Факт пятнадцатый
Из записной книжки Уильяма Драммонда из Хоуторн-дена (Hawthornden):
«Bookes red be me, anno 1606.
Knox, Chronicles
S. P. S. Arcadia
The Passionat Pilgrime
Baldassers Castilio's Courteour
The Metamorphosis of Ouid, in English...»
«Книги, прочитанные мной, год 1606.
Нокс, Хроники Мученица любви,
С [эра] Ф[илиппа] С[идни] Аркадия
Страстный пилигрим
Придворный Бальдассара Кастилио, "Метаморфозы" Овидия на английском...»111
— это пятитомная «История Реформации в Шотландии» Джона Нокса, протестантского проповедника и непримиримого обличителя шотландской королевы Марии Стюарт. Автора трактата «О придворном» звали Бальдассаре Кастильоне. Всего в списке за 1606 год значится сорок две книги, в том числе и пять шекспировских — помимо «Страстного пилигрима», «Обесчещенная Лукреция», «Ромео и Джульетта», «Сон в летнюю ночь», «Тщетные усилия любви».
Впрочем, самое интересное в перечне и для ученых, и для нас — поминание о сборнике «Мученица любви». Кто не в курсе, кратко опишу содержание. Некий Роберт Честер воспроизвел в собственном переводе поэму итальянца Торквато Челиано о трагической судьбе таинственной пары, видимо, супружеской, скрытой под именами Феникс и Голубь. Феникс молода и красива. При посредничестве госпожи Природы она пожаловалась собранию богов, что может остаться без потомства. Боги отправляют ее с Природой на остров Пафос к знакомому ей «благородному красивому кавалеру» («Honors louely squire») Голубю, от разлуки с которым героиня, судя по всему, и страдает. На месте они застают «уныло-скорбное изможденное существо» («sadmournefull drooping soule»). Голубь серьезно болен (Юпитер посылает ему мазь для головы и бальзам для ног), искупая тем какие-то «греховные злодеяния» прошлого («sinfull crime»). А еще он — поэт, и весьма талантливый. Развязка поэмы наступает вскоре после их воссоединения. Оба сгорают в ими же зажженном костре, что и засвидетельствовал в послесловии Пеликан — друг загадочной четы. Далее Честер поместил подборку стихов Голубя. А завершает сборник цикл «поэтических эссе» («poeticall essaies») выдающихся поэтов Англии, оплакивающих уход из жизни странной пары и прославляющих некое возвышенное творение сего дуэта. Почему-то половина «выдающихся поэтов» предпочла подписаться псевдонимами — «Хор поэтов» («Vatum chorus») и «Неизвестный» («Ignoto»). Не побоялись заявить о себе лишь Джон Марстон, Джордж Чапмэн, Бен Джонсон и вроде бы Шекспир, не удержавшийся, правда, от использования дефиса.
Важная деталь: сборник посвящен Джону Солсбэри (Salusbury, 1566/67—1612), хозяину усадьбы Ллевени-холл (Lleweni-Hall) в Денбишире (в Уэльсе), протестанту из католической семьи, порвавшему с родными из-за религии. Женился Солсбэри в 15 86 году на Урсуле Стэнли, внебрачной дочери Генри Стэнли, 4-го графа Дерби, в марте 1595 года удостоился чина кавалера охраны Ее Величества, избирался членом парламента, не чурался покровительства литераторам, занимал ответственные посты в своем графстве не без протекции лорда-президента Уэльса (с 1587-го) Генри Герберта, 2-го графа Пембрука. Пика карьера благородного джентльмена достигла в июне 1601 года, когда за заслуги при подавлении восстания Эссекса королева пожаловала ему рыцарское звание...112
«Мученица любви» издана как раз в 1601 году, и недавно обретенный почетный титул в посвящении Джону Солсбэри («honored knight»), разумеется, Роберт Честер добавить не забыл. Это — существенная подробность, проливающая свет на время публикации сборника — лето (июль—август), осень или зима британского 1601 года, то есть не позднее марта 1602-го. За полтора века изучения книжки Честера кандидатов на отождествление с двумя птицами набралось всего четыре пары — супруги Солсбэри, естественно, Елизавета I и Роберт Эссекс, граф и графиня Ратлэнды, а также с недавнего времени Джордано Бруно и Мэри Пембрук...
