Факт девятый
Из ремарки Габриэля Харви на собственном экземпляре книги «Труды Чосера» 1598 года издания:
«The Earle of Essex much commendes Albions England: and not unworthily for diuerse notable pageants, before, & in the Chronicle. Sum Inglish, & other Histories nowhere more sensibly described, or more inwardly discouered. The Lord Mountioy makes the like account of Daniels peece of the Chronicle, touching the Vsurpation of Henrie of Bullingbrooke, which in deede is a fine, sententious, & politique peece of Poetrie: as proffitable, as pleasurable. The younger sort takes much delight in Shakespeares Venus, & Adonis: but his Lucrece, & his tragedie of Hamlet, Prince of Denmarke, haue it in them, to please the wiser sort. Or such poets: or better: or none».
«Граф Эссекс весьма рекомендует "Англию Альбиона": и не недостойна для разных важных представлений, во-первых, и как хроника. Все английские и другие истории нигде более сильно не изображались или лучше самовыражались. Лорд Моунтиой высказывает подобное мнение о части хроники Дэньэля, касающейся узурпации Генриха Болингброка, которая на деле прекрасная, поучительная и изящная часть поэзии, так же полезная, как и приятная. Среди молодежи наибольший восторг вызывает "Венера и Адонис" Шекспира, но его "Лукреция" и его трагедия о Гамлете, принце Датском, пользуется тем же у них, на радость старшего поколения. Или такие поэты, или лучше, или никакие»71.
1563—1606), в звании лейтенанта участвовавший в Азорском походе, после возвращения пожалованный в кавалеры ордена Подвязки, в ноябре 1599-го назначенный наместником Ирландии, восхищается хрониками в стихах Самуэля Дэньэля, поэта Мэри Пембрук, избравшей на роль драматурга-историка иную персону...
Эссекс и Блаунт, несомненно, знали о пристрастиях графини, их ровесницы и родственницы, хорошо разбиравшейся в поэзии, драматургии и истории. Тем не менее оба расхваливали не ее протеже, а поэтов менее талантливых, хотя и из близкого ей круга. Почему? Ведь хроники Шекспира ничуть не хуже хроник Уорнера или Дэньэля, в том числе и те, что полностью написаны в стихах — о короле Джоне, Ричарде II, Ричарде III, первая и третья части Генриха VI. Предпочтения двух аристократов подозрительны. Искренне ли они расточали дифирамбы двум «университетским умам»? А если не искренне, то по какой причине?..
Харви помимо двух шекспировских поэм упомянул еще и трагедию о Гамлете. Ссылка на Роберта Эссекса, казненного в феврале 1601 года, свидетельствует о том, что автограф на сборнике Чосера появился не позднее зимы 1600/01 года. Благодаря чему можно датировать премьеру пьесы — до Рождества 1600 года (в реестре гильдии книгоиздателей она зарегистрирована 26 июля 1602-го). Впрочем, скорее всего, «Гамлет» написан гораздо раньше — в начале короткого периода увлечения нашего героя Францией. Вот в первом акте Лаэрт просит короля отпустить его обратно, за Ла-Манш, и восклицает: «Мои мысли и желания вновь устремлены во Францию» («My thoughts and wishes bend againe toward Fraunce»). А во втором акте, наставляя актеров, Гамлет требует от труппы действовать «подобно дружественным французам» («like friendly F[r]ankners»). Наконец, ближе к финалу король Клавдий превозносит французов, как «великолепных наездников» («they can well on horsebacke»).
И что любопытно, «дружественными» Гамлет именует французов в издании трагедии 1604 года. В первом фолио фраза выглядит иначе: «like French Faulconers», то есть «подобно французским сокольничим». Как видим, стоило Шекспиру изменить свое отношение к южному соседу, и формулировка подверглась существенной корректировке72. Одним словом, пьеса о принце Датском — творение франкофила, и оттого обращение барда к средневековому скандинавскому эпосу, к тому же единичное, крайне удивительно. Какой побудительный мотив двигал им? Постараемся разобраться.
— Эльсиноре. Естественно предположить, что участвуют в ней датчане. Однако, у большинства персонажей почему-то романские имена — Горацио, Марцелл, Бернардо, Рейнальдо... Даже короля зовут Клавдием, будто он родом с Апеннин. Конечно, драматург, к тому же воспитанный на образцах античной культуры, вправе на подобную вольность. Смущает одно. Наличие в длинном списке вымышленных героев двух с настоящими датскими фамилиями, причем аристократическими. Да, да, речь о знаменитой парочке — Розенкранце и Гильденстерне. И поступил с ними Шекспир очень уж немилосердно. Отправил обоих, верных подданных датского монарха, ничего предосудительного против Гамлета не совершивших, в Англию на казнь. Мало того, занавес опустил не прежде, чем британский посол сообщил зрителям, что они — мертвы.
