированные по своему ассортименту и объему (скот, оружие, одежда, драгоценности, рабы), те же обязаны были поставлять для него воинов в случае военного похода и выделять также четко фиксированный эскорт при переезде верховного короля из одного места в другое во время традиционных объездов страны. С реализацией данной схемы “в действии” мы сталкиваемся как раз в наших текстах: король Домналл дает пир в Дуне-на-Гед, а Конгал, когда восстает против него, то, в частности, призывает под свои знамена Суибне, который, находясь в подчинении у Конгала, самому Домналлу подчиняться не обязан. Но не будем забывать при этом, что тексты, в которых все это было так ярко изображено, относятся уже к XI или даже к XII векам.
этого периода статус верховного короля был лишь некоей фикцией и, более того, трактаты о правах и обязанностях короля Тары есть лишь поздние фальсификации, равно как описание знаменитого “медового покоя” Тары — пиршественного зала верховных королей. Интересно, что в Анналах Тигернаха о битве при Маг Рат, в частности, говорится: ... sed Domnall regnavit Temoriam in illo (в тексте bello) tempore. Однако в тексте саги специально оговаривается, что в тот момент Тара была проклята св. Руаданом и именно поэтому для своего ежегодного пира Домналл должен был построить другую крепость на реке Бойне:
Но так случилось, что проклял Тару святой Руадан из Лотры и двенадцать апостолов Ирландии, так что, кто бы ни был тогда у власти, не мог он отныне жить в Таре, пока не снято с нее проклятие, но каждый король выбирал для себя крепость, его достойную, где было бы ему удобно и приятно [FDG 1842: 4].
Видимо, понятие “король Тары” носило характер не совсем конкретный. Как пишет К. Симмс, проводя параллель с известным высказыванием по поводу Авиньонского “пленения пап” (Ubi est Papa, ibi est Roma), “Тарой могло быть любое место, где находился король” (и, как полагает она, аналогичную функцию по отношению к королям уладов играла столь же символическая и мифическая Эмайн Маха) [Simms 1983: 148]. В свое время Ж. Баудишем было высказано предположение, что особенная роль Тары именно как символа может объясняться тем, что в определенный период это место было связано с отправлением языческих культов, особую роль в которых играл король-жрец (или король как сакрализованная фигура [Baudi1914]). Но означает ли это, что “король Тары” продолжал играть ту же роль в раннехристианской Ирландии и что в Ирландии периода друидизма существовала централизованная верховная власть с центром в Таре?
Как пишет С. В. Шкунаев, “Ясно, однако, что концепция верховного правления над всей Ирландией — явление позднее и не имеющее опоры в источниках”[Шкунаев 1989: 31]. По мнению известного ирландского историка Д. Бинчи, верховная власть в Ирландии могла появиться не ранее середины IX века [Binchy 1959], причем появилась она под влиянием культа Карла Великого, распространившегося в Европе после 814 г., года смерти этого действительно великого короля. Известно, что при дворе Карла были ирландские миссионеры, но нельзя при этом думать, что связи между этими странами носили лишь односторонний характер. Более того, в жизнеописании Карла Великого (Vita Karoli Magni), написанной Эйнхардом, рассказывается о том, как ирландские короли (scottorum reges) обратились к нему с письменным посланием, в котором объявляли, что в благодарность за его дары готовы считать его своим господином, а себя — его слугами [Kelleher 1963: 119, n. 2]. Так, видимо, по модели Карла Великого объявил себя верховным королем в 859 г. Маэль Сехнал из северных Уи Нейллов и именно после этого, как полагает К. Крус О’Браен, начались подтасовки хроник и прочие “заказные” безобразия [Cruise O’Brien 1980: 34].
Существуют и более радикальные мнения. Так, Д. Келлехер выдвигает тезис, согласно которому первым правителем, который действительно мог быть назван верховным королем, был Бриан Бору, правивший с 1003 до 1014 г. Он пишет, что в 1005 г. Бриан, который родом был из Мунстера (Юго-Запад) положил на алтарь в Армаге (Север) 22 унции золота, и тогда писец Маэль Сутан сделал на полях Книги Армага приписку: Ego scripsi /.../ in conspectu Briani imperatoris Scotorum (“Писано мною /.../ в присутствии Бриана, императора ирландцев”). В том же, что касается таких свидетельств как Анналы, трактат о королевской власти в Ирландии De Fhlathiusaib Erenn (О правителях Ирландии), установление прав и обязанностей королей разных уровней - Lebor na gCert (Книга Прав), саги типа Борома (о взятии Уи Нейллами дани с Лейнстера) и др., то все эти источники он считает поздними, в разной степени, но в равной мере спекулятивными образованиями “пропагандистского” толка [Kelleher 1963: 121]. Надо признать, что и М. Диллон, издавший Книгу Прав, также отмечал ее компилятивный характер и находил в ней отдельные противоречия, но все же полагал, что “маловероятно, что она могла быть написана после прихода к власти короля Бриана Бору” [Dillon 1962: x].
сумел подчинить себе местных королей [Hughes 1968: 32].
Д. Бирн в своей известной книге Короли и верховные короли Ирландии придерживается мнения несколько более осторожного и полагает, что какая-то идея верховной власти в раннесредневековой Ирландии и могла существовать, по крайней мере — как воспоминание об архаических институтах, однако и он считает, что титул “король Тары” был при этом лишь фикцией и, более того, употреблялся крайне редко [Byrne 1987: 54].
Итак, был ли Бриан Бору первым верховным королем Ирландии или эта честь принадлежит кому-то другому, кто правил раньше него, но мы должны признать, что по всей видимости, раньше IX века настоящей верховной власти в Ирландии все-таки не было. Но кем же тогда был Домналл сын Аода и что нам делать с многочисленными рассказами о борьбе за власть в Таре, о дани, собираемой с подчиненных племен, с описанием пиров и ритуалов? Неужели все это лишь поздние измышления?
Действительно, следует признать, что сам термин ard-rн (верховный король) впервые встречается лишь в 980 г. в Ульстерских Анналах применительно к Домналлу Уи Нейллу, о котором говорится, что он взял заложников из Коннахта и Лейнстера, но не из Мунстера. В более ранних текстах употребляется термин rн Temrach ‘король Тары’, rн Йireann ‘король Ирландии’ или rн Йireann uile ‘король всей Ирландии’, причем мы должны понимать, что под “всей Ирландией” подразумевался далеко не весь остров, а лишь отдельные его территории, иногда очень небольшие. Более того, в Книге прав есть фраза, еще больше осложняющая картину: в начале раздела о правах короля Тары говорится : In tan nach ri Erind ri Temtach... [Lebor na gCert 1962: 94] - “Если король Тары не является королем (верховным?) Ирландии...”, из чего мы можем сделать вывод, что понятия эти были не всегда синонимичны.
Как нам все же представляется, если в исследуемый период верховной королевской власти во всей полноте этого понятия в Ирландии и не было, какие-то временные объединения типа военных союзов все же возникали, и уже в дальнейшем им мог придаваться статус узуса. Причем, безусловно, разные области были подвержены этому процессу в разной степени, и элементы централизации возникали в первую очередь в северных районах и центрально-восточных, то есть на тех территориях, где правили династии Уи Нейллов. Если какой-то король и получал при этом титул “короля Тары”, это не означало, что он реально переселялся в Тару, скорее, он оставался жить в той области, где правил его род. Так, в нашем случае, род Коналлов имел земли на северо-западе Ирландии на территории современного графства Донегол. Однако при этом говорится, что пир, который устраивал для своих подданных король Домналл, готовился в некой крепости на реке Бойне, т. е. на севере Лейнстера (место скорее всего мифическое), потому что Тара, якобы, была в тот момент проклята св. Руаданом5 “верховная власть” носила на деле характер сугубо региональный, и это же можно сказать и о таких традиционно “всеирландских” праздниках как Пир в Таре и собрание в Тайльтиу [Binchy 1958].
Как, пожалуй, наиболее четко и суммарно сформулирована эта идея в книге Д. О’Коррайна Ирландия перед нашествием норманнов, “В Ирландии не было единого монарха или короля, и такая фигура даже не предусмотрена законами. Но при этом представители династии Уи Нейллов, как правило, оказывались наиболее могущественными королями. Двое из них, Домналл сын Аода (ум. 642) и Лонгсех сын Энгуса (ум. 703) описываются в Анналах как короли всей Ирландии, но это следует понимать просто как то, что они оказывались наиболее могущественными королями в свою эпоху. Верховного короля Ирландии не существовало” [У Corrain 1972: 97]. К аналогичному выводу приходил в свое время и Д. Бинчи, который полагал, что “применение термина “король Тары” до скандинавского завоевания является анахронизмом, если только оно не означает, что тот или иной король был самым могущественным правителем для своего времени” [Binchy 1962: 126]. Примерно аналогичную картину, видимо, можно найти и в Англии периода раннего Средневековья, где королевская власть находилась довольно долго в стадии становления (см. например, [Мельникова 1987], и практически всюду, где в той или иной форме проходил процесс становления централизованной власти.
С нашей точки зрения, подобный подход к проблеме королевской власти в Ирландии V-VII веков есть отчасти упрощение и, как мы полагаем, данная проблема еще далека от кончательного решения и требует самостоятельного исследования с широким привлечением источников разного типа. Не являясь чем-то особенным с точки зрения типологии исторического развития, средневековая Ирландия представляла собой в чем-то уникальный, по крайней мере для Европы, пример специфической духовной культуры, в которой реальность историческая сосуществовала с реальностью на первый взгляд вымышленной, но которая от этого не становилась менее реальной (ср. в этой связи совершенно особое понятие “цивилизации” приментительно к континентальным кельтам, столь отличное от цивилизации римской, детально проанализированное в книге К. Гуйонварха и Ф. Ле Ру [Le Roux, Guyonvarc’h 1990]).
И поэтому, повторяем, мы не претендуем на то, чтобы воссоздать некое реальное положение вещей, но, напротив, заранее понимая, что историческая правда невосстановима принципиально, пытаемся реконструировать некую “саговую реальность”, для которой понятие “верховный король” вполне актуально.
И не за реальной и конкретной фигурой, но за самим понятием высшей власти была закреплена определенная сакральность, предполагавшая образ “ритуального короля”, объединявшего вокруг себя других подчиненных королей, хотя возможно реально ими и не правившего. И инавгурация при этом действительно предполагала ритуальный брак короля с Ирландией. Не случайно само обозначение праздника, который верховный король обязан был периодически устраивать для своих подданных, было Feis — отглагольное существительное от foaid ‘спит, проводит ночь’, а Праздник Тары предполагал символическую свадьбу короля-бога и страны-богини.