Однако полного соответствия условиям «задачи» не имеет ни одна. Королева фаворита казнила, а не «сгорела» вместе с ним. Урсула Солсбери пережила мужа почти на четверть века, как и своего «героя» Мэри Пембрук, гипотетическая тайная любовь сожженного на костре итальянского пламенного философа (на толкованиях цитат из трудов которого, их схожести с сентенциями Шекспира и иных писателей-елизаветинцев вся новая версия и выстроена). Вот Ратлэнды скончались чуть ли не в один день, но летом 1612-го, а не 1601 года. Кстати, Джон Солсбери умер тоже в 1612-м, в июле. В общем, образовался тупик без перспектив выхода... если по-прежнему считать, что «Мученица любви» — эпитафия Голубю и Феникс. Даже попытка передатировать сборник, «омолодить» лет на десять, чтобы подогнать к моменту кончины Ратлэндов, не помогла разрешить проблему. Список прочитанных Уильямом Драммондом книг в 1606 году надежно преградил ей путь. Впрочем, имеется и другой, пусть и косвенный, довод против 1612 или 1613 года.
Торпа, обеспечивая товарища заказами и нередко отдавая ему что-то свое. Напомню, шекспировские «Сонеты» выпускал Торп. Трагедия Джонсона «Сеян» готовилась к печати тоже им после того, как 6 августа 1605 года от прав на нее отрекся... Блаунт. Кому доверяли печатать собственные пьесы с той поры Марстон и Джонсон? Торпу.
Какой вывод напрашивается? Да, попади «Мученица любви» в набор в 1612-м, Блаунт либо трудился бы в компании с Торпом, либо по обыкновению пожертвовал бы поэму в пользу друга. И, наоборот, до 1605 года за невозможностью привлечь к совместной или самостоятельной работе Торпа, Блаунт занимался бы той же книгой либо сам, либо в тандеме с кем-то другим из типографов и издателей, о чем, собственно, и свидетельствуют выходные данные Честеровского сборника.
Итак, складывается удивительный парадокс. «Мученицу любви» опубликовал в 1601 году деловой партнер Пембруков, сторонников Роберта Эссекса, — для скромного телохранителя королевы — приверженца партии Сесилов, противников Роберта Эссекса. Увы, говорить об измене Блаунта нет никаких оснований. Следовательно, издатель действовал с ведома патрона — графини Мэри Пембрук, муж которой, граф Генри Пембрук, скончался незадолго до рокового мятежа. Именно ей и понадобилось оплакать бедного Голубя и несчастную Феникс, причем с помощью уэльского знакомца покойного супруга — Джона Солсбэри, при котором, как выяснил на заре XX века профессор колледжа в Брин-Море (штат Пенсильвания, США) Карлтон Браун, среди домашней клиентуры обретался скромный поэт Роберт Честер113.
посредственной поэмой Честера, многословной и написанной явно на скорую руку, поместили «песни... сочиненные пафосским голубем» («cantoes... made by the Paphian Doue»), то есть человеком, нас интересующим. Песни не простые, сконструированные по правилам акростиха, к тому же двух видов. Первая группа — алфавитная: все семь строчек песни начинаются с одной и той же буквы. Автору не далась лишь литера Z, для литер Y и X нужное слово отсутствует в трех строчках, для литер K, P, Q, V и W — в единственной, заключительной. Вторая группа — вербальная: вертикаль стиха формируют по порядку слова какой-нибудь фразы. Таких акростихов в подборке большинство.