Разумеется, шекспироведение давно заподозрило дуэт в каком-то прегрешении, возможно, задевшем самого гения. Но затруднялось ответить, в каком. Попробуем выяснить это. Для начала сравним шекспировский текст с первоисточником — сагой о Гамлете, рассказанной Саксоном Грамматиком в «Деяниях датчан». Оба сюжета по основным позициям совпадают, за исключением финала и лирической части. Гамлет Шекспира погибает, Гамлет легендарный выживает и воцаряется в Ютландии, отомстив убийце отца, родному дяде Фегону. Тот же полуисторический Гамлет по линии любви умудрился втайне от недругов, подославших к нему красивую девушку со шпионской миссией, и овладеть ею, и избежать разоблачения своего мнимого безумия. Гамлет шекспировский довольствовался тем, что просто оттолкнул от себя девицу, с помощью которой надеялись проверить, не притворно ли его сумасшествие. Правда, то, как принц оттолкнул возлюбленную, до сих пор вызывает недоумение. Гамлет открыто выразил сомнение в ее непорочности и посоветовал постричься в монахини. Хотя в пьесе нет и намека на обоснованность обидной выволочки.
Ничего не напоминает данная коллизия? Диану Капилет из комедии «Конец — делу венец», целомудренную итальянку, с которой провести ночь все же небезопасно. Между прочим, имя для главной героини «Гамлета» — Офелия — Шекспир «одолжил» у итальянского поэта Джакопо Саннадзаро (Jacopo Sannazaro, 1458—1530), служившего при неаполитанском дворе. В 1504 году он опубликовал первый в мире пасторальный роман «Аркадия» из двенадцати прозаических фрагментов и двенадцати стихотворных эклог. Легкомысленная влюбленная пастушка Офелия присутствует в девятой эклоге, как и влюбленный пастушок Монтано, в честь которого Шекспир назовет слугу Полония, позднее ставшего Рейнальдо.
Выходит, предчувствия Гамлета небеспочвенны. Датчанка Офелия — крестница пасторальной ветреницы итальянского происхождения. Учитывая, что имя придумано Саннадзаро, использование его Шекспиром неслучайно. Оно, похоже, навеяно итальянскими впечатлениями, на сей раз неприятными, связанными, во-первых, с «честными» «пастушками» той страны, на поверку оказавшимися не такими уж и честными; во-вторых, с двумя датчанами благородного звания — Розенкранцем (Rosincrance) и Гильденстерном (Guildensteme), каким-то образом к той невеселой истории причастными. На финал ее довольно прозрачно намекнул в первом акте трагедии Лаэрт, вспомнивший зачем-то при прощании с сестрой о «серьезной угрозе заразных болезней» в пору юности («contagious blastments are most imminent»). Сестру ту звали, кто не в курсе... Офелией...
Итак, в бытность в «славных городов Земле», очевидно, в Венецианской республике Шекспир близко сошелся с одной из местных красавиц с безупречной репутацией. По прошествии какого-то времени, уже в Англии, он обнаружил, что «безупречная репутация» девицы была совсем не безупречной. В чем же тогда вина датской парочки? Они познакомили нашего англичанина с ней? Вовсе нет.
ему дуэт, помогла найти обоих — Фредерика Розенкранца (Rosenkrantz, 1571—1602) из Розенвольда (Rosenvold) и Кнуда Гильденстерна (Gyldenstjeme, 1575—1627) из Аагаарда (Aagaard). Первый в Виттенберге черпал знания с 1586 по 1589 год, второй — впериод 1590—1591-го. Их пути пересеклись осенью 1591-го, когда вдвоем они возвратились в Данию, а примерно через полгода отправились «в Шотландию и оттуда назад через Англию» («ind udi Skotland og derfra sidden udi Engelland»). К сожалению, более точными сведениями о пребывании датчан на родине Шекспира мы не располагаем. Епископ Бергена Нильс Пааске (Paaske, 1568—1636) в своей вышепроцитированной речи, посвященной губернатору Бергена (с 1619-го) Кнуду Гильденстерну, ограничился лишь кратким упоминанием о той поездке 1592 года двух юных друзей-студентов (речь опубликована в 1630-м).
