Факт тринадцатый
Из дневника Уильяма Коури (William Cory), 1865 год:
«Wilton House, Salisbury...
Aug. 5. The house (Lady Herbert said) is full of interest: above us is Wolsey's room; we have a letter, never printed, from Lady Pembroke to her son, telling him to bring James I from Salisbury to see As You Like If, "we have the man Shakespeare with us". She wanted to cajole the king in Raleigh's behalf — he came».
«Уилтон-хаус. Солсбери...
5 августа. Дома (по словам леди Пембрук) много интересного. Над нами — комната Уолси; мы нашли письмо, никогда не публиковавшееся, от леди Пембрук своему сыну, приказавшей ему привезти Джеймса I из Солсбери посмотреть "Как вам это нравится"; "вместе с нами сам Шекспир". Она хотела задобрить короля в интересах Рэли — он приехал»101.
К сожалению, Уильям Джонсон Коури (1823—1892), поэт и помощник главы колледжа Итона, зафиксировал важную для шекспироведения информацию крайне небрежно. Из записи неясно, видел он документ или изложил его содержание со слов хозяйки Уилтон-хауса — леди Елизаветы Герберт из Ли (Herbert of Lea, ?—1911), вдовы Сидни Герберта, 1-го барона Герберта из Ли (1810—1861), матери юного Джорджа-Роберта-Чарльза Герберта, 13-го графа Пембрука, позаниматься с которым на лето баронесса и пригласила в свое имение одного из уважаемых педагогов королевства.
Оттого ученый мир и гадает до сих пор, насколько достоверны сведения Коури. Ведь сам подлинник в печати так и не появился и в архивах семьи Пембрук не обнаружен. Пока... Тем не менее большинство принимает изложенные в дневнике факты за истинные. Правда, поездку Якова I в усадьбу датирует ноябрем — декабрем 1603-го, привязывая ее к выступлению перед ним в Уилтон-хаусе «слуг короля» 2 декабря того же года. Казначей, выдавший на другой день Джону Хемингсу тридцать фунтов, в расходном журнале не уточнил, какую пьесу сыграли актеры («one play»), специально доставленные для этого из Мортлэйка (Mortlake). Благодаря чему и возникло заблуждение, за полтора века прочно укоренившееся в науке.
Однако если проанализировать всю совокупность сообщенного преподавателем из Итона, то станет понятно, что в письме подразумевается самое первое посещение монархом Уилтон-хауса. Во-первых, потому, что Мэри Сидни «приказала» сыну — Уильяму Герберту, 3-му графу Пембруку, — «привезти» государя, то есть уговорить Стюарта заглянуть к ним. Во-вторых, цель приема — хлопоты об «интересах» Уолтера Рэли, с 19 июля 1603-го сидевшего в Тауэре по обвинению в причастности к так называемому «Прощальному заговору» (Bye-plot), затеянному рядом священников и знатных особ ради смягчения введенных при Елизавете I антикатолических порядков. Судя по намерению «задобрить», сиятельная дама миссию заступничества едва начала и в успехе предприятия не очень уверена, а значит, и с королем прежде на ту же тему нигде не общалась, в том числе и в родных уилтоновских пенатах.
провести какое-то время в родовом гнезде Пембруков у графини просто не было нужды. Кстати, Яков 14 октября 1603 года покинул Уинчестер, где квартировал с 20 сентября, уже имея желание надолго остановиться в Уилтоне, и Солсбери посетил разве что проездом.
А вот не проездом он наведался туда 26 августа того же года в качестве дорогого гостя местного епископа — Генри Коттона (Cotton, 1545—1615), в прошлом капеллана королевы Елизаветы. Провел в городе три дня, после чего вдруг устремился... в Уилтон-хаус. Всего на сутки — с 29-го по 30 августа. Короткий ознакомительный визит явно впечатлил Якова I, раз примерно через месяц короля опять потянуло в тот «славный» уголок102.
Вот тогда-то, на излете августа, и почтил своим присутствием Уилтон-хаус Шекспир. Ну а пьесу исполнял другой коллектив. Молчание королевского казначея наводит на мысль, что отличился любительский, домашний театр Пембруков, созданный ими, возможно, нарочно для развлечения высочайшей особы. А почему поставили «Как вам это нравится»? Похоже, с той же благородной целью защитить несчастного Рэли. Романтическим сюжетом, верно, думали поднять настроение венценосцу, а финалом — склонить к более мягкой форме наказания проштрафившегося корсара. В комедии герцог Фредерик, младший брат свергнутого им «старого герцога», под занавес раскаивается в содеянном и постригается в монахи. Рэли, виновному в крамольных разговорах о низложении короля в пользу леди Арабеллы Стюарт, грозил эшафот. На таком фоне пожизненное заключение, в каком-то роде аналог монашеского отшельничества, выглядело, конечно же, спасительным снисхождением.