Еще первооткрыватель сборника Александр Гросарт в 1878 году обратил внимание на «отражение или напоминание размера шекспировских строк» («reflex or remembrance of the rhythm of Shakespeare's lines») в песнях Голубя (см. стр. lxvii). Более тщательно проанализировал их около полувека назад знаток средневековой английской литературы из университета в Лидсе Джордж Ричард Уилсон Найт (Knight), окончательно убедившийся в том, что «это — чистый Шекспир» («This is pure Shakespeare»)! Он обнаружил в акростихах большое число редких и характерных для великого барда словосочетаний, таких как «стыд пристыженный» («Shame is ashamed»), «мысли — герольды» («Thoughts are his herolds» и «Love's herolds should be thoughts»), «твое своемилие» («thy sweet self»), «ты — это всё» («thou art that all-in-all» / «thou art my all»), «мой интимный господин» («my bosom's lord»)...114
— не Шекспир. Тем не менее факт остается фактом. Песни Голубя — шекспировские, и, значит, Голубь не кто иной, как Шекспир. Ну а Феникс тогда — та самая «Богиня», вдохновившая поэта на публикацию «Страстного пилигрима», а Уильяма Пембрука — на обнародование исповедальных «Сонетов». Разумеется, и Шекспир-Голубь, и «Богиня»-Феникс 1601 год счастливо пережили, о чем всем нам не преминул сообщить спустя восемь лет, в 1609-м, Томас Деккер в маленькой книжке молитв «Четыре птицы Ноева ковчега» («Foure Birds of Noahs Arke»). В ней автор воспел и Голубя, и Феникс, и Пеликана (Уильяма Пембрука?), и «царственного Орла» («Princely Eagle»), промелькнувшего у Честера в эпизодах, как «птиц», ныне здравствующих («bird, which you are to behold, flying out of Noah's ark»; «птица, которая у вас на виду, покидая Ноев ковчег», о Феникс)115.
Так что «Мученица любви» оплакивала живых, а не мертвых. И никакого противоречия тут нет. Ведь иногда герою реальному, чтобы выжить, требуется умереть виртуально, в непроверенном слухе, ложном газетном сообщении или на странице новой книжки. Сборник Честера — яркий тому пример. «Хор поэтов», в нем участвовавший, не слезы лил по Шекспиру, а спасал его, предупредив кое-кого, что может случиться, если этот кое-кто вовремя не вмешается или равнодушно промолчит. Воистину, от сей персоны зависело будущее и Шекспира, и юной «Богини», и, конечно же, английской поэзии и драмы. Недаром кульминацией книжки стали блестящие образцы «голубиного» творчества, продемонстрировавшие высокий уровень поэтического таланта того, кому, похоже, грозила натуральная смерть. Впрочем, и прекрасной Феникс то же. Описание ее страданий открывает подборку не без умысла. В отличие от гения, девушка этому кое-кому явно небезразлична, и намек на возможность самоубийства «Богини» должен повлиять на позицию данной особы.
А теперь освежим в памяти текст шекспировских сонетов под № 36, 97 и 98. В них речь идет о разлуке продолжительностью в полгода и о какой-то «скорбной вине» Шекспира, позорном «пятне», задевающем честь всех, в том числе и молодой музы поэта. Любопытное совпадение. Над «Голубем» также довлеет какая-то вина — причина болезненной ссылки на «райский» остров Пафос. Присовокупим сюда гнев королевы на многократные постановки «Ричарда II» «на улицах и в домах», близость нашего барда к сиятельным друзьям Роберта Эссекса, и туман вокруг «Мученицы любви» станет постепенно рассеиваться.
Шекспир подвергся аресту наряду с другими мятежниками, поднявшимися 8 февраля 1601 года против правительства Елизаветы I, и просидел в заточении, в «зимней» разлуке с любимой (сонет № 97), до осени. Хотя мог и вообще не выйти на свободу, а взойти по стопам Эссекса прямо на эшафот. По крайней мере, на первых порах ситуация выглядела более чем серьезно и опасность казни первого пера королевства вовсе не исключалась. Судя по сборнику, высочайшее негодование било через край, и обычные способы заступничества за опальных соратников павшего фаворита не приносили желаемого результата. Вот и госпожа Природа, то есть графиня Мэри Пембрук, любимая падчерица графа Лейстера, первого любимца королевы, напрасно хлопотала о смягчении наказания для безрассудного бунтовщика, ценимого и читающей публикой, и соперниками-литераторами. Тем же Джоном Марстоном, Джорджем Чапменом, Беном Джонсоном и другими, побоявшимися раскрыть собственное имя.
Среди троицы «робких» мы обнаруживаем и автора поэмы без названия, позднее неверно окрещенной «Феникс и Голубка», а также «Плача» («Threnos»). Курсив под ними William Shakespeare не стоит воспринимать прямолинейно. Во-первых, из-за наличия дефиса. Во-вторых, поэтический стиль двух стихотворений, по признанию многих ученых, совсем не шекспировский. В-третьих, уж больно подозрительно подпись гармонирует с финальной строчкой «Плача»: «For these dead birds sigh a prayer».