В Британии они прогостили максимум меньше года — с весны до зимы, ибо весной 1593-го Фредерик Розенкранц уже находился в Копенгагене. Именно в ту пору дуэт и навредил как-то Шекспиру. Позднее — никак. По возвращении в Данию оба служили гоф-юнкерами при короле Христиане IV. В 1598 году Гильденстерн покинул двор ради продолжительного уединения в унаследованном поместье. Розенкранц спустя год угодил в опалу из-за любовной интрижки с фрейлиной королевы Ригборг Брокенхуус (Rigborg Brockenhuus, 1579—1641). Искупая провинность, молодой человек завербовался в австрийскую армию, воевавшую с турками. Там, в Моравии, 8 (18) августа 1602 года нелепо погиб, пытаясь разнять двух дуэлянтов.
О том, что дуэт натворил, нам остается гадать. Между прочим, в трагедии имеется один любопытный пассаж. Беседуя с матерью, Гамлет признался, что Розенкранц и Гильденстерн — «два мои школьных товарища» («my two schoolefellowes»). Признание увидело свет в 1604 году. Затем Шекспир счел откровение излишним и из рукописи изъял, вследствие чего в первое фолио оно не попало73. Самоцензура примечательная. Не автобиографична ли обмолвка, исчезнувшая из «академической» редакции 1623 года? Если да, то о какой «школе» речь — о Кембридже или Оксфорде?
Что касается добродетели итальянских женщин, то разочарованный в них бард развил данную тему в «Славной истории Троила и Крессиды» («The famous historie of Troylus and Cresseid»). Эпизод из Троянской войны потребовался ему, чтобы высмеять им же созданные бессмертные образы Ромео и Джульетты. Увы, две кульминационные сцены пьесы — объяснения в любви и прощания главных героев — очевидные пародии аналогичных событий веронской трагедии. Не рискнув атаковать напрямую собственное детище, снискавшее у публики огромную популярность, Шекспир попытался ослабить всеобщее сочувствие, прежде всего к несчастной девушке из рода Капулетти посредством легко распознаваемых ассоциаций.
«копии» Джульетты. Драматург умышленно отобрал для разоблачений именно сюжет о троянском царевиче Троиле и красавице Крессиде, дочери троянского жреца-предателя Калхаса. Благодаря поэмам Джованни Боккаччо «Филострато» («Il Filostrato») и Джеффри Чосера «Троил и Крессида», написанным в XIV веке, а также разным интерпретациям, появившимся в Британии в подражание двум шедеврам в веке XVI, англичане воспринимали Крессиду не иначе, как литературное олицетворение ветрености и женской неверности. Той, что поклялась царскому отпрыску в вечной преданности, но, расставшись с ним, быстро утешилась с другим — греческим воином Диомедом, Шекспир и решил уподобить Джульетту. А чтобы удвоить, утроить неприязнь аудитории к ней через развенчание честности ее «близнеца», обременил двух старых персонажей античной драмы — сводника Пандара и шута Терсита — дополнительной обязанностью комментировать в соответствующем, скабрезном ракурсе все поступки главной героини.
«сопровождающих» превратилась в отъявленную распутницу, «троянскую проститутку» и шлюху («whore», «Troyan drab», «varlots»). Разумеется, отблеск новой «славы» легендарной Крессиды не мог не упасть и не запятнать в какой-то степени светлый облик не менее легендарной Джульетты. Впрочем, цели желчный выпад Шекспира не достиг. В глазах и современников, и потомков возлюбленная Ромео нисколько не потеряла и ныне по-прежнему считается идеалом женской верности.
По ходу пьесы и Терсит, и Пандар не преминули упомянуть о нехороших прилипчивых недугах. Шут, сам грек, пожелал, чтобы боги поразили греческий лагерь «неаполитанской костной болезнью» («the Neopolitan bone-ache»), то есть сифилисом. Сводник так и вовсе пообещал зрителю «передать ему по наследству свои хвори» («bequeath you my diseases»), судя по контексту, венерические. Прозвучавшая дважды угроза неудивительна. Дуэт в трагедии — рупор Шекспира в вопросе об общественной нравственности, и, значит, отчаянная жажда мщения не давала покоя в первую очередь самому драматургу. Между тем, как известно, подобного рода настроения наблюдаются обычно у того, кто уже страдает каким-либо из «потешных» недомоганий...