языческих ритуалов, особенно на уровне социальных институтов. Спорадические возвраты к языческой практике, безусловно, были и, возможно, обряд ритуального совокупления с белой кобылой, который столь шокировал Гиральда Камбрийского в XII веке, был не пережитком, но попыткой возродить ритуал, который был именно связан с идеей централизованной власти, имеющей при этом сакральный характер, и который на самом деле в VI—VIII веках уже не практиковался.
Итак, если Домналл и не был верховным королем Ирландии во всем полнозначии этого термина, то, безусловно, он объединял своей властью несколько территорий, причем, как это обычно практиковалось, данное объединение строилось в первую очередь на личных связях, на личном договоре между несколькими королями и соответствовало уже отмеченному нами характерному для Ирландии представлению о власти как о подчинении личности. Именно поэтому особенно важным оказывается мотив дара, приглашения на пир и проч., то есть всего того, в чем могла реализоваться суть межличностных взаимоотношений. И именно поэтому обида, якобы нанесенная Домналлом Конгалу на пиру, могла послужить вполне достаточным поводом для прерывания отношений и начала вражды. Но все же, нам кажется, действия, которые после этого предпринимает Конгал, считающий себя оскорбленным, были с точки зрения правовой несколько чрезмерными. Ирландские законы, придававшие проблеме чести и оскорбления очень большое значение (см. [Crнth Gablach 1941: 84 et passim].) предполагали тем не менее совершенно иной путь разрешения конфликтов подобного рода: в случае нанесения оскорбления ответчик обязан был заплатить оскорбленному им истцу своего рода выкуп, носивший название enech (букв. “лицо”), размеры которого были четко определены и зависели от статуса оскорбленного. Так, король туата должен был получить выкуп в семь кумалов (ирл. cumal — условная единица, обозначающая некую совокупность материальных ценностей, соответствовала стоимости одной рабыни, либо нескольких молочных коров, либо тридцати пяти акров земли). В тексте саги о возможности подобного разрешения конфликта не говорится ничего, что, впрочем, достаточно характерно для традиции саговой, опирающейся на совершенно иную систему правовых и социальных ценностей.
Впрочем, в одном из эпизодов Безумия Суибне в поэтическом фрагменте говорится о выкупе, который якобы Конгал потребовал от Домналла за нанесенное ему оскорбление. Однако выкуп этот столь велик, странен и нереален, что данный фрагмент, безусловно, носил характер чисто поэтический и вряд ли может иметь какое-либо иное объяснение, кроме мифологического. Так, в своем монологе, обращенном к сидящему на ветвях дерева Суибне, король Домналл вспоминает о своей ссоре с Конгалом и, в частности, говорит, что благодаря дружбе с ним Конгал смог получить благословение Колума Килле. Он полагает при этом, что данный факт уже сам по себе мог бы послужить достаточным выкупом за куриное яйцо, но при этом все же спрашивает Конгала, чем он мог бы возместить нанесенный ему моральный ущерб, на что слышит следующий ответ:
Gabhad-sa úait madh maith lat,
Tabhair dhamh-sa do dhá mac,
ámh dhiot is do bhen mhas,
t’ingen is do rosg rinnglas [BS:16]
Я возьму от тебя, если ты согласишься / дай мне двух твоих сыновей / твою руку и твою статную жену / твою дочь и твой голубой глаз.
Нет, “меч на меч” — говорит ему в ответ на это Домналл.
Интересно, что в самом Безумии Суибне также отражается конфликт, произошедший, якобы, между местным королем (Конгалом) и подчиненным ему королем (Суибне), также имеющий в своей основе недовольство низшего короля высшим из-за скупости и недостаточной доли: так, Суибне вспоминает, как однажды сказал Конгалу, что уйдет от него к другому господину и, чтобы его удержать, тот выделил ему огромный дар, совершенно не соответствующий тому, что, согласно законам, король Дал Арайде должен был получить от короля Улидии:
потому что плохо платит он мне за мою преданность и сказал я ему, что, мол, пойду я лучше и поищу себе другого господина. И тогда, чтобы удержать меня, подарил он мне трижды по пятьдесят прекрасных, сильных, заморских коней, да трижды по пятьдесят крепких, закаленных, острых мечей, да пятьдесят рабов, да пятьдесят рабынь, да еще впридачу свою золотую тунику, расшитую пурпурными нитями [BS: 51].
Cопоставление данного набора даров, который в качестве платы за службу получил Суибне от Конгала, совершенно не соответствует тому, сколько король Дал Арайде должен был получить от короля Улидии. Согласно Книге прав, ежегодный дар в данном случае определялся как - “... двадцать рогов для питья, двадцать мечей, двадцать боевых псов, двадцать рабов, двадцать коней, двадцать плащей, двадцать металов (ирл. matail?) и двадцать кумалов от короля Улидии королю Дал Арайде” [Lebor na gCert 1962: 85]. Изобилиe даров, которые якобы получил от Конгала Суибне, может объясняться и как результат смещенного сознания героя, который в силу произошедших с ним мозговых нарушений видит свою личность как “сверхценную”, и как продукт фантазии позднего составителя, который мало заботился о том, чтобы соотнести воссоздаваемую им реальность с тем, что можно было бы назвать реальностью “исторической”. Впрочем, одно не противоречит другому.
Следствием “ориентации на личность” является также достаточно распространенный в королевском цикле мотив личного участия короля в битве и, что особенно важно для нас в данном случае, непосредственного убийства одним королем другого. Так, в наших текстах мы встречаемся с подобными упоминаниями дважды: в Битве при Маг Рат говорится, что король Домналл лично убил Конгала, а в Пире в Дуне-на-Гед Конгал подробно рассказывает о том, как по наущению Домналла он убил Суибне Менна, верховного короля Ирландии, наследником которого и стал затем Домналл. На самом деле во всех подобных случаях мы имеем дело лишь с метафоризацией фигуры короля, отождествляемого со своим племенем и своей землей. Как пишет об этом Г. Мак Ниокайлл, “если в Анналах мы читаем, что А король Х убил В короля У, это не означает, что на самом деле А приближался к В во время битвы ближе, чем расстояние броска копья. Так, например, когда говорится, что Коналл Гутбинд убил Аэда Слане в 604 г., это на самом деле означает, что Аод был убит Аодом Гуастаном, побратимом Конгалла, а также неким воином по имени Баэгалл Биле, также выступавшим на стороне Конгала” [Mac Niocaill 1972: 95]. В Хронике королей Ирландии в данном случае обычно используется формула “Х пал от (руки) Y”, причем этот же глагол torcahair употребляется и по отношению к обозначению внезапной и противоестественной смерти вообще. Ср.:
Nuadu Necht de Laignib iar sein, da raithe, co torchair la Conaire i cath Cliath in hU Drona [RR: 300]
Нуаду Нехт из лагенов после этого, (правил) два времени года, пока не пал от (руки) Конайре в битве у Клиата Уи Дрона.
éin, di chumaid a mná [RR: 302]
Лугайд Риаб Красный, (правил) двадцать пять лет, пока не пал от собственного меча из-за печали о своей жене.
Сказанное, естественно, означает, что, можем мы предположить, как Суибне Менн был убит не лично Конгалом, так и сам Конгал пал не от руки короля Домналла во время битвы при Маг Рат. Действительно, в одной из хроник, а именно в Анналах Клонмакнойса, говорится, что во время битвы cecidit Congal Claech ri Ulad cum multis nobilibus (“пал Конгал Клаэх король Улидии со многими знатными людьми”), и примерно такая же формулировка содержится и в Анналах Тигернаха. Однако прямых указаний на то, что Конгал был убит непосредственно Домналлом в их текстах нет. Что же касается гибели Суибне Менна, который также был представителем северных Уи Нейллов, но в отличие от Домналла — из рода Эогана, то как известно из хроник, в 628 г. Домналл напал на Суибне, видимо, действительно желая узурпировать верховную власть, но во время битвы у Бота (в Донеголе) потерпел поражение и бежал. И действительно, вскоре после этого его воспитанник и король Улидии Конгал Клаэн со своими людьми напал на Суибне Менна и разгромил его в том же году в битве при Трайг Брени. В этом сражении Суибне Менн погиб, но, опять же, у нас нет никаких указаний на то, что убит он был лично Конгалом.
В саге Пир в Дуне-на-Гед этот эпизод представлен совершенно иначе. В монологе оскорбленного Конгала, который тот произносит во время рокового пира прежде чем уйти, дается совершенно иная версия гибели короля Суибне Менна:
Я отправился в Айлех Нейд, где был тогда король. Король сидел на зеленом лугу, и гости его были с ним, и они играли в фидхелл. Я приблизился к собравшимся, не сказав никому о своем приходе, и бросил свое копье, что зовется Острием Конгала, и которое держал я тогда в руке, прямо в грудь королю, и камень, что был позади него и служил ему опорой, отозвался на этот удар, кровь из его сердца потекла по древку и он умер. Но перед тем, как он умер, король бросил одну из фигур Фидхелла мне в лицо, так что выбила она косой глаз из моей головы. Косым я был до этого, кривым стал я с того дня. Гости и люди короля бежали в страхе, думая, что люди из Альбана идут следом за мной, раз решился я убить Суибне Менна, короля. Я же вернулся к тебе, а ты после этого принял верховную власть в Ирландии [FDG 1842: 36].
видимо, как следует из его собственного изложения, пешим. По крайней мере, последние метры до короля он явно проделал пешком, а не на колеснице. Нам посчастливилось побывать в этом месте, так называемом “Солнечном покое Айлеха”, давней резиденции северных Уи Нейллов, и мы имели возможность лично увидеть место, на котором, якобы, был убит Суибне Менн. Лишь после этого мы поняли, что описанный в саге эпизод , если и не близок к исторической истине, то хотя бы точно воспроизводит местный ланшафт, так как “зеленый луг” перед крепостью находится в небольшой ложбине на вершине холма и, таким образом, радиус обозримого пространства при этом действительно очень мал, и человек, подходящий к крепости, действительно появляется на этом лугу для находящихся там возможных наблюдателей совершенно внезапно. Не видно при этом и того, один он пришел или за его спиной следует целое войско. Таким образом, как мы видим, неизвестный составитель саги Пир в Дуне-на-Гед если и не соблюдал историзм, как понимаем мы теперь это слово, то явно хорошо знал местность, которую описывал.