Упоминание о Шекспире в письме Мэри Пембрук тоже неслучайно. Драматург — еще одна приманка для Якова I, побуждающая государя отлучиться из Солсбери в соседнюю усадьбу. Он явно имеет на нового властителя какое-то влияние и способен замолвить веское слово за томящегося в Тауэре узника. Несостоявшимся другом монарха признает его позднее Джон Дэвис. А Бен Джонсон в знаменитой поэме для первого фолио прибавит: твои «набеги на берега Темзы... так нравились Элизе и нашему Джеймсу», то есть королеве Елизавете и королю Якову. Как видим, наш герой — персона очень важная при английском дворе с потенциалом возвышения до степени чуть ли не первого министра, однако из-за склонности к лицедейству уникальный свой шанс упустившая.
Кстати, а не связаны ли с этим упущенным шансом и две не слишком удачные попытки дискредитации собственного творчества в течение 1605—1609 годов? Если высочайшее доверие к Шекспиру основывалось прежде всего на его великих пьесах, особенно исторических, то вполне естественно попробовать внушить монарху мысль о вырождении таланта, раз уж сам талант становиться главным политическим советником главы государства категорически не желает. Отсюда и помощь леди Пембрук с публикацией чужих драматических произведений под шекспировским именем — «Лондонского повесы» в 1605 году, «Йоркширской трагедии» в 1608-м и «Перикла, принца Тирского» в 1609-м.
«новинки»? О перепадах в качестве шекспировских работ. В череду шедевров один за другим затесались несколько несомненных «плевел», неглубоких по замыслу, зато снискавших любовь массового зрителя. Напрашивался закономерный вопрос: что с лучшим пером Англии? Почему оно раз за разом идет на поводу у толпы? Дарование Шекспира иссякает и уже не в силах всегда радовать образованные слои королевства оригинальными идеями и трактовками?! Но тогда какой же из драматурга советчик короля, тем более главный?..
Уловка, разумеется, предназначалась в первую очередь Якову I, демонстрировавшему явную заинтересованность в приближении к себе Шекспира. Понятно, открыто отвергнуть притязания короля и невежливо, и небезопасно. Куда перспективнее постараться разъяснить августейшей особе, что полагаться на кумира опрометчиво, ибо он знаменитую широту взглядов утратил или начинает терять. Скромный успех данной затеи вследствие сопротивления Уилкинса и иже с ним вынудил прибегнуть к более грубому методу «убеждения» — дурачествам в присутствии короля. Судя по эпиграмме Джона Дэвиса, эта тактика цели достигла. Яков Стюарт оставил барда в покое.
Впрочем, история с плагиатом аукнулась ее инициаторам по прошествии десяти лет, когда они вознамерились издать избранные шекспировские труды — пробный вариант первого фолио. Яков I все еще здравствовал и, конечно же, помнил, что имя любимого им автора украшало обложки ряда посредственных пьес. Невключение их в сборник могло спровоцировать короля на неудобные вопросы публикаторам. Отвечать на которые Пембрукам явно не хотелось. В итоге в семье возник раскол относительно того, каким образом усыпить высочайшее внимание. Мать посчитала оптимальным вариант, опробованный ранее, то есть смешение подлинных трудов Шекспира с мнимыми. Старший сын Уильям, 3-й граф Пембрук, придерживался иной позиции. Бросать тень на творчество гения в угоду сиюминутной конъюнктуре портить канон фальшивками, приписанными барду, лорд категорически не желал, и потому выход из тупика нашел в тождестве двух фамилий — выдуманной для псевдонима и... настоящей, принадлежавшей пайщику и актеру труппы короля, некогда приехавшему в Лондон из Стратфорда-на-Эйвоне.