Когда «славная история» вышла из-под пера автора? Дата публикации — 1609 год. Причем в двух вариантах: в первом есть титульный лист с пометкой об исполнении пьесы в театре «Глобус»: «As it was acted by the Kings Maiesties semants at the "Globe"» («Как она исполнялась слугами королевского величества в "Глобусе"»); во втором — предисловие с утверждением, что произведение на сцене еще не ставилось. Чем вызвано это противоречие, до сих пор непонятно. Регистрационной отметкой в гильдии книгоиздателей «Троил и Крессида» обзавелась 7 февраля 1603 года. Учитывая сатирические портреты Аякса, Ахилла и других греческих героев, в которых ученые узнают драматургов Джонсона, Чапмена, Марстона, рождение странной трагедии локализуют 1601—1602 годом74. И, похоже, правильно. Если тождественность портретов литераторов — вопрос спорный, то монолог о власти Ричарда Глостера из третьей части «Генриха VI» — факт несомненный. А кого он в нем перечисляет? Нестора, Улисса, Сенона — вождей Троянской войны. Нестор и Улисс — активные персонажи «Троила и Крессиды». Как мы выяснили выше, Шекспир трудился над хроникой накануне мятежа Эссекса 1601 года и с большой вероятностью не успел с окончанием. Отсюда и следует, что за «печальную повесть» о Крессиде он взялся если не раньше, то в период работы над исторической драмой. И увлеченность параллельной темой таким вот причудливым образом отразилась на взглядах будущего короля Ричарда III.
«девушек Италии» ожидало продолжение. На глаза ему попался сборник новелл «феррарского дворянина» («noble ferrarese») Джованни-Батиста Джиральди, по прозвищу Чинтио (Giraldi Cinzio, 1504—1573), «De Gli Hecatommithi» («Сто сказаний»), опубликованный на итальянском языке в 1566 году, по-французски в 1583—1584-х. Сказаний в нем свыше ста, но лишь два удостоились особого шекспировского внимания — седьмая новелла третьей декады и пятая новелла декады восьмой. Первая поведала читателям об ужасной гибели от рук ревнивого мужа-мавра красавицы Дездемоны. Во второй излагалась поучительная история о вероломстве честнейшего наместника Джуристе (Iuriste), вынудившего благочестивую девицу согрешить с ним.
Что английский гений интересного для себя мог разглядеть в каждой? Способ убеждения соотечественников в том, насколько итальянки, точнее венецианки, даже самые целомудренные, порочны по своей сути. В новелле о Джуристе святоша Эпития (Epitia), сестра насильника Вьео (Vieo), в конце концов соглашается отдаться замещающему императора вельможе в обмен на амнистию брату, по закону не положенную. В новелле об африканце поведение его жены таково, что тот, боевой офицер и комендант Кипра, в итоге уверовал в истинность клеветы завистливого подчиненного, обвинившего Дездемону в тайных встречах с их общим сослуживцем, неким капитаном.
Талант Шекспира, несомненно, сотворил бы из примитивных трагедий («спасенного» Вьео обезглавили; несчастную Дездемону забили насмерть мешком с песком) Джиральди-Чинтио два обличительных шедевра. Но внезапно он передумал. Судя по всему — на стадии сочинения первой пьесы, о «вынужденном грехе» («compel'd sins»), известной как «Мера за меру». В ее основе мытарства «невинной девушки» Эпитии, подданной главы Священной Римской империи Максимилиана I, правившего в 1493—1519 годах. О том, что англичанин успел перенести место действия из Австрии в одну из областей Венецианской республики, свидетельствуют: во-первых, имена большинства героев — итальянские (Винченцио, Анджело, Клавдио, Луцио, Джульетта); во-вторых, герцогский титул властителя; в-третьих, упоминание об умершем в тюрьме рагузинском корсаре («one ragozine, a most notorious pirate», «один рагузинец, самый одиозный пират»).
Рагузинец — гражданин Дубровницкой республики — досадить мог венецианцам, а не цесарцам, не имевшим в ту пору выхода к морю. Австрия с 1359 года являлась эрцгерцогством, а не герцогством. Более высокий ранг римского императора Максимилиан I носил по праву избрания, а не рождения. Зато герцогство в рамках Венецианской республики отыскать нетрудно. К примеру, Наксосское герцогство, включавшее ряд греческих островов в Эгейском море, принадлежало Синьории с 1207 по 1566 год. Впрочем, объективности ради отметим и такой факт: с 1509 по 1516 год, в период Камбрейской войны, Максимилиан 1 владел двумя венецианскими городами — Вероной и Виченцей.
