Погребная Я.В.: История зарубежной литературы Возрождения.
Тема 10. Ф. Петрарка. "Канцоньере".

Тема 10.

Ф. ПЕТРАРКА «КАНЦОНЬЕРЕ»

«…величайшие поэты в своих трудах

исповедуют единого Бога, всемогущего,

всетворящего, всеоправдательного художника мира»

Ф. Петрарка

ПЛАН

1. Литература Треченто. Творчество Ф. Петрарки.

2. Жизненный идеал Петрарки и степень его воплощенности в жизнь. Публицистика и общественная деятельность Петрарки.

3. Поэма «Африка» и ее роль в формировании творческого и гражданского «я» Петрарки.

4. Реальная основа «Канцоньере», особенности композиции.

а) Эволюция образа Лауры.

б) Противоречие как философский, эстетический и лирический стрежень «Канцоньере».

в) «Книга песен» и цикл автобиографических диалогов «Моя тайна».

г) Любовь к Лауре и любовь к Богу.

д) Категория лирического героя.

5. Новаторство Петрарки.

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ПОДГОТОВКИ

6 апреля 1327 года, в день Страстной Пятницы, в городе Авиньоне, где тогда находился папский престол (время авиньонского пленения римских пап французскими королями с 1309 по 1378 гг.), в церкви Санта Кьяра, гуманист, публицист, философ и поэт Франческо Петрарка (1304-1374) встретил женщину, которой дал имя Лаура.

На обложке пергаментного кодекса с произведениями Вергилия, с которым Петрарка никогда не расставался, поэт оставил запись об этой встрече: «Лаура, славная собственными добродетелями и воспетая мною, впервые предстала моим глазам в мою раннюю пору, в лето господне тысяча триста двадцать седьмое, в шестой день месяца апреля, в Авиньоне; и в том же Авиньоне в том же месяце апреле, в тот же шестой день, в тот же первый час, лето же тысяча триста сорок восьмое, угас чистый свет Ее жизни, когда я случайно пребывал в Вероне, увы, совсем не зная о судьбе, меня постигшей: только в Парме настигла меня роковая новость, в том же году, в девятнадцатый день мая, утром. Непорочное и прекрасное тело Ее было предано земле в усыпальнице Братьев Меноритов, вечером в день смерти; а душа Ее, верю, возвратилась в небо, свою отчизну. Дабы лучше сохранить память об этом часе, я нахожу горькую отраду записать о нем в книге, столь часто находящейся перед моими глазами; должно мне знать твердо, что отныне уже ничто не утешит меня в земном мире. Время покинуть мне его Вавилон. По милости божьей, это будет мне нетрудно, памятуя суетные заботы, тщетные надежды и печальные исходы моей протекшей жизни...»

Так переводит запись на обложке в рассказе «Прекраснейшая солнца» И. Бунин.49 — рукопись XIII века, семейная реликвия Петрарки, фактически единственное достояние, полученное им в наследство от отца, но едва ли другое наследство принесло бы Петрарке большую радость. Судя по записям Петрарки, кто-то украл драгоценную рукопись 1 ноября 1326 года, но потом, спустя много лет, 17 апреля 1338 года, каким-то чудом поэт снова его обрел. Этот кодекс сопровождал Петрарку в его многочисленных путешествиях. Из заметок на полях с годами складывался как бы дневник, содержащий его наблюдения и размышления о Вергилии, о приобретенных знаниях, прочитанных книгах, в нем отмечены даже кое-какие факты из жизни. Важнейший из них, о Лауре, запечатлен на обороте первой страницы, приклеенной Петраркой к обложке.

Возможно, ее именно так и звали, возможно, выбирая ей это имя, Петрарка по принципу фонетического подобия шифровал в этом имени лавр – символ славы, к которой стремился и которую приобрел, будучи увенчанным лаврами поэта-лаурета на капитолии по решению римского сената за прославление Отечества в поэме «Африка» (1339-1341). Событие, ставшее апофеозом всей жизни Петрарки, состоялось 8 апреля 1341 г. Это был первый день Пасхи, когда празднуется воскресение Христа. По преданию, Петрарка сам назначил эту дату. Как утверждает его первый биограф Джованни Боккаччо, Петрарка видел особый смысл в том, чтобы его всемирное признание состоялось именно в день Светлого Воскресения Христова. Он верил, что акт увенчания его — человека нового типа и склада характера, основоположника гуманизма и создателя литературного итальянского языка — начинает новую эпоху в истории не только его родной Италии, но и всей Европы, которая будет действительно эпохой восстановления прерванной цепи преемственности европейской культуры, своими корнями уходящей в античность. Именно эту поэму о походе Сципиона Африканского, продолжающую Вергилия и возвращающую итальянской словесности блеск римского величия, Петрарка считал главным своим достижением. В «Письме к потомкам» Петрарка вспоминает, как создавалась поэма, замысел которой вызревал у поэта с самого детства, встречу с королем Робертом Неаполитанским, который направил письмо с просьбой об увенчании Петрарки лаврами в римский сенат, увенчание лавровым венком «среди великого ликования римлян, которым довелось присутствовать на этой торжественной церемонии». Это событие как этапное и значимое воспринимал не только Петрарка, Дж. Боккаччо неоднократно подчеркивал, что собственно с лавров Петрарки следует начинать отсчет эпохи торжества гуманизма, эпохи Возрождения.

Поэма «Африка» написана на классической латыни, классическим гекзаметром. Ян Парандовский, исследователь биографии и творчества Петрарки, сообщает о замысле и воплощении поэмы следующее: «По первоначальному замыслу, «Африка» должна была стать эпосом, равным «Энеиде». Тема из римской истории охватывала последний период Пунических войн, который завершался битвой при Заме. Героем поэмы был Сципион, Петрарка представлял его образцом римских добродетелей, идеальным vir bonus: прекрасным, высоконравственным, добрым сыном, безупречным гражданином, мужественным воином, просвещенным человеком. Ганнибал изображен столь же отважным и мужественным, чтобы тем блистательнее была победа Сципиона. Материал был взят из Ливия, Флора, а также Цицерона, из философских произведений которого Петрарка черпал максимы для моральных сентенций и то, что можно разве определить как интеллектуальный колорит эпохи. Форму он позаимствовал, конечно же, у Вергилия, использовав в какой-то мере и Лукана.»50

В том же «Письме к потомкам» (1366), которым Петрарка предполагал завершить цикл, названный им «Старческие письма», поэт вскользь упоминает о любви к Лауре: «В юности страдал я жгучей, но единой и пристойной любовью и еще дольше страдал бы ею, если бы жестокая, но полезная смерть не погасила бы уже гаснущее пламя». Согласно представлениям Петрарки о границах разных возрастных этапов, юность охватывает промежуток между 17 и 30 годами, а потом начинается зрелость. Тогда гаснуть пламя любви к Лауре начало в 1333 году, когда Петрарка предпринимает путешествие по Западной Европе с целью найти древние рукописи и познакомиться с крупными современными учеными. Гаснущее пламя любви окончательно угасает, если верить «Письму к потомкам», в 1348 году, после смерти Лауры. Однако, «Письмо к потомкам» приходит в противоречие с «Книгой песен», в которой Петрарка, прославляя Крестовый поход 1333 года, в следующем сонете восхваляет красоту Лауры, которая явясь звездой между Марсом и Венерой, затмит само солнце: «…солнце утеряет // Свой блеск, узрев, как жадно обступает // Ее блаженных духов хоровод…», кроме того вплоть до 1356 года Петрарка отмечал день встречи с Лаурой сонетом. Вот строки из первого: «…Луч огня // Из ваших глаз врасплох настиг меня: //О госпожа, я стал их узник пленный!», а вот строчки одного из последних сонетов в «Канцоньере», написанного спустя много лет после смерти Лауры:

Порою стынет сердце в сладкой дрожи,

Когда уверен я, что слышу ту,

О ком скорблю: «Люблю тебя и чту, -

Ты внутренне другой и внешне – тоже»

«Книга песен» («Канцоньере») написана на итальянском языке. Свои итальянские произведения Петрарка ценил значительно меньше, чем латинские, хотя собирал и редактировал «Книгу песен» фактически всю жизнь. Помимо героической поэмы «Африка», оставшейся незаконченной, хотя к ней Перарка возвращался неоднократно и даже накануне смерти, на латинском языке Петрарка пишет историко-биографическое сочинение «О знаменитых людях» (1338-1358), «Стихотворные послания» (1350-1352), двенадцать эклог «Буколической песни» (1346-1348), диалогизированную исповедь «Тайна» (1342-1343), трактаты «Об уединенной жизни» (1346) и «О монашеском досуге» (1347), разумеется, на латыни поэт и философ ведет обширную переписку, по латыни написаны и сборники писем «Старческие письма» (1361-1374), знаменитое «Письмо к потомкам» (1366), «Книга писем о делах повседневных» (1366). Итальянский поэтический язык звучит помимо «Канцоньере» еще в «Триумфах» (окончательная редакция 1373) о триумфе Любви, Целомудрия, Славы, Смерти, Времени и Вечности, более ранние редакции описывали триумфы Славы и Смерти.

Любовь и Слава в творчестве и философских размышлениях Петрарки не только не противоречат друг другу, но и одинаково несовместимы с религиозной концепцией правильной и праведной жизни, именно их в цикле автобиографической прозы «Моя тайна» собеседник Петрарки (Франциска) Августин назовет «двумя адамантовыми цепями, которые не позволяют … думать ни о смерти, ни о жизни». Даже предметом своего величия – лавровым венком - Петрарка в «Письме к потомкам», в котором стремится преподнести будущим поколениям свой идеализированный образ, не позволяет себе гордиться, указывая: «Лавровый венок не дал мне знания нисколько, но навлек на меня зависть многих», - более того Петрарка, описывая, как он был представлен к увенчанию лаврами, стремится подчеркнуть, что триумф был ему скорее навязан, причем, одновременно Римом и Сорбонной, хотя грандиозное событие было инспирировано самим поэтом, и Рим, как место торжества, тоже был самим поэтом избран. В последних сонетах «Книги Песен» Петрарка сетует на то, что любовь к Лауре заняла в его сердце то место, которое должен был занимать Господь:

Зачем я жил? На что растратил дни?

Бежал ли я змеи греха ужасной?

Искал ли я Тебя? Но помяни

К Тебе мой вопль из сей темницы страстной,

Где ты меня замкнул, и чрез огни

Введи в Свой рай тропою безопасной!

Петрарка не кается ни в отступлении от правил монашеской жизни, ни в рождении двух внебрачных детей: непутевого сына Джовании и дочери Франчески, в окружении семьи которой он умирает, не дожив дня до своего семидесятилетия. Очевидно, внебрачные дети от связей, не затронувших глубоко души и сердца поэта, не мешали ему вести тот образ жизни, который надежно вел бы к спасению. А вот любовь к Лауре и жажда славы мешали, более того, выступали серьезным препятствием.

«Книга Песен» вся обращена к Лауре, вдохновлена любовью к Лауре. Хотя в нее входят сонеты, баллаты, канцоны, посвященные самым жгучим проблемам современности: в сонете «Повержен лавр зеленый. Столп мой стройный…» Петрарка оплакивает смерть кардинала Джовании Колонна, покровителя и друга поэта, в канцоне «О благородный дух, наставник плоти» создается образ идеального римского сенатора как примера для современников, знаменитая канцона «Италия моя» обращена к правителям итальянских городов и провинций со страстным призывом к прекращению распрей, к восстановлению единства отчизны. Петрарка призывает властителей исходить в своих действиях из общечеловеческих, гуманистических ценностей, а не из соображений тщеславия или корысти:

Где я родился, где я вырос, если

Не в этой стороне?

Не в этом ли гнезде меня вскормили?

Чем этот край? Не здесь ли

Почиют старики мои в могиле?

Дай Бог, чтоб исходили

Из этой мысли вы! Смотрите, как

Несчастный люд под вашей властью страждет:

Он состраданья жаждет

От неба и от вас.

Тем не менее, «Канцоньере» делится на две части, посвященные любви к Лауре при ее жизни и после ее смерти. Любовь к Лауре неизменна, вечна, она стоит вне времени, а вот поэт, внутренне совершенствуясь под действием этой любви, открывает для себя постепенно всю полноту мира, и богатство его мыслей, глубина его рассуждений обретены благодаря любви, открывшей в нем способность мыслить, страдать и сострадать. Через любовь к Лауре открывается человечность в себе и в людях, красота и многообразие мира. Главный герой «Канцоньере» - не Лаура, не любовь к ней, а сам лирический герой, обобщенный, типический образ человека эпохи Возрождения, гуманиста, который по-новому видит мир и человека и передает это открытие себя и мира современникам и потомкам в своих стихах.

Некоторая условность и статичность образа Лауры, даже воссозданный в сонетах ее идеальный внешний облик (кожа как теплый снег, волосы как солнце или золото), неопределенность его соответствия какой-либо реальной женщине, современницы Петрарки, жительницы Авиньона, заставляли даже современников сомневаться в действительности ее существования: уже Боккаччо в частном письме высказал догадку, что Лаура – условно-поэтический персонаж, символ красоты, любви и совершенства, именно поэтому она уподобляется то лавру, то золоту. Петрарка ответил гневной отповедью и подчеркнул, что он был бы рад страдать от неразделенной любви условно, но, к сожалению, его переживания абсолютно реальны.

В первой части «Канцоньере» Петрарка воспевает красоту Лауры, но подчеркивает ее холодность и отчужденность. Неизвестно, был ли поэт знаком с нею, известно лишь, что они встречались в соборе и на городских улицах, что однажды Петрарка был удостоен ее поклона, однажды улыбки, однажды благосклонного взгляда:

Та, чьей улыбкой жизнь моя светла,

Предстала мне, сидящему в соборе

Влюбленных дум, с самим собой в раздоре,

И по склоненью бледного чела –

Приветствию смиренному – прочла

Всю смуту чувств, и обняла все горе

Таким участьем, что при этом взоре,

Потухли б стрелы Зевсова орла.

Петрарка продолжает страдать от холодности и недосягаемости возлюбленной, считая время, минуло одиннадцать лет его любви, прошло уже пятнадцать лет, наконец, вспоминая первую встречу, поэт говорит: «Теперь все это далеко-далече». Любовь к Лауре неизменна, неизменна ее недосягаемость, любовь постоянна и при этом безнадежна. Именно свои переживания, свой внутренний мир, противоречивость своих мыслей и чувств и показывает Петрарка в сонетах и канцонах обращенных к Лауре, воспевая ее красоту и ее совершенства, он узнает себя, преодолевает чувственное влечение и при этом снова жаждет любви и счастья, прославляет уединенную жизнь и одинокие прогулки в окрестных рощах и страстно стремится изменить жизнь своих соотечественников и современников к лучшему. Реализм первой части «Канцоньере» - психологический, это реализм переживаний радостей и горестей любви, это реальность воспоминаний, в поток которых погружена Лаура. Именно восприятие лирического героя очеловечивает ее образ.

Как ни странно более реалистичным и приближенным к читателю образ Лауры становится во второй части «Книги Песен», созданной после ее смерти. Память поэта и ее претворение в искусстве не только оживляют и одухотворяют ее образ. Меняется ее отношение к самому поэту, она приходит к нему ночами, говорит с ним, утешает его, подбадривает словом и советом, обещает встречу в ином мире:

Моих ночей, придя из дальней дали:

Твои глаза еще прекрасней стали,

Не исказила смерть твои черты.

Как счастлив я, что скрашиваешь ты

Мой долгий век, исполненный печали!

Или в этой терцине:

То, вижу, между сочных трав светлеет,

Цветы сбирая, как жена живая,

И не скрывает, что меня жалеет.

Говорить с Лаурой, чувствовать ее прикосновения, ее поддержку Петрарка начинает только во второй части «Канцоньере», только после смерти реальной Лауры (если таковая действительно существовала):

Лицом горячим чувствую прохладу

И речь ее приносит мне отраду:

- Не плачь по мне. Ужель ты плакал мало?

С отчаяньем и знанью нету сладу.

Будь жив и ты, как я не умирала.

Единство «Канцоньере» обеспечивает единство личности лирического героя, человека эпохи Возрождения, гуманиста. Хотя каждое произведение, вошедшее в «Книгу песен» ценно само по себе, тем не менее, оно часть целой книги – лирического дневника человека новой эпохи, чья человечность обретается и развивается благодаря любви. Именно поэтому в «Канцоньере» входят произведения, посвященные острым политическим вопросам текущей современности. Эти события лирический герой передает и оценивает с гуманистических позиций. В любви к Лауре заключена вся красота, все совершенство и вся противоречивость мира, именно эта любовь открывает лирическому герою мир. Главный герой «Канцоньере» - объективный образ современника-гуманиста, наделенного новым видением жизни с теми противоречиями, которые были присущи эпохе Треченто. Лирический герой «Книги Песен» осознает суетность земных радостей и при этом не менее отчетливо осознает тщетность своих попыток полностью от этих радостей отказаться и избрать путь, ведущий к спасению на небесах. В автобиографической книге прозы «Моя тайна» спор между Франциском и Августином о тщетности земной любви заканчивается таким итогом: Франциск говорит, что не может обуздать свое желание, а Августин отвечает: «Но, да будет так, раз не может быть иначе».

Личность Лауры идентифицировать оказалось достаточно сложно, и до сей поры действительность существования Лауры не доказана и не опровергнута. Ее имя тоже может быть условно-поэтическим сенъялем. В сонетах ее имя встречается в неустанной игре слов, в сочетании с золотом, лавром, воздухом: l’aureo crine — «золотые волосы», lauro — «лавр». Наиболее распространенной версией выступает гипотеза, отождествляющая Лауру с дамой из семьи де Нов. Лаура де Нов была супругой графа Гуго II де Сада, предка знаменитого маркиза. Лаура де Нов вышла замуж в возрасте 15 лет. В браке она родила 11 детей. Скорей всего, она была примерной женой и матерью. Неизвестно даже, знакомы ли были ей обращенные к ней сонеты. Та Лаура, чей образ создан в «Канцоньере», принадлежит поэзии, а не действительности, именно это - та Лаура, которая создается поэтом и одновременно формирует и развивает его самого. В «Моей тайне» Петрарка так говорит о той роли, которую сыграла в его судьбе любовь к Лауре: «…она удалила меня от общения с толпою, …(она) руководя мною на всех путях, подстрекала мой оцепенелый гений и пробудила мой полусонный дух».

«Канцоньере» Петрарка редактировал девять раз, стремясь придать художественный смысл самому порядку следования стихотворений, порядок этот не обязательно соответствует хронологии, а обусловлен особой психологической логикой развития переживаний лирического героя. «Книга Песен» сопровождала Петрарку всю жизнь, но, скорее, как дневник, чем, как серьезное художественное достижение. В одном из сонетов Петрарка сетует на то, что если бы он был верен латинской классике, «Флоренция бы обрела поэта, // Как Мантуя, Арнука и Верона». Но именно благодаря «Книге Песен» не только Флоренция, но весь мир обрел поэта не менее великого, чем Вергилий и Катулл.

– один из трех родов литературы, раскрывающий чувства и переживания автора. Г. В. Гегель в «Лекциях по эстетике» уподобил лирику первому грамматическому лицу, подчеркнув тем самым ее субъективизм и монологичность.

ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ – субъект лирического произведения, персонаж лирики. Понятие разработано Ю. Тыняновым при анализе лирики А. Блока и получило признание в отечественном литературоведении. Вместе с тем, мысль об обобщенно-типическом и при этом общечеловеческом характере субъекта лирического высказывания, лирического «Я», была высказана В. Г. Белинским: «Великий поэт, говоря о себе самом, о своем я, говорит об общем — о человечестве, ибо в его натуре лежит все, чем живет человечество».

БУКОЛИКА – в новоевропейской поэзии тоже, что пастораль. Название жанра происходит от Вергилия и означает «пастушеская песнь».

БАЛЛАТА – твердая поэтическя форма. В итальянской поэзии Раннего Возрождения стихотворение, соотносимое не с фран. балладой (песня с плясовым припевом на Юге Франции и в провансальской поэзии), а со строфической песней – верилэ. Как правило, в баллате три строфы по шесть строк с рефреном в начале и в конце каждой строфы.

ЭКЛОГА - в античной поэзии пастораль (буколическая песнь), имеющая форму диалога. Петрарка обращается к этому жанру в 1346-1348 годах, создавая цикл из 12 эклог.

– лирическая песня, в последней строфе которой содержится обращение к адресату. Балы рапространена в народной итальянской и французской поэзии, а также в лирике трубадуров. Классические канцоны гражданского, этического, а также любовного содержания создает поэты «сладостного нового стиля». У Петрарки канцона – любовная песня грустного содержания.

МАДРИГАЛ – небольшое стихотворение любовного содержания. Первоначально одноголосая песня на итальянском языке.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. Петрарка Ф. Лирика. – М., 1981.

2. Петрарка Ф. Автобиографическая проза. – М., 1989.

3. Петрарка Ф. Книга песен. – М., 1963.

4. Петрарка Ф. Сонеты, избранные канцоны, секстины, баллады, мадригалы, автобиографическая проза. – М., 1984.

Основная:

5. Бехер И. Философия сонета// Бехер И. О литературе и искусстве. – М., 1981.

6. Гроссман Л. Поэтика сонета // Проблемы поэтики. / Под ред. В. Я. Брюсова. – М. -Л., 1925.

7. Парандовский Я. Франческо Петрарка // Парандовский Я. Олимпийский диск. – М., 1974.

– М., 1974.

Дополнительная:

9. Дживелегов А. К. Очерки итальянского Возрождения. – М., 1929.

10. Мокульский С. С. Итальянская литература: Возрождение и Просвещение. –М., 1966.

11. Франческо Петрарка и европейская культура. Отв. ред. Л. М. Брагина. – М., 2007.

Задание 1.

Прочитайте фрагмент из «Письма к потомкам» Ф. Петрарка и ответьте на вопросы:

1. Какие исторические факты подтверждают слова Петрарки о благоволении князей и королей и покровительстве величайших венценосцев?

2. Нет ли противоречия между реальными фактами и утверждением Петрарки, что с годами он охладел к поэзии и отдал предпочтение философии нравственной? Почему Петрарка хочет передать именно такой свой образ потомкам?

«жить душою в иных веках»?

4. Почему Петрарка говорит о тщете славы, приобретенной одним «блеском слова»?

Я был в высшей степени жаден до благородной дружбы и лелеял ее с величайшей верностью. Но такова печальная участь стареющих, что им часто приходится оплакивать смерть своих друзей.

Благоволением князей и королей и дружбою знатных я был почтен в такой мере, которая даже возбуждала зависть. Однако от многих из их числа, очень любимых мною, я удалился; столь сильная была мне врождена любовь к свободе, что я всеми силами избегал тех, чье даже одно имя казалось мне противным этой свободе. Величайшие венценосцы моего времени, соревнуясь друг с другом, любили и чтили меня, а почему - не знаю: сами не ведали; знаю только, что некоторые из них ценили мое внимание больше, чем я их, вследствие чего их высокое положение доставляло мне только многие удобства, но ни малейшей докуки. Я был одарен умом скорее ровным, чем проницательным, способным на усвоение всякого благого и спасительного знания, но преимущественно склонным к нравственной философии и поэзии. К последней я с течением времени охладел, увлеченный священной наукою, в которой почувствовал теперь тайную сладость, раньше пренебреженную мною, и поэзия осталась для меня только средством украшения. С наибольшим рвением предавался я изучению древности, ибо время, в которое я жил, было мне всегда так не по душе, что если бы не препятствовала тому моя привязанность к любимым мною, я всегда желал бы быть рожденным в любой другой век и, чтобы забыть этот, постоянно старался жить душою в иных веках. Поэтому я с увлечением читал историков, хотя их разногласия немало смущали меня; в сомнительным случаях я руководствовался либо вероятностью фактов, либо авторитетом повествователя. Моя речь была, как утверждали некоторые, ясна и сильна; как мне казалось - слаба и темна. Да и в обыденной беседе с друзьями и знакомыми я и не заботился никогда о красноречии, и потому я искренне дивлюсь, что кесарь Август усвоил себе эту заботу. Но там, где, как мне казалось, самое дело, или место, или слушатель требовали иного, я делал некоторое усилие, чтобы преуспеть; пусть об этом судят те, пред кем я говорил. Важно хорошо прожить жизнь, а тому, как я говорил, я придавал мало значения, тщетна слава, приобретенная одним блеском слова.

Ф. Петрарка Письмо к потомкам. // Электронная версия на сайте: //http://www.lib.ru/

«Ветреная гора» книги Я. Парандовского «Петрарка» и ответьте на вопросы:

1. Почему восхождение на Мон-Ванту Петрарка считает «приключением не тела, а духа»?

2. Почему Петрарка подробно описывает встречу с пастухом?

3. К какому иносказанию прибегает Петрарка, чтобы описать савое восхождение? В чем его смысл? Насколько метафоры поэта подтверждаются христианской символикой горы и низменности? Почему у Петрарки Олимп и Афон обобщаются одной метафорой?

5. В чем была истинная значимость восхождения?

6. Почему исследователь и писатель Я. Парандовский находит в письме о восхождении прообразы «Моей Италии» и «Моей Тайны»?

Прошло десять лет со дня знакомства с Лаурой. Провел их Петрарка не только в тоске и любовных страданиях, как это можно было бы подумать, судя только по его сонетам, в которых он, словно тень, следует за своей возлюбленной. На самом деле эти годы провел он в неустанных трудах, лихорадочно строя свое будущее, и именно они, тридцатые годы, определили весь круг интересов последующих лет его жизни. Вот, например, день не менее важный, чем тот, когда Петрарка встретил Лауру, и тоже апрельский, ибо по какой-то странной причуде судьбы все необыкновенные события приносил ему апрель. В 1336 году, с 24 по 26 апреля, тридцатидвухлетний поэт вместе с братом Джерардо совершил восхождение на гору Мон Ванту, Mons Ventosus, то есть Ветреную гору, близ Авиньона. Это свое приключение не тела, а духа он описал в латинском письме к приятелю Дионисио да Борго Сансельполькро из ордена блаженного Августина, и письмо это является одним из наиболее волнующих человеческих документов.

«На самую высокую в этих местах гору [1], справедливо называемую Ветреной, взобрался я вчера, ведомый единственно желанием увидеть столь высокую вершину. Путешествие это уже давно занимало мой ум, ибо, как тебе известно, я с детских лет живу в этих краях, куда меня забросила управляющая человеком судьба. Гора эта видна издалека и видна отовсюду, она всегда перед глазами. И вот я решил совершить то, о чем непрестанно думал, тем более что накануне, читая Ливия, случайно наткнулся на то место, где говорится о том, как Филипп Македонский, царь, воевавший с римлянами, взбирается на фессалийскую гору Эмо, с вершины которой, как гласит молва, видно два моря — Адриатическое и Черное. И я подумал, что в таком намерении обыкновенного юноши нет ничего зазорного, если даже престарелому царю оно не показалось чем-то недостойным.

… В конце концов я рассказал о своих заботах младшему брату, которого ты хорошо знаешь. Для него не могло быть большей радости, чем помочь мне, и он с благодарностью был мне и братом и другом.

В назначенный день мы вышли из дому и под вечер были уже в Малосене: эта местность лежит у подножия горы с северной стороны. Здесь мы провели день и только сегодня с несколькими слугами, не без труда, взошли на гору, представляющую собой отвесное и почти недоступное нагромождение скал. Но хорошо сказал поэт:

... труд неустанный все победил... [2]

Нашему восхождению благоприятствовал длинный день, прозрачный воздух, твердость духа, сила и ловкость тела, а единственным препятствием была природа. В одном из ущелий нам повстречался старик пастух, который пытался отговорить нас от дальнейшего путешествия, уверяя, что пятьдесят лет тому назад с таким же юношеским запалом он взобрался на самую высокую вершину, но ничего оттуда не вынес, кроме сожаления, что зря потратил время, да еще изорвал одежду и поцарапал тело о колючки и острые камни; ни до своего путешествия, ни после него никогда он не слышал, чтоб кто-либо еще осмелился на нечто подобное. От его слов — ведь юношеский разум не доверяет предостережениям — наперекор запрету еще сильнее окрепло стремление свершить задуманное. Наконец, убедившись, что все его доводы напрасны, старик некоторое время шел впереди нас, чтоб показать среди скал крутую тропинку, а отстав, еще долго напутствовал нас своими стонами и жалобами. …

Брат непрестанно посмеивался надо мной, и я спрятался от него в какой-то долине. Там, перескакивая быстрой мыслью от обыденного к нетленному, примерно в таких или похожих словах ругал самого себя: все то, что ты сегодня многократно испытал, взбираясь на эту гору, не раз случалось с тобой и происходит со многими другими в погоне за счастливой жизнью, но человеку это нелегко заметить, ибо ему дано увидеть движения только тела, движения же души сокрыты и не подвластны его зрению. Жизнь, которую мы называем счастливой, лежит на вершинах, и к ней, как говорят, ведет крутая дорога. Ее преграждает немало возвышенностей, и от добродетели к добродетели нужно подниматься по крутым ступеням, а на самой вершине все кончается, эта черта — цель нашего странствия. Все хотят туда попасть, но, как говорит Назон: «Мало просто хотеть — добивайся, стремись...» [3]

После долгих блужданий, устав под бременем плохо распределенных усилий, ты вынужден будешь либо взбираться к вершинам этой счастливой жизни, либо остаться праздно лежащим в юдоли грехов, но, если — страшно такое пророчить! — тебя застанут там тьма и тень смерти, ты будешь обречен на вечную ночь и вечные муки.

Эти мысли — как это ни кажется невероятным — придали телу и душе моей силы для дальнейших странствий. Самую высокую вершину этой горы жители лесов — почему, не ведаю — называют «Сынком», возможно, это иносказание, ибо она выглядит, скорее, отцом всех окружающих гор. На этой вершине оказалась маленькая ровная площадка, где мы наконец смогли отдохнуть. Но тут, завороженный какой-то удивительной прозрачностью воздуха и грандиозностью открывшегося передо мной вида, я остановился как вкопанный. Гляжу: тучи у меня под ногами. Теперь уже и Афон и Олимп кажутся мне не такими необыкновенными, ибо то, что я о них слышал и читал, сам вижу теперь, стоя на менее прославленной горе.

Я обратил свой взор в сторону Италии, куда всегда устремлена моя душа. Даже заснеженные и покрытые льдом Альпы, через которые, если верить преданиям, прошел некогда смертельный враг Рима Ганнибал, разрушая уксусом скалы, эти самые Альпы, такие далекие, показались мне сейчас совсем близкими. Признаюсь, я вздохнул, когда итальянское небо открылось скорее душе моей, чем взору, и меня охватило неистребимое желание снова увидеть друзей и отчизну, но одновременно я упрекал себя за эту недостойную мужчины слабость, хотя и то и другое могло быть оправдано и подтверждено великими примерами.

Потом мне пришла в голову новая мысль, уже не о местности, а о времени. Я говорил себе: пошел десятый год с тех пор, как, забросив учение, ты покинул Болонью, и — боже бессмертный, мудрость неизменная! — как много важных перемен произошло в твоем образе жизни! Очень многое опускаю, ибо я не причалил к пристани, где в безопасности мог бы вспоминать минувшие бури. Быть может, придет час, когда, перебрав поочередно все события своей жизни, я возьму за образец твоего Августина, который говорит: «Хочу вспомнить всю пакостность свою и испорченность души своей не потому, что любуюсь ими, а потому, что люблю Тебя, мой Боже». Немало еще в душе моей неясных и тягостных тревог. Того, что любил я ранее, теперь уже не люблю. Лгу: люблю, но скупее. И снова лгу: люблю, но стыдливее, печальнее. Наконец я сказал правду. Ибо так оно и есть, люблю, но люблю то, что хотел бы не любить, а что хотел бы ненавидеть. Итак, люблю, но вопреки воле, но по принуждению — в грусти и в трауре. И сам на себе, несчастный, проверяю достоверность суждения этого достославного стиха:

Я ненавидеть начну... а если любить, то неволей [4].

— бунтарской и строптивой, и между ними издавна идет в моих мыслях яростная борьба за власть над этим двойственным человеком.

Так я мысленно пробежал минувшее десятилетие. И сразу же устремил тревожный взгляд в будущее, спрашивая себя: если тебе случится в течение грядущих десяти лет вести все ту же суетную жизнь и все-таки в какой-то мере приблизиться к добродетели, ведь отрекся же ты в последние два года от прежнего упрямства, благодаря борьбе нового влечения со старым, то не предпочтешь ли ты — я не утверждаю этого, но опасаюсь, — если тебе суждено умереть на сороковом году, провести в равнодушном пренебрежении оставшиеся годы клонящейся к старости жизни?

оставив тревоги, для которых было бы более подходящим иное место, я огляделся вокруг и увидел то, из-за чего сюда стремился, когда пора было уже собираться в обратный путь. Солнце садилось, и в горах удлинялись тени, это меня подстегнуло и как бы пробудило, я обернулся и устремил свой взор на запад.

Пиренеи, которые являются как бы границей между Францией и Испанией, отсюда не видны, хотя единственное препятствие тому — несовершенство человеческого глаза; зато горы лионской провинции с правой стороны, а с левой — Марсельский залив и тот, другой, у самого Эг Морт, до которого отсюда несколько дней пути, видны прекрасно, а сама Рона как на ладони. Когда я так восторгался всем виденным и, вдыхая запахи земли, снова душою, как до этого телом, устремлялся к небу, мне пришла в голову мысль заглянуть в «Исповедь» блаженного Августина. Обладателем этой книги я стал благодаря твоей любви и в память об авторе, а также о том, кто мне ее подарил, берегу ее и всегда ношу с собой: крохотная книжка, а какое она приносит безграничное наслаждение.

Открываю книгу наугад, имея намерение прочитать первые попавшиеся строки, это оказывается десятая глава. Рядом стоит брат и прислушивается. Бог свидетель и тот, кто был рядом со мной, что в том месте, на которое упал мой взор, было написано: «И ходят люди, чтобы восторгаться вершинами гор, вздыбленными волнами моря, широкими течениями рек, безграничным простором океана в сиянием звезд, а о душе своей забывают». Поверишь ли мне, я остолбенел, а брата, который хотел, чтобы я продолжал чтение, попросил не мешать и закрыл книгу. Меня охватило негодование, что еще и теперь я восторгаюсь всем земным, тогда как уже давно, даже от языческих философов, мог бы усвоить очевидную истину, что, кроме души, нет ничего достойного удивления и что в сравнении с ее величием ничто не является великим…»

— мы слышим здесь голос нового человека. Никто в средневековье не взбирался на вершины гор, чтобы насладиться красотой природы, да и в более поздние времена, вплоть до Руссо, немного нашлось таких любителей; ни у кого из писателей тех времен, кроме Данте, мы не увидим такой глубокой тоски по родной земле; у Петрарки же это первый звук той струны, которая со временем зазвенит строфами «Italia mia». В этих строках, таких новых, таких свежих, дышащих живительным горным воздухом, альпинист найдет хорошо знакомые ему ощущения, патриот — братские чувства, психолог — яркий документ человеческой впечатлительности, и нас нисколько не удивляет, что в одном из этих великолепных высказываний Петрарка как бы даже перекликается с Виктором Гюго, который много лет спустя писал: «Я знаю зрелище более прекрасное, чем море, — звездное небо. Знаю зрелище более великолепное, нежели звездное небо, — глубину человеческой души».

Именно в этом произведении Петрарки, хотя, быть может, и не впервые, но зато так ярко, словно только теперь он сам это по-настоящему осознал, проявило себя то «внутреннее зрение», которое помогало ему изучать жизнь и оценивать себя, самые потаенные свои мысли и стремления. Не случайно в его кармане сказалась «Исповедь» блаженного Августина: никогда он не расставался с этой книжкой и учился по ней тому терпеливому и искреннему анализу собственной души, которой посвятил по меньшей мере половину своих писательских трудов. Некоторые фразы звучат как предзнаменование размышлений и мыслей, вошедших позднее в «Secretum». Письмо к Дионисио охватывает события не одного дня, а как бы всей жизни и сродни аллегории Данте в первой терцине «Божественной комедии» с его selva selvaggia [5], по которой блуждает беспокойный дух поэта. Впрочем, рассказывая, как он блуждал по ущельям, в то время когда брат взобрался уже высоко, Петрарка сам как бы прибегает к аллегории, сравнивая свои блуждания с поисками счастливой жизни: его путь долог и полон сомнений, путь брата — прост и стремителен, ибо брата Джерардо он ведет в монастырь. Таков уж будет Петрарка всю свою жизнь, всегда преисполнен волнений, противоречий, укоров совести, сетований на свои слабости, которыми он вместе с тем дорожит.

Комментарии

1 Мон Ванту возвышается над уровнем моря на 1900 метров. — Прим. автора.

2 Вергилий. «Георгики», I, 145 (перевод С. Шервинского).

«Письма с Понта», III, I, 35.

4 Овидий. «Любовные элегии», III, II, 35 (перевод. С. Шервинского).

5 Дикий лес (итал.).

Я. Парандовский. Петрарка // Я. Парандовский. Олимпийски йдиск. – М., 1974. или электронная версия на сайте: «Средние века и Возрождение»: http://svr-lit.niv.ru/

Задание 3.

«Франческо Петрарка и гуманизм Треченто» и ответьте на вопросы:

1. Какой принцип лежит в основе периодизации творчества Петрарки?

2. Какое значение для человека Ренессанса имело путешествие? Приведите примеры известных Вам путешествий гуманистов. К каким результатам они привели? Почему исследователь вспоминает о восхождении Петрарки на Мон Ванту как о ренессансном событии?

3. Как исследователь характеризует участников диалога в «Тайне» Петрарки?

4. Почему любовь к Лауре и ее поэтическое воплощение в «Книге Песен» исследователь считает лдним из величайших гуманистических завоеваний культуры Возрождения?

и Вергилий, Петрарку занимали поэты, писавшие на народном языке. «Божественной Комедии» Петрарка сознательно сторонился, но Данте-лирик, наряду с Чино да Пистойя, оказал на него серьезное влияние. Позже Петрарка подчеркивал свой разрыв со средневековой (а, следовательно, и предвозрожденческой) литературой, но начало его поэтического творчества примыкало к традиции позднего «стильновизма». 1333-1363 годы - период творческой зрелости Петрарки. К этому времени относится большая часть итальянских стихотворений, вошедших впоследствии в «Канцоньере», и создаются основные произведения на латинском языке: героическая поэма «Африка» (1339-1341), оставшаяся незаконченной, историко-биографическое сочинение «О знаменитых людях» (1338-1358), «Стихотворные послания» (1350-1352), двенадцать эклог «Буколической песни» (1346-1348), диалогизированная исповедь «Тайна» (1342-1343), трактаты «Об уединенной жизни» (1346) и «О монашеском досуге» (1347).

Период этот начался в творчестве Петрарки со странствий. В 1333 г. Петрарка совершил большую поездку по Северной Франции, Фландрии и Германии. Путешествуя, поэт устанавливал контакты с учеными, разыскивал в монастырских библиотеках забытые рукописи античных авторов, рассматривал памятники величия Рима. Кроме того, он как бы заново открывал лирическую ценность природы для внутреннего мира человеческой личности. Важнейшим художественным открытием, сделанным Петраркой в годы странствий, стало «открытие природы и человека». Во всяком случае, именно тогда оно было им программно осознано (см. письмо Петрарки о восхождении на Мон Ванту). Момент осознания в данном случае имеет принципиальное значение. Эпоха Возрождения, утверждается именно тогда, когда новое, прогрессивное, революционное, существовавшее в творчестве писателей Предвозрождения, осознается гуманистами как то новое, во имя чего ведется борьба, и сознательно противопоставляется ими Средневековью - его искусству и теологическим формам мышления. Петрарка не порвал с религией, но религиозное сознание получило у него новое направление. Оно стало развиваться от бога к человеку, от средневекового аскетизма к жизнерадостному свободомыслию Ренессанса, подготовившему, по словам Ф. Энгельса, материализм XVIII в. (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 346). Само понятие «душа» приобрело у итальянских гуманистов новое значение. Обращение к душе уже не предполагало отрицания ценности всякой земной действительности - не только материальной, но и духовной, поскольку в ней отражалась жизнь посюстороннего мира. Теперь оно стало, напротив, шагом к утверждению ценности реальной действительности независимо от ее отношения к трансцендентному - шагом к реабилитации земного человека как существа высокого, духовного, творческого, способного активно воздействовать на других людей, на общество и на историю.

Петрарка открывал такого человека прежде всего в себе самом, анализируя противоречия собственного «я», идя в этом отношении другим путем, чем Боккаччо с объективирующей тенденцией его «Декамерона». В этом смысле показательны диалоги «Тайна». Ренессансность «Тайны» проявлялась не столько в полемике со средневековой идеологией, сколько в раскрытии внутренних противоречий человеческой личности. Идейная борьба, изображаемая в «Тайне», - это внутренняя, психологическая борьба в душе нового поэта. Именно она делает «Тайну» произведением гуманистической литературы. Воплощенный в Августине внутренний голос, в споре с которым Петрарка анализировал в диалоге собственное сознание, принадлежал некоему идеализированному Средневековью, но это был также и голос Петрарки, нового писателя, расстающегося со Средними веками и в противовес их аскетическим идеалам выдвигающего идеал творческого уединения и гармонии между человеком и природой. Идеал этот стал осью «Писем» Петрарки, его латинских и итальянских стихотворений. Он оказал воздействие на многих поэтов Ренессанса. Петрарка ощущал человеческую ценность своей душевной борьбы за обретение гуманистического идеала и, по-видимому, сознавал, что именно в ней источник его поэзии.

«Тайне» рассуждения о любви. Они предваряют теорию не только «Канцоньере», но и европейского петраркизма. Здесь один из собеседников, Франциск, бескомпромиссно порывает с Августином. Осудить можно только страсть к «развратной женщине», но любить «редкий образец добродетели» - это «едва ли не величайшее счастье». На доводы Августина Франциск отвечает гуманистическим афоризмом: «Нас сбивает с пути то, что мы упрямо держимся стародавних мнений и с трудом отрываемся от них». В поэтизации реальной, земной любви Петрарка идет дальше поэтов «сладостного нового стиля» и Данте. Любовь для него - это всеохватывающее чувство, естественно, очень по-человечески идеализирующее свой объект. Петрарка «открыл» такое понимание любви и ввел его в европейскую поэзию. Так было закреплено одно из величайших гуманистических завоеваний культуры Возрождения.

Р. И. Хлодовский. Франческо Петрарка и гуманизм Треченто // История всемирной литературы в 8 т. – М., 1985. Т. 3. С. 68-77. Электронная версия на сайте: «Средние века и Возрождение»: http://svr-lit.niv.ru/

Прочитайте фрагмент из статьи А. В. Романчука «Роль Франческо Петрарки в формировании образа сомневающегося интеллигента» и ответьте на вопросы:

1. Как исследователь определяет основной предмет рефлексии Петрарки?

2. Почему Петрарка назван первым гуманистом?

3. Какие именно ценности ставятся под сомнение в диалоге «Моя тайна»?

С какими душевными метаниями, мировоззренческими и психологическими противоречиями был связан разрыв Петрарки со старой средневековой интеллектуальной традицией, показывает суд, учиненный Петраркой над самим собой в диалоге «О презрении к миру» (De contemptu mundi). Здесь зафиксирована проблема духовного самоопределения как вопрос о выборе системы ценностей. Как психологическая коллизия данная проблема присутствует у Петрарки на всем протяжении его творчества. Например, тема петрарковской рефлексии «Христос – Цицерон» ясно звучит в диалоге «О своем и чужом невежестве» (De sui ipsius et multorum ignorantia), написанном более чем через четверть века после диалога «О презрении к миру». Чем может быть санкционирована человеческая любовь к земному - вот основной предмет рефлексии Петрарки. В конце диалога «О презрении к миру» выясняется, что никакими высшими традиционно средневековыми нормами земная устремленность Петрарки оправдана быть не может. Но чем же все-таки она может быть извинена? Да просто личными качествами первого гуманиста, его психологическим устройством, недостаточно совершенным с точки зрения средневековых моральных идеалов, но зато совершенно реально существующим и суверенным. Метания Петрарки между двумя системами жизненных целей нельзя считать непоследовательностью, тем более попыткой лицемерного самооправдания и даже трагической раздвоенностью. Это драма выбора пути, борьба актуальных, настоятельных земных потребностей и официальных, высших, традиционно освященных, но столь же необходимых ценностей. Такая драма может развернуться и как борьба чувства с разумом, и как борьба духа и плоти, и как столкновение двух культур в одной личности, но ни одно из перечисленных проявлений не зафиксирует всей ее психологической полноты - совершенно ясного осознания необходимости выбора.

Петрарка рефлексирует относительно проблемы, которая стала важнейшим фактом идеологической легализации гуманизма как нового стиля мышления и культурной деятельности. В диалоге «О презрении к миру» ставится под сомнение возможность соотнесения потребностей души с христианским идеалом жизни. Гуманист поставил под сомнение жесткость влияния трансцендентных ценностей на реальную человеческую жизнь, в том числе на внутреннюю психологическую.

А. В. Романчук. Роль Петрарки в формировнаии образа сомневающегося интеллигента// Франческо Петрарка и европейская культура / Отв. ред. Л. М. Брагина.– М., 2007. С. 92-96. С. 93-94.

Задание 5.

«Прекраснейшая солнца» (Авиньон, апрель, 1932) и ответьте на вопросы:

1. Какой сонет вольно переводит И. А. Бунин в начале рассказа?

2. Почему Бунин стремится воссоздать зримый облик героев? К каким источникам он при этом обращается?

3. Почему рассказ начинается с обращения к смерти?

4. Как Бунин интерпретирует историю любви Петрарки и Лауры при жизни? Что изменилось после смерти?

- Смерть, где жало твое? Воспомним, что сказала Она, прекраснейшая солнца, возлюбленному своему, представ ему в ту самую ночь, когда предали Ее тело могиле: не плачь обо мне, ибо дни мои через смерть стали вечны; в горнем свете навсегда раскрылись мои вежды, что, казалось, навсегда смежились на смертном моем ложе...

-- В лето господне тысяча триста двадцать седьмое синьор Франческо прибыл в город Авиньон в Провансе, в числе многих прочих, последовавших в изгнание за святейшим престолом. Через год же после того случилось, что он встретил на пути своей юной жизни донну Лауру и полюбил Ее великой любовью, приобщившей Ее к лику Беатриче и славнейших женщин мира. В тот год, в шестой день месяца апреля, в пятницу страстной недели, слушал он утреннюю службу в церкви Сэн-Клэр, в Авиньоне; и вот, когда, отстояв службу, вышел из церкви на площадь, глядя на других выходящих, то увидел донну Лауру, дочь рыцаря Одибера, юную супругу синьора Уго, коего достойный, но обычный образ не удержался в памяти потомства.

Он увидел ее в ту минуту, когда она показалась в церковном портале.

небесной. Блаженны видевшие Ее при жизни! Она шла, опустив свои черные, как эбен, ресницы; когда же подняла их, солнечный взор Ее поразил его навеки.

и весеннее ненастье, и старый каменный город, потемневший под дождями, все его стены, церкви, башни и холодная грязь узких улиц, и все люди, шедшие в них посередине, и вся их жизнь, и все дела и чувства.

- Это было в час крестной смерти господа нашего Иисуса, когда само солнце облекается вретищем скорби.

На страницах Вергилия, своей любимейшей книги, с которой он никогда не расставался, которая лежала у его изголовья, он, в старости, пишет:

-Лаура, славная собственными добродетелями и воспетая мною, впервые предстала моим глазам в мою раннюю пору, в лето господне тысяча триста двадцать седьмое, в шестой день месяца апреля, в Авиньоне; и в том же Авиньоне в том же месяце апреле, в тот же шестой день, в тот же первый час, лето же тысяча триста сорок восьмое, угас чистый свет Ее жизни, когда я случайно пребывал в Вероне, увы, совсем не зная о судьбе, меня постигшей: только в Парме настигла меня роковая новость, в том же году, в девятнадцатый день мая, утром. Непорочное и прекрасное тело Ее было предано земле в усыпальнице Братьев Меноритов, вечером в день смерти; а душа Ее, верю, возвратилась в небо, свою отчизну. Дабы лучше сохранить память об этом часе, я нахожу горькую отраду записать о нем в книге, столь часто находящейся перед моими глазами; должно мне знать твердо, что отныне уже ничто не утешит меня в земном мире. Время покинуть мне его Вавилон. По милости божьей, это будет мне нетрудно, памятуя суетные заботы, тщетные надежды и печальные исходы моей протекшей жизни...

Пишут, что в молодости он был силен, ловок, голову имел небольшую, круглую и крепкой формы, нос средней меры, тонкий, овал лица мягкий и точный, румянец нежный, но здоровый, темный, цвет глаз карий, взгляд быстрый и горячий. «Уже был он известен своим высоким талантом, умом, богатством знаний и неустанными трудами. Уже был одержим той беспримерной любовью, что сделала его имя бессмертным. Но жил, вместе с тем, всеми делами своего века, отдавал свой гений и на созидание всех благих его движений; в обществе отличался расположением к людям, прелестью в обращении с ними, блеском речи в беседах...»

В старости он пишет:

- Уже ни о чем не помышляю я ныне, кроме Нее: пусть же торопит Она нашу встречу в небе, влечет и зовет меня за собой!

Но пишет и другое, -- в письме к одному другу:

- Я хочу, чтобы смерть застала меня за книгой, с пером в руке, или, лучше, если угодно богу, в слезах и молитве. Будь здоров и благополучен. Живи счастливо и бодро, как подобает мужу!

«вдруг склонился, уронил голову на свое писанье».

Тот день, когда они впервые увидели друг друга, был роковым и для нее:

- Было и Ее сердце страстно и нежно; но сколь непреклонно в долге и чести, в вере в бога и его законы!

- Владычица моя, Она прошла мимо меня, одиноко сидевшего в сладких мыслях о моей любви к Ней. Дабы приветствовать Ее, я встал, смиренно склоняя перед Нею свое; побледневшее чело. Я трепетал; Она же продолжала свой путь, сказавши мне несколько ласковых слов.

Двадцать один год он славил земной образ Лауры; еще четверть века -- ее образ загробный. Он сосчитал, что за всю жизнь видел ее, в общем, меньше года; но и то все на людях и всегда «облеченную в высшую строгость». Все же вспоминает он и другое:

Внешне он жил в радостях и печалях простых смертных; знал и женскую любовь, тоже смертную, простую, не мешавшую другой, «бессмертной», имел двух детей. Имела и она их, супругой была верной и достойной. «Но душа Ее всю жизнь ожидала загробной свободы -- для любви Ее к Иному...»

Черная чума 1348 года, в несколько недель поразившая в Авиньоне шестьдесят тысяч человек, поразила и ее. В темный вечер, при смоляных факелах, своим бурным, трещащим пламенем «разгонявших заразу», люди в смоляных балахонах, с прорезами только для глаз, похоронили ее там, где она за три дня до смерти завещала. Ночью же душа ее, наконец обретшая свободу для своей любви «К Иному», поспешила к нему на первое свиданье.

- Ночь, последовавшая за этим зловещим днем, когда угасла звезда, сиявшая мне в жизни, или, точнее сказать, вновь засияла в небе, ночь эта начинала уступать место Авроре, когда некая Красота, столь же дивная, как и Ее земная коронованная драгоценнейшими алмазами Востока, встала предо мной. И, нежно вздыхая, подала мне руку, столь долго желанную мною; узнай, сказала Она, узнай ту, что навсегда преградила тебе путь в первый же день ее встречи с тобою; узнай, что смерть для души высокой есть лишь исход из темницы, что она устрашает лишь тех, кои все счастье свое полагают в бедном земном мире...

В Парижской Национальной библиотеке хранится манускрипт Плиния, принадлежавший Петрарке. На одной странице этого манускрипта сделан рукой Петрарки рисунок, изображающий долину Воклюза, скалу, из которой бьет источник, на вершине скалы -- часовню, а внизу -- цаплю с рыбой в клюве; под рисунком его подпись по-латыни: «Заальпийское мое уединение».

Где жила когда-то, в этом столь глухом теперь, старом и пыльном Авиньоне Лаура? Будто бы возле нынешней мэрии, в уличке Доре. Погребена она была в церкви Братьев Меноритов, в одной из капелл. Но в какой? Церковь эта разрушена в революционное время, полтора века тому назад; известно, однако, что в ней было две капеллы -- Святого Креста и Святой Анны. В которой из них была ее гробница? Полагают, что в последней, так как она была сооружена ее свекром, синьором де Саде. В 1533 году король Франциск Первый, проезжая Авиньон, приказал вскрыть полуразрушенную гробницу, находящуюся в этой капелле, убежденный горожанами Авиньона, что именно в ней покоятся останки Лауры. В гробнице оказались кости. Но чьи? Точно ли Лауры? Имени, написанного на гробнице, прочесть было уже невозможно.

И. А. Бунин. Прекраснейшая солнца. // http://www.lib.ru/BUNIN/r_prekrasnejshaya_solnca.txt Библиотека Мошкова

ИТОГОВЫЕ ЗАДАНИЯ

1. Составьте сводную таблицу, отражающую доминанту развития художественной культуры на разных этапах итальянского Возрождения: литература, живопись, архитектура, скульптура, по образцу синхронической таблицы из «Истории всемирной литературы» в 9 томах. - М., 1985. -Т. 3. -С. 722 и далее.

«золотого сечения», роль инициальной строки, система тропов, место сонета в контексте «Канцоньере».


Примечания.

49. И. А. Бунин. Прекраснейшая солнца. // http://www.lib.ru/BUNIN/r_prekrasnejshaya_solnca.txt

Библиотека Мошкова

50. Я. Парандовский. Петрарка. // Электронная версия на сайте: «Средние века и Возрождение»: http://svr-lit.niv.ru/