ЛЕНГЛЕНД
пер. А. Сиповича
Вильям Ленгленд (около 1332 г.—около 1377 г.), автор аллегорической поэмы «Видение о Петре-Пахаре» («Vision of Piers the Plowman», первая редакция — около 1362 г., вторая — около 1377 г.), был выходцем из крестьянской семьи. Получив образование в монастырской школе, он, однако, не стал клириком, но, перебравшись в Лондон, разделил тяжелую долю столичных бедняков. Он никогда не заискивал перед богатыми и знатными. По его словам, он был «слишком длинен, чтобы низко нагибаться».
В то время Англия вступала в полосу социальных потрясений. Быстрое развитие товарно-денежных отношений порождало усиленную эксплуатацию крестьянства и городского плебейства. В стране царило всеобщее брожение. Все более грозный характер принимало народное антифеодальное движение, приведшее к восстанию 1381 г.
Ленгленд явился одним из выразителей этого народного протеста против несправедливых социальных порядков. Его «Видение о Петре-Пахаре» представляет собой широкую картину общественной жизни Англии второй половины XIV в. Поэт глубоко сочувствует угнетенным массам и негодует на высокомерие и пороки сильных мира сего. Перекликаясь с лоллардами (последователями английского реформатора Джона Виклифа), он горячо протестует против алчности, тунеядства и эгоизма католического клира во главе с самим римским папой. В лице Петра-Пахаря, знающего путь в царство Правды, он прославляет трудовой люд, который, по мнению Ленгленда, составляет естественную здоровую основу всякого общества. И хотя Ленгленд не призывал к коренной ломке существующих социальных отношений, перенося вопрос о социальной справедливости в плоскость нравственных идеалов, его поэма в немалой мере содействовала революцинизированию народного сознания. Недаром идеологи и вожди народного восстания широко использовали «Видение о Петре-Пахаре» в своей пропаганде.
Как поэт, Ленгленд еще довольно тесно связан с традициями средневековой литературы. Типично средневековой является, например, форма видения, сна, в которую облечена поэма. Однако образы видения взяты не из загробного мира, как это обычно было в памятниках культовой литературы (ср. «Видение Тнугдала», раздел «Латинская литература»), и не из галантного мира куртуазного любовного романа (ср. «Роман о Розе», раздел «Французская литература»), но из повседневной английской жизни XIV в., и это придает аллегорической поэме Ленгленда реалистический характер, тем более что многие аллегорические образы воплощены в такую типично житейскую форму, что читатель подчас забывает об их иносказательной природе. В этом отношении особенно примечательна колоритная галерея пороков, например изображение Чревоугодия, выведенного в образе пьяницы-ремесленника, который шел в церковь, а попал в кабак (см. приводимый отрывок).
Поэма Ленгленда имела большой успех у демократического читателя. Она вызвала ряд подражаний. Имя Петра-Пахаря стало нарицательным. Накануне английской буржуазной революции XVII в. о Ленгленде как о мастере антифеодальной сатиры с большим сочувствием отзывался Мильтон.
ВИДЕНИЕ О ПЕТРЕ-ПАХАРЕ
ПРОЛОГ
Однажды летней солнечной порою
Облекся я в одежду пилигрима —
Хоть по делам я вовсе не святой —
И странствовать пошел по белу свету
Узнать, какие в мире чудеса,
И майским утром на холмах Мальвернских
Прилег, дорогой длинной утомленный,
Я отдохнуть на берегу ручья.
Склонившись вниз, я стал глядеть на воду;
Приятный плеск поверг меня в дремоту,
Мне снилось, будто я в неведомой пустыне,
Где никогда дотоле не бывал.
К востоку от меня стояла башня;
В долине перед ней была тюрьма,
И страшны были рвы темницы мрачной.
Меж башней и тюрьмой в красивом поле
Увидел я огромную толпу.
Был всякий люд там: знатный и простой.
Кто странствовать пускался, кто трудился,
Как издавна на свете повелось.
Одни тянули плуг, копали землю,
В труде тяжелом взращивая хлеб;
Другие ж их богатства истребляли.
И были, кто, объятые гордыней,
В наряды дорогие облеклись.
Иные ж предавались покаянью,
Молитвой жили и постом в надежде
Сподобиться небесного блаженства.
Они закрылись в одиноких кельях
И были, кто избрал себе торговлю:
Известно,— процветают торгаши.
Другие ж в менестрели подрядились
И добывали хлеб веселой песней,
За это их никто не обвинит.
Шуты, жонглеры — сыновья Иуды —
Болтали вздор, ломали дурака,
Однако ж, как и всем, в поту трудиться
У них вполне достало бы ума.
Про них сказал еще апостол Павел,
Что сквернослов