Пуришев Б.И.: Зарубежная литература средних веков.
Итальянская литература.
Данте Алигьери. «Божественная комедия»

БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ

«Божественная комедия» (1307—1321) — один из величайших памятников мировой литераутры, синтез средневекового мировоззрения и предвестие Возрождения, ярчайшее воплощение «персональной модели» Данте — одной из самых влиятельных в мировой литературе.

Сюжет поэмы развивается в двух планах. Первый — рассказ о путешествии Данте по загробному миру, ведущийся в хронологической последовательности. Этот план позволяет развиться второму плану повествования — отдельным историям душ тех людей, с которыми встречается поэт.

Данте дал своей поэме название «Комедия» (средневековый смысл этого слова: произведение со счастливым финалом). Название «Божественная комедия» принадлежит Д. Боккаччо, великому итальянскому писателю эпохи Возрождения, первому исследователю творчества Данте. При этом Боккаччо вовсе не имел в виду содержания поэмы, где речь идет о путешествии по загробному миру и лицезрении Бога, «божественная» в его устах означало «прекрасная».

По жанру «Божественная комедия» связана с античной традицией (прежде всего, «Энеидой» Вергилия) и несет в себе черты средневекового жанра видения (ср. с «Видением Тнугдала» в разделе «Латинская литература»).

Черты средневекового мировоззрения обнаруживаются и в композиции «Божествен--ной комедии», в которой велика роль мистических чисел 3, 9, 100 и др. Поэма делится на три кантики (части) — «Ад», «Чистилище», «Рай», в соответствии со средневековыми представлениями об устройстве загробного мира. В каждой кантике по 33 песни, итого вместе со вступительной песнью поэма состоит из 100 песен. Ад подразделяется на 9 кругов в соответствии с тяжестью и характером грехов. На 7 уступах Чистилища (горы на противоположной стороне Земли) наказываются 7 смертных грехов: гордость, зависть, гнев, уныние, корыстолюбие, чревоугодие и блуд (здесь грехи не столь тяжелы, поэтому наказание не вечно). У подножия Чистилища есть его преддверие, а на вершине горы — Земной рай, поэтому снова возникает мистическое число 9. Рай состоит из 9 сфер (Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, звезд, Эмпирея — местопребывания Божественного света).

Число 3 присутствует и в строфике поэмы, которая разбита на терцины — трехстишия с рифмовкой aba bcb cdc ded и т. д. Здесь можно провести параллель с готическим стилем в средневековой архитектуре. В готическом соборе все элементы — архитектурные конструкции, скульптуры, помещенные в нишах, орнамент и т. д.— не существуют отдельно друг от друга, а вместе образуют движение по вертикали снизу вверх. Точно так же терцина оказывается незавершенной без следующей терцины, где нерифмованная вторая строка дважды поддерживается рифмой, зато появляется новая нерифмованная строка, требующая появления следующей терцины.

Учение о четырех смыслах, изложенное Данте в «Пире», применимо к его поэме. Ее буквальный смысл — изображение судеб людей после смерти. Аллегорический смысл заключается в идее возмездия: человек, наделенный свободой воли, будет наказан за совершенные грехи и вознагражден за добродетельную жизнь. Моральный смысл поэмы выражен в стремлении поэта удержать людей от зла и направить их к добру. Анагогический смысл «Божественной комедии», т. е. высший смысл поэмы, заключается для Данте в стремлении воспеть Беатриче и великую силу любви к ней, спасшую его от заблуждений и позволившую написать поэму.

В основе художественного мира и поэтической формы поэмы — аллегоричность и символичность, характерные для средневековой литературы. Пространство в поэме кон-центрично (состоит из кругов) и в то же время подчинено вертикали, идущей от центра Земли (одновременно центра Вселенной и низшей точки Ада, где наказывается Сатана) в две стороны — к поверхности Земли, где живут люди, и к Чистилищу и Земному раю на обратной стороне Земли, а затем — к сферам Рая вплоть до Эмпирея, местопребывания Бога. Время также двуедино: с одной стороны, оно ограничено весной 1300 г., с другой — в историях душ, находящихся в загробном мире, концентрированно представлены как античность (от Гомера до Августина), так и все последующие времена вплоть до современности; более того, в поэме есть предсказания будущего. Так, предсказание делает в сфере Марса прапрадед Данте Каччагввда, предрекающий поэту изгнание из Флоренции (тоже ложное предсказание, т. к. поэма писалась уже в изгнании) и будущий триумф поэта. Историзма как принципа в поэме нет. Люди, жившие в разные века, сопоставляются вместе, время исчезает, превращаясь или в точку, или в вечность.

Велика роль «Божественной комедии» в формировании нового взгляда на человека. Путешествующий по загробному миру поэт освобождается от грехов не традиционным церковным путем, не через молитвы, посты и воздержание, а ведомый разумом и высокой любовью. Именно этот путь приводит его к созерцанию Божественного света. Итак, человек не ничтожество, разум и любовь помогают ему достичь Бога, достичь всего. Данте, подводивший итог достижениям средневековой культуры, пришел к ренессансному антропоцентризму (представлению о человеке как центре мироздания), к гуманизму эпохи Возрождения¹.

АД ²

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1. На полдороге странствий нашей жизни³
Я заблудился вдруг в лесу дремучем⁴,
Попытки ж выйти вспять не удались мне.

4. О, расскажу ли я о нем, могучем,
О диком лесе, лешей круговерти,
Где бедный ум мой был страхом измучен?

7. Такая горечь — вряд ли слаще смерти;
Но через то я к добру приобщился

10. Не знаю, как в том лесу очутился,—
Во сне ль плутал по его бездорожью,
Когда с пути я истинного сбился, —

13. Но близ холма я, подойдя к подножью,
Которым площадь дола ограждалась,
Все с тем же страхом в сердце, с той же дрожью

16. Воззрился вверх — на небе разгоралась
Звезда, чей яркий луч, во мгле зажженный⁵,
Весь холм сияньем озарил, казалось.

«Ад» Песнь I (поэт в темном лесу, явление трех зверей, приход Вергилия). Рисунок итальянского художника XV в. Сандро Боттичели.

19. Тогда страх, не столь уж напряженный,
Ослаб, в сердечной глубине стихая
С исходом ночи, в муках проведенной.

22. И как пловец, что, тяжко грудь вздымая,
Из моря вышел и, стоя на бреге,
Глядит назад, где воет буря злая,

25. Вот так же дух мой, замедляясь в беге,
Оборотился к пустынному долу,
Где жизнь едва ль не замерла навеки.

Давя на землю окрепшей стопою
И твердую в ней чувствуя опору.

31. Пройдя немного горною тропою,
Вижу: легкая пантера⁶ прыжками,
С пятнистой шкурой, кружит предо мною.

34. Пестрая, так и вьется пред глазами.
Путь преграждает — я хотел уж было
Назад вернуться легкими шагами.

37. Был ранний час, и солнце восходило,
Сопровождали его те же звезды,
С чьим дивным сонмом сопряглось светило,

40. Когда любовью этот мир был создан...
Не страшен зверь мне пестрый и нарядный,
И сверх того — как вестник благ осознан

43. Рассвета час, столь путнику отрадный.
Но — снова ужас: вижу, возникает
Лев предо мною, злой и беспощадный.

46. Ко мне вплотную никак подступает...

Казалось, воздух рыком сотрясает.

49. За ним волчица, тоща и блудлива;
Чрез ее алчность, которой нет меры,
Жизнь многих стала горька и тосклива.

52. Так страшен взор был разбойницы серой,
Что, удрученным духом изнемогший,
В то, что взойду, я вмиг лишился веры.

55. Скупец, всю жизнь над богатствами сохший,
И, как бывает, вдруг расставшись с ними,
Глоток мучений пьет едва ли горший,

58. Чем я, зверюгой подлою теснимый
И вынужденный отступать бесславно
Туда, где никнет солнца глас гасимый.

61. Я б был низвергнут, силы потеряв, но
Явился некто к моему спасенью,
Немой свидетель сей борьбы неравной⁷.

64. «О, помоги же мне, внемли моленью, —
Раздался крик мой над долом постылым.
Кем бы ты ни был: человеком, тенью...»

«Не человек, но был им;
Отец же мой и мать моя — ломбардцы,
Мантую краем звали своим милым.

70. Рожден sub Julio⁸, не пришлось с ним знаться;
Жил в Риме, коим правил добрый Август,—
И лжебогам не мог не поклоняться.

73. Я был поэтом, воспевавшим благость
Сына Анхиза⁹, что покинул Трою,
Когда сгорела ее величавость.

76. Почто ж обратной ты спешишь стезею?
Почто вершина сей горы прелестной —/
Отрад отрада — презрена тобою?»

79. «Так ты Вергилий, источник чудесный
Словес, что льются рекою широкой?» —
Стыдясь, воззвал я к тени, мне любезной,

82.«О свет и слава поэтов, премногои
К твоим твореньям проникшись любовью,
Я изучать их честью счел высокой.

К тому, в чем частью преуспел: чтоб стих мой
Твоих стихов был родствен краснословью.

88. Взгляни: тесним я этою волчихой;
Муж досточтимый, приди на подмогу;
Мне боязно, и трепет не утих мой...»

91. «Ты должен выбрать иную дорогу,—
Он, слезы ввдя мои, отвечает,—
И к дикому не возвращаться логу.

94. Зверь, что из уст крик твоих исторгает,
Стал как преграда на этой стезе и
Всех проходящих тут же убивает.

97. Такой уж нрав: ни хуже нет, ни злее
Ее, томимой ярыми алчбами,—
Чем больше жрет, тем она голоднее...

100. Живет в соитьях с разными зверями,
Многих склонит, но срок беспутств недолог:
Грядый вгрызется Пес¹⁰ в нее зубами.

103. Не хлеб, не злато в сундуках тяжелых —

Его всподъемлют чрез Войлок-и-Войлок¹¹.

106. Италии он станет благодетель,
Во имя коей погибли Камилла¹²,
Тури, Эвриал и Нис¹³ их сил в расцвете.

109. Из града в град он будет гнать страшило,
Дабы низвергнуть его в бездну Ада,
Откуда зависть его испустила.

112. Тебе ж за мною в путь пуститься надо:
В вечное царство тебя поведу я —
Иди ж смелее, заблудшее чадо¹⁴!

115. Услышишь ты, как вопиют тоскуя
Древние духи, что в беде великой
Громко и тщетно смерть зовут вторую.

118. Увидишь ты и огнь алоязыкой,
Где те горят, кто не лишен надежды
Жить в лучшем мире с радостью толикой.

121. Когда же к горним высям возградешь ты,
Душа достойней моей тебя примет¹⁵:

124. Творец, чье славить не умел я имя¹⁶ ,
Тех не допустит в область благоденства.
Кто был как я, а также тех, кто с ними.

127. Всем миром правит его совершенство,
Там же, в столице его несказанной
Лишь дети счастья вкушают блаженство».

130. И я ему: «О поэт увенчанный!
Ради Творца, чьей ты не ведал воли,
От худших зол, из сей глуши туманной,

133. Веди меня ко граду вечной боли.
Сподобь стоять у врат Петра святого;
Спешим от этих пустынных юдолий!»

136. Он двинулся, я вслед, на все готовый.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

1 День уходил, и воздух потемневший
Труждающимся сулил отдых сладкий
От их забот; и я лишь, сон презревший,

4. Себя готовил к предстоящей схватке
С превратностями тягостной дороги

7. О Музы! Вверю вам свои тревоги;
О разум, в строки рукописи вжатый,
Созиждь сей очерк в надлежащем слоге¹⁷

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

1. «Войдите мною в скорбный град мучений,
Войдите мною слиться с вечной болью,
Войдите мною к сонмам падших теней.