И, наконец, последнее, на чем мы хотели бы сейчас остановиться, говоря о том, как изображаются в сагах личные взаимоотношения Домналла и Конгала, — это мотив воспитания Конгала в доме Домналла, который, как мы понимаем, в тот момент еще не был верховным королем, то есть не объединял вокруг себя нескольких королей. Этот мотив соответствует распространенному в Ирландии обычаю отдавать детей из благородных семей на воспитание в другой благородный род, причем, как пишет С. В. Шкунаев, обычай этот “уподобляется в Законах своеобразному “созданию лица”, т. е. чести человека, которым занимается воспитатель” [Шкунаев 1989: 43]. Мотив воспитания в чужом доме и связанный с этим обычай побратимства (daltae - букв. ‘вскормленный’, сomaltae - ‘со-воспитанный’, в русских переводах саг передается обычно как “молочный брат”, что не совсем точно) встречаются в ирландских средневековых текстах необычайно широко. Настолько широко, что мы, естественно, вправе предположить и то, что со временем этот обычай приобрел несколько иной социальный характер. Действительно, если, например, воспитателем Кухулина назначается (выбирается) герой Фергус, который живет здесь же в Эмайн Махе, то Конгал отдается на воспитание в другой туат, с северо-востока на северо-запад, причем в своем монологе он явно оценивает это не как честь, а как насильственную “отлучку от дома”. Видимо, институт отдавания сыновей из знатных семей на воспитание в другой туат или род носил уже характер не столько воспитания, сколько обмена заложниками, обычая также достаточно распространенного. Как пишет Г. Мак Ниокайлл, отдавание на воспитание “могло представлять собой одновременно и передачу в качестве заложника ребенка короля высшему королю” [Mac Niocaill 1972: 59]. Однако, как отмечает он же, названные отец и мать, носившие имена, соотвественно, aite и muime (восходящие к распространенным в детской речи на самом архаическом уровне обозначения старших родственников мужского и женского пола), квалифицировались по Законам как родные отец и мать, и сексуальные отношения с ними были запрещены как инцестуальные, а их убийство порицалось как “убийство родича”. Но, таким образом, конфликт между Конгалом и Домналлом, который кончается гибелью первого, предстает как реализация традиционного мотива боя отца с сыном, причем тема непосредственного убийства Конгала Домналлом как раз это и подтверждает.
Но вполне возможно, что в исторической реальности Конгал вовсе не был воспитанником Домналла сына Аода, а исполнял функции именно заложника, подобно, например, Сканнлану Мору, сыну короля Осрайге, который был отправлен “на воспитание” в дом Аода сына Айнмире, отца Домналла. Мальчик был заключен в ивовую хижину, где ему не давали пить, но при этом кормили соленым мясом. Лишь вмешательство святого Колума Килле спасло ребенка от смерти (об этом подробнее см. [Herbert 1988], а также русский перевод данного эпизода [Лопухова 1997]). Таким образом, очевидно, что под термином daltae ‘воспитанник’, начиная с определенного периода, стали пониматься скорее “заложники” (gilla), и потеря Конгалом глаза во время “воспитания” в доме Домналла на этом фоне выглядит, увы, довольно логично. Примерно также расценивает взаимоотношения между Конгалом и Домналлом и Г. Мак Ниокайлл [Mac Niocaill 1972: 95]. Ср. в данной связи начало саги Совращение Бекфолы, где говорится, что когда Диармайд сын Аэда Слане был королем Тары, при нем находился Кримтанн сын Аэда, который был одновременно его воспитанником и заложником “от Лейнстера” [Dillon 1994: 75]. При этом не следует понимать, что статус “заложника” был в чем-то идентичен статусу военопленного или раба, это было не совсем так, и поэтому дальнейшее выступление Конгала против Суибне Менна, которое дало возможность Домналлу занять верховный трон, также выглядит вполне логично и, скорее всего, явилось следствием какого-то временного военного союза, что, впрочем, также является лишь предположением: настроенный особым образом хронист вполне мог изменить расстановку сил при описании им военных событий.
Что для нас в данном случае важно, так это то, что автор XII века, называя Конгала воспитанником Домналла, не видел при этом никакого противоречия в том, что в дальнейшем между ними вспыхнул конфликт, приведший к смерти Конгала. Причем не видит он в этом не только противоречия на уровне сюжетном (вспомним еще раз мотив боя отца с сыном), но и, так сказать, на уровне этическом. Интересно, что в сагах более архаических разрушение отношений побратимства или приемного отцовства всегда изображается как некая аномалия, или, пользуясь термином “литературным”, трагедия. Так, Фергус отказывается сражаться с Кухулином и лишь имитирует поединок с ним, не желая пролить кровь своего воспитанника. То же можно сказать и об узах побратимства. Если убийство Фер Диада изображается как нравственная драма Кухулина, то уже в саге Разрушение Дома Да Дерга слова короля Конайре - “Горе мне, если это не они, возлюбленные мои братья, кого не пристало нам страшиться сегодня ночью” [Предания и мифы... 1991: 111] звучат, безусловно, иронично, поскольку Конайре понимает, что никакое побратимство не спасет его от сыновей Дона Десса, ступивших на путь грабежа и разбоя. В саге Безумие Суибне, кстати, герой испытывает аналогичное недоверие к Лонгсеахану, который называется в тексте его названным братом (или сводным братом, сыном его матери, поскольку сам составитель текста в данном случае колеблется). Суибне полагает, что тот способен убить его, чтобы отомстить за невольную гибель тещи:
И сказал тогда Суибне - “Теперь не должен я возвращаться в Дал Арайде, ибо Лонгсеахан, чтобы отомстить за свою старуху, убьет меня, если окажусь я в его власти” [BS: 41].
“свойстве” (институты побратимства и воспитанников). Как можем мы предположить, ко времени составления окончательной редакции саги сами данные институты претерпели уже значительные изменения и обычай отдавания ребенка в другую семью на воспитание реально не практиковался. Прежним термином “воспитание” (с известной долей лицемерия) обозначался уже скорее институт заложничества.
Впрочем, надо отметить, что и истинное кровное родство далеко не всегда служило гарантией от взаимной вражды и кровопролития, чему история Ирландии знает немало примеров.
Итак, в отношениях между Домналлом и Конгалом много неясного. Мы не совсем понимаем ни на чем основывался их союз, ни почему он так внезапно прервался. Завершается он, как показано в наших текстах, битвой при Маг Рат, в которой на стороне Конгала выступает Домналл Брекк, король Шотландии, но при этом ничего не говорится о том, что уже в 629 г. Конгал Клаэн уже выступал против Домналла сына Аода в битве при Дун Кетирн, потерпел поражение и бежал, видимо, действительно в Шотландию, где заключил союз с Домналлом Брекком и начал собирать объединенные силы для вторичного нападения на ирландцев. До 637 г. в Анналах Конгал Клаэн не упоминается.
Но насколько реальны фигуры главных персонажей микроцикла короля Домналла, и если, как мы видели, реальная история в сагах оказывается в значительной степени искаженной, можем ли сказать то же самое о героях как таковых? Иными словами, имели ли центральные фигуры наших саг какие-то реальные прототипы или, точнее, насколько исторические короли, носившие данные имена, отличались от королей — героев исторических саг?
Образ короля Домналла сына Аода, как кажется на первый взгляд, довольно прост. Конечно, мы не можем судить, насколько верно были интерпретированы составителями текстов о нем те или иные его поступки (да это, наверное, вообще невозможно), но в том, что касается исторической отнесенности, то данный персонаж, видимо, практически полностью соотносим с реальным королем Домналлом сыном Аода сына Айнмире из северных Уи Нейллов. Отец Домналла в хрониках также называется верховным королем, т. е. он, предположительно, объединял своей властью несколько областей на севере и на востоке острова. Аод происходил из Рода Коналла (Cenel Canaill) из северных Уи Нейллов, и после его смерти в 598 г. верховный трон наследовал его сын Маэль Коба, соответственно, брат Домналла. Однако в 615 г. он был низвержен и убит другим представителем северных Уи Нейллов из Рода Эогана - Суибне Менном сыном Фиахны. Впрочем, следует отметить, что в генеалогии Рода Эогана в качестве “королей Тары” называются также Кольман, умерший в 604 г., и Аод Уриднах, его преемник и двоюродный брат, умерший в 612 г. Кроме того, в качестве короля Тары там же фигурирует и сын Аода Уриднаха Маэль Фитриг, смерть которого датируется 630 г., что, естественно, противоречит версии, согласно которой Домналл сын Аода стал верховным королем в 628 г. после гибели Суибне Менна (и подтверждает предположение, что титулы “король Тары” и “верховный король” не были полностью идетичны). Однако сказанное не означает, что мы склонны ставить под сомнение данную версию и, видимо, Домналл действительно занял трон Суибне Менна, который в свою очередь силой отобрал его у его брата Маэль Кобы. Приведенные нами противоречивые данные иллюстрируют скорее, во-первых, не прекращающуюся борьбу за власть между Родом Коналла и Родом Эогана и, во-вторых, ненадежность такого источника как генеалогии, которые писались на заказ для представителей определенного рода. Кроме того, если мы вспомним, насколько расплывчато было в тот момент само понятие верховной власти, то поймем, что объявить себя королем Тары мог в принципе любой король, подчинивший себе или объединивший вокруг себя несколько областей. Более того, по мнению К. Симмс, высказанному в устном сообщении, титул верховного короля в начале VII века носил именно Конгал Клаэн, который, таким образом, был последним верховным королем из Улидии. Данный взгляд, надо отметить, объясняет и некоторые моменты в оценке битвы при Маг Рат, которая оказывается просто проявлением борьбы за власть, однако в целом он представляется нам недостаточно доказательным.
’Киффи пишет, тем не менее, что Домналл “наследовал верховную власть своему отцу Аоду сыну Айнмире в 598 г.” [BS 1913: xxiv]. Как мы можем предположить, историография начала нашего века стремилась к своего рода упрощению схем, по крайней мере в том, что касалось структуры наследования власти и представлений о централизации страны. И все же данная фраза выглядит довольно странно, если мы вспомним, что сага Пир в Дуне-на-Гед была к этому времени уже издана и переведена и, следовательно, О’Киффи хорошо известна. Поэтому вся история с Маэль Кобой и Суибне Менном также должна была быть ему хорошо знакома. Более того, монолог оскорбленного Конгала он сам же приводит в Предисловии к данному изданию Безумия Суибне. Остается предположить, что всю эту запутанную историю он мог считать вымыслом от начала до конца.
Мы же, придерживаясь скорее официальной версии, то есть версии общепринятой на уровне современной ирландской историографии, должны будем добавить, что король Домналл в битве при Маг Hат вышел победителем и затем в 642 г. умер естественной смертью после возвращения из Рима, что для ирландских королей было редкостью (в Хронике королей о нем буквально говорится, что он “пал от паломничества в Рим на четырнадцатом году своего правления” [RR: 376]). После его смерти верховную власть оспоривали между собой его племянники Келлах и Коналл Каэль, сыновья Маэль Кобы, и сыновья Аэда Слане из южных Уи Нейллов — Диармайд и Блатмак. Разные источники дают разные версии того, кто именно из них после Домналла занимал место верховного короля. Известно только, с относительной степенью надежности, что Коналл Каэль был убит Диармайдом, но стал ли тот верховным королем после этого, или это была одна из многочисленных бессмысленных междоусобных стычек, сказать трудно. Известно также, что все они брали дань скотом (Борома) с Лейнстера в течение пятнадцати лет. Так что, сказать, кто именно был непосредственным наследником Домналла, оказывается не так просто, возможно, что на какой-то период “трон в Таре” оставался свободным.
Но если прототип (а точнее исторический двойник) короля Домналла из наших саг определяется относительно легко, то с его основным противником Конгалом Клаэном дело обстоит гораздо сложнее.
Обратимся еще раз к его монологу. В нем Конгал, во-первых, рассказывает о том, как получил он свое прозвище, а, во-вторых, с обидой вспоминает о невыполненном Домналлом обещании сделать его королем Улада.
Но сначала о первом. В монологе Конгала приводятся две совершенно различные истории, каждая из которых повествует о повреждении глаза, причем одного и того же. Так, по его словам, в детстве, отданный Домналлу на воспитание, он был передан на попечение нерадивой няньки, заигрался в саду и был укушен в глаз пчелой. После этого он и получил прозвище clбen ‘косой’ (видимо, косина явилась следствием не столько самого укуса, сколько испуга мальчика, на глаз которого села пчела). Интересно, что согласно древнеирландским законам повреждение глаза, произошедшее из-за укуса пчелы, квалифицировалось как нанесение вреда владельцем пчелы и предполагало определенное возмещение потерпевшему. История с Конгалом в данной связи упоминается в правовом трактате Суждения о пчелах (Bechbretha), который был составлен, видимо, в конце VII века, но, как полагает Ф. Келли, именно, отчасти, под влиянием известных компиляторам саг Пир в Дуне-на-Гед и Битва при Маг Рат. В том же, что касается “реального” положения дел, то, как полагает Ф. Келли, описанная ситуация вообще не могла возникнуть, поскольку “человеческий рефлекс закрывания глаза обычно столь быстр, что жало пчелы никогда не может проникнуть под ресницы. Таким образом, утрата зрения из-за укуса пчелы явялется фактом скорее литературным” [Kelly 1995: 239].
швырнул ему в лицо фигуру для игры в фидхелл и выбил ему ею глаз, отчего Конгал, как говорит он сам, стал “кривым” (caech).
Так каким же все-таки был Конгал — косым или кривым, а точнее — какое именно из этих двух его прозвищ стало, так сказать, “официальным”, т. е. фигурирующим в генеалогиях?
В генеалогии королей Улада действительно фигурирует некий Конгал Клаэн, сын Сканнлана, и дата его смерти действительно помечена 637 г. Однако, надо отметить, что наследовал он власть не своему отцу, а своему деду Фиахне Лургану, смерть которого датируется 626 г., что не соответствует словам Конгала в саге: “Вскоре после этого (т. е. гибели Суибне Менна в 628 г.) умер мой отец Скандал”. С другой стороны, в генеалогии королей Дал Арайде фигурирует лицо под именем Конгал Каэх, также сын Скандала, но на этот раз уже другого: если отцом первого Скандала был Фиахна Лурган, то отцом второго — Бекк сын Фиахры Каэха. Причем, судя по схеме, приведенной в книге Г. Мак Ниокайлла [Mac Niocaill 1972: 156] второй Скандал приходился первому двуюродным дядей (Фиахне Лурган и Фиахра Каэх были братьями). Смерть Скандала сына Бекка датируется 646 г., то есть, видимо, он наследовал власть в Улидии после гибели Конгала Клаэна, своего троюродного брата. Однако, Г. Мак Ниокайлл пишет, что Конгал Каэх “вышел из проблем” Дал Арайде, и его сменил в качестве короля Улидии Маель Каэх, его брат, но, видимо, брат сводный, поскольку мать Конгала Каэха была сестрой Домналла Брекка из Шотландии. Смерть Конгала Каэха датируется 639 г.
Действительно, в цикле короля Дамналла Домналл Брекк называется дядей Конгала, но дядей Конгала Клаэна, а не Конгала Каэха, что противоречит генеалогическим схемам. Итак, видимо прототипом Конгала Клаэна в наших текстах выступили два разных персонажа: обоих звали Конгал и в прозвище обоих содержался намек на поврежденный глаз. Отметим попутно, что кривизна воина — для ирландской традиции мотив довольно характерный, в котором сочетается представление об ущербности, с одной стороны, с идеей высшего знания — с другой. Не видя наполовину мир, этот человек оказывается приобщенным к некоему высшему виденью, которое он прозревает своим, якобы, незрячим оком. В данной связи мы можем вспомнить знаменитое “чудесное искажение” Кухулина, при котором один его глаз западал так глубоко внутрь, что и журавль не смог бы достать его клювом, и странного человека по имени Фер Кайлле из саги Разрушение дома Да Дерга, у которого была только одна рука, одна нога и один глаз, и ритуальную позу дивинации, при которой требовалось закрыть один глаз, чтобы увидеть им Иной мир (ср. также знаменитую кривизну Одина в германской традиции; подробнее о мифологическом понимании слепоты и кривизны в ирландской традиции см. [Ford 1990] и [Le Roux 1961]). Однако, что обращает на себя внимание, ни кривизна, ни косина Конгала в саге Пир в Дуне-на-Гед никак не “обыгрываются”, т. е. для составителя более позднего времени прозвища этого персонажа являются лишь своего рода маркерами его уникальности. Однако пусть даже Конгал и не является для составителя текста персонажем мифологическим, глубинная суть его, тем не менее проявляется в его прозвище, предполагающем, как пишет В. Н. Топоров, “единство содержания и формы” [Топоров 1993: 83]. И именно поэтому составитель саги невольно “слил” в один двух исторических персонажей, носивших имя Конгал (о его значимости см. ниже) и прозвище, указывающее на связь с миром тьмы. В этом Конгал противостоит “светлому” Домналлу, и данная оппозиция просматривается на протяжении всего микроцикла (ср. в Книге Айкилла “Домналл в своей правоте победил Конгала в его заблуждении...”).
Предположение, что Конгалов на самом деле было два, объясняет и странное непоследовательное поведение Конгала по отношению к Домналлу: видимо, Конгал Клаэн был его воспитанником и союзником, а Конгал Каэх — противником. Впрочем, могло быть и наоборот: Конгал Каэх был союзником Домналла против Суибне Менна, но он же, будучи подчинен Конгалу Клаэну как королю Улидии был вынужден выступить против Домналла, когда Конгал Клаэн предъявил ему свои территориальные притязания.
Аргиаллы. Но нам, естественно, притязания Конгала кажутся более чем странными, так как эти земли исконно принадлежали самим верховным королям, а последняя область традиционно была им подчинена и должна была предоставлять заложников. Улад же, или Улидия, к тому времени представлял собой очень небольшую территорию на северо-востоке острова, куда входили области Дал Арайде, Дал Фиатах, спорная область Дал Риада и несколько других земель. Но обида Конгала, с другой стороны, а точнее мотивировка его обиды в глазах составителя текста, жившего уже не ранее конца XI века, не покажется странной, если мы вспомним, что в этот период, во-первых, уже сложилась концепция верховной власти в стране, а во-вторых, границы Улада были уже иными ввиду политических событий XI века, в ходе которых Улад выступил против власти верховного короля и отчасти сумел вернуть себе прежние территории, до этого отчасти принадлежавшие северным Уи Нейллам: то есть именно те, о которых и говорит Конгал!
Таким образом, если Домналл как верховный король мог моделироваться уже по образу Бриана Бору, то и подчиненные ему короли, соответственно, укрупняли свои территории, и для писца XI—XII веков Улад был территорией, гораздо большей, чем это реально было на политической карте VI—VII веков. К тому же идея особого “величия” этой территории поддерживалась популярностью цикла Кухулина, также хорошо известного в монастырской среде.
Обособленность Улидии по сравнению с другими территориями отмечал в XII веке и Гиральд Камбрийский, писавший, что “Люди севера более воинственны, чем остальные ирландцы. Они не сдаются в бою и презирают смерть”. Попытка “скандального” региона противопоставить себя остальной Ирландии вылилась в кровавые события в современном Ольстере, о чем составитель XI—XII века знать, конечно, не мог, но интиутивно подобный исход предчувствовал (см. в данной связи [Гроздова 1981]).
Кроме того, более конкретно, составитель, видимо, помнил и о ярких политических событиях конца XI — начала XII века, в ходе которых Улад восстал против власти верховного короля. Причем интересно, что представителем северных Уи Нейллов, под чьим предводительством шла борьба с уладским королем Донхадом, тоже звали Домналл (Домналл сын Лоханна, ум. 1093). Отношения Донхада и Домналла также были отмечены союзом против предыдущего верховного короля Муйрхертаха О’Браена и также переросли в конфликт, закончившийся кровопролитием.
Говоря о прародителе главной династии ирландских королей, Ниалле, мы упоминали, что свое прозвище “Девять-заложников” он получил от того, что обычно брал по два заложника от каждой пятины и одного — из Альбана. Однако относительно происхождения его прозвища существует и несколько других версий, в которых само число заложников, по сути своей явно сакральное, остается неизменным, но области, откуда их брали, значительно варьируют. Так, согласно одной из них, Ниалл брал заложников также у бриттов, саксов и франков, чего, естественно, быть не могло, так как ни тех, ни других в IV веке просто еще не было, а Британия и Галлия еще были подчинены Риму. Но, как пишет Т. О’Рахилли, “в тот момент, когда легенда была записана, память о римской оккупации Южной Британии и Галлии в Ирландии уже была утрачена: писцы представляли себе, что во времена Ниалла, как и в их собственное время, Британия была занята англо-саксами, что Галлия была страной франков, а римляне (Rуmбin) ассоциировались лишь с городом Римом и с Италией” [O’Rahilly 1946: 219].
на современную ему самому политическую географию, сколько на некий героический идеал, известный ему из саг.
Что же можем мы сказать о самом герое саги Безумие Суибне? Имел ли какой-либо прототип этот персонаж и сколько их было? Дж. Карни пишет, что “Суибне в Ирландии абсолютно не историчен” [Carney 1955: 129], но так ли это в действительности, и что в данном случае мы вообще можем понимать под “историчностью”?
Прежде чем попытаться ответить на эти вопросы, обратимся к второстепенному персонажу из саги Безумие Суибне, — Айлилю Кетаху, который, согласно тексту, был убит самим Суибне во время битвы при Маг Рат. Айлиль называется в саге “королем Уи Фаоланов”, под чем, несомненно, подразумевается правящий в Лейнстере род Уи Файлге. В примечании к изданию 1931 г. Д. О’Киффи пишет, что Айлиль являлся сыном Дунлага и был пятым потомком Кахара Мора, родоначальника династии. Но, как отмечает О’Киффи, Айлиль сын Дунлага был убит в 495 г. В Книге прав также упоминается этот персонаж, но он при этом называется уже сыном самого Кахара, что отодвигает дату его возможной смерти еще далее “вглубь веков”. В то же время, в генеалогии рода Уи Файлге также упоминается некий Айлиль, но он называется сыном Аэда Рона, и смерть его датируется 639 г., то есть почти совпадает с датой битвы при Маг Рат, в которой, возможно, Айлиль сын Аэда Рона из рода Уи Файлге мог принимать участие на стороне короля Домналла. Видимо, в данном случае мы также имеем дело с тенденцией сведения нескольких реальных исторических, или полуисторических, фигур к одному литературному персонажу.
Так как же обстояло дело с самим Суибне? Среди правителей Дал Арайде это имя вообще не упоминается, хотя в Анналах оно встречается, правда лишь однажды — в Анналах Тигернаха, составленных около 1084 г. Приведем этот фрагмент полностью:
636. Cath Muighe Rath re Domnoll mac Aeda 7 ria maccaib Aeda Slбine - sed Domnall regnavit Temoriam in illу tempore - in quo cecidit Congal Caech rн Ulad et Faelchu cum multis nobilibus, in quo cecidit Suibne mac Colmain Cuair [Annals of Tigernach, 1896: 183-184].
— но Домналл правил в Таре в то время — в которой погиб Конгал Каэх король Улада и Фельху со многими знатными людьми, в которой погиб Суибне сын Кольмана Куара.
Интересно, что королем Дал Арайде Суибне при этом не назвается.
Но кем же тогда был Суибне? Д. О’Киффи пишет о нем как о фигуре загадочной, “мелькающей то здесь, то там в разных текстах” [BS 1913: xxxi], видимо, имея в виду также корпус стихов, приписываемых ему. Но был ли этот персонаж фигурой чисто литературной или он имел какой-то реальный прототип — ответа на этот вопрос он не дает. Однако, как он полагает, если мы вспомним, что Конгал Клаэн после 629 г. бежал в Шотландию, трон его в Дал Арайде должен был временно оставаться свободным и, возможно, на его место был избран некий временный правитель, не принадлежавший ни к одной из местных правящих семей, и именно он фигурирует в саге под именем Суибне сына Кольмана. Этот человек на самом деле не имел статуса короля и поэтому, естественно, в генеалогиях королей Дал Арайде и не упоминается.
Этим же, кстати, объясняется отчасти и поведение Эран после ухода Суибне: она становится женой Гуайре сына Конгала, который наследует трон в Дал Арайде, но не после Суибне, а, как мы теперь понимаем, после собственного отца, погибшего во время битвы. Не случайно другим претендентом на власть в Дал Арайде назван Эохайд, сын Кондлы сына Сканлана (т. е. Скандала), который Конгалу таким образом приходится племянником. Оба претендента принадлежат к одному роду, который и правил в Дал Арайде, Суибне же места среди них просто нет.
Но какое имя носил этот человек — Суибне или другое, а если другое, то откуда в саге появляется имя Суибне сына Кольмана? Как нам представляется, в данном случае мы опять имеем дело с характерной для ирландской саговой традиции контаминацией, когда несколько исторических фигур объединяются в один персонаж. Лицо, называемое Суибне сын Кольмана, действительно фигурирует в истории Ирландии того периода — это Cуибне сын Кольмана Мора, представитель династии южных Уи Нейллов. Он был сыном Кольмана брата Аэда Слане и был убит собственным дядей в 600 г. Причем интересно, что с этим убийством как раз связано одно из пророчеств св. Колума Килле, который, якобы, предсказал, что Аэд Слане убьет своего родича в борьбе за власть в Таре, но удачи ему это не принесет и правление его будет кратким. “Аэд Слане не обратил внимания на слова святого и убил Суибне сына Кольмана, чтобы стать самому королем в Таре, но лишь четыре года и три месяца правил он там” [O’Searaigh 1967: 105] (для истории Ирландии того периода не так уж мало). В 604 г. Аэд Слане был убит Коналлом Гутбиндом, сыном Суибне (непосредственным его убийцей был Аэд Гуастан, побратим Конгала). Интересно, что Коналл Гутбинд был связан узами дружбы все с тем же Домналлом Брекком, который в 622 г. оказывал ему военную поддержку. Коналл был убит сыновьями Аэда Слане, которые, также относясь к династии южных Уи Нейллов, стремились оспорить верховную власть у северных, которую тогда представлял Домналл сын Аода. Поэтому понятно, почему в 637 г. Домналл Брекк выступил против них. Впрочем, вопрос о расстановке сил во время битвы при Маг Рат — вопрос очень сложный и заслуживающий особого внимания.
— совпадение имени — предпринималась и Н. Чэдвик в ее исследовании Geilt, однако ее предположение, что в данном случае мог иметься в виду Суибне Менн [Chadwick 1942: 112], не кажется нам основательным. Впрочем, не настаивает на этом и сама исследовательница.
Итак, суммируя все, сказанное нами о возможном прототипе героя как на уровне фабульном, так и с точки зрения его имени, мы можем прийти к выводу, что скорее всего он действительно существовал реально и им был некий неизвестный нам временный правитель Дал Арайде, которого звали как-то иначе. Имя же его было взято составителем из другой традиции, возможно в силу того, что это неизвестное лицо также называлось Суибне — именем, достаточно в ту пору распростраенным.
Мы можем выдвинуть еще одно, довольно смелое предположение, на котором настаивать не будем: прототипом Суибне мог быть сам Конгал Каэх, который в отличие от Конгала Клаэна, короля Улада, не бежал в Шотландию к Домналлу Брекку, но оставался в Дал Арайде. После контаминации двух Конгалов в одном персонаже, естественно, с точки зрения чисто фабульной (но не исторической) трон в Дал Арайде должен был оказаться функционально свободным. Его место и занял персонаж по имени “Суибне сын Кольмана”. Впрочем, повторяем, сказанное есть лишь предположение и, как пишет О’Киффи “в VII в. имена Суибне и Кольман были очень распространены” [BS 1913: xxxii].
Но говоря о возможном прототипе героя, мы имели в виду пока лишь какой-то исторический прототип, живший в описываемый в сагах данного цикла период. Однако при этом следует помнить и о том, что между историческими событиями и их описанием в саге в данном случае прошел значительный период времени. Поэтому, как нам кажется, мы вправе искать то, что чисто условно может быть названо прототипом героя, и в более поздних веках. Точнее — в данном случае мы можем говорить уже не об историческом прототипе, а о фигуре, которая могла повлиять на формирование образа героя саги как персонажа литературного. В том, что касается Суибне как осквернителя церкви, короля, оскорбившего святого и ведущего затем жизнь аскета-отшельника, искупающего свой грех, то, как нам кажется, именно этот аспект образа героя мог иметь для составителя саги вполне конкретный прототип, — короля Мунстера Федельмида мак Кримтана, жившего в первой половине IX века и названного в Ульстерских Анналах (845 г.) optimus Scotorum, scriba et ancorita.
Д. Бирн называет его “одной из самых загадочных личностей ирландской истории” [Byrne 1987: 211]. И, пожалуй, это действительно так. Будучи королем Кашеля, то есть правя в Мунстере, Федельмид одновременно был отшельником, вел аскетический образ жизни, объединил вокруг себя целую группу клириков, был сведущ в латинской премудрости и, таким образом, как можно предположить, являл собой особый тип короля-клирика, также имевший аналогии в истории Ирландии (например, знаменитый Кормак мак Кулинен, составитель Глоссария). Но что общего может быть у столь праведной личности с королем Суибне? Как пишет о Федельмиде К. Хьюз, “его реальная жизнь далеко не может быть названа благочестивой” [Hughes 1966: 182]. Действительно, этот столь яркий король, неординарная и властная личность, был известен в первую очередь как осквернитель монастырей и церквей и убийца монахов. Так, в 823 г. он сжег монастырь Галлен, убил всех бывших в нем монахов и велел разрушить каменную часовню, находившуюся неподалеку. В 830 г. он сжег монастырь Фор. В 833 — совершил нападение на Клонмакнойс, перебил всех монахов, снес каменный крест и сжег святые реликвии. В 836 г. аналогичные действия были совершены им в Дурроу и Килдаре. Ульстерские Анналы помечают, что в этом же году аббат Корка умер в Кашеле “без святого причастия”, а в Анналах Иннисфалена говорится, что в этом году король Федельмид совершил нападение на Корк. В 838 г. Федельмид сам силой занял место аббата в Клонферте, а в 844 — снова напал на Клонмакнойс и разгромил его. Однако, надо отметить, что Федельмид мак Кримтан сражался не только с беззащитными монахами: известны его многочисленные столкновения с Уи Нейллами и даже попытки отнять у них традиционную верховную власть и объявить себя “королем Тары”, что в целом дало основания Д. О’Коррайну объявить Федельмида “самым могущественным королем Ирландии того времени” [У Corrain 1972: 98].
у себя глубокую рану, которая так и не зажила и от которой он скончался три года спустя.
Интересно, что все описанные нами действия совершались Федельмидом параллельно с его жизнью в лесу в качестве отшельника и анахорета, куда он, видимо, удалялся замаливать очередной грех-преступление против церкви (вспомним о знаменитом маршале де Реце, который основал часовню Невинно убиенных младенцев и огромную часть своего состояния потратил на церковь). На фоне всего сказанного третье проклятие Ронана, насылающее на Суибне страшное видение козлиных и песьих голов, когда к нему на время возвращается рассудок, не кажется столь уж суровым, а его слова “Пусть этот осквернитель церквей не посмеет больше приблизиться к святому месту, чтобы вновь не осквернить его” — безосновательными.
Знал ли составитель XII века о Федельмиде мак Кримтане? Безусловно. Более того, учитывая его явную про-Уи Нейлловскую политическую позицию, ясно выраженную в его оценке конфликта между Домналлом и Конгалом, с одной стороны, и его возможную связь с Клонмакнойсом (к которому Федельмид в течение всей своей жизни, как пишет Д. Бирн, “питал стойкую и необъяснимую враждебность” [Byrne 1987: 221]), с другой, предположить, что эта яркая фигура послужила одним из прообразов Суибне, короля-аскета и короля-грешника, кажется нам вполне вероятным.
И наконец, имя Федельмида Мак Кримтана оказывается странным образом связанным с легендой о Мис — женщине-гейльт, и темой Гленн Болькан, долины, где находили свой приют безумцы Ирландии: битва при Вентри, в ходе которой король Болькан потерял рассудок и бежал в эту долину, была во время правления Федельмида и сама долина, ставшая затем опасной из-за обитания там дочери Болькана, Мис, нападавшей на людей и пившей их кровь, находилась в Мунстере, то есть на подвластной ему территории. Именно Федельмид мак Кримтан был тем королем, который объявил награду тому, кто сумеет излечить Мис от безумия и вернуть ее к нормальной жизни. В последней параллели мы не видим последовательной логики, но рассматриваем ее лишь как одно из многочисленных “странных сближений”, подтверждающих закономерность движения истории.
Говоря о конфликте Домналла и Конгала мы намеренно обходили молчанием вопрос об их национальной принадлежности, считая условно, что оба были ирландцами и их конфликт носил скорее междоусобный характер, что для Ирландии того периода было, как мы видим, очень типично. Однако это не совсем так.
население было полностью уничтожено или порабощено, не играло никакой роли в политической жизни страны, и основным занятием его было лишь сидеть скорчившись под камнем и втайне варить свой вересковый мед. Безусловно, это не так. Распространенной ошибкой, идущей еще от Бэды Достопочтенного, является и мнение, что пиктские племена сохранились только на территории Северной Шотландии, а в Ирландии их не осталось. Данное заблуждение объясняется своего рода дублированием этого этнонима: если применительно к шотландским пиктам употребляся латинский термин picti (или pictones, являющийся, видимо, реинтерпретацией местного термина), то эта же этническая группа на территории Ирландии носила название cruitni (бриттское priteni), восходящее к общекельтскому *kwriteni- (ср. валл. pryd и ирл. cruth ‘облик, очертание’), откуда, видимо, получила название и сама Британия [O’Rahilly 1946: 444—452].
Круитни были одним из пиктских племен, но, естественно, они не были абсолютно идентичны пиктам, жившим в горной Шотландии на территории Каледонии, описанным еще римлянами. Поэтому с известной долей условности можно сказать, что понятие “пикты” шире, чем “круитни” и полностью отождествлять их является ошибкой, однако ошибка эта столь распространена, что нам не представляется целесообразным вводить в данном случае в обиход новую терминологию. К тому же в классической работе Э. Мак Нила Фазы ирландской истории также употребляется термин пикты, применительно к обоим регионам [Mac Neill 1919 : 194 ff.]. В ирландских анналах существует традиция называть эти племена picti в латинском тексте и cruitni — в ирландском.
На вопрос, кто такие пикты с точки зрения этнической принадлежности, ответить довольно трудно, так как единого мнения по этому поводу до сих пор не существует. Этническая история Британских островов в догерманский период представляла собой необычайно пестрый сплав разных племен и далеко не сводилась к дихотомии пикты — кельты. Не случайно, в Книге захватов Ирландии говорится о многих волнах переселенцев, как минимум о пяти, причем, если мы подойдем к этим мифам эвгемеристически, то мы невольно должны будем признать, что каждая волна поселений не столько сменяла предшествующую, сколько дополняла ее, отчасти смешиваясь с коренным населением, отчасти перераспределяя этническую карту острова. Иными словами, новое население вытесняло прежнее на другие, как правило, меньшие, территории, либо само занимало их.
Вспомним многочисленные мифологические предания о том, как сначала фоморы, хтонические божества, а затем и сами Племена Богини Дану были изгнаны победившими их племенами “на острова или в недра холмов”. Несомненно, в одном из таких преданий отразился и процесс вытеснения пиктов гойделами (или другими кельтскими племенами) из центральных районов на север и в другие “неудобные земли” и подчинения их вождей ирландским племенам. Однако не следует думать, что вытеснение это носило характер геноцида и пикты объявлялись чем-то вроде “нации вне закона”, которая была вынуждена, спасая себя, ютиться в расщелинах гор. Интересно, что именно такое понимание этого исторического процесса привело в свое время известного ирландского фольклориста Дж. Риса к идее, что так называемые “сиды” ирландских легенд, обитатели чудесных холмов, это и есть пикты, осмысляемые как “малый народец”, который действительно жил в землянках, а тенденция сидов красть детей и беременных женщин объяснялась желанием пиктов обновить свой хиреющий генофонд [Rhys 1901: 679].
Оставляя в стороне проблему этногенеза пиктов, уводящую нас в далекое мифологическое прошлое Ирландии, вернемся к историческому периоду, когда пикты уже сосуществовали с гойделами и отчасти были подчинены им. Жили они, естественно, не в “недрах холмов”, а на определенных территориях, преимущественно на севере страны. “Пикты были особенно многочисленны в Ульстере”, —пишет Э. Мак Нил, и, более того, полагает при этом, что все герои Ульстерского цикла были пиктами, и знаменитая эпопея Похищение быка из Куальнге есть на самом деле рассказ о межнациональной войне. “Я надеюсь показать, — говорит он об одной своей так и не опубликованной работе, — в исследовании, которое еще не совсем готово для печати, что королевство Эмайн было пиктским” [Mac Neill 1919: 63]. Действительно, невольно обращает на себя внимание тот факт, что в Похищении противники уладов называются последовательно “ирландцами” (букв. “мужами Ирландии”), что предполагает, что сами улады ирландцами себя не ощущали.
“пикты”, является слово “проблема” (характерно название сборника, посвященного разным аспектам этногенеза, культуры и исторической роли этого народа: Проблема Пиктов [Wainwright 1955]). Было это население доиндоевропейским или принадлежало к одной из ветвей P-группы кельтских языков — также является предметом дискуссий. Так, в своем Житии св. Колума Килле Адамнан дважды упоминает, что ирландский святой разговаривал с пиктами, которых он отправился крестить, через переводчика [Jackson 1955], но говорили ли они на совсем разных языках или на диаклектах одного языка — на этот вопрос ответить трудно. Возможно также, что под словом “пикты” понимается два разных народа — до-индоевропейский и кельтский, относящийся, по определению Д. Кука к особой “притенской” ветви (см. [Калыгин, Королев 1989: 200]). Но, приняв это объяснение, мы невольно зададимся вопросом: как с этой точки зрения соотносятся собственно пикты и ирландские “круитни”? Ответить на этот вопрос очень трудно, так как догойдельское население Ирландии оставило там гораздо меньше следов, чем в Северной Британии. Кроме того, среди пиктов, живших в Ирландии уже в историческую эпоху, была распространена тенеденция возводить свои роды к одному из сыновей Миля испанского, а именно — к Иру, который был введен в состав легендарных предков-прародителей Ирландии позднее. Но если мы позволим себе использовать в качестве источника эпические предания, то мы увидим также, что в текстах уладского цикла тема контактов с “Альбаном” окажется очень живой, что говорит и об этногенетической и языковой связи этих двух регионов. Таким образом, мы не можем сделать в данном случае однозначного вывода о том, что в Шотландии (Альбане) пикты были кельтами (о чем, например, свидетельствует язык Пиктской хроники), а в Ирландии — доиндоевропейцами или наоборот.
Итак, сегодня “филологи, археологи и историки, не согласные, может быть, друг с другом в отдельных вопросах, наверное сойдутся в том, что исторические пикты представляли собой население гетерогенное” [Wainwright 1955: 53].
Но вернемся к проблеме Севера Ирландии. Если изначально пикты действительно могли занимать почти весь Ульстер, то уже к началу нашей эры занимаемые ими территории были значительно сокращены. В саге Разрушение дома Да Дерга в сцене разведки Ингкела упоминаются в частности и пиктские вожди:
— Я видел покой и в нем трех мужей, трех коричневых, грозных, с остриженными волосами, что вровень спускаются сзади и спереди. На них три коротких черных плаща с длинными рукавами и накидками. Три черных тяжелых меча у тех воинов да три черных щита. Над их головами три темно-зеленых копья. Древки их толстые, словно шесты для котла. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?
— Трудно узнать их, — ответил Фер Рогайн, — ибо нету похожих во всей Ирландии. Разве только те трое из пиктских земель6
То, что в доме Да Дерга находится в этот момент Кормак сын Конхобара, короля Ульстера, ясно показывает, что этнически “трое из пиктских земель” изображаются уже не идентичными уладам. Характерно и обилие темных тонов в описании их одежды и вооружения.
Тенденции расширять занимаемые пиктами территории противостоит другая, еще в большей степени неверная, тенденция полагать, что начиная с определенного периода, примерно IV—V веков на политической карте Ирландии их практически не существовало. Эта тенденция идет еще от Бэды, который в свою очередь почерпнул ее у Гильдаса, который в своей книге De Excidio Britanniae называет пиктов gentes transmarinae и пишет, что они приплыли на север Британии откуда-то из-за моря и постепенно все переселились туда. Этой “страной за морем”, несомненно, была Ирландия, которая, как полагал Бэда, была полностью оставлена пиктами, уступившими свои земли гойделам. Эта же версия была поддержана ирландским поэтом и историком Маэль Мурой (ум. 887), который в поэме Сruithnig рассказывает о том, как пикты потерпели поражение в битве у Туат Фидга от короля Лейнстера Кримтана Скиатбела и были вынуждены покинуть Ирландию и переселиться на север Британии.
Таким образом, благодаря авторитету Бэды и популярности его Церковной истории англов, начиная с IX века и в самой Ирландии уже было распространено мнение, что этнический состав ее населения до скандинавского вторжения был относительно однородным, по крайней мере — начиная с IV или V веков В генеалогиях XII века пикты уже вообще не упоминаются, за исключением одной оговорки, в которой приводится альтернативное имя жителей Дал Арайде: Dal nAraide... ainm aili doib Cruithne (см.[ O’Rahilly 1946: 345]) — “Дал Арайде... другое имя им Круитни”.
Действительно, если к V—VI векам пикты и не покинули пределы Ирландии, то территории, которые они занимали, были в значительной степени сокращены. И если в других областях они отчасти были смешаны с гойделами, то на северо-востоке острова они представляли собой население, отличающееся еще относительной гомогенностью. И в первую очередь это, конечно, относилось к области Дал Арайде. Так, еще в начале VIII века король Ку Хуаран (ум. 708), правивший Уладом, называется в Ульстерских анналах rex Cruithne, а в Хронике Скоттов - ri Cruithne et Ulad.
“короля пиктов Ульстера” [Chadwick 1942: 108], определяет во многом и его поведение, и характер его отношения к королю Домналлу. Пиктом, скорее всего, был и его союзник — король Шотландии Домналл Брекк (ирл. brecc ‘пестрый’, ср. латинское picti ‘пестрые, разрисованные’).
Составитель XII века изобразил Конгала как человека буйного, отличающегося невоздержанным темпераментом и болезненно обидчивого и приписывал его ссору с королем исключительно этим чертам его характера. Мы же видим, что гораздо большую роль в их распре сыграли застарелые межнациональные конфликты и вражда. Пиктом, видимо, был и сам Суибне, а точнее — его возможный прототип, принадлежавший вне всякого сомнения к знатным родам пиктской области Дал Арайде. Поэтому мы с известной долей осторожности позволим себе задать вопрос: а был ли этот человек христианином, поскольку распространение христианства среди пиктов началось лишь к концу VI века и затронуло далеко не все области. Сказанное, несомненно, по-новому освещает суть его конфликта с Ронаном, хотя, конечно, в приверженности к христианской вере другого “осквернителя церквей”, уже упоминаемого нами Федельмида мак Кримтана, сомневать не приходится.
И в заключение мы хотели бы остановиться на самом имени Конгала, безусловно, ирландского происхождения. Имя Congal, встречающееся в ирландских генеалогиях достаточно часто, представляет собой искаженное comgбl, образованное при помощи сложения основ com- ‘с, совместно’ и gбl ‘ярость, гнев’, что вместе дает значение ‘битва, поединок’ (букв. “совместная ярость”). Однако употребленное в качестве имени собственного, данное слово принимает форму Congal, как бы реинтерпретируя происхождение этого имени и возводя его к распространенной в составе личных имен основе cъ, con ‘пес’ [Vendryes 1987: 193].
Интересно, что в саге Пир в Дуне-на-Гед приводится своего рода поэтическое проклятие, которое обращают по просьбе Домналла Конгалу находящиеся там же святые покровители Ирландии. Согласно незыблемому правилу составления ирландского стиха последнее слово в нем должно повторять первое. Первым словом этой небольшой поэмы является слово Congal — обращение к королю уладов. Однако в последней строке мы видим “обыгрывание” его имени, которое, скорее всего, для составителя текста было значимым, но неверно возводилось им к слову “пес”:
... ferainn do tabairt ‘na laim,
землю отдать в его руки / это кость бросить в пасть псу.
Видимо, это имя Конгал мог получить уже находясь на воспитании у Домналла либо его оригинальное пиктское имя, созвучное имени Конгал, могло быть оформлено таким образом. Интересно, что Кухулин, имя которого согласно легенде означает “пес Кулана”, будучи пиктским героем (однажды он называется “маленьким темным человечком”), мог иметь имя, звучащее примерно как “Кукук”, что является звукоподражательным названием кукушки и что в более поздней традиции могло быть реинтерпретировано как значимое ирландское имя.
Эту же тенденцию “ирландизации” имен отмечал и Т. О’Рахилли. Как он пишет, “у ирландских колонистов в Шотландии было в обычае говоря о своих соседях пиктах и бриттах, придавать, если это было возможно, их пиктским и бриттским именам ирландскую форму” [O’Rahilly 1946: 359].
Имя отца Конгала — Скандал или Сканнал — латинского происхождения и восходит к слову scandalum в значении ‘ссора, распря’. Таким образом, полное имя Конгал сын Сканлана означает буквально “битва сын ссоры”, что, возможно, не случайно соотносится с изображением этого персонажа в сагах.
же роль тогда сыграли в нем объединенные силы Британии и почему о них вообще мог встать вопрос?
Строго говоря, дать хотя бы примерную дату начала заселения Северной Британии гойделами мы не можем, так как спорадические переселения туда из Ирландии происходли постоянно и, начиная с какого-то периода стали носить регулярный характер. В своей Истории Бэда пишет, что “со временем кроме бриттов и пиктов, там появлялась и третья народность — скотты, которые под предводительством Реуды и благодаря торговым сделкам, а то и силой оружия, завоевали себе земли среди пиктских племен, которые и по сей день остаются у них в подчинении. От имени своего вождя получили они название далреудини и так и зовут их до сих пор, ибо на их языке dal означает “часть” [Mac Neill 1919: 195].
На самом деле основа dбl-, входящая в состав многих топонимов, означает “народ, населяющий определенную территорию” и, одновременно, càìó эту территорию. К тому æå, как известно, никакого вождя по имени Ðåóäà не существовалo. В ирландских генеалогиях название Дал Риада возводится к имени Кайрбре Риады, который жил примерно во второй половине II в. н. э. Бэда же, не ñòàâÿ точной даты заселения Северной Британии ирландцами, указывает тем не менее, что это произошло еще до того, как она была завоевана Римом, то есть до 54 г н. э.
Однако сказать, что слова Бэды — чистый вымысел и сплошной анахронизм, мы не можем, поскольку по свидетельствам саг спорадические переселения из Ирландии на территорию современной Шотландии происходили довольно часто. Кроме того, Северная Британия была своего рода местом традиционного изгнания разбойников и грабителей, о чем, например, столь ярко повествуется в саге Разрушение дома Да Дерга:
Так и случилось, что добрая треть всех иpландцев творили разбой при Конайре. Довольно было у короля силы и власти, чтобы избавить от них страну и прогнать на другую сторону [Предания и мифы... 1991: 106]
“другой стороной”, естественно, пoдpaзvмeвaлacь Британия, о чем открыто говорится в другом фрагменте той же саги:
Воистину нет, молвил король, не продления их жизни желаю я. Äà íå áóäóò îíè óáèòû, но пусть вместе с достойными мужами отправятся грабить Британию.
Об успешных рейдах в Альбане так называемых “сыновей Уснеха” рассказывается и в саге Сватовство к Луайне и смерть Атирне, где говорится, что Найси и его братья “провели там шестнадцать лет и отвоевали земли от Сламанна до самого севера Альбы” [Предания и мифы... 1991: 215]. Видимо, под словом “отвоевали” предполагается завоевание исконных пиктских земель. Но, строго говоря, мы не можем утверждать, что эти поселения носили именно гойдельский характер, поскольку, как мы уже упоминали выше, существует концепция, согласно которой все улады также были пиктами.
Регулярные набеги ирландцев на Британию отмечались и римскими авторами.
Однако эти рейды и временные поселения все же традиционно не принято называть заселением Шотландии, видимо, потому, что на этих территориях не возникало никаких государств и не устанавливалось право, идея которого столь важна для ирландского менталитета.
Шотландии, образовав там своего рода колонию ирландской Дал Риады. Характерно, что эта территория получила то же название, поскольку формант dal означает в первую очередь 'племя, род', и уже во вторую ‘территория, занимаемая этим родом’.
Интересно, что идея мультиярусного правления, которая была распространена в самой Ирландии, в шотландскую Дал Риаду перенесена не была, и вся эта территория представляла собой централизованное государство с одним королем. Это молодое королевство нового типа все больше входило в силу, расширялась и его территория. Так, в 563 г. внук Фергуса Коналл передал во владение святому Колуму Килле остров Иону, видимо, к тому времени также уже подчинявшийся Дал Риаде, а его сын Аодан был там торжественно провозглашен королем самим святым. На фоне сказанного ясно, что при этом все острее становилась проблема подчинения Дал Риады Ирландии, что, естественно, имело исторические корни, но к концу VI века приняло характер неоправданной зависимости. Строго говоря, согласно ирландскому праву, король шотландской Дал Риады представал как своего рода наместник короля ирландской Дал Риады, который в свою очередь подчинялся верховному королю Ирландии (в той степени, в какой мы вообще можем говорить о существовании верховной власти в этот период). Но на самом деле такое двойное подчинение реально не осуществлялось, и шотландская Дал Риада считалась подчиненной непосредственно верховному королю Ирландии. Точнее, вопрос о подчинении Дал Риады был, видимо, не совсем ясен ни самим правителям VI века, ни последующим историкам. По крайней мере по этому поводу в настоящее время существует три разных мнения:
1. Обе — ирландская и шотландская — Дал Риады жили по одному праву и были подчинены верховному королю Ирландии (0'Киффи [BS 1913]).
2. Старая территория ирландской Дал Риады оказывалась в двойном подчинении. Будучи частью Ирландии, она подчинялась королям Ирландии, но при этом ее короли оказывались одновременно королями земель, находившихся за морем, над которыми верховный король Ирландии был не властен (Э. Мак Нил).
3. Территория Дал Риады была в формальном подчинении королю Улидии (Г. Мак Ниокайлл).
как-то упорядочить статус этих спорных территорий.
Шотландскую Дал Риаду представлял король Аодан, верховную же власть на ней представлял Аод сын Айнмире (отец Домналла), хотя формально верховным королем в тот момент был не он, а Баэтан сын Наннида из рода Коналла северных Уи Нейллов (что еще раз подтверждает зыбкость понятия верховной власти для того периода). Король Улидии Баэтан сын Кайрилля на эту ассамблею даже не был приглашен.
Было бы ошибкой полагать, что на ассамблее ставился вопрос о независимости шотландской Дал Риады. В такой форме он не ставился вообще, поскольку, во-первых, реально она уже была независима, а во-вторых, потому, что сама эта идея в нашем, современном ее понимании еще не была вербализована на формальном государственном уровне, а значит и не существовала. Зависимость этой территории от Ирландии воплощалась в первую очередь в уплате дани, а затем в предоставлении войска в случае войны. Решение ассамблеи может быть названо своего рода компромиссным: ирландская Дал Риада должна была поставлять свои сухопутные войска ирландскому королю, а флот — шотландскому. Это решение не удовлетворило Аодана, и он собрался идти войной против Ирландии, но, по преданию, его удержал от этого поступка святой Колум Килле, который предрек, что военное выступление против Ирландии будет для шотландцев гибельным. К этому пророчеству, собственно говоря, и отсылает нас постоянно текст трех анализируемых нами саг.
После ассамблеи в Друм Кете представители знатных семей Дал Риады постепенно переселились в Шотландию, что, с одной стороны, послужило еще большему укреплению этого королевства, а с другой — способствовало смуте, постепенно назревающей на северо-западе острова. Как мы помним, ирландская Дал Риада граничила на юге непосредственно с землями Дал Арайде, то есть с землями пиктов, которые, видя ослабление этой территории, участили свои набеги на нее и к началу VII века подспудно стали пытаться присоединить ее к своим землям. Завоеванием в нашем понимании этого слова это не было и не могло быть, поскольку идея завоевания как такового была привнесена в ирландское общественное сознание, как отмечал еще Д. Бинчи, только после вторжения викингов. [Binchy 1959: 119-132]. Но как бы это ни было названо, 20-е годы VII века были отмечены постоянными стычками между этими территориями, разбоем и грабежами.
Интересно, что в своей знаменитой речи на пиру Конгал Клаэн не называет область Дал Риады среди областей, которые он, якобы, должен был получить от Домналла, но не получил. Видимо, Дал Риада, по его мнению, в территорию Улидии все же входила на каких-то субпаритетных правах, поскольку лидирующей областью Улидии оставалась зона Дал Арайде.
но стремление воспользоваться царящей в этом районе смутой и совершить своего рода грабительский рейд на эти и другие территории, которые, видимо, воспринимались скоттами отчасти еще как исконно свои. Это желание совпало с очередной попыткой Улада вернуть себе часть прежних территорий и, возможно, часть утраченного политического авторитета. Известно, например, что непосредственно перед битвой уладские войска напали на земли, принадлежавшие матери короля Домналла (современное графство Тирконалл) и разграбили их, не оставив там, как сказано в одной из хроник, “ни коровы, ни быка, ни женщины, ни ребенка”.
Возвращаясь к тексту саг, на этот раз в первую очередь к саге Битва при Маг Рат, мы должны будем обратить внимание на состав ее участников. В саге говорится, что Конгал отправился за помощью к шотландскому королю Эохайду Желтому, но тот сказал, что связан лично дружбой с Домналлом и поэтому сам принять участие в битве не может, но отправит с Конгалом своих сыновей. Однако, согласно генеалогиям, Эохайд Желтый умер в 629 г. и поэтому, как мы понимаем, данный разговор его с Конгалом вряд ли мог иметь место.
В саге приводится полный перечень объединенных сил, выступивших в битве против Домналла на стороне Конгала. Это довольно длинный поэтический фрагмент, который нам представляется целесообразным привести здесь в несколько сокращенном переводе:
... И когда увидел Домналл, что прямо к нему идут многие отряды Конгала, то сказал он такую песнь:
Движутся могучие войска Конгала
Знамя каждого короля всем блеске
Развевается над его головой.
Знамя Сканлана, богато украшенное
И Фиахны Мора сына Баэтана
Теперь оно над головой Конгала.
Желтый лев на зеленом атласе,
Знак красной ветви,
Такое нес всегда Конхобар,
Знамена сыновей Эохайда
Впереди наступающего войска,
Темны они, они цвета огня
Над древками копий Кримтанна.
Конана Руа, могучего воина,
Яркий атлас белый и синий
Вьется складками.
Знамя короля армии саксов
Желтое и красное, богато разукрашенное
Над головой Дайрбре сына Дорнмора.
3намя благородного короля Файла
Подобного мнe не доводилось видеть
Оно черное и красное навеки.
Знамя Суибне, желтое полотно,
Знаменитого короля Дал Арайде
Желтый атлас над этим воином,
Знамя Фердомана пиров
Мужа с красным оружием из Улада
Белый атлас, на нем солнце и ветер,
Над этим мужем могучим без изъяна. [FDG 1842: 226—230].
Итак, кроме уже знакомых нам Конгала и Суибне, среди противников Домналла в саге названы:
1. Сыновья Эохайда Желтого, короля шотландцев. Строго говоря, мы не можем утверждать, что кто-либо из сыновей Эохайда принимал участие в битве. По крайней мере, совершенно ясно, что сам Домналл Брекк в ней непосредственного участия не принимал, поскольку, согласно тексту саги, назад в Шотландию из похода вернулся только один воин, который перелетел через пролив с мертвецом, привязанным к его ноге (в саге говорится при этом, что Конгал имел обыкновение связывать своих воинов во время битвы попарно, чтобы ни один из них не мог бежать с поля сражения). Но если сам Домналл и не принимал участия в походе, его люди, несомненно, отправлены в Ирландию были, и упомянутый в стихах Кримтанн — видимо, имя их военного предводителя. Что же касается самого Домналла, то, согласно генеалогиям, он дожил до 642 г., а по другим источникам — и много дольше. В тексте саги Пир в Дуне-на-Гед называются имена четырех сыновей Эохайда, которые стали союзниками Конгала: Аод, Конгал Менд, Суибне и Домналл, однако при описании самой битвы при Маг Рат они уже не упоминаются.
2. Король бриттов Конан Род, о котором впоследствии говорится, что он был убит в поединке Келлахом сыном Маэль Кобы, то есть племянником Домналла сына Аода. Участие в битве бриттов, как и саксов, более, чем вероятно, так как столкновения между этими народами до нашествия викингов происходили постоянно.
3. Король саксов Дайрбре сын Дорнмора (букв.: “большого кулака”, имя, видимо, как это было принято, передано в ирландизированной форме). В Пире этот персонаж также упоминается, но называется при этом королем франков.
Конгала выглядит довольно странно. В саге Борома эта область изображается как принадлежащая к роду Коналла: именно там, согласно тексту, находился дом Аода сына Айнмире. Однако в примечании С. В. Шкунаева к этому фрагменту говорится, что Айлех принадлежал роду Эогана, что подтверждается и словами Конгала, который рассказывает, как он убил Суибне Менна, который со своими людьми был в Айлехе. Скорее всего, автор XII века действительно имел в виду распрю внутри рода Уи Нейллов, но уже не помнил точно, что речь в данном случае могла идти скорее о южных Уи Нейллах: вспомним убийство Аодом Слане Суибне сына Кольмана и последующую за этим вражду. Хотя в саге могло говорится и о распре внутри северных Уи Нейллов. Интересно, что в самом тексте описание короля Фойла сопровождается максимальным сочувствием автора, который в целом, естественно, стоит на стороне Домналла. Особенно характерной представляется нам фраза “Да не случится с ним беды”.
5. И наконец последний, Фердоман, лицо не идентифицированное.
Интересно, что в другом месте среди погибших сторонников Конгала называется “король Улада Конгал Кенфота” (Длинноголовый), что безусловно является анахронизмом, так как известно, что он был жив еще в 647 г. и убил своего дядю короля Маэль Кобу, видимо, пытаясь захватить власть. Однако трон в Улидии после этого перешел не к нему, а к сыну Маэль Кобы Блатмаку, который мирно правил и умер естественной смертью в 670 г. Только после этого Конгал Кенфота смог стать королем Улидии, но правление его не было долгим, так как в 674 г. он был убит собственным затем Бекком , мужем его дочери Конхинд. Поскольку Бекк не мог претендовать на трон, Г. Мак Ниокайлл полагает, что поводом для этого убийства послужила “просто личная неприязнь” [Mac Niocaill 1972 : 108]. В том, что касается сил, выступавших на стороне короля Домналла сына Аода, то они также перечисляются в саге, правда не столь торжественно.
В одной из сцен, предшествующих непосредственному описанию битвы, говорится о том, что Конгал расспрашивал своего слугу, кто именно выступает против них и из ответов этого слуги мы можем сделать вывод, что, согласно тексту саги, Домналл сумел объединить вокруг себя земли Лейнстера, Мунстера, Коннахта, Оссори, южных Уи Нейллов и северных Уи Нейллов.
Итак, согласно текстам саг, битва при Маг Рат закончилась полным поражением объединенных армий шотландцев, бриттов и саксов и победой Ирландии. Какие же последствия имела эта славная победа? Да практически никаких. Королевство скоттов по-прежнему продолжало входить в силу и расширять свои территории, а набеги англов и саксов на Ирландию не уменьшились, а напротив, как кажется, приняли еще более масштабный характер. Так, Бэда Достопочтенный пишет, что в 684 г. Эгфрид, король Нортумбрии, послал свое войско в Ирландию, и оно “злодейски разграбило этот безвредный народ, который всегда дружески относился к Англии. Ни церквей не пощадили они, ни монастырей” (цит. по [Mac Neill 1919: 200].
войск вряд ли дает нам основание придавать ей какое-то особое значение. Будь то победа или поражение, оно мало влияло на естественный ход истории, которая неуклонно двигалась по своему пути. И мы полагаем, что особая отмеченность этой битвы объясняется именно ее связью с легендой о Суибне, а не наоборот. Причем, видимо, связь эта была намечена уже изначально, когда зародилась сама легенда о безумии Суибне, о чем говорит перечисление “побед” битвы при Маг Рат в Книге Айкилла.
Однако принятие концепции К. Симмс, согласно которой Конгал Клаэн был верховным королем Ирландии, причем — последним из Улидии, заставляет совершенно по-новому взглянуть и на исход битвы, которая автоматически превращается в битву за верховную власть, в которой победил Домналл, а Конгал потерпел поражение. Навязчивые упоминания о “правоте” Домналла, которые встречаются не только в Книге Айкилла, но и в текстах саг данного микроцикла, как кажется, свидетельствуют скорее в пользу данного предположения и еще раз демонстрируют “заказной” характер как исторических саг, так и претендующих на объективность хроник.
Однако, говорить с уверенностью, что компилятор XII века хорошо помнил события VII и намеренно и сознательно их фальсифицировал мы не можем. Между VII и XII вв. пролегла темная пелена вторжения викингов, которое сыграло в истории Ирландии роль, гораздо большую, чем распри из-за первенства или личных обид. Но прошлое сквозь эту пелену виделось уже не очень ясно. Кроме того, само отношение к истории было совершенно иным и понятие “фальсификация” было компилятору просто не известно, а значит и обвинять в этом мы его не можем: история не только фиксировалась им, но и создавалась. И поэтому каждый текст отражал ту или иную истину.
Интересными представляются нам в связи с этим и упоминания в саге скандинавов (ирл. gall). Вложенное в уста самого Суибне, первое из них носит уже скорее характер устойчивого выражения типа “Незваный гость хуже татарина”, чем намек на возможность очередного нападения викингов: так, обращаясь к женщине, которая сорвала салат, который имел обыкновение есть сам Суибне, он упрекает ее за то, что она лишила его пищи и в частности, желает ей:
orm nocha dernais deghdhail,
со bfaghbha on Choimdhe a chionaidh
mo chuid biorar do bhenail [BS, 43].
îêëÿòèå,/ что мою часть салата ты срезала.
“бред безумца”, чем повествование о каких-то реальных событиях: вспоминая о дарах, которыми его якобы осыпал Конгал, и которые по своему составу, и изобилию, безусловно, никак не могут быть соотнесены с реально практиковавшимся в тот период традиционным одариванием высшим королем низшего, Суибне, в частности вспоминает (характерно, что и в этом случае мы имеем дело с поэтической вставкой):
Rugus-sa uadh mar asgaidh
tri chaoga each n-adhastair,
caoga gall, caoga ionnailt [BS, 52].
Итак, мы можем завершить этот раздел словами Мойры Херберт о том, что составитель XI или XII века “говоря о прошлом, представлял себе скорее настоящее, воссоздавая политические события VII в., мыслил категорями собственного времени”[Herbert 1989: 86.], времени, добавим мы, когда битвы были масштабнее и последствия их — серьезнее.