«Об этих умерших птицах вздыхает молящийся — Уильям Потрясающий копьем»! Что касается «выдающегося поэта», то манера изложения напоминает перо Джона Флетчера, того самого, который якобы сообща с Шекспиром трудился над «Двумя знатными родичами»...
Остается прояснить роль в необычной акции «почтенного рыцаря» Джона Солсбери. Она, несомненно, одна из главных. Потому что ему — февральскому «герою» и хорошему знакомому Пембруков — надлежало стать связующим звеном между королевой и дружившей с Эссексом семьей, утратившей в одночасье и высочайшее доверие, и, похоже, допуск к августейшей особе. Короче говоря, Солсбери поручалось поднести «Мученицу любви», ему посвященную, Елизавете I. О Шекспире рассерженная монархиня, конечно же, ничего слышать не хотела, а в книгу с аллегориями и жалостливым заголовком, адресованную преданному ей телохранителю, должна заглянуть. Что будет дальше, понятно. По песням Голубя королева догадается, о ком сборник — о Шекспире и «Богине», ее любимице, которая может покончить с собой, если...
«Хор поэтов» добавлял доводов в пользу помилования «блудного сына». Ведь о нем сожалели те, о ком королева за истекший год была неплохо наслышана по пьесам, сыгранным двумя коллективами мальчиков-хористов — вестминстерским («children of Paul's», «дети собора Святого Павла») и виндзорским («children of the Chapel», «дети королевской часовни»). Именно они, прежде всего, превратили «войну театров» в громкое событие. Для первых писали Джонсон и Чапмен, для вторых — Марстон и Деккер116. Кто позаботился о том, чтобы «лютые» недруги в едином порыве замолвили слово о попавшем в беду коллеге, полагаю, растолковывать не надо.
Наполнившая сборник всеобщая печаль по пока еще мнимо умершей паре работала на ту же цель: склоняла проявить снисхождение к государственному преступнику, заслужившему топор палача или пожизненного срока. Самое примечательное, грозная властительница не могла упрекнуть Солсбэри в том, что он де-факто берет под защиту Шекспира. Имя поэта в книге фигурировало всего лишь раз, в той самой двусмысленной фразе о скорбном вздохе молящегося то ли о таинственных птицах, то ли о прославленном сочинителе, придуманной то ли тем самым «Потрясающим копьем», то ли кем-то другим...
с Голубем на бесплодность оказались поспешными. Королева дала им второй шанс. А вот как они им распорядились, неизвестно.
Небольшое отступление о Филде. Участие издателя «Венеры и Адониса» в сборнике подтверждает единственно изображение типографского знака печатника — якоря — на шмуцтитуле, предварявшем «поэтические эссе» друзей Шекспира. Какие-либо другие ссылки на ученика Томаса Вотрольера отсутствуют, и это — неслучайно. Отношения Филда с Шекспиром, по-видимому, не сложились с самого начала. Да, уроженец Стратфорда-на-Эйвоне обнародовал первенца шекспировской фантазии в мае — июне 1593 года, примерно через год — «Обесчещенную Лукрецию». Однако между поэтом и издателем что-то стряслось, если «Лукрецию» в реестре гильдии 9 мая 1594 года зарегистрировал на себя другой ее член — Джон Харрисон (Harrison), которому полтора месяца спустя, 25 июня, Филд вдруг передал и права на публикацию «Венеры и Адониса».
Хотя три переиздания первой поэмы — 1594, 1595 и 1596 годов — обеспечила филдовская типография, на том сотрудничество Харрисона со стратфордцем и завершилось. Более к нему с шекспировскими творениями не обращались117. Невольно закрадывается подозрение, что существовал прямой запрет автора на подобную кооперацию. Табу нарушили один раз — в «Мученице любви». Не потому ли, что Шекспир, будучи за решеткой, повлиять на решение Блаунта не мог?
Впрочем, ситуация в целом складывалась, видно, крайне неблагоприятная, чтобы считаться с мнением барда. К тому же опубликовать сборник требовалось в сжатые сроки. А кто из лондонских печатников в 1601 году обладал наибольшим опытом типографского набора шекспировской лирики? Правильно, Филд. Ему и доверили выпуск уникальной книги. Правда, афишировать своеволие Блаунт поостерегся. Оттого стратфордец не удостоился даже сокращенной «подписи» на двух титульных листах — инициалами. Издатель явно чего-то опасался, потому и ограничился филдовской эмблемой на спрятанном внутри сборника втором титуле. Скорее всего, опасался недовольства того, кого вызволяли из тюрьмы всем миром, — Шекспира. Тот наверняка предпочел бы привлечь другого мастера — Уильяма Джаггарда.