Наличие второго Шекспира позволяло разбить известные государю драмы на две части — высокое искусство и не очень. Та, что не очень, в фолио не попадала и автоматически оказывалась для монарха продукцией Шекспира-аристократа, разочаровавшего его своим неумеренным лицедейством. Увы, такой приговор вынес сборник, выпущенный в 1623 году Пембруками. В нем, пусть и скупо, однако, откуда родом прославленный драматург, сообщалось — из Стратфорда-на-Эйвоне. А раз так, то создатель великих трагедий и комедий — Шекспир-буржуа, отдававший «слугам короля» рукописи знаменитых пьес. Тем самым фолиант намекал Якову I, что он долгие годы пребывал в заблуждении, принимая за гения другого человека.
Между прочим, то, что «стратфордский господин» до 1619 года, до казуса с фальшивым фолио, ни в коей мере на обретенный вскоре статус не претендовал, подтверждает тот самый монумент, о котором обмолвился Леонард Диггс. К счастью, изображение надгробного памятника скончавшемуся в 1616 году Уильяму Шекспиру, возведенного скульпторами братьями Гератом и Николасом Янсенами (Janssen), сохранилось. Краевед Уорикшира Уильям Дагдейл (Dugdale) опубликовал рисунок в 1656 году в книге, посвященной описанию древностей графства («Antiquities of Warwickshire»), на странице пятьсот двадцатой. И что же мы видим? Сидящего усатого мещанина, прижимающего к себе набитый чем-то большой мешок. Картина, хорошо согласующаяся с тем, что поведали ученым о стратфордском Шекспире архивные документы. Джентльмене, озабоченном единственно увеличением собственного богатства, к книгам совершенно равнодушного.
— гравер Джордж Вертью (Vertue, 1684—1756) и поэт Александер Поуп (Pope, 1688—1744), поклонники шекспировского творчества, возмутились оскорбительной для гения композицией. Раскройте первый том шекспировского шеститомника 1725 года, изданного Поупом, и внимательно рассмотрите два портрета — на фронтисписе и иллюстративной вкладке к тридцатой странице биографии барда. На каждом изображен Шекспир, подозрительно смахивающий в одном случае на Джона Флетчера, в другом — на неизвестного из коллекции лондонского адвоката Роберта Кека (Keck), с 1753 года принадлежавшей Джеймсу Бриджесу, 3-му герцогу Чандосу (Brydges, 3rd duc of Chandos, 1731—1789). Да, прославленный Чандосский лик великого драматурга. Вертью обнаружил его в 1719 году, в год кончины Кека, и тогда же выгравировал в рамках серии «Двенадцать лиц поэтов» как шекспировский. На основании чего? Судя по всему, легенды, услышанной от Кека: мол, первый владелец картины — сам Шекспир, завещавший ее поэту и писателю Уильяму Давенанту, по слухам, своему бастарду; Давенант продал реликвию актеру Батертону, а Батертон — Кеку. Насколько легенда отражает реальность, если честно, неизвестно.
Тем не менее Вертью ею воспользовался, чтобы... исправить стратфордский постамент. На втором портрете из «Трудов Шекспира» в редакции Поупа мы видим тот же памятник, что и в «Древностях Уорикшира» Дагдейла, но с тремя отличиями. Мешок с добром превратился в изящную подушечку, а усатый мещанин — в «Чандосского» джентльмена с пером и листом бумаги в руках. Публикация собрания сочинений готовилась Поупом и Вертью четыре года (1721—1725). Проводилась ли доработка стратфордской скульптуры тогда же или позднее, вопрос спорный. Скорее, позднее, ибо визит Вертью на родину кумира с целью зарисовать обе достопримечательности — обновленный монумент и шекспировский дом «Нью плейс» — состоялся лишь осенью 1737 года...103
«лебедь с Эйвона» — классик не подлинный, а назначенный. Назначенный Пембруками, решавшими сразу несколько сложных задач: как опубликовать полное собрание шекспировских драм, не рассердив короля, не оскорбив память автора, приурочив фолио к важной памятной дате?
Каталог Джона Билла (Bill, 1576—1630), с 1617 года дважды в год анонсировавшего новинки франкфуртской книжной ярмарки, в апрельском выпуске 1622 года пообещал готовый тираж «пьес, написанных Уильямом Шекспиром, всех в одном томе» уже к осени. Печаталась книга в типографии Уильяма Джаггарда, с 1623-го, после смерти типографа, управлявшаяся сыном, Исааком Джаггардом. Однако Джон Билл с рекламой поспешил. Издать первое фолио в 1622 году не сумели. Помешал фаворит короля, знаменитый по «Трем мушкетерам» Александра Дюма Джордж Уилльерс, 1-й герцог Бэкингем. Посвященное ему «Обозрение Лейстершира» (родины герцога) Уильяма Бартона (Burton, 1575—1645) пошло в набор летом 1622-го вне очереди. Лишь справившись со спецзаказом, Джаггард ближе к зиме переключился на Шекспира — другой спецзаказ, семьи Пембруков.