Но вряд ли герцог Винченцио — псевдоним Максимилиана I, временного протектора Виченции. Скорее, Шекспир просто вернул своих героев туда, откуда и заимствовал у Джиральди-Чинтио, — в Австрию, столицей которой и была Вена. А вот почему вернул, загадка. Тем не менее он отказался от дальнейшего чернения венецианок, хотя прежнее неприязненное отношение к ним не изменил. Этой непредвиденной переориентацией и объясняется использование приема, уже опробованного на недавней комедии «Конец — делу венец»: герой-любовник проводит ночь не с той, с кем хотел — послушницей монастыря Изабеллой (дублером Дианы Капилет), а с той, кому это не воспрещалось церковным законом, — то есть с собственной невестой Марианной (дублером Елены Руссильонской). Необходимость сохранить Изабеллу «невинной девушкой» и обусловила смену ее подданства — с венецианского на австрийское.
— с трагическим финалом и чередой разных непристойностей в духе Терсита и Пандара — в пьесе остался: рассуждения Луцио с двумя «джентльменами» о нехороших болезнях. Наверное, автору понравилось сравнение ворсистости «английской шерсти» («English Kersey») и «французского бархата» («French Veluet»), как намек на человека здорового и человека, больного сифилисом (лысеющего). Оттого оригинальная шутка и не исчезла из текста. В отличие от всех иных, аналогичных75. И еще. Девушку, которую соблазнил и обесчестил Клавдио, Шекспир почему-то назвал именно Джульеттой...
неудачным и нелогичным. Новая трагедия оказалась на редкость проникновенной и волнительной. На протяжении веков зрители сочувствуют несчастной дочери синьора Брабанцио и искренне верят в ее честность и преданность не в меру ревнивому мужу. Что ж, Шекспир на такой эффект и рассчитывал. Но сам думал по-другому.
Напомню, Дездемона — венецианка. А все венецианки в глазах драматурга — распутницы и шлюхи. Пусть Яго и отрицательный персонаж, выразить мнение сочинителя пьесы доверено ему. Характеристика поручика безжалостна: венецианки себе «позволяют шалить на виду у Господа, они не рискуют открываться своим мужьям, их главное кредо — не афишировать, но держать все в тайне» («In Venice, they do let Heauen see the prankes, they dare not shew their Husbands. Their best Conscience is not to leaue't vndone, but kept vnknowne»). И Дездемона — одна из них, о чем Шекспир сообщает нам иносказательно в третьей сцене четвертого акта по ходу разговора Эмилии с госпожой.
Процитируем главную героиню: «My Mother had a Maid call'd Barbarie. She was in loue; and he she lou'd prou'd mad, And did forsake her. She had a Song of Willough. An old thing 'twas; but it express'd her Fortune. And she dy'd singing it» («Моя мать имела девицу по имени Варвара. У нее была любовь. Он, ею любимый, показал страсть и бросил ее. Ей нравилась песня об иве. То была старая песня, но она выражала ее судьбу. Она умерла, напевая ее»). Спустя мгновение Дездемона поет ту самую песню об иве и тем же вечером погибает.
— не горничная синьоры Брабанцио, а девица (заглавная буква подчеркивает это), которая, похоже, жила в аристократическом доме на правах компаньонки знатной дамы. Она отважилась вступить в добрачную связь с неким любовником и за то поплатилась — умерла, когда ловелас убежал к другой. Песня об иве — роковой знак, предвещающий неминуемую кару. Та же песня предваряет и гибель Дездемоны. Невольно напрашивается вывод: супруга Отелло не так уж и добродетельна, если Провидение уготовило ей ту же участь, что и грешнице Варваре. Отсутствие в тексте чего-либо, свидетельствующего против Дездемоны, еще не означает, что подозрения мавра необоснованны. Шекспир — человек — знает не все. Зато осведомленность Высших сил безгранична...
«Мера за меру» и «Отелло» не стали двумя злоязычными памфлетами. В творческий процесс вмешался кто-то, причем очень авторитетный, и настоятельно посоветовал драматургу прекратить возводить хулу на итальянских женщин вообще, и венецианских в особенности. Более того, этот кто-то разгадал уловку барда с «девицей Варварой» и настоял на изъятии из пьесы печального пения. Так, без нее «слуги лорда-камергера», с мая 1603 года — короля Якова I, и играли в театре «Глобус» или в Уайт-холле трагедию о венецианском мавре. Самое ранее упоминание об исполнении «Отелло» и «Меры за меру» сохранилось в отчетах королевского распорядителя развлечений за 1604—1605 годы. Трагедию поставили при дворе на День Всех святых — 1 ноября, комедию — на праздник Святого Стефана — 26 декабря 1604-го. Фамилию автора чиновник выписал необычно — Shaxberd. Если переводить, то получается «Потрясающий наконечником»...
В том, что «Отелло» почти двадцать лет звучал со сцены искаженно, не в авторской версии, легко убедиться, ознакомившись с вариантом шекспировского произведения, опубликованным в 1622 году Томасом Уолкли (Walkley). Вы не найдете в нем поющей Дездемоны. Лишь горестную историю о бедной Варваре. Однако в первом фолио песня появляется, и к тому же в курсиве. С момента обнародования кварто Уолкли прошел всего год. Что же случилось за несколько месяцев? Едва ли это совпадение. 25 сентября 1621 года скончалась Мэри Пембрук. Выход шекспировского сборника в 1623 году патронировал сын графини — Уильям Пембрук. Набиралась книга по подлинным рукописям. Раз сановник пропустил ее в печать, то ничего зазорного в песне об иве не заметил. Следовательно, пьесу подверг цензуре не он, а... мать, с самого начала направлявшая деятельность английского гения и, как мы видели выше, не стеснявшаяся периодически его поправлять.
Что касается Уолкли, то книготорговец внес деньги в гильдию книгоиздателей 6 октября 1621 года. Судя по дате, предприниматель имел на руках тот текст, который обращался в обществе с санкции высокородной госпожи. Раздобыть как-либо полную редакцию трагедии хозяин книжной лавки и не успевал, и наверняка не собирался. К счастью для нас...76
Примечания.
72. DNB. 1886. V. 5. P. 240, 241; RCS. V. 3. P. 212; Hamlet by William Shake-speare, 1603; Hamlet by William Shakespeare, 1604. London, 1860. P. 8, 38, 80; Folio I. P (tragedies). 3. P. 263.
—179; Dansk biografisk lexikon. Kjobenhavn, 1892. V. 6. S. 377; 1898. V. 12. S. 511, 512; 1900. V. 14. S. 210, 211; Hamlet by William Shake-speare, 1603; Hamlet by William Shakespeare, 1604. London, 1860. P. 26, 65, 99; Folio I. P (tragedies). 3. P. 156, 272; Зарубежная литература Средних веков. Хрестоматия. М., 2004. С. 71—78.
Выдвинутая недавно версия, что Шекспир заимствовал имена героев для «Гамлета» из книги Гаспара Энса «История войны Дании и Швеции в достопамятном изложении», изданной в 1593 году (Герценка. Вятские записки. 2004. Вып. 7; статья Малышевой Е. А.), является поспешной и необоснованной. Из десяти приведенных Малышевой имен в точности совпадают с шекспировскими лишь пять — Клавдий, Франциск, Полоний, Гильденстерн, Розенкранц. Однако первые два хорошо известны всем и без книги Энса. Полоний (Polonia, Poloniae) у историка — не имя, а название страны, Польши. Упомянутые им Петер и Николас Гильденстерны, Георг и Хольгер Розенкранцы — персонажи эпизодические. Они на страницах книги, состоящей из двух частей, мелькают всего несколько раз. Между тем для Шекспира, судя по «Гамлету», дуэт не был просто звучными фамилиями. Наконец, что касается Офелии, то она попала в перечень Малышевой по недоразумению. К сожалению, старопечатные строчные литеры S и F очень похожи друг на друга и на вид трудноотличимы. Почему неудивительно, что исследовательница приняла за имя Oefelia топоним Oiselia (Oeselia), то есть латинизированный шведский вариант названия эстонского острова Эзель, ныне Сааремаа.
У, Троил и Крессида. М., 2001. С. 541—549, 558, 570.
—325; P. 2. P. 256—265; Folio I. P (comedies) 1. P. 68, 69, 78; Balsamo J. De Dante a Chiabrera. Poetes italiens de la Renaissance dans la bibliothèque de la fondation Barbier-Mueller. Geneve, 2007. V. 1. P. 389, 390.
76. Othello by William Shakespeare. The first quarto, 1622. London, 1885. P. III, 76, 77; Folio I. P (tragedies) 3. P. 324, 333; Cunningham P. Extracts from the accounts of the Revels at Court in the reigns of queen Elizabeth and king James I. London, 1842. P. 203, 204; DNB. 1891. V. 26. P. 206.