«Страстным пилигримом», зачем-то в третий раз переизданным в 1612 году с дополнениями, вызвавшими протесты Томаса Хейууда. Выше отмечалось, что молодой драматург волновался напрасно. Ему действительно оказали честь, ибо он первым в «Трое Британии» 1609 года оспорил общепринятый жизненный финал Елены Прекрасной. Греческий географ II века нашей эры Павсаний в «Описании Эллады» предложил две версии смерти виновницы Троянской войны — лакедемонскую (естественная кончина, от старости или болезни) и родосскую (убийство). Хейууд обнародовал третий вариант — самоубийство, основанием которому послужил плач сидящей перед зеркалом стареющей Елены в «Метаморфозах» Овидия.
В принципе, вставка Джаггарда выглядит бессмысленной, если не учитывать сего факта. Девять отрывков из «Трои Британии» о женской неверности диссонируют с основной частью — гимном любви Шекспира и «Богини». Причем львиную долю «добавки» (пятьдесят одну страницу из шестидесяти девяти) занимают два обширных перевода из овидиевских «Героид» — посланий Париса Елене и Елены Парису. И оба перевода, и семь других выдержек об античных героях и богах (Менелае, Цефале и Прокрис, Вулкане, Марсе и Венере, Минотавре, Дедале и Икаре, Ахилле) совершенно стандартны, в них нет ничего особенного, перекликающегося с главной темой «Страстного пилигрима». Посему заимствование носит явно символический характер. Оно на что-то намекает. На что, подсказывает имя переводчика двух овидиевских «эпистол». На самоубийство прекрасной Елены, английской прекрасной Елены, то есть нашей и Шекспира «Богини».
То, о чем предупреждала «Мученица любви», все-таки случилось, правда, по прошествии десятилетия и при иных обстоятельствах. «Богиня» покончила с собой! Почему? А какой год стоял тогда на дворе? 1612! Год смерти Шекспира, судя по двум памятным изданиям — первого и второго фолио (1623 и 1632 годов). Шекспироведы часто сетуют, что уход гения не удостоился какого-либо публичного отклика от почитателей и собратьев по перу. А чем «Страстный пилигрим» образца 1612-го — не отклик? И довольно оригинальный, посвященный не одному поэту, а поэту и его музе, последовавшей за ним за край света, как и пообещала в свое время «Мученица любви». Жаль, что Хейууд этого не понял, или, наоборот, хорошо, что не понял. Значит, намек о самоубийстве «Богини», для церкви неприемлемый, Джаггард и те, кто инициировали переиздание, укрыли от посторонних глаз достаточно надежно... Впрочем, демарш Хейууда переполох среди них все же произвел. Судя по экземпляру сборника, хранящемуся в библиотеке Генри Фолджера в Вашингтоне, в нераспроданных книжках титульный лист поспешно заменили, изъяв из заглавия одну строчку — «By W. Shakespeare». В сочетании с жалобой из «Защиты актеров» она делала вышеупомянутый намек слишком прозрачным...
Примечания.
111. Archaeologia Scotica. Edinburgh, 1831. V. 4. P. 1. P. 73. Хотя обычно сборник Честера переводят как «Жертва любви», английское Martyr имеет все же значение «мученик» или «мученица», а не «жертва». И исходя из того, что главная героиня книги — Феникс, юная дама, более правильным и точным названием этого произведения будет «Мученица любви».
«Loves Martyr, or Rosalins complaint», 1601. London, 1878. P. X—XVI, 1—195; Brown C. Poems by sir John Salusbury and Robert Chester. London, 1914. P. XI—XXVII.
—LIV.
114. Knight G. -W. The Mutual Flame. New York, 2002. P. 171—173, 176—178.
—146; Grosart A. Robert Chester's «Loves Martyr, or Rosalins complaint», 1601. London, 1878. P. XLIV; Craik H. English prose. London, 1928. V. 1. P. 588—590.
116. DNB. V. 10. P. 50; The plays and poems of William Shakspeare. London, 1821. V. 3. P. 421, 422, 425—428.