Летом того же 1622 года произошло еще одно примечательное событие. «Слуги» Якова I вдруг устремились на северо-запад страны на гастроли. Посетили разные города, в том числе Лестер, Ковентри и Стратфорд-на-Эйвоне. Безусловно, коллектив Ричарда Бэрбеджа и Джона Хемингса намеревался устроить на родине Шекспира-буржуа что-то вроде презентации горожанам их покойного земляка в новом качестве, в качестве великого драматурга. Разумеется, они знали, что с 1602 года в Стратфорде любые спектакли на территориях, состоящих в собственности местной власти, находились под запретом. И тем не менее приехали туда, видно, в расчете на влиятельных столичных покровителей — графов Пембруков. Увы, затея провалилась. Муниципалитет не оценил порыва и артистов, и сановных особ. Провести у себя фестиваль в честь свежеиспеченного гения, пусть и выросшего рядом с ними, отцы города не позволили. Более того, труппе заплатили шесть шиллингов отступных, после чего та покинула Стратфорд, не дав ни одного представления104.
Пембруков — чествования Шекспира в масштабах всей Англии, намеченного на конец лета — осень 1622 года. Судя по предисловиям Джона Хемингса и Генри Кондела, «памятным» стихам Бена Джонсона, Хью Холланда, Леонарда Диггса и некоего «И. М.», отмечать собирались годовщину смерти «медоточивого» барда. Но какую? Определенно, круглую — год, пять или десять лет. И вот неувязка. Уроженец Стратфорда-на-Эйвоне сему критерию никак не соответствует. Он умер в апреле 1616 года, и, чтобы воздать должное ему, акцию надлежало организовывать в 1621 или 1626 году.
Выходит, под видом Шекспира из Стратфорда Пембруки думали восславить его напарника, Шекспира-аристократа. Отсюда и странный гравированный портрет с неподобающим для заурядного буржуа костюмом, и дефисы в стихах Диггса и «И. М.» при написании фамилии драматурга. Напомню, Диггс предрек уничтожение временем стратфордского монумента, который, как выясняется, скрывает от мира не реального человека Шекспира, а гений «Потрясающего копьем». Кто же спрятался за легендарным псевдонимом? Тот, кто скончался либо в 1617, либо в 1612 году и вряд ли в 1621-м, поскольку управиться с мероприятием подобного рода за несколько месяцев маловероятно.
Как известно, в 1632 году ученик Уильяма Джаггарда Томас Коутес (Cotes) переиздал текст первого фолио для Роберта Оллота (Allot), купившего у Блаунта права на книгу в 1630-м. Миновало ровно десять лет. Причем второй выпуск (второе фолио) печатался при жизни младшего брата Уильяма Пембрука, Филиппа Герберта (1584—1650), графа Монтгомери в 1623-м и 4-го графа Пембрука с 1630 года. Именно он и мог позаботиться о том, чтобы очередная круглая дата не осталась неотмеченной. Благодаря данному факту понятно, о каком сроке идет речь — десятилетнем. Значит, настоящий Шекспир, «Потрясающий копьем», оставил бренный мир в 1612 году.
Третье фолио в 1663-м опубликовал Филипп Четуинд (Chetwinde), женившийся на вдове Роберта Оллота и таким образом приобретший привилегию на владение шекспировским драматургическим каноном. К той поре никого из современников нашего героя не осталось. Усадьбой в Уилтон-хаусе распоряжался Филипп Герберт, 5-й граф Пембрук, сын четвертого графа, почившего в смутные годы революции. Едва ли новый глава рода, переживший великие потрясения середины XVII столетия, был в курсе событий полувековой давности. По крайней мере, если третье фолио ушло в печать с его благословения, то ошибка лорда очевидна. Переиздание приурочили к годовщине не смерти автора, а первого издания сборника пьес. Более того, осведомленность и вельможи, и предпринимателя о Шекспире оказалась на удивление скудной, раз год спустя, в 1664-м, Четуинд порадовал публику вторым тиражом, в котором добавил к тридцати шести драмам еще семь.