4. Прав мой создатель, движимый судьбою.
Я сотворен был силой всемогущей,
Мудростью высшей и первой любовью.

7. Древней я всякой твари, в мире сущей,
Кроме лишь вечной, и пребуду вечен.
Оставь надежду, чрез меня идущий».

10. Письмен сих чернью вход туда отмечен;
Я, не поняв их, в смуте и тревоге¹⁸
Сказал: «Учитель, страх мой бесконечен».

13. И он, наставник прозорливый, строгий:
«Здесь ты оставишь все свои сомненья,
Здесь ты подавишь трепет свой убогий.

Где ты увидишь несчастных страдальцев,
Навек лишенных блага разуменья».

19. И, сжав мне руку кончиками пальцев,
С лицом веселым, бодрость мне дарящим,
Меня ввел к скопу бессрочных стояльцев...

25. Разноязыким был гомон печали,
Ужаса, боли, ярости безмерной:
Хрипы и всхлипы так и клокотали,

28. Носясь кругами в полумгле пещерной:
Словно песчинки в воздухе несутся,
Когда взмятет их ураган неверный.

31. В испуге я, не смея шевельнуться,
Спросил: «Учитель, кто это такие?
Каким страданьем так тяжко гнетутся?»

34. И он мне: «То ни добрые, ни злые —
Жалкие души; ни хвалы, ни брани
Не заслужили их дела земные.

37. Они — в едином с ангелами стане,
С теми, что Богу не были полезны,

40. И не приемлет их приют небесный,
И отвергают их, брезгуя ими,
Мрачного Ада глубокие бездны»¹⁹.

43. И я: «Учитель, горькими такими
Почто слезами страдальцы исходят?»
Ответ — словами краткими, простыми:

46.«Желая смерти, ее не находят,
И бременит их жизнь сия тягчайше,
И скорби, коих горше нет, изводят.

49. Не помнит мир их дел, их лжи и фальши;
Нет милосердья к ним, нет правосудья:
Что рассуждать о них — взглянул — и дальше».

52. И стало видно, лишь посмел взглянуть я,—
Летят по кругу, воздух рассекая,
Чудовищного знамени лоскутья.

55. А вслед за ними толпа — и такая,
Что диву дашься, глядя на спешащих:
Ужель сразила стольких смерть лихая?

58. Я кой-кого из сих узнал скорбящих²⁰;

От высших целей, благ непреходящих²¹.

61. И мне понятно стало, что, бесспорно,
Как богу, так и недругам святыни
Противна сущность этой секты вздорной.

64. Мертвы при жизни — и казнимы ныне:
Слепни кусают их и жалят осы —
Жалкой ватаги злобные врагини;

67. Бегут в смятеньи, и наги и босы,
Кровь с них стекает вкупе со слезами,
Ее ж глотают черви-кровососы.

70. А дальше, вижу своими глазами —
Великий скоп на берегу потока;
Я рек: «Учитель, какими судьбами

73. Здесь эти люди и в чем подоплека
Того, что сонм их тесним неуклонно
К реке, столь смутно видной издалека?»

76. И он: «Узнаешь о том беспрепонно,
Когда мы, к верной устремленны цели,
Вступим на грустный берег Ахерона».

— стыдно, в самом деле,
Просить так часто всему объяснений, —
Я шел к реке; мы вовремя успели:

82. Встречь нам, на лодке, средь своих владений
Плыл грозный старец, был он сед и древен,
Кричал: «Будь проклят, сброд преступных теней!

85. Клянет вас небо, ваш удел плачевен:
К вечному мраку, к холоду и зною
Вас на тот берег увезу я, гневен.

88. А ты, живой и телом и душою,—
Зачем стоишь здесь, коли ты не мертвый?»
Я был недвижен. Он, тряся брадою:

91. «А ну, давай-ка отсюда поверт(ы)вай!
Найди полегче лодку, и гляди же
Ко мне не суйся, раз конец не скор твой!»

94. Ему же вождь мой: «Эй, Харон, потише!
То воля тех, кто там, кому открыты
Пути исполнить волю. Так молчи же!»

97. Сразу застыли шерстисты ланиты
У лодочника сих болот свинцовых;

100. А мертвецы от слов его суровых
Еще бледнее и страшнее стали,
И раздавался частый лязг зубов их.

103. Бога и предков своих проклинали,
Весь род людской, день своего рожденья,
Те силы, что им жизнь земную дали.

106. Потом собрались все без исключенья,
Громко рыдая возле вод загробных,
Сужденных тем, кто не чтит Провиденья.

109. Харон, бес, блеском глаз углеподобных
И окриками их сзывает властно,
Веслом тяжелым бьет нерасторопных.

112. И будто листья осенью ненастной
С дерев слетают в грязь и в лужи прямо,—
Своей навстречу участи злосчастной

115. Стремится семя дурное Адама,
Как в сеть приманкой завлеченна птица,
К Харону в лодку, чтоб усесться тамо.

118. Средь мрачных волн сей струг унылый мчится,
—
Уж новых ждущих сонм опять толпится...

121. «Мой сын, — сказал мне вождь мой благородный,—
Все мертвецы, что прогневили Бога,
Сюда влекутся, в сей край безысходный.

124. И их торопит, манит их дорога;
В том — высший промысл, что в пучину страха
Их гонит смута, толкает тревога.

127. И нет здесь душ, что созданы для блага,—
Вот почему так Харон и взъярился,
Тебя увидев в сей области мрака».

130. Едва он кончил, грохот прокатился
Над темной степью, простор сотрясая;
Холодным потом мой лоб увлажнился.

133. Дул ветер, землю скорби овевая;
Багровый пламень, вдруг над ней возжженный,
Слепил мне очи, чувств меня лишая;

136. пал я ниц, как тяжким сном сраженный.

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1. Мой сон глубокий вскоре был нарушен

Как человек, что насильно разбужен.

4. Встав на ноги, всем телом встрепенулся
И, чтоб припомнить, что со мной и где я,
По сторонам не медля оглянулся.

7. Стояли мы, и возле нас, чернея.
Зияла пропасть; из глубин кромешных
К нам несся гул — все громче, все слышнее.

10. Что там творилось, в этих мглах безбрежных,—
Понять пытаясь, взоры напрягая,
В усилиях я бился безуспешных.

13. «Мира слепого бездна роковая...—
Начал поэт и стал смертельно бледен, —
Иду туда. Ты ж — вслед, за мной шагая...»

16. Но вцдел я, что лик его бесцветен,
И рек: «Ну как же пойду за тобою,
Коль мне испуг твой внезапный заметен?»

19. И он: «Печали моей я не скрою
О людях, коих мы вскоре увидим.
Не страх, не думай, скорбь владеет мною.

». ...
Так мы сходили в чернь отверзтой бездны,
Чей первый пояс мне пока невидим...

28. Скорбью безбольной страждут в этом мире
Женщины, дети — с мужчинами вместе,
Их тьмы и тьмы, их круг всех сборищ шире... ²²

31. Добрый учитель мне: «Не ждешь известий
О том, какие здесь витают духи?
Узнай же, прежде чем уйти: к их чести,

34. Они безгрешны: но не впрок заслуги,
Коль их стяжавший не был окрещенным:
Чуждым сей веры место в первом круге.

37. Им, до Христова Рождества рожденным,
Знать не дано, как должно славить Бога.
И я таким же был непосвященным.

40. Не за иное наказаны строго,
А лишь за это; вопреки желаньям,
Томимся в Лимбе вечною тревогой».

43. Стеснилось сердце мое состраданьем:
Славные люди в горести прискорбной

67. Недалеко от места отошли мы,
Где спал я, и вдруг зрю: пылает пламя,
И отступает мрак, светом теснимый.

70. Издалека сей свет чуть виден нами,
Но ясно: место, где мерцают блики,
Занято было славными мужами.

73. «О светоч знаний и искусств великий!
Каких, поведай, мастеров маститых
Обращены к нам почтенных лики?»

76. И он: «Мужей ряд видишь именитых,
Чьей звонкой славы столп вознесся, пышен,
Угодных небу, в мире знаменитых».

79. Тут некий голос мною был услышан:
«Отдайте почесть лучшему поэту,
Чей дух из мрака к нам грядет, возвышен».

82. И разглядел я, речь услышав эту:
Четыре тени шествуют степенно,
Сближаясь с нами, направляясь к свету.

85. Добрый учитель молвил вдохновенно:
«С мечом в руке, из мглистого тумана
Выходит тот, чье имя ввек священно:

88. Гомер великий, вождь поэтов стана;
За ним Гораций, изощрен в сатире,
Дальше Оввдий, впереди Лукана²³.

91. Я связан с ними, их собрат по лире,
И справедливо звучали глаголы,
Почтив хвалою славнейшего в мире²⁴».

94. Так, видел я цвет величавой школы.
Творца высоких, дивных песнопений,
Чей несся орлий лет с небес на долы.

97. Вот поравнялся с нами ряд их теней,
Приблизились ко мне они с приветом,
И улыбнулся мне мой вождь и гений.

100. Я удостоен чести был — к поэтам
Примкнуть, в едином с ними ставши строе,—
И стал шестым я в сообществе этом.

103. Так шли мы к свету, говоря в покое
Про то, о чем бы молчать надлежало,

ПЕСНЬ ПЯТАЯ²⁵

25... Вот слышу, как из скорбных душ излиты,
Несутся пени; вот в предел вступил я,
Где стонут тени, ввек слезами сыты.

28. Лучей здесь тщетны зазвучать усилья,
И рокот глух — так воет хлябь морская
При встречных вихрях, враз скрестивших крылья.

31. То ветер адскии, покоя не зная,
Уносит души страдальцев несчастных,
Их в затемненном пространстве вращая.

34. Летя по кругу в мученьях ужасных,
Они скрежещут, и плачут, и стонут,
В угрозах Богу исходят напрасных.

37. В пучине скорби за то они тонут,
Что отдались во власть соблазнам плоти,
Влекшим их разум в грехоблудный омут.

40. И как скворцов, чуть водимых в полете,
Хлад гонит к югу стаями большими,
Так сих дурных я зрел, теряясь в счете:

— что с ними?
И нет надежды им на облегченье,—
Чтоб муки были не такими злыми...

46. Как журавли, чье так тоскливо пенье,
Когда несутся в поднебесьи клином,
Они стенали в горестном томленье,

49. С тем же надрывом — грустным, журавлиным.
Я рек: «Учитель, кто они такие,
Томящиеся в воздухе пустынном?»

52. «Из них одна — ты такую впервые
Узнаешь здесь,— ответил он соладно,—
Много племен пред ней склоняли выи;

55. Распутничала так она бесстыдно,
Что блуд был признан всеобщим законом,
Чтоб выглядеть не так неблаговидно:

58. Семирамида²⁶! Ей мужем законным
Был Нин, который край жене оставил,
Что стал Султану краем покоренным.

61. Вот та, чьи дни пыл любовный убавил,—
²⁷;
Вот Клеопатра²⁸, блудшая без правил.

64. Елену²⁹ видишь — много было с нею
Хлопот и тягот, и видишь Ахилла,
Что пал, любовью поражен своею»³⁰.

67 И так о многих поведано было
Горестных духах, которым когда-то
Любовь земная жизни погубила,

70. Сколько имен мне назвал мой вожатый
Донн, кавалеров, скорбями томимых,—
Дрогнуло сердце, состраданьем сжато.

73. Я рек: «Поэт мой, средь сонма теснимых
Порасспросить бы двух, летящих радом,
Порывом ветра легко уносимых»³¹.

76. И он мне: «Ты за ними следуй взглядом;
Как будут ближе, обратись к ним с речью,
Любви взывая к мукам и отрадам».

79. Ветер ускорил нашу с ними встречу,
«О души удрученны,
Что пало вам на долю человечью?»

82. Как голубочки, зовом привлеченны
Гнезда родного, крылышки расправив,
Летят в свой сладкий приют незабвенный,

85. Так эти, свиту Дидоны оставив,
К нам устремились на глас мой зовущий,
Мою к ним нежность охотно восславив:

88. «О благодушный, ласковый живущий,
Ты, снизошедший к томящимся духам,
К нам, обагрившим землю кровью жгучей!

91. Если б вселенной царь был нашим другом,
Ему б молились о твоем покое
За состраданье твое к нашим мукам.

94. Вещать и слушать нам отрадней вдвое,
Коль просите об этом разговоре,
И смолкло бури завыванье злое.

97. Я родилась близ берегов, где в море
С семьей притоков быстрых По впадает,
Стремясь в бескрайнем исчезнуть просторе.

Его пленило прекрасное тело,
Что, в прах повергшись, ныне истлевает.

103. Любовь любимой возлюбить велела:
Меня пленил он так сильно, что верьте:
К нему я до сих пор не охладела.

106. Любовь к единой привела нас смерти,
Каина³² примет нашего злодея»,—
Так говорили духи с нами эти.

109. О скорбных тенях горько сожалея,
Я голову на грудь склонил невольно.
Поэт спросил: «Ты что?» (был как во сне я).

112. Я отвечал: «О, как же это больно!
Какой восторг — сколь сладких упований —
Их влек в пучину бедствий своевольно!»

115. И, ожидая жалобных признаний,
Сказал: «Франческа, лью с тобою слезы,
Твоих внимая повести страданий.

118. Скажи мне, в пору сладостнейшей грезы,

Тайных страстей вам кто внушил наркозы?»

121. И мне она: «Тот горшей страждет болью,
Кто вспоминает о времени дивном
В несчастий, — как вождь, что здесь с тобою.

124. Кто разбудил нас, впервые открыв нам
Зов страсти нежной, — хочешь знать его ты?
Ответ мой будет стоном заунывным.

127. Как-то читали вместе анекдоты
О Ланчелоте³³, одержимом страстью:
Наедине, без страха, без заботы...

130. Тогда не знали — к счастью иль к несчастью
Встречались наши взоры; мы бледнели...
Не устоять пред сладостной напастью:

133. Едва мы с ним о том прочесть успели,
Как поцелуем круг любви сомкнулся,
Тот, с кем доныне в этом я пределе,

136. Дрожа, устами уст моих коснулся.
И Галеотом³⁴
В тот день никто из нас к ней не вернулся».

139. Пока одна тень все это вещала,
Навзрыд другая плакала. Лишенный
Всех сил — настолько душа сострадала,—

142. Упал я навзничь, как смертью сраженный.

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ³⁵

22...«Тосканец, градом пламени грядущий,
Живой, в реченьях сдержанный пристойно,
Здесь шаг замедли, вдаль тебя несущий.

25. Звучит твой говор над пучиной знойной,
Как эхо славной родины, что мною
Ввергалась в вихри смуты беспокойной».

28. Внезапно речью грянула такою
Одна из рак, и, вздрогнув, я прижался
К вождю, затем что оробел, не скрою.

31. И он сказал мне: «Что ж ты испугался?
То Фарината³⁶; видишь, он, вставая,
Уже по пояс над ракой поднялся»,

А он чело и грудь вздымал надменно,
Казалось, бездну Ада презирая.

37. Меня повел мой вождь непринужденно
К нему, минуя могилы другие,
Сказав: «Беседуй ты с ним откровенно».

40. И тут, взглянувши на меня впервые,
Вопрос из гроба он небрежно кинул:
«А твои предки — кто были такие?»³⁷

43. Я, отвечая, истины не минул,
Все рассказал и стремился быть точным.
Он выслушал и брови молча сдвинул.

46. Потом: «Род этот был вредить охоч нам —
Мне и собратьям моим, и двукратно
Сражен напором был он нашим мощным».

49. «Но удавалось изгнанным обратно, —
Я рек, — вернуться; и дважды, не мене.
Вот вашим хуже — счастие превратно»³⁸.

52. И тут — соседней явление тени
Радом из раки глава появилась,
³⁹.

55. Он осмотрелся — так, как если б, мнилось,
Хотел увидеть кого-то со мною;
Когда ж надежда на это разбилась,

58. Рыдая, молвил: «Коль с этой слепою
Тюрьмой тебя свел твой высокий разум,
Скажи, где сын мой? Почто не с тобою?»⁴⁰

61. И я ему: «Я здесь, ведом наказом
Того, чей промысл выше разуменья,
Но вашим Гвидо был отвергнут разом».

64. Его слова, да и способ мученья
Сказали, кто он, что ждет ответа,
И я ответил враз, без промедленья.

67. Он привскочил и вскричал;
«Как же это? Он был отвергнут? Нет в живых родного?
Глаза не видят сладостного света?»⁴¹

«Ад». Песнь X (в середине — Данте с Фаринатой и Кавальканте Кавальканти; слева —Данте удаляется в печали). Рисунок Сандро Боттичели.

70. И не успел я вымолвить ни слова,
Как бы запнувшись прежде чем ответить, —
Упал он вниз — и не возник уж снова.

⁴², кого встретить
Пришлось мне раньше, стоял, возвышаясь,
Все в той же позе, как я мог заметить.

76. И рек он, к прежней теме возвращаясь:
«Мыслью, что нашим изменило счастье⁴³,
Хуже, чем мукой здешнею, терзаюсь.

79.. Но не успеет та, под чьей мы властью,
Полсотни раз свой лик возжечь державный⁴⁴,—
Ты сам подавлен будешь злой напастью.

82. Тебе желаю в мир вернуться славный...
Скажи: за что всем моим это горе —
Гнетет их днесь ваш закон своенравный?»

85. И я: «На память о кровавом споре,
Арбию, как ты знаешь, обагрившем, —
Так молимся мы у себя в соборе».

88. И он со вздохом, унынье явившим:
«Я не один там был, и не напрасно
Пришлось сражаться всем другим, там бывшим.

Могли Флоренцью превратить в обломки,
И защитил я город в миг опасный»⁴⁵.

94. «О, если б ваши мир нашли потомки! —
Воскликнул я, — но, молю вас, снимите
Опутавшие разум мой постромки.

97. Вы прозорливо в грядущее зрите —
Лишь нынешнее — то, к чему близки мы, —
Рисуется вам в искаженном виде».

100. «Мы, прозорливцы, только вдаль стремимы,—
Сказал он мне, — лишь отдаленным светом
Нам светит в очи наш вождь многочтимый⁴⁶.

103. А то, что рядом, что близко, — об этом
Не нам судить; и как вам там живется —
То представляем по чужим наветам.

106. Итак, понятно, что сгинет, умрет все
Знание наше в тот миг предреченный,
Как в будущее дверь навек замкнется».

109. Уколот чувством вины сокровенной,
Я рек: «Скажите упавшему радом⁴⁷ —
Жив его сын, жив его незабвенный.

112. Молчал про то, что сталось с его чадом,
Я потому лишь, что постигнуть тщился
То, что постиг я днесь духовным взгладом».

115. Учитель рек, чтоб я поторопился.
Прощаясь с духом, я просил, чтоб он мне
Назвал бы тех, с кем радом он томился.

118. И он: «Их больше тыщи; в этом сонме
Тень Федерико второго сокрыта⁴⁸,
И кардинала...⁴⁹ Остальных не вспомню».

121. Засим исчез. А древний мой пиита,
К кому шаги я обратил в тревоге,
Чуял, что смутой мысль моя повита.

124. Пошли мы вместе дальше по дороге,
И он спросил: «Ну что ты так потерян?»
Я объяснил. Мне мой наставник строгий:

127. «Об этом помни! Но и будь уверен,—
Он поднял палец в раздумье глубоком —

130. В сладчайшем свете всеведущим оком
Той, от кого ты узнаешь наверно
Свой путь земной, что предначертан роком»⁵⁰.

133. Он взял левее; мы шагали мерно
Вдаль от стены, вниз, круга к середине,
И чувствовалось — пахло смрадно, скверно

136. Там, куда шли мы, — в мрачной котловине.

ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ⁵¹

43. Я рек: «Учитель! — Ты, непобедимым
Прошедший весь путь, подступ исключая

46. Кто сей огромный⁵³, что, пренебрегая
Жаром, лежит, столь мрачный и столь гордый;
Под сим дождем не стонет размякая?»

49. А он, в упорстве нерушимо твердый,
Вопрос поняв мой, прокричал задорно:
«Как жил, таким я и пребуду мертвый.

Выделывая стрелы громовые —
Разить меня, как было встарь, упорно;

55. И пусть потеют мастера другие
На Монджибелло в кузнице померклой
Под крик: "Вулка-ан! Помоги-моги-и!",

58. Как это было в оны дни над Флегрой⁵⁴,—
Меня не сломит полновластный мститель,
Сколь ни кцдайся он лавой изверглой».

61. Тогда воскликнул страстно мой учитель,
Так громко, как я не слышал доныне:
«О Капаней, ты сам себе мучитель,

64. Ты непомерной исполнен гордыни,
Нет тебе пытки злей и непристойней,
Чем твоя ярость, — нет такой в помине».

67. И, повернувшись ко мне, поспокойней
Промолвил: «Был из тех семи царей он,
Что Фивам древле угрожали бойней;

70. Презирал Бога равно как теперь он;

Себя: все так же, мол, высокомерен.

73. Иди за мною, старайся дорогой
В песок горючий не ступить ногою,
Держись близ леса — избежишь ожога».

ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ⁵⁵

1. О Симон маг, о те, что заодно с ним!
Божьи деянья, чистоту святую
Своекорыстьем оскверняя злостным,

4. Сребро ль несли вы? Монету златую?
Да грянет трубный глас вам поношенье,
В пазуху третью падшие клятую!

7. Еще одно под нами углубленье:
Такой же ров, над ним дуга такая ж,
И мы над ней, на самом возвышенье.

10. О высший разум, как ты проникаешь
В небо, и в землю, и в мир нечестивый,
И как всеблагость свою проявляешь!..

13. И дно у рва и берега размыты,
Одеты камнем, дырами пестрели
— коль видеть их могли вы —

16. Как круглые и крупные купели,
Те, что в прекрасном моем Сан-Джованни⁵⁶
Многим крестимым послужить успели.

19. Одну из них разбил я в год недавний,
Когда тонул в ней тот, кого крестили,—⁵⁷
Вот документ, мне в оправданье данный.

22. Из этих скважин торчащие были
Грешников ноги видны вверх ступнями,
И вглубь тела их, в камень уходили.

25. Над каждой пяткой трепыхалось пламя;
Суставы резко дергались: ремни бы
Порвались, если б их стянуть узлами.

26. Как если б маслом намазать что-либо
И подпалить лишь, напрочь не сжигая,—
Так огнь скользил от пят до пальцев сгиба.

31. «Кто сей, — спросил я, — кручина какая
Его корежит больше всех жегомых,
И пляшет алый огнь, его кусая?»

34. И вождь: «Не стоит допускать нам промах;
—
Ответит сам, за что в таких он жомах».

«Ад». Песнь XIX. Рисунок Сандро Боттичели (фрагмент).

37. И я: «То благо для меня — ведь ты же
Сам того хочешь, вождь, в решеньях твердый;
Коль склонен ты, то я склоняюсь ниже».

40. Пошли мы влево по дамбе четвертой
И одолели трудный спуск к ложбине,
В ров дырчатый и тяжким камнем спертый.

43. Воледь, пекшись обо мне, словно о сыне,
Меня пустил, чуть только подошли мы
К тому, ногами слезному, мужчине.

46. «О, кто бы ни был ты, вот так казнимый,
Вбитый, как свая, вниз главою в землю⁵⁸,
Откликнись, если можешь, дух язвимый!» —

49. Сказал ему и, что ответит, внемлю,
Как исповедник, преданного казни
Предгибельную исповедь приемлю.

52. Его ответ был всего несуразней:
«Ты здесь, ты здесь? До срока, Бонифаций?

55. Иль, пресыщенный, ты решил расстаться
С прекрасной донной, обманом добившись
Ее и много заставив терзаться?»⁵⁹

58. Тому подобно я стоял, смутившись,
Кто ничего не понял из ответа
И поневоле молчит, устыдившись.

61. Вергилий мне: «А ты скажи на это:
«Не тот, не тот я, чье имя ты крикнул!»»
И я ответил словами поэта,

64. Неугомонный дух ногами дрыгнул
И воздохнул, и, право, чуть не плача
Сказал: «Зачем же ты меня окликнул?

67. Если ж узнать, кто я, — твоя задача,
И ты за этим шел тропой тревожной,
Знай: в пышной ризе, в мире много знача,

70. Медведицы был сын я — то не ложно!
Алчен: да будут в силе медвежата!⁶⁰
Ныне сам втиснут в кошель безнадежно...

73. Под головою моей в камень вжата

Симонианцев, стяжателей злата.

76. Туда ж сокроюсь от огней нещадных,
Чуть меня сменит здесь тот, кого жду я
(Думал — дождался) в муках безотрадных.

79. Но мне здесь дольше, чем ему, танцуя
В огне, придется проторчать позорно,
А почему так — тотчас объясню я.

82. После него к нам тот, с душою черной,
С Запада канет пастырь без закона —
И нас покроет своей тенью вздорной.

85. Новый Ясон⁶¹! Как тот в Книге Закона
(Зри Маккавеев) был царем ласкаем,—
Так нежна с этим Франции корона».

88. Я не был к смелым речам побуждаем,
Но тем не мене сказал свое слово:
«Скажи мне, был ли богатством прельщаем

91. Господь наш, ждал ли от Петра святого
Сокровищ, когда тот, ключи имея,
"Иди за мною!" — слышал звуки зова.

94. Петр и другие злата от Матфея
Не брали, когда жребием решалось,
Чьим будет место павшего злодея⁶².

97. Казнись! Вина не зря твоя каралась;
И за деньгами присмотри построже,
Чья сумма против Карла набиралась⁶³.

100. Когда б ругаться не было негоже
Над высшей властью ключей, обретенных
Тобою в день тот, для тебя погожий,

103. Излил я б много речей возмущенных;
Дано вам алчным, стяжателям истым,
Угнесть благих и вознести зловонных.

106. Ваш сонм провиден был Евангелистом
В той, что воссела над водами, много
Блудя с царями в торжестве нечистом⁶⁴

109. И семиглавой, и десятирогой,
Ей доставало силы и величья,
Пока супруг был жизни правой, строгой.

112. Ваш бог — сребро и злато. Все приличья

Чтит одного, вы ж — сто, как мог постичь я.

115. О Константин, не тем ты плох, покойник,
Что обратился, но тем, что даянья
От тебя принял богатый каноник!⁶⁵»

118. Пока напевны словоизлияния
Мои текли, он — гневаясь, стыдясь ли —
Чинил все те же ногами ляганья.

121. В очах поэта, мелькнув, не погасли
Искры довольства: был он к справедливым
Моим речениям отчески участлив.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ⁶⁶

1. В начале года, совсем молодого,
Солнцевы кудри Водолей⁶⁷ ласкает
И ночь полсуток охватить готова;

4. Повсюду иней на земле сверкает,
Белому брату⁶⁸ своему подобен,

7. Крестьянин, тот, чей скудный хлеб несдобен,
И корму нет — гладь: поле побелело;
Плюнет с досады: «Будь ты неподобен»...

10. Бродит по дому, ворчит то и дело,
Растерян, бедный, и кряхтит и стонет;
Ан выйдет снова — все повеселело,

13. Весь мир нарядный в многоцветье тонет...
Рад и хозяин: берет хворостину —
Гуляйте, овцы! — и пастись их гонит.

16. Так мой учитель, впав сперва в кручину,
Меня печалил и очень тревожил,
Но лишь завидел он моста руину...

19. Приободрился в один миг и ожил,
Мне кинул взгляд — вот таким же он взором
У гор подножья мои силы множил.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

1. Кто смог бы, даже в вольном изложение,
Всей крови, горю всему и всей муке —
Тому, что видел я, дать исчисление?

И речь — на слове, и на мысли — разум;
Вместить такое бессильны науки.

7. И пусть сошлись бы все народы разом,
Не забытые Пулийской землею⁶⁹,
Которых знаем по многим рассказам:

10. Те, что томили длительной войною
Римлян, плативших дань кольцами павших,
Как Ливий пишет, сильный правотою,

13. И толпы грозных бойцов, воевавших
Под знаменами Руберта Гвискара,
И, прах кровавый сонмища топтавших

16. Близ Чеперано, где, не ждав удара,
Легли пулийцы, и у Тальякоццо
Удался происк старого Алара⁷⁰,

19. И я б увидел, сколько крови льется,
Зияет ран — все б был не так подавлен,
Как в рве девятом, где побыть придется.

22. Как бочка без дна, насквозь продырявлен —
От рта до туда, где исход фекалий,

25. Кишки меж колен отвратно свисали,
Виднелось сердце и мешок желудка,
Набитый жвачкой, выпачканный в кале.

28. Вот под моим он взглядом вздрогнул чутко,
Разверз руками грудь, сказав при этом:
«Ты видишь, как я весь разодран жутко!?

31. Видишь ли ты, что сталось с Магометом?
За мною, плача, вслед идет Али⁷¹
Ему весь череп разнесли кастетом.

34. А все другие — их ты видишь ли?
Они виновны в раздорах, в расколах
Среди живых, вот их и рассекли.

37. Там сзади дьявол, в лапах он тяжелых
Вращает меч и страшно нас калечит —
Уносим раны на телах и челах;

40. Лишь заживут, он снова нас увечит,
Когда дойдем по кольцевой дороге
К нему опять, — боль нашу вековечит.

118. Вот, видел я, к нам близится, шагая,
— и вскоре
Сравнялось с нами, меж других ступая;

121. И срезанная, с ужасом во взоре,
Глава, рукою за кудри держима,
Вися, как фонарь, восклицала: «Горе!»

124. Ну и светильник... Нет, непостижимо;
Двое — в одном, и один — в двух; как можно?
То знает тот, кто правит нерушимо.

127. Остановись под мостом, осторожно
Он руку поднял с головой своею,
Чтоб лучше были нам речи тревожной

130. Звуки слышны, и рек: «Ты, разумею,
Жив — и глядишь на меня, неживого,
Истерзанного мукою моею;

134. Коль обо мне ты хочешь слышать слово,
Знай: я Бертран де Борн⁷², тот, что затеял
Учить дурному короля младого».

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ ⁷³

1. Если бы стих мой был резкий и хриплый,
— весь в эту дыру преглубоку⁷⁴
Куда кругами путь нисходит гиблый,

4. Я крепче бы и больше б выжал соку
Из содержанья; а так — скажем прямо —
И невпопад, и маловато проку;

7. Шуточное ли дело? эта ж яма —
Поди опиши ее! — дно вселенной!
Тут не сюсюкнешь: папа, мол, иль мама...

10. Музы, склонитесь к душе вдохновенной,
Как к Амфиону, воздвигшему Фивы⁷⁵,—
И да исполню труд, мне предреченный.

13. О чернь! дурные! Были зря людьми вы:
Во избежанье несказанной муки
Были бы — козы, иль овцы пугливы...

16. Во мгле колодца мы простерли руки
У стоп гиганта и спускались ниже,
И вдруг услышал я странные звуки,

19. Затем слова: «Ты бы топал потише
По головам-то угнетенных братий
»

22. Я присмотрелся: просьба ж — как не внять ей?
Озеро вижу под собой льдяное —
Раздолье стклянных, а не водных гладей.

34. Так, вмерзши в льдину до тайного уда,
Стуча зубами, словно клювом — аист,
Торчали тени скорбные оттуда.

37. Они сгибались, лицами склоняясь;
Стужей свело им рты, печаль во взорах —
Видать по всему, горевали, маясь.

124. Мы отошли. Вот льдяная могила.
Глянул — там двое нераздельно слиты,
Одна голова другую накрыла.

127. И как голодный в хлеб, им раздобытый,
Так верхний вгрызся нижнему в загривок,
Круша и шею и череп разбитый.

130. Хрустел дробимый зубами затылок,
Как Меналиппов лоб, когда с Тидеем
Заканчивался смертный поединок⁷⁶.

133.«Ты, неуемным представший злодеем!

Признайся: твоим жестоким затеям

136. Что,— вопросил я,— явилось причиной?
Если ж ты прав, то я, узнав, в чем дело,
В мире защитник буду твой единый,

139. Коль дара речи не лишусь всецело».

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1. Подняв уста от чудовищной яди,
Свирепый грешник утер их власами
Главы, чей череп изглодан был сзади.

3. И молвил: «Хочешь былыми скорбями
Сдавить мне сердце, чтоб несло их бремя,
Прежде чем горе выскажу словами?

7. Что ж, если повесть прорастет, как семя,
Бесславьем ему, грызомому мною, —.
И речь услышишь и плач в то же время.

10. Не знаю, кто ты и какой стезею
Сюда пришел — и неторной и длинной,
Но твой тосканский говор... Нет, не скрою —

13. Ты должен знать: я был граф Уголино^77
78.
Навек соседи мы небеспричинно!

16. Того достало бы, по крайней мере,
Что смертью своей я ему обязан,
Моей в него как в союзника вере.

19. Но никому из людей не рассказан
Весь ужас смерти, мне павшей на долю.
Суди ж обо всем, незнаньем не связан!

22. В душной темнице познал я неволю —
С тех пор зовется она Башней Глада,
Других несчастных томит той же болью,—

25. В мою тюрьму свет лун несчетных падал
Через решетку... Там, помню, мне снился
Зловещий сон — в нем жребий мой угадан:

28. Затравленный волк с волчатами тщился
Бежать от ловчих по дороге горной,
Где ввд на Пизу вдруг взору открылся.

31. С собачьей стаей, бегущей проворно,
Гваланди вместе с Сисмонди, Ланфранки⁷⁹
К своей добыче стремились упорно.

Отца и детей, поймав, умертвили
И растерзали бренные останки...

«Ад». Песнь XXXIV (три лика Саатаны). Фрагмент рисунка Сандро Боттичели.

37. Но тут же стоны меня разбудили
Моих детей; во сне бедняжки мучась,
Плакали, хлеба у меня просили.

40. Жесток же ты, коль их горькая участь
Тебя не тронет: да была ль знакома
Твоим зеницам слез кровавых жгучесть?

43. Но вот прервалась тягостная дрема...
Дадут ли пишу нам? Я сомневался:
Дурных предчувствий томила истома.

46. И вдруг за дверью — слышим — стук раздался.
Вход забивают... Наши с жизнью счеты
Прервутся скоро. Разум мой мешался;

49. К плачущим детям став вполоборота,
На. них глядел я. Ансельмушка бедный
Крикнул мне: "Папа! Что смотришь так? Что ты?

52. Окаменевший, безмолвный и бледный,

Чтоб звук хотя бы проронить ответный,

55. Я через день лишь очнулся и милых
Сынов увидел, скорчившихся в муке,
Когда луч смутный слабо осветил их.

58. В тоске я начал кусать себе руки,
Они ж, подумав, что собственным мясом
Себя насытить пытаюсь, в испуге:

61. «Отец, — сказали, — нам легче, коль разом
Ты съешь нас; ты же дал нам плоть земную —
Возьми обратно». Чтоб в тот страшный час им

64. Не видеть, как я мучусь и тоскую,
Утих я... Двое суток миновали...
О, хоть бы землю разверзло сырую!

67. Четвертого дня приход мы встречали,
Как губы навзничь упавшего Гаддо;
«Отец, помоги же мне», — прошептали;

70. Как ты меня здесь, так я в Башне Глада
Видел детей, как гаснули, слабея,
Как каждый мертвым к ногам моим падал.

Бродил меж ними и щупал их трупы.
Потом... но голод был горя сильнее».

76. Глаза скосивши, он вновь свои зубы,
Как пес голодный, вонзил с озлобленьем
В тот жалкий череп, истерзанный грубо.

79. О Пиза, стьщ твой покроет презреньем
Страну счастливцев, чья речь сладкогласна⁸⁰.
Тебе сосед не грозит истребленьем —

82 Так пусть Капрайя с Горгоною⁸¹ властно
Со дна восстанут, Арно запрудивши,
Чтоб утонул весь народ твой злосчастный!

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

28. Князь тьмы, над коим весь Ад громоздится,
Наполовину грудь из льда возвысил;
И гигант в ровню мне скорей годится,

31. Чем его руке (чтобы ты исчислил,
Каков он во весь рост, и мощь виденья
Явившегося нам вполне осмыслил).

Он на творца свой поднял взор предерзкий —
Он всех пороков и зла воплощенье!

37. И нужно ж было вид иметь столь мерзкий —
Его главу три оснащали лика!
Первый, над грудью, красный, изуверский;

40. И по бокам два, место же их стыка
По-над плечами; взглядом озверелым
Всяк лик окрестность оглядывал дико.

43. Правый, казалось, был изжелта-белым,
А левый — как у тех, что долго жили
Близ водопадов Нила, — почернелым⁸².

46. Под каждым — пара широчайших крылий,
Как подобает птице столь могучей;
Не зрел ввек щеглы при таком ветриле⁸³.

49. Без перьев, будто у мыши летучей;
Вращал он ими, и три ветра, вея,
Летели, каждый — струею тягучей;

52. От этих струй стыл Коцит, леденея.
Шесть глаз рыдали; три пасти сквозь губы

55. И тут, и здесь, и там терзали зубы
По грешнику; их, значит, всего трое,
И они муки терпят пресугубы.

58. Из них в особом средний непокое:
Когтями кожу со спины сдирает
Ему грызущий — пытка тяжче вдвое.

61. «Вот этот дух, что больше всех страдает, —
Иуда, — молвил вождь, — Искариотский,
Чью спину коготь, главу — зуб терзает.

64. Другому ноги разжевал, как клецки,
Сей, черноликий; это душа Брута —
Язык проглотив, корчится уродски.

67. А это Кассий — вишь, все тело вздуто.
Но смерилось; ты уж видел все, что надо.
Готовься: будет нисхожденье круто».

ЧИСТИЛИЩЕ

(Пройдя Ад, Данте с Вергилием попадают в Чистилище; оно помещается на противоположном земном полушарии, покрытом Великим океаном, и представляет собой остров, на котором возвышается высочайшая гора; гора разделена на семь уступов, или кругов, в каждом из которых происходит очищение от одного из семи смертных грехов: гордости, зависти, гнева, уныния, корыстолюбия, чревоугодия и блуда. Перед вступлением в первый круг путники проходят еще преддверие, пройдя же седьмой круг, они попадают в Земной рай, где Вергилий покидает Данте, и где Данте вновь встречается с Беатриче.)

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1. Для лучших волн я днесь подъемлю парус

Оставив воды, коим имя — ярость⁸4;

4. Второго царства⁸⁵ я пою селенья,
Откуда горний мир благих небес не
Заказан душам после очищенья.

13. Сапфирной сини сладостная сила,
Восточной неги чище и нежнее,
Снова мне очи светом упоила, —

16. Кругозор первый тем предстал светлее,
Что выскользнул я из мертвого чада,
Висшего тяжко, как ярмо на шее.

19. Звезда любви, снов утренних отрада,
Так осияла, смеясь, край востока,
Что Рыб затмила, планета их ряда⁸⁶.

115. Брезжил рассвет средь мрака негустого —
Угадывался в отдаленьи смутном
Призрачный проблеск трепета морского.

118. Мы одиноко шли в поле безлюдном,
Торя стезю сквозь чуть видные скосы,—

121. И подошли мы к той черте, где росы
Борются с солнцем, где в местах тенистых
Пучки кропимых трав седо-белесы;

124. Склонив ладони к травам, капель чистых
Набрал учитель в горсти, я ж подставил
Ему ланиты, все в слезах ручьистых,

127. И он омыв их, навсегда избавил
Мой лик от адской копоти, столь темной,
Что мнилось мне — он у меня заржавел...

130. И вот пред нами океан огромный:
Отсюда нет для приплывших возврата —
И бегут волны чредой неуемной...

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ

28. В мельканье лилий, как в облаке белом,
Явленном в блеске ангельского пира,
Очам виденье моим возъяснело, —

31. В венке олив, под светлейшей эфира
Фатою — донна⁸⁷; плащ на ней зеленый,
— алая порфира.

34. И дух мой, ею некогда плененный,
Хоть и прошло то далекое время,
Когда пред нею трепетал, влюбленный,

37. Но — разуменьем (не посредством зренья)
Сокрытой силы, от нее исшедшей,
Любви старинной вновь почуял бремя.

40. Когда ж и взором, наконец, прозревший,
Познал ту силу, что меня пронзила
Впервые в детстве доблестию цветшей,

43. Я глянул влево — дрожь меня нудила,
Словно ребенка, что к родимой маме
Бежит в испуге, чтобы защитила,

46. Сказать Вёргилью о сердечной драме:
Мол, «кровь мою в сей миг неизреченный
Дотла сжигает прежней страсти пламя»;

49. Но тут Вергилий покинул мгновенно
Меня, Вергилий, отец мой сладчайший,
Вергилий, мне во спасенье явленный.

52. В садах, запретных праматери нашей,

Из глаз померкших моих ток горчайший.

55. «Данте, Вергилий больше не вернется,
Но не рыдай, но не рьщай напрасно:
Рыдать тебе от иного придется».

58. Как адмирал, чье слово в миг опасный
Звучит, эскадру призывая к бою,
И над волнами крепнет голос властный,

61. На колеснице, слева, за рекою,
Та, от кого я слышал свое имя
(Начертанное поневоле мною),

64. Стояла: донна средь ангелов, с ними
Слитая раньше в общем ликованье,
В меня вперялась очами своими.

67. Под покрывалом ее очертанья
Смутны: листвою Минервы⁸⁸ повито
Чело — тут тщетным было б созерцанье.

70. По-королевски сдержанйо-сердито,
Чтоб весь свой гнев не вылить в гневном кличе,

73. «Вглядись в меня! То я, то Беатриче.
Но как взобрался ты на эти горы,
В обитель счастья, знанья и величья?»

76. К водам потока я потупил взоры,
Но лишь увидел свое отраженье,
К траве отвел их, не стерпев позора.

79. Как мать, что сына бранит в раздраженье,
Так и она, — и горьким мне казался
Привкус любви в столь жестком изъявленье.

82. Она умолкла. Тотчас хор раздался
Ангелов: «In te, Domine speravi».
На звуках pedes meos⁸⁹ он прервался.

85. Подобен снежной, в лед застывшей лаве
В горах лесистых Италии — в пору,
Когда несется Борей по дубраве,

88. (Но лишь овеет промерзшую гору
Дыханье Юга, лишенного теней,
Как свечке, таять льдяному затору), —

Застыв стоял я, пока не услышал
Согласных вечным сферам песнопений.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1. «О ты, стоящий близ ручья святого»,—
Так, острием ко мне речь направляя,
Чтоб ранило, как меч, любое слово,

4. Заговорила, время не теряя:
«Скажи, скажи мне, верно ль то?
Признаться Во всем ты должен, ежели права я».

7. Был я смущен, не в силах оправдаться,
Голос мой замер как бы в некой дрожи,
Угас внутри, не смея вслух раздаться.

10. Выждала. После сказала: «Так что же?
Ответь мне: память о минувшем злую
Еще водой не смыло — смоет позже»⁹⁰.

13. Страх и смущенье, смешавшись всплошную,
Такое «Да» из уст моих изгнали,
Что не расслышать было бы вслепую⁹¹.

16. Как лук, что, слишком натянув, сломали,—

Но этот выстрел цель сразит едва ли,—

19. Так я крушился, скорбью отягченный,
Весь изнемог от слез и воздыханий,
И ослабел мой голос удрученный...

22. Она же мне: «Средь всех благих желаний,
Тебе внушенных во спасенье мною,
Познавший сладость лучших упований,

25. Какие рвы и цепи пред собою
Увидел ты, что, робкий, не решился
Прямою дальше следовать стезею?

28. Каким соблазном, суетный, пленился,
Каким посулам вверился поспешно,
Что им навстречу дух твой устремился?»

31. Вздохнув сквозь слезы — горько, неутешно,
И напрягая голос свой тоскливый,
Чтобы ответить внятно и прилежно,

34. Рыдая, молвил я: «Суетны, лживы,
Дела мирские меня увлекали,
После того, как в лучший мир ушли вы».

«Природа, книги — да обрел ли ты в них
Сладость такую, как моего тела
До разрушенья членов его дивных?

52. И если сладость их прочь отлетела
С моею смертью — какая из смертных
Твоей желанной сделаться сумела?..

55. Ты должен был при первом же из первых
Судьбы ударов следовать за мною —
К истинным благам, прочь от благ неверных.

58. Не должен был ты новою виною
Тягчить полет свой — манит ли девчонка,
На миг прельщен ли тщетностью иною.

61. Легко словить иль ранить ястребенка,
Но взрослой птице опыт трудной жизни —
От стрел и сети верная заслонка».

64. Я, как дитя, что внемля укоризне,
Глазки потупит — бедненькому стыдно,
А стьщ любого горя ненавистней,—

67. Стоял. Она мне сказала: «Хоть видно,
Как ты страдаешь, — ну-ка, вверх бородку!
».

70. Дуб мощный легче в злую непогодку
Крушится бурей — нашей иль летящей
Из края Ярбы⁹² вихрями вразбродку,

73. Чем подбородок я поднял дрожащий;
Лицо «бородкой» нареченно было —
Такое слово и яда не слаще⁹³.

РАИ

(Примирясь с Данте, Беатриче ведет его через девять небесных сфер в эмпирей — «розу света» высших небес — местопребывание божества. Эта часть произведения особенно много места уделяет богословской схоластике.)

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1. Слава того, кто всей вселенной движет,
Проникновенно сияя, струится:
Там больший льет, здесь меньшим светом брызжет⁹⁴.

4. В небе, где ярче всего он лучится,
Был я и видел то, о чем старанья
Поведать тщетны у смогших спуститься;

7. Ибо, сближаясь с предметом желанья,
Наш ум стремится к глубинам чудесным,
Лишен обмякших сил запоминанья.

10. Однако все, что в царствии небесном

Даст содержанье ныне моим песням.

13. О Апполон⁹⁵, мне труд последний надо
Свершить: так будь же со мной с сего часа,
Если сужден мне твой лавр, как награда.

16. Мне до сих пор был из пиков Парнаса⁹⁶
Один потребен; теперь нужны оба,
Коль в бег остатний тороплю Пегаса.

«Рай». Песнь XXX (живые цветы и рой искр над огненной рекой). Рисунок Сандро Боттичели.

19. Вниди мне в грудь, чтоб пелось до захлеба,
Как если б Марсий⁹⁷ возжаждал победы,
Тот, чья из кожи вырвана утроба.

22. Божественная доблесть! О всеведый!
Явив мне тени царства пресвятого,
Проясни образ, в мою память вшедый,

25. И стану я под сению лавровой —
Приять венец твой, коего заслужит
Тобой о вечном внушенное слово.

— так, что сердце тужит,—
Сей лист к триумфу кесаря ль, поэта;
Редко чью славой голову он кружит.

31. И бог дельфийский улыбкой привета
Почтил бы тех, кто прельстился листами
Пенейскими⁹⁸ и алчет их, как света.

34. Из малой искры возгорится пламя:
Вслед мне, быть может, к отзывчивой Кирре⁹⁹
Мольбы взнесутся лучшими гласами.

37. Смертным грядет из разных точек в мире
Его светильник; но льзя лишь одною
С тремя крестами слить круга четыре

40. В лучшем стремленьи с лучшей звездою —
Тогда яснее печать в мирском воске
Отобразится силой неземною¹⁰⁰.

43. Свет мягкий утра — к нам, а сумрак жесткий
От нас текли по разным полушарьям;
Нам близ той точки¹⁰¹ дня сверкали блестки;

Взор Беатриче вонзила: так глянуть
И орлу оком не под силу царьим.

49. Как луч, рожденный от другого, прянуть
В выси готовый, страннику подобный,
Коего вспять о доме тянет память,

52. Так взгляд мой, ею возжечься способный
Стремленьем к солнцу, туда же вперился —
Не по-людски, но как в стране загробной.

55. Кто в запредельных краях очутился,
Тот может больше и зрит ясновзорней,
Как человек, что в бозе приютился.

58. Был оком в выси недолго я горней,
Видел лишь искры, вспыхнувшие в зное,
Будто железо раскалилось в горне.

61. Мне показалось, день взъярчился вдвое,
Как если б въяве возжег Всемогущий
В далеком небе вдруг солнце другое.

64. И Беатриче взор, меня влекущий,
Слала туда, где вечные чертоги;
— к ней, отведши взгляд от выси жгущей.

67. Мои целил свет ее глаз ожоги,
И я как Главк¹⁰² был, отведавший травки,
После чего с ним власть делили боги.

70. Этой к людскому высшего прибавки
Не рассказать, но довольно примера —
Всего того, что известно о Главке.

73. Была ли в то, что стал я духом, вера
И было ль так — то лишь тебе открыто,
Любовь, чьей волей явлена мне сфера¹⁰³

76. Благого неба: с вечною орбитой
Звездовращенья ты меня опознала,
С твоей гармоньей миров неизбытой.

79. А в небе солнце пламенисто-ало
Дождило светом, и его потоки
В его озера лились небывало.

82. И звон внезапный, и размах широкий
Лучей — все внове было, жгло, томило
Жаждой проникнуть сих чудес в истоки.

Не дожидаясь моего вопроса,
В успокоенье мне уста открыла

88. И начала: «Чтоб видеть дальше носа,
Ты с вображеньем расстанься неверным,
Его навек как помеху отброся.

91. Не на земле ты, как думал, но к сферным
Пределам мчишься стремительней молний
, Встречь им летящий простором безмерным».

94. И я сомненья откинул, довольный,
Ее короткой радуясь улыбке,
Но тут же, новых недомыслий полный,

97. Сказал: «В былые не впаду ошибки;
Дивит другое: легче ль мое тело,
Чем сей эфир и пламенный и зыбкий?»

100. Она вздохнула и так посмотрела,
Как смотрит матерь, сострадая сыну,
Что захворал и бредит то и дело,

103. И начала: «Все, на что взор ни кину,
В закономерном зиждется порядке:

106. В нем обретают вечных сил зачатки
Высшие твари¹⁰⁴, коим в постиженьи
Строя сего быть не должно нехватки.

109. И он¹⁰⁵, о коем мое наставленье,
Един для всех, будь кто ближе, кто дале
От Первосути, воздвигшей строенье.

112. Плывут они все — туда ли, сюда ли —
В обширном море бытия и шумном,
Ведет инстинкт их, данный им вначале.

115. Пламя вздымает он! — к пределам лунным;
Землю в единый он! — комок сцепляет;
Сердец шлет трепет он! — тварям разумным.

118. Не только тварью низшею стреляет¹⁰⁶
Лук превосходный этот, но и теми,
В ком и рассудок и любовь пылает.

121. И провиденье, что над ними всеми,
Недвижным светом в верхнем небе Рая

124. Нас эта сила, туда увлекая,
Сейчас спустила с тетивы упругой
И мчит, к желанной цели направляя.

127. Но часто форма и сущность друг друга
Не принимают: многое зависит
От матерьяла, что коснеет туго.

130. Творец иного, допустим, возвысит,
А тот, хоть ему дан толчок могучий,
С пути собьется и полет свой снизит

133. (Видал же ты, как падает из тучи
Огонь небесный), ежели к тому же
Влечет соблазн, хоть лживый, но живучий.

136. Так не дивись же, что можешь не хуже
Вершить подъем, чем водопад —свергаться:
Все объяснимо, хоть странно снаружи.

139. Пристало б больше тогда изумляться,
Коль вне препятств, но чувств презрев потребу,
Ты — огнь живой — стал по земле бы стлаться...»

142. — И вновь подъяла чело свое к небу.

¹⁰⁸

1. Так мне явилась в белоснежной розе
Святая рать¹⁰⁹, с кем Христос сочетался
Кровью своею в брачном симбиозе;

4. Другой же полк¹¹⁰, что видел, пел, летал, ся
Влюбляя в славу всевышнего, с коим
В столь совершенном благе обретался,

7. Подобно пчелам, которые роем
Летят к цветам и оттуда обратно,
К своим — где будет труд им всласть — покоям,

10. Спускался розы в убранство нарядно
Из лепестков и воздымался снова
Туда, где в вечной быть любви отрадно.

13. Лица все были из огня живого,
Крылья златые, остальное бело
Настолько, что и снега нет такого.

16. В цветок спускаясь, мирно пламенело
Это собранье, неизменно дружно,

19. Оно, меж высью и цветком жемчужной
Массой густея, не застило блеска,
И было зренье напрягать не нужно.

22. Всепроницая, святыня небесьска¹¹¹
Неодолимый свет струит повсюду,
Так что ничто ей здесь не занавеска.

25. Здесь древнему, как и новому люду¹¹²
Дано любить сей край благобесслезный,
Его символу радуясь, как чуду.

28. О свет троякий и единозвездный,
Что нежишь здешних, очам их сияя!
Склони свой взор над нашей бурей грозной!

31. Уж если варвар (пришедший из края,
Над коим кружит Гелика¹¹³ дотошно
Следя за сыном — всяк день провожая),

34. Увидев Рим, и как в нем все роскошно,
И поднятость над миром Латерана¹¹⁴
Разинул рот и дивился всполошно,

К предвечному из времени, к народу,
Что здрав и мудр, — из флорентийцев стана,

40. Как же дивился своему восходу!
И радовался — столбенея прямо,
И был и нем и глух — себе в угоду...

43. Как пилигрим у преддверия храма,
Где долг исполнен был его обета,
Рад с вестью сей течь семо и овамо,

46. Так, погруженный в глубь живого света
Очами, чуял я, как одолели
Волны его — то та меня, то эта.

49. Я видел — лица милостью светлели,
Лучились ярким приветом улыбок,
Достоинством и честью пламенели.

52 Общий план Рая усвоил я, ибо к
Сему способным мой взор разомкнулся,
Но на детали — не довольно гибок.

55. Порасспросить о них я повернулся
К донне моей: мол, чего не заметил,

58. Готов ей внять — но мне другой ответил...
Мнил Беатриче увидеть — напрасно:
К ней обращенный взгляд мой старца встретил.

61. Сам он весь в белом, очи светят ясно,
И благ, и рад он, и полон усилья
Быть как отец и помогать всечасно.

64. «Где Беатриче?» — поспешно спросил я.
И он: «Исполнить твое пожеланье
Я ею зван из пункта изобилья;

67. Третьего круга¹¹⁵ в верховном пыланье
Ты на престоле ее разглядиши,
Ей по заслугам данном в обладанье».

70. Я не ответив, поднял взоры выше:
Вижу ее под лучистой короной,
Свет отразившей вечный, в тронной нише.

73. Мнилось, от тверди, громом оглашенной,
Сильнее смертный глаз не отдалится,
На дно пучины морской погруженный,

Не довелось ей, однако; и вежды
Мои подвиг я на нее воззриться.

79. «О донна, ты, в ком все мои надежды
Сбылись, коль скоро, помощь мне даруя,
Пресекла Ада роковой рубеж ты,

82. Где след остался твой! Во всем, что зрю я,
Твоея силы и твоего блага
И доброту и доблесть признаю я.

85. По твоему, не замедляя шага,
Пути я влекся от рабства к свободе:
Дана тобою мне эта отвага.

88. Храни меня и впредь в своей щедроте,
С тем чтобы дух мой, исцелен отныне,
Тебе угодным сбросил бремя плоти».

81. Так к ней воззвал я; она издали, не
Близясь ко мне, лишь с улыбкой взглянула —
И повернулась вновь к вечной святыне.

94. Блаженный старец рек слово посула:
«Твой путь сытожить помогу; об этом

97. Очами свыкнись с сим садовым цветом,
С игрой лучей и лучиков мильярда,
Ты, осиянный божественным светом.

100. Царица неба, внушившая жар да
Пыл мне любви, нам в помощь, горней братьи
Сочтя достойным верного Бернарда»¹¹⁶.

103. В-точь как пришлец из далекой Хорватьи
На поклоненье Веронике нашей¹¹⁷
Жаждет молиться этой благодати,

«Христе Исусе, синьор мой и боже,
Так вот какое обличив ваше?»—

109. Так умиленье — со сказанным схоже —
Я ощутил пред тем, для кого в жизни

112. «Сын благодати, — так он начал, — вниз не
Смотри, а то ведь не узришь вовеки
Всего, что славно в радостей отчизне;—

115. Но отверзая к высям свои веки,

Чьей это царство вверено опеке».

118. И мне открылось, чуть подъял зеницы:
Как ранним утром ярче край востока,
Чем запад, если вспыхнул луч денницы,

(Словно из дола скользя по вершинам),
Зрелся ярчайший свет с одного бока.

124. И словно там, где, явлен в оны дни нам,
Воз Фаэтона вспыхнул, страшно планя,
¹¹⁸,

127. Так мирное тут развернулось знамя
И осияло самый центр небесный,
Но по краям не разгорелось пламя.

130. И в центре том сонм ангелов чудесный,

Различно блеща, пир пирует честный;

133. Игры и песни суть на этом пире
Смех красоты, ту отраду сулящей,
Ничего коей нет равного в мире.

Воображенья — и тогда б, уверен,
Не произнес я речи подходящей.

139. Бернард, узрев, как мой восторг безмерен
Пред тем, что его жгло, туда ж воззрился,

142. Что взор сильней и мой воспламенился.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

49. И вот Бернард дал мне знак, улыбаясь,
Чтоб поглядел я наверх; но уже я

52. И мои очи, дивностно яснея,
Глубже и глубже в сиянье вникали,
В горний свет правды — и сливался с ней я.

55. Теперь виденья мои превышали

Увиденное в памяти скрижали.

58. Как снов не помним осияннокрылых,
Проснувшись, — только волнение чуем,
Но не удержим тех видений милых,

Своим прозреньем — и сладки, и милы
Те чувства, но дать форму не могу им.

64. Вот так на солнце тает снег унылый;
Так ветер сдунул листьев ворох легкий
¹¹⁹.

67. О свет верховный и такой далекий
От умства смертных, отдай мне хоть долю
Той прелести, коль так меня увлек ей!

70. Дай мне мощь слова, и да возглаголю,

Людей грядущих, может, удоволю.

73. Вернув мне память, твой блеск величавый
Озвучит стих мой, что братьям и сестрам
Явит победу твоея державы...

Так яркость терпим, но если отпрянуть —
Померкнет все и сгаснет visum nostrum¹²⁰.

79. Чтоб зренью, думал я, не дать увянуть,
Буду смотреть... И чудо! — бесконечной

82. Щедра ты, милость, что мне свет предвечный
Дала увидеть, моему позыву
Отзыв готовно посылая встречный!

85. Дивясь, как диву, видений наплыву,

Из листов, в мире преданных разрыву¹²¹,

88. В ней суть я случай с их плотью и кровью
Духовно слиты столь неизреченно,
Что промолчу, не склонный к суесловью.

Связаны, зрел я (глубь светилась ярко),
Они, и рад был необыкновенно.

94. Одно мгновенье тут более марко,
Чем непрозрачны двадцать пять столетий
¹²².

97. Ум мой, попавший в сладостные сети,
Был неподвижен, наблюдающ, чуток,
Воспламенившись, пребывая в свете.

100. И оторваться — я не зря пишу так —

Весь времени, что был там, промежуток.

103. Ибо все то, что есть вне их, — ничтожно;
А в них все то, что возжеланно, — любо,
И совершенно и благонадежно.

Хоть кой-что помню, а все как младенец,
Кормилицы грудь сосущий беззубо.

109. Свет? о, не то: уж он-то не изменит с
Того, с сего ли свой статус державный —

112. Нет, это зренья стала мощь неравной
Самой себе у меня к той минуте,
Слившей его со святостью заглавной,

115. И мне глубокой и ясной прасути

О трех цветах, но идентичной крути¹²³.

118. Два круга в-точь как ирцдины дуги¹²⁴
(Третьим был огнь, от их зажжен накала)
Дивно сияли, отразясь друг в друге.

Но вижу, что под стать ей ничего нет,
И слов для нее нет — не просто мало.

124. О свет предвечный, что собой лишь понят
И успокоен своим пониманьем

127. В коловращении, осиян сияньем,
Что так чудесно в тебе отразилось,
Как видел я, с ним упоен слияньем,

130. Посередине ярко зацветилось

Все мое зренье в образ сей вперилось,

133. Как геометр, что берет карандаш и,
Стремясь измерить круг¹²⁵, взыскует тщетно

136. Таков был я близ Троицы трехцветной;
Как же сей образ с кругом слиты? — мнил я,
Но вопрошанье было безответно:

139. Надежды нет на собственные крылья;
— блистанье мысль мою настигло
Во исполненье страстного усилья.

142. Воображенье, мощь теряя, сникло,
Но волю, жажду, иже мя ведоста¹²⁶
Влекла кругами извечного цикла

Примечания.

1. Вступ. ст. В. А. Лукова.

2. Поэма представлена здесь в новом силлабическом переводе А. А. Илюшина, воссоздающем стих и стиль оригинала, оиенненом у нас (номинация Гос. премии РФ, 1999) и на родине поэта (золотая именная медаль г. Флоренции, 1999).

3.. Средина жизненной дороги — 35 лет; Данте родился в 1265 г., следовательно, он датирует свое видение 1300 годом (время его избрания в приоры — городские старейшины Флоренции). В действительности поэма была написана значительно позже, уже после того, как поэт вместе с другими представителями партии Белых был изгнан правительством Черных из Флоренции (27 января 1302 г.). Таким образом, поэт получает возможность изображать в виде пророчеств все события последующих лет.

«Темный лес» обычно толкуется как аллегорическое изображение жизни, полной заблуждений и терзаемой страстями; однако один стих Чистилища (XIV, 64) дает основание предположить что «темным лесом» Данте именует политическое состояние Флоренции начала XIV в. С этим согласуется и то, что временем вступления в «темный лес» Данте называет время своего избрания в приоры Флоренции.

5. Планета — Солнце, в системе Птоломея тоже причисляемое к планетам. См. выше, примечание 3 к «Новой жизни».

6. Аллегорические образы Пантеры — Зависти, Льва — Властолюбия и Волчицы — Корыстолюбия и Распутства становятся у Данте поэтическими символами борющихся сил: Флоренции с ее политическими партиями Белых и Черных (Пантера), Франции и короля ее Карла Валуа (Лев) и Римской курии (Волчица).

7. Появление Вергилия; его тихий (в подлиннике — охрипший) голос указывает на недостаточное, по мнению поэта, изучение его творений современниками Данте.

8. Под властью Юлия Цезаря.

— Эней

10. Пес (в подлиннике Veltro — «борзой»). Под Псом, уничтожающим волчицу, Данте, вероятно, разумел монарха (императора), которому, как он верил, удастся умиротворить, объединить и осчастливить Италию.

11. Войлок... — непонятное место.

12. Камилла — дева-воительница, павшая в битве с завоевателями Италии.

13. Турн, Эвриал и Нис — персонажи «Энеиды» Вергилия.

—129 дают краткий обзор содержания всей поэмы.

15. Беатриче — небожительница, возлюбленная Данте.

16. По представлению Данте, основным средоточием божественной субстанции является эмпирей — высшее неподвижное небо, которым объяты девять вращающихся небес.

17. Из песни второй здесь приведены начальные три терцины.

18. Чтобы понять дальнейшее, надо представить себе строение Ада по Данте. Под сводом земли расположена воронкообразная пропасть, состоящая из все более узких кругов и упирающаяся в колодезь, на две которого терзается Люцифер. Чем ниже круг, тем ужаснее преступления грешников и тем ужаснее их муки.

20. Среди отверженных и трусов, заполняющих этот величайший круг ада, Данте находит и своих товарищей по партии, уклонившихся от поддержки ее в трудное время, как Торреджано деи Черки, бывшего сторонника Белых.

21. Вероятно, это папа Целестин V, избранный в 1294 г. и через несколько месяцев сложивший с себя папство, не имея сил противостоять проискам будущего папы Бонифация VIII.

22. Данте изображает здесь темную часть Лимба, где пребывают язычники добродетельные, но неизвестные.

23. Лукан — римский поэт I в. н. э.

— Гомер

25. Начало песни, изображающее судилище Миноса, опущено.

26. Семирамида — легендарная царица Вавилона, кровосмесительница.

27. Речь идет о Дидоне (воспетой в «Энеиде»), супруге Сихея.

28. Царица Египта, прославившаяся своим распутством.

«Прекрасная») была неверна своему мужу, из-за чего началась Троянская война

30. Герои Троянской войны трактуются Данте в духе средневековых обработок этого сюжета, восходящих к позднелатинским и византийским их обработкам: об этом особенно свидетельствует трактовка образа Ахилла. В средневековых обработках сюжета о Троянской войне значительное место занимает история любви Ахилла, лучшего бойца ахеян, к дочери Приама и сестре Гектора и Париса — троянской царевне Поликсене. Плененный ею AlX(uui готов заключить мир с троянцами, но прочие вожди ахейцев настаивают на продолжении войны; в последовавших битвах Ахилл убивает брата Поликсены, Гектора, и гибнет сам от руки Париса, воспользовавшегося любовью Ахилла к Поликсене, чтобы заманить его в засаду.

31. Эта чета — Паоло и Франческа да Римини, трагическая гибель которых (в 1289 г.) была еще свежа в памяти современников. Боккаччо в своем комментарии к Дантовой поэме так рассказывает трагическую историю Франчески да Римини. «... Она была дочерью мессера Гввдо де Полента, властителя Равенны и Червии, и после того как тянулась долгая и убыточная война между ним и властителем Римини — мессером Малатеста, случилось, что при посредничестве некоторых лиц между ними был улажен и установлен мир. Для того же, чтобы мир имел больше крепости, показалось удобным обеим сторонам породниться и тем закрепить его. Породниться же можно было так: мессер Гввдо должен был отдать свою юную и прекрасную дочь, по имени мадонна Франческа, в супруги Джан-чотго, сыну мессера Малатеста. Когда же об этом стало известно некоторым из друзей мессера Гввдо, сказал один из них мессеру Гввдо: «Остерегитесь, ибо, ежели вы не примете каких-либо мер, как бы от этого родства не пришла к вам дурная слава. Вы должны знать вашу дочь, и постоянного ли она нрава, а ежели она увидит Джанчотто до того, как завершен будет брачный обряд, то ни вы и никто другой на заставите ее захотеть его в мужья; а потому, ежели будет вам угодно, по мне надлежит держаться вот какого способа: пусть не приезжает Джанчотто венчаться с нею, но пусть прибудет один из братьев его, который, как прокуратор, от имени Джанчотто совершит свадебный обряд». А был Джанчотто человеком весьма проницательным и должен был по смерти отца остаться сеньором, и по той причине, хотя он был гнусен обличием и хром, желал его мессер Гвидо в зятья больше, чем кого-либо из его братьев. И размыслив, что может случиться то, о чем рассуждал друг его, мессер Гвидо приказал поступить так, как друг ему советовал. Посему в подобающее время прибыл в Равенну Паоло, брат Джанчотто, с полномочием повенчаться с мадонной Франческой. Был же Паоло прекрасен собой и любезный человек, и весьма воспитанный; и когда он проходил с другими знатными юношами по двору жилища мессера Гвидо, случилось, что одна из дам, знавшая его, указала его из окна мадонне Франческе, говоря: «Вот тот, кто должен стать вашим мужем». И так и думала эта добрая женщина, а мадонна Франческа тотчас же обратила к нему помышления свои и любовь свою. И была пышно сыграна свадьба, и отправилась дама в Римини, не подозревая обмана, который открылся лишь на утро после брачной ночи, когда она увидела рядом с собой Джанчотто. Принужденная думать, что он заманил ее обманом, она возненавидела его и посему не изгнала из помыслов своих любви, уже обращенной к Паоло. С ним она и соединилась...

... Так Паоло и мадонна Франческа прибывали в близости, а Джанчотто отъехал в соседние земли подестой; и они без всяких подозрений проводили вместе время. И заметил это один из слуг Джанчотто, отправился к нему и рассказал все, что он знал об этом деле, обещая, ежели ему будет угодно, показать их ему и захватить на месте. Взбешенный Джанчотто тайно вернулся в Римини, и слуга его, увцдев, что Паоло вошел в горницу мадонны Франчески, провел его к двери горницы, в которую он не смог взойти; ибо заперта она была изнутри. Он в гневе стал звать даму и бить ногой в дверь; по голосу мадонна Франческа и Паоло узнали его, и Паоло попытался быстро скрыться через потайную дверь, говоря даме, чтобы она пошла открыть мужу. Но не вышло так, как он рассчитывал; ибо, когда он бросился прочь, складка платья его зацепилась за железо, торчащее в дереве потайной двери; а дама уже открыла дверь Джанчотто, полагая, что он теперь не найдет Паоло. Джанчотто вошел внутрь — и тотчас же он увидел Паоло, удерживаемого складкой платья, и бросился со шпагой в руке убить его; а дама, заметив это, кинулась еще быстрее и бросилась между Паоло и Джанчотто, уже занесшим на того руку со шпагой, и так подставила себя под удар; и случилось то, чего тот не хотел,— что шпага, которую направлял он в Паоло, сперва вошла в грудь дамы. Приведенный в смятение Джанчотто — ибо больше самого себя любил он даму — вытащил шпагу, снова нанес удар Паоло и убил его; и, оставив их обоих мертвыми, внезапно удалился и вернулся к своим делам. Оба же любовника были с великим плачем погребены на следующее утро в общей могиле».

32. Кайна (от имени братоубийцы Каина) — участок Ада, где казнятся убийцы и предатели своих родственников.

— рыцарь короля Артура и любовник его жены.

34. Галеот — «сводник», помогавший Ланчелоту встречаться с королевой, женой Артура.

35. Опущены песни шестая—девятая, в которых описываются круг третий (обжор и чревоугодников), круг четвертый (скупцов и расточителей), круг пятый (гневных и завистников), круг шестой (ересиархов и еретиков). В круге шестом и застаем мы поэта в песне десятой

36. Фарината дельи Уберти — знаменитый полководец XIII в., политический противник предков Данте.

37 В политических распрях Флоренции XII в. род Данте был сторонником гвельфов.

— в 1248 и в 1260 гг. В 1265 г. гибеллины, принужденные пойти на некоторые уступки, вернули гвельфов во Флоренцию. Пользуясь поддержкой короля Карла Анжуйского, гвельфы в 1267 г. изгнали гибеллинов.

39. Это Кавальканте Кавальканти, философ, отец поэта Гвидо Кавальканти.

40. Гвидо был другом Данте.

41. Кавальканьте ошибочно заключил из слов Данте, что Гвидо мертв и душа его отвергнута Богом.

42. Фарината

44. Пятьдесят лунных месяцев, т. е. 4 года 2 месяца. Срок, названный Фаринатой, доставляет затруднение комментаторам: видение «Божественной комедии» отнесено поэтом к 1300 г., изгнан же Данте из Флоренции был в 1302 г. Между тем срок, указанный Фари-натой, приходится на 1304 г.; возможно, что этот год отмечен Данте как год окончательного разрыва его с партией Белых и тем самым утраты всякой возможности вернуться во Флоренцию.

45. После разгрома гвельфов у Арбии гибеллины, по предложению графа Джордано, представлявшего в Тоскане короля Манфреда, организовали совещание в Эмполи; на нем все гибеллины требовали уничтожения Флоренции и срытия ее башен; «но мессер Фари-ната воспротивился сему с таким мужеством и силой, что защитил ее ото всех, и граф согласился с ним» (Боккаччо).

46. По мнению комментаторов, Данте следует здесь учению Фомы Аквинского о том, что грешникам доступно лишь общее и отвлеченное, но не конкретно существующее, индивидуальное.

47. Упавший — Кавальканте.

— обвинялся в эпикурействе и еретичестве.

49. Кардинал Оттавиано дельи Убальдини — безбожник и эпикуреец.

50. Речь идет о Беатриче» от которой Данте узнает о себе больше, нежели со слов Фаринаты.

51. В этом участке седьмого круга караются насильники над божеством.

52. Данте имеет в виду, что бесстрашный Вергилий все-таки один раз растерялся в трудный момент путешествия по Аду.

54. Монджибелло — Этна. Зевс взывает к Вулкану (Гефесту), кузнецу-оружейнику, чья помощь была нужна в борьбе с восставшими титанами (Флегра — долина Фессалии) и нужна сейчас, чтобы низвергать стрелы-молнии на строптивого Капанея.

55. Опущены песни тринадцатая — восемнадцатая, изображающие прохождение Данте через остальные кольца седьмого круга — круга насильников — и через первые ямы восьмого круга, где терзаются сводники и льстецы. Песнь девятнадцатая рисует третью яму восьмого круга — казнь симонистов. Имя Симона-волхва, пытавшегося за плату получить от апостолов их чудесную силу (Деяния апостольские, VIII, 18—20), становится символическим обозначением продажи духовных должностей и других форм взяточничества духовенства.

56. лорентийская крестильня

57. По объяснению комментаторов, Данте, в бытность свою приором Флоренции, собственноручно разбил топором одну из этих крестильных ям, в которую упал во время игры ребенок; за это враги Данте обвиняли его в нечестии.

59. Говорящий — папа Николай III Орсини — принял Данте за папу Бонифация и уди вился, что тот так рано умер. Прекрасная донна, обманутая Бонифацием,— церковь.

60. «Медвежья» фамилия Орсини: огсо — медведь

61. Ясон (Иасон, библ.) купил сан первосвященника. Таким же святокупцем будет папа Климент V, преемник Бонифация.

62. Христос, возвышая апостола Петра, и Апостолы, принимая в свой круг Матфея на место погибшего Иуды, делали это бескорыстно.

64. Имеется в виду Блудница из Апокалипсиса.

65. Император Константин не прав, что учредил светскую власть папы Сильвестра (богатого каноника).

66. Данте вспоминал о мире живых.

67. Новый год рождается под знаком Водолея.

— снег.

69. Пулийскую (Апулийскую — юг Италии) землю исстари терзали войны

70. Здесь Данте перечисляет пять величайших войн, опустошавших Италию со времен римлян до начала XIV в. Это: 1) кровопролитные войны в Апулии до начала пунических войн, особенно избиение двух тысяч апулийцев консулом Публием Децием Мусой в 455 г. до н. э.; 2) вторая пуническая война, продолжавшаяся 17 лет; здесь намекается особенно на битву при Каннах, в Апулии, где было убито 50 тыс. римлян, так что Ганнибал отправил в Карфаген три меры колец, снятых с убитых римских всадников; 3) войны Робера Гиска-ра; 4) война Карла Анжуйского с Манфредом. Поражение Манфреда произошло при Че-перано, на границе Кампаньи, благодаря измене апулийцев. Эта измена апулийцев повлекла за собой гибельную битву при Беневенто, где Манфред был побежден и убит; 5) война того же Карла с Конрадином. Победе Карла над юным Конрадином помог только что возвратившийся из Палестины старый французский рыцарь Алар де Валери, давший совет Карлу напасть на неприятеля в ту минуту, когда воины, разбив часть его войск, займутся грабежом.

71. Магомет и его зять Али считались виновными в религиозных смутах и раздорах.

72. Провансальский трубадур и рыцарь, поссоривший английского короля Генриха II с его сыном.

— тридцать первая, в которых заканчивается описание восьмого круга — ям, в которых терзаются подделыватели. В тридцать второй песне Данте вступает в низший — девятый — круг, в котором терзаются изменники.

74. Весь в эту дыру — т. е. под стать Аду.

75. Музы помогали Амфиону, строившему Фивы

76. Эпизод из «Фивавды» Стация, вошедший и в ее средневековые разработки. Тидей, один из семи царей, осаждавших Фивы, был смертельно ранен Меналиппом и в свою очередь смертельно ранил его; чувствуя приближение смерти, он приказал отрубить голову трупу и стал с яростью грызть ее. Тогда покровительствовавшая Тидею Афина Паллада в ужасе удалилась от него.

77. Уголино делла Герардеска, граф Донаратико, связанный родственными узами с фамилией Висконти, был вождем гвельфов Пизы; однако, несмотря на это, несколько раз жертвовал интересами партии и города ради своих личных выгод; в 1288 г. пизанские гвельфы были разгромлены гибеллинами, во главе которых стоял архиепископ Пизы Руд-жиери дельи Убальдини.

79. Три знатных рода в Пизе.

80. То есть Италии. В трактате «De vulgari eloquio» Данте отмечает наличие «трех наречий в романском языке: ибо одни народы, утверждая, говорят «hoc», другие «oil», третьи «si», это испанцы, французы и итальянцы».

81. Капрайя — остров при впадении Арно в море, Горгона — остров в Тиренском море

82. Различие цвета трех лиц Люцифера подвергалось символическим толкованиям; так, в красном лике видели образ гнева, в желтом — зависти, в черном — праздности. Самое представление о троичности дьявольского лика, безусловно, навеяно учением церкви о троичности божества.

— мачта; ветрило — парус

84. Воды, коим имя — ярость: Ад.

85. Второе царство — Чистилище.

86. Венера (звезда любви) затмила созвездие Рыб, в котором находилась.

87. Беатриче

— оливы.

89. Ангелы поют псалом: «На тебя, Господи, уповаю»; «Ноги мои...»

90. «Память о минувшем злую» смывает Лета (река забвения), в воды которой Данте пока не погружался.

91. «Не расслышать вслепую» — т. е. не понять слов, не всматриваясь при этом в уста говорящего.

92. Край Ярбы — Африка (где правил Ярба)

«очистился» (песни XXXII, XXXIII).

94. Данте мыслит божественное начало как источник мирового движения (первый двигатель) и как проникающую весь мир субстанцию. Эта концепция в общем согласуется с учением схоластики. Различна степень восприимчивости вещей к божественному началу. «Простейшая субстанция, каковая есть бог,— пишет Данте в «De vulgari eloquio»,— в человеке более отзывается, чем в животном; в животном, чем в растении; в растении, чем в минерале; в минерале, чем в огне; в огне, чем в земле».

95. Характерное включение образа античной мифологии.

96. Парнас, как указывает Овидий, имеет две вершины (на одной обитают Музы, на другой — сам Аполлон)

97. Марсий — сатир, соперник Аполлона в музыке, с которого последний, победив его, содрал кожу.

— Аполлон, листы пенейские — лавровые.

99. Кирра — вторая вершина Парнаса (где Аполлон).

100. Смысл: «Из разных точек» горизонта в разные времена года поднимается «светильник» мира — Солнце и лишь весною круги горизонта, зодиака и экватора пересекаются кругом равноденствия, так что «четыре круга» образуют при этом «три креста». Воздействие светил на землю в это время наиболее благоприятно — Солнце сочетается с «лучшею звездою» (из созвездия Овна), и «в мирском воске» человеческой жизни четче запечатлевается оттиск божества.

101. «Близ той точки» горизонта, о которой шла речь в предшествующих стихах

102. Главк — рыбак, «отведавший волшебной травки», после чего стал морским божеством.

104. «Высшие твари » — ангелы и люди.

105. «Он» — порядок мироустройства.

106. « Тварью низшею », т. е. животными управляет инстинкт, подобно тому как лук дает направление стрелам.

107. «Сфера, быстрейшая в стреми» (в стремительном кругообращении) — девятое небо Рая, «Объемлемое недвижным светом» Эмпирея.

109. Рать — блаженные души.

110. Другой полк — ангелы.

111. Небесьска — небесная (ст. -слав.).

112. Древний и новый люд — праведники ветхозаветные и новозаветные.

— созвездие Большой медведицы; ее сын — созвездие Волопаса.

114. Латеран — дворец в Риме.

115. Третий круг — рад лепестков в розе блаженных душ (описываемой в песнях XXX— XXXIII «Рая»).

116. Св. Бернард, сопровождающий теперь Данте взамен отдалившейся Беатриче.

117. Именем Вероники, чьим платком Христос утирал с лица пот и кровь, названо запечатлевшееся на этом платке изображение Христова лика, хранящееся в Риме.

— солнечная колесница, которая вспыхнула, «ярко планя» (пламенея), «но не довлея» (не будучи достаточной) «небесам», ибо выезд закончился катастрофой и свет померк.

119. Пророчица Сибилла делала свои записи на древесных листах, которые затем разносил ветер, так что текста нельзя было восстановить.

120. Виденье наше (лат.).

121. Книга божества, страницы которой рассыпаны по всему миру («преданы разрыву», разрознены), здесь предстала в своем нерасторжимом единстве.

122. Данте ссылается на миф о походе аргонавтов. Двадцать пять веков от похода аргонавтов до видения «Божественной комедии» исчисляются следующим образом: от похода аргонавтов до разрушения Трои — 42 года; от разрушения Трои до построения Рима — 431 год; от построения Рима до рождества Христова — 750 лет; от рождества Христова до видения Данте — 1300 лет. Всего 2523 года.

— первоисточники света — символизируют христианское учение о троичности божества.

124. Ирида — радуга (дуга).

125. Измерить круг — решить задачу квадратуры круга.

126. «Иже мя ведоста» (ст. -слав.) — которые меня вели.