Парфёнова Т. : Творчество Луиса де Леона и духовная жизнь Испании XVI века"
Поэзия Луиса де Леона и неолатинская поэтическая традиция

Поэзия Луиса де Леона и неолатинская поэтическая традиция

Доминирующим жанром поэзии Луиса де Леона является ода. Она была введена в испанскую литературу еще Гарсиласо де ла Вегой. Его знаменитая "Пятая песнь" (кансона), получившая название "Оды цветку Нидо", стала первой попыткой испанской поэзии выйти за рамки петраркизма и найти новые поэтические формы. Эти формы Гарсиласо ищет в античной традиции: в "Оде цветку Нидо" он впервые обращается к одам Горация, в частности, к I, 8 и III, 11, а также к Овидию, Проперцию

Подражание поэтам античности поставило Гарсиласо перед необходимостью поисков новой строфики, которая бы лучше отражала динамичный стиль классических античных од. Главным формальным отличием "Пятой песни" Гарсиласо от его I–IV петраркистских кансон стала новая пятистрочная строфа с рифмой ABABB, которая впервые в истории испанской поэзии появляется в "Оде цветку Нидо". Введенная Гарсиласо строфа получила название "лиры" по первым строкам стихотворения ("Когда бы так звучала простая лира...") и получила большое распространение в испанской поэзии второго Возрождения.

Чтобы подчеркнуть отличие этой новой для Испании латинизирующей поэзии от поэзии "итальянизирующей" (примером которой являются первые четыре кансоны Гарсиласо) Гарсиласо дает своей "Пятой песне" латинское название, которое должно отражать латинский дух стихотворения. Слово "ода" вместо "песни" также используется поэтом не случайно. "Песнями" (Carmina) называл свои оды Гораций, поскольку в античности греческий термин "ода" не был связан непременно с торжественным пафосом и употреблялся в значении "песня", являясь эквивалентом латинского слова carmen[1]. Вслед за Горацием Гарсиласо употребляет слово "ода" как синоним слова "песня". Этой же традиции следует впоследствии и фрай Луис, именуя первую оду своего сборника "Песней об уединенной жизни". В том же значении слово "песня" употреблено и в названии луисианской оды на рождение дочери маркиза де Альканьисеса.

подходили для передачи излюбленных размеров Горация – сапфической строфы, алкеевой строфы и разных типов асклепиадовой строфы, состоявших всего из четырех стихов. Длинный одиннадцатисложник, характерный для итальянской и итальянизирующей петраркистской поэзии, не годился для передачи ярких, лаконичных горацианских образов и динамики горацианского стиха, но, напротив, замедлял течение поэтической речи, "словно приглашая читателя к многословности и долгой беседе"[3].

Поэтому не случайно все обращения к "лире" первоначально были связаны с Горацием. В Италии поисками новой строфики занимался горацианец Бернардо Тассо – друг Гарсиласо и автор од в духе Горация, у которого и заимствовал в свое время пятистрочную строфу реформатор испанского стихосложения[4]. У Гарсиласо "лира" также появляется в связи с непосредственным обращением к поэзии Горация, откуда этот размер переходит к Луису де Леону[5] и другим поэтам второго Возрождения. Впоследствии "лира" теряет свою связь с Горацием, "одухотворяется" и появляется уже у такого далекого от Горация поэта, как Хуан де ла Крус.

Немалая роль в этом принадлежит большому почитателю Горация Луису де Леону, который обогатил горацианскую оду ветхозаветной образностью. Он заимствовал у римского классика не только и не столько эротико-любовную тематику (в отличие от Гарсиласо, который и в "Оде цветку Нидо" остается верен любовной лирике), сколько горацианское морализаторство, стоическое отношение к жизни, заботу об умеренности и соблюдении "золотой середины". Горацианская тема любви переосмысляется испанским поэтом в неоплатоническом духе и предстает в его сочинениях как любовь духовная, связующая все элементы бытия, любовь тварей Божьих к Творцу и Творца к Своим творениям, а вакхическая тематика, также занимавшая значительное место в творчестве Горация, вообще исчезает из стихотворений Луиса де Леона. Во всех "горацианских" одах Луис де Леон выступает не только как моралист, но и как певец Господа, прославляющий Бога в каждой строчке своего творчества.

Отказавшись следовать петраркистской традиции, фрай Луис стремится к созданию собственного поэтического стиля на основе лучших образцов классической и библейской поэзии. Разработка этого стиля начинается у него с переводов библейской поэзии (Псалмы) и античных авторов (Гораций, Вергилий, Пиндар). Первые луисианские переводы од и эпод Горация датируются периодом до тюремного заключения (до 1572г.). На них поэт "оттачивал" свой поэтический язык, учился передавать горацианскую образность и стиль средствами кастильского языка, экспериментировал с тем, что впоследствии ляжет в основу его собственного поэтического мира.

Среди типично горацианских элементов в поэзии Луиса де Леона можно выделить умелое переплетение тем и искусство плавного, почти незаметного перехода от одной темы к другой, горацианское "метание" между двумя противоположными темами и "затихание" лирического движения к концу стихотворения, резкий обрыв фразы для подчеркивания контрастов, анжамбманы, риторичность луисианской поэзии.

волнуют его самого и находят отражение в его собственном поэтическом творчестве – обличение алчности и воспевание "золотой середины" (оды II, 10; II, 18; III, 16), описание незамысловатой жизни чистого душою праведника (оды I, 22; Эподы, 2), жизненных бурь (ода I, 14), неизбежного наступления старости (ода II, 14) и смерти (ода I, 4), увядания женской красоты и молодости (ода IV, 13) и др.

При этом поэт не просто переводит античный материал на кастильский язык, но по свидетельству Д. Алонсо[6], испанизирует его, привнося в переводы Горация частицу испанского духа, навеянного средневековой испанской поэзией. Еще М. Менендес-и-Пелайо отмечал этот феномен в луисианских переводах Горация и, в частности, знаменитого "Beatus ille" (Эподы, 2), который, по меткому выражению испанского исследователя, насквозь пропитан "духом испанской деревни"[7].

Своего рода переходным этапом от переводов к собственному поэтическому творчеству являются подражания, которые также в изобилии представлены в поэзии Луиса де Леона. Подражания бывают разного рода: иногда поэт практически дословно воспроизводит текст античного оригинала, как при переводе, подменяя, однако, античные реалии реалиями, близкими испанскому поэту второй половины XVI века. К такого рода подражаниям принадлежат сочинения, помещенные в издании Кеведо после переводов (подражания одам Горация II, 9 ("Non semper") и II,12 ("Nolis") и подражание Петрарке).

Показательным в этом отношении является подражание оде II, 9 Горация "Non Semper", которое представляет собой практически дословный перевод горацианской оды с тем лишь отличием, что фрай Луис трансформирует плач римлянина Валгия по своему безвременно ушедшему другу Мистия в плач юной Нисе по своей умершей матери. Тем самым поэт полностью устраняет из стихотворения античную астическую топику, сохраняя чувство боли и горечи, которое испытывает тот, кто потерял близкого человека. Меняет испанский поэт и последние строфы оды, в которых Гораций воспевает победы Августа. У испанского поэта Нисе воспевает здесь свою любовь. Однако, несмотря на внесенные изменения, испанский текст сохраняет свою генетическую связь с исходным текстом на всех уровнях (жанровом, ритмическом, образном, стилистическом и языковом).

– поэтическую технику, ритмическую и риторическую структуру их сочинений, стилистику и поэтику, – с помощью которых создает свой оригинальный художественный мир. Такие подражания также встречаются в творчестве Луиса де Леона, однако их художественная самобытность позволяет включить их в число собственно луисианских стихотворений. Классическим примером такого рода подражаний является "Прорицание Тахо" Луиса де Леона, которое построено по схеме горацианского "Прорицания Нерея" (I, 15).

"творческому усвоению" (П. Берк) и переработке античного материала Луис де Леон не был первооткрывателем: он опирался на уже существующие образцы латиноязычной гуманистической поэзии. Ф. Рико в доказательство того, что фрай Луис является неолатинским поэтом, писавшим по-кастильски, отмечает связь луисианской "Песни на рождение дочери маркиза де Альканьисеса" с неолатинским жанром Genethliacon и выявляет совпадение названий луисианских од с обычаем адресовать сочинения своим истинным или вымышленным друзьям, свойственным латинской поэзии на романских языках[8]. Ф. Ласаро Карретер связывает оду "Лиценциату Хуану де Гриалю" с другим жанром, традиционным для неолатинской поэзии и, в частности, для Полициано – praelectio[9].

К этому следует добавить и другие жанрообразующие темы неолатинской поэзии, находящие отражение в поэзии Луиса де Леона: это оды и эпиграммы отсутствующему другу In amicum absenten, с которыми связана ода дону Педро Портокарреро "Седая и высокая вершина..", инвективы против старости In annum и против постаревшей подруги Полициано и других неолатинских авторов, которые мы находим в луисианской оде "Магдалине", эпиграммы на тирана In tyrannum или одержимого алчностью In avaro (ода "Против алчного судьи" или ода против алчности "Фелипе Руису" ("Напрасно утомляет море…"), воспевание добродетели столь характерное для неолатинской поэзии (ода дону Педро Портокарреро "Добродетель, дочь небес…"), призыв к уединенной жизни в духе М. А. Фламинио и других неолатинских поэтов ("Песнь об уединенной жизни", ода "К уединению").

Все эти темы встречаются еще в античной поэзии у того же Горация, но горацианские мотивы ассимилируются через модели гуманистической поэзии, подобно тому, как ключевые моральные понятия древности христианизируются и приспосабливаются поэтом-гуманистом к новой действительности. Инвективы Луиса де Леона против старухи и алчного, воспевание жизни на природе – традиционные темы, восходящие к классической поэзии, однако их распространение происходит через неолатинскую поэзию, поскольку хронологически именно неолатинские авторы первыми стали подражать древним формам. Потом эти темы появляются и в романской поэзии на основании уже существующих форм и жанров, усвоенных неолатинской поэзией.