Добавил потому, что на титульном листе каждой, напечатанной на рубеже веков, значились либо имя Шекспира, либо инициалы «W. S.». Само собой, в списке имелись «Перикл», «Йоркширская трагедия», «Лондонский повеса» и «Сэр Джон Олдкэстль». Три других — «Томас, лорд Кромвель», «Пуританка» и «Локрин». С годами список «шедевров» расширился. В него включили «Эдуарда III», «Муседоуруса, принца Валенсии», «Красавицу Эм», «Рождение Мерлина», «Ардена из Фавершама», «Сэра Томаса Мора», «Веселого дьявола из Эдмонтона», «Эдмунда Отважного», «Трагедию другой девушки», «Томаса из Уудстока»... А еще «Двух знатных родичей» — единственную из всех драм, не вошедших в третье фолио, имевшую право занять в нем подобающее место.
кто-нибудь, а Джон Уотерсон, сын Симона Уотерсона, шурина Уильяма Понсонби. А опубликовал Томас Коутес, тот самый, что выпустил в свет второе фолио. Титульный лист оповещал всех о том, что: во-первых, пьеса на сюжет одного из «Кентерберийских рассказов» Джефри Чосера «с большим успехом» игралась со сцены труппой короля; во-вторых, авторами ее являлись «незабвенные знаменитости своей эпохи» Джон Флетчер (Fletcher, 1579—1625) и Уильям Шекспир.
Все данные говорят о том, что ошибки быть не может. «Двум знатным родичам» путевку в жизнь дал... покровитель и обоих печатников, и актеров Якова I, и двух драматургов, им писавших, то есть граф Пембрук. В 1634 году высокое звание носил Филипп Герберт, младший брат Уильяма, 3-го графа, скончавшегося 10 апреля 1630-го. Но раз так, то почему 4-й граф не позаботился о внесении примечательного текста в первое или второе фолио нашего героя? Не всплыл «затерянный» раритет и в аналогичном сборнике Джона Флетчера, изданном в 1647 году по образцу шекспировского фолио. В обоих фолиантах имелось посвящение этому же лорду, но формировались они по разным принципам. Первый вместил все авторские произведения для театра, второй — лишь не публиковавшиеся ранее. Кроме того, фолио Флетчера воздало должное одному из компаньонов драматурга, писавшему с ним сообща, Фрэнсису Бомонту (Beaumont, 1584—1616), хотя таковых было двое, и другой заслуживал того же гораздо больше, чем Бомонт.
«Оплошность» исправили в 1679 году, когда во втором фолио собралось все сценическое наследие группы Флетчера — пятьдесят три пьесы, среди прочих и «Два знатных родича» — история о рыцарях Паламоне и Арсите, добивавшихся любви афинской принцессы Эмилии. Причем в перечень трудов Шекспира она так и не попала ни в 1663/64 годах, ни в 1685-м, при издании четвертого, финального в XVII столетии фолио.
Впрочем, шекспировского пера в загадочной трагикомедии не слишком много. Стиль барда в драме мелькает эпизодически. К тому же структурно сюжет Чосера почти не претерпел существенных изменений, а характеры персонажей и вовсе скорее схематичны, чем сложны и неоднозначны, как у Шекспира. В общем, если британский гений и приложил руку к сему предмету, то очень и очень фрагментарно. Естественно среди ученых литераторов возникло сомнение: а не есть ли шекспировские строки в пьесе чьей-либо умелой имитацией?
Как ни странно, кандидат на роль ловкого подражателя отыскался практически сразу — Филипп Мэссинджер (Massinger, 1583—1640), второй соавтор Флетчера, о котором составители фолио 1647 года почему-то запамятовали. Сын Артура Мэссинджера, дворецкого графов Пембруков, выпускник Оксфорда, до 1616 года снабжавший добротными драмами коллектив Эдуарда Аллейна, в 1613 году он близко сошелся с Джоном Флетчером, сдружился и в паре с новым приятелем написал свыше десяти пьес. Кстати, больше чем дуэт Флетчера и Бомонта, в том же 1613-м распавшийся. Покинув труппу лорда-адмирала, с 1603-го — «слуг принца Генри», тандем перешел к «слугам короля», у которых Флетчер считался главным драматургом, а Мэссинджер — помощником. После смерти товарища в 1625 году вакантный статус закономерно достался ему, каковой и сохранялся за ним в течение пятнадцати лет, вплоть до кончины.
двенадцать лет партнерства тезка 4-го графа Пембрука изучил досконально. И понятно, кто оказывал Мэссинджеру протекцию. Конечно же, Филипп Герберт, хозяин Уилтон-хауса, где провел детство третий ведущий драматург актеров Его Величества105. Разумеется, на просьбу лорда создать вещь в манере двух «незабвенных знаменитостей своей эпохи» Мэссинджер откликнулся бы, и, скорее всего, не без удовольствия. Ведь подстроиться предстояло под двух почитаемых сочинителем людей — друга-компаньона и любимого автора.
Так что отсутствие «Двух знатных родичей» в первом фолио Шекспира, табу в первом фолио Флетчера на работы, печатавшиеся прежде, и имя того, кто ему содействовал наиболее активно, поневоле зароняют сомнение. А не скрывается ли за этими фактами факт другой — участие Филиппа Мэссинджера в создании странной пьесы на сюжет Чосера? Как минимум мистификатор ограничился имитацией руки Шекспира, как максимум — и Шекспира, и Флетчера.
Правда, зачем Филиппу Пембруку понадобилось подобным обманом ввести в заблуждение театралов всех званий, не ясно. Разве что адресатом акции и на сей раз являлась августейшая особа — Карл I, сын Якова I, король Англии и Шотландии с 1625 года. Молодой монарх с детства пристрастился к театру и относился к «королю» драматургии — Шекспиру — с большим почтением. Труды мастера государь знал очень хорошо. Сохранился экземпляр второго фолио, принадлежавший Карлу, с огромным числом ремарок, как удостоверились ученые, высочайшей руки. Уже на листе с оглавлением государь начертал напротив пяти драм нечто необычное — то ли новое название каждого, то ли какое-то лишь ему понятное примечание.
Так возле «Много шума из ничего» возникло «Бенедикт и Беатриче» («Bennedik and Betrice»). Рядом с «Как вам это нравится» соседствовали «Розалинда» («Rosalinde»), с «Мерой за меру» — «Господин Пароль» («Mn. Paroles»), с «Двенадцатой ночью» — «Мальволио» («Maluolio»). Ну а «Сон в летнюю ночь» сравнялся с «Пирамом и Фисбой» («Piramus and Thisby»). В списке актеров король не преминул отметить, что Джон Лоуин (Lowin) играл Генриха VIII, а Джозеф Тэйлор (Taylor) — Гамлета. Наконец, монарх мог подкорректировать и опечатки, прекрасно зная, в каком монологе или диалоге чего не хватает из-за ошибки типографского наборщика...106
в том числе и с Шекспиром-аристократом, якобы автором трех успешных, зато неглубоких пьес, угодных невзыскательному вкусу разношерстной лондонской толпы. А не поинтересовался ли Карл I тогда же у своего лорда-камергера, Филиппа Пембрука, по какой причине тот, другой Шекспир, на волне такой популярности не порадовал благодарную публику еще чем-нибудь в таком же роде? И как надлежало отреагировать на подобный вопрос придворному? Убедить государя, что тот, другой Шекспир не ограничился всем известной трилогией, а написал-таки кое-что и лучше в соавторстве с кем-либо, Джоном Флетчером, например...
Примечания.
101. Cory W. Extracts from letters and journals. Oxford, 1897. P. 166, 168.
102. Nichols J. The Progresses, processions and magnificent festivities of king James the First. London, 1828. V. 1. P. 252—255, 274, 278—281, 290—300; Calendar of state papers and manuscripts, relating to english affairs (Venice). 1900. V. 10. P. 71, 103, 116, 120—126; CSPD (James I). London, 1857. V. 1. P. 47—58; MSC. 1961/62. V. 6. P. 38; Jones H. The journal of Levinus Munck // The English historical review. 1953. V. 68. № 267. P. 244.
—39, 109—111; Brown I., Fearon G. This Shakespeare Industry. Amazing Monument. New York, 1970. P. 29—33; Murphy A. Shakespeare in print. Cambridge, 2003. P. 46, 47; DNB. 1886. V. 8. P. 18, 19.
105. Cruickshank A. H. Philip Massinger. Oxford, 1920. P. 21—23, 57, 77—80, 92—98; The works of Francis Beaumont and John Fletcher. Cambridge, 1905. V. 1. P. IH, IX, X, XIII, LVII—LXII; RCS. 1877. V. 4. P. 316; DNB. V. 16. P. 303—310; 1891. V. 26. P. 209, 229; 1894. V. 37. P. 10—16.
106. The plays and poems of William Shakspeare. London. V. 11. 1821. P. 500; Birrell Т. А. English Monarchs and Their Books: from Henry VII to Charles II. London, 1987. P. 44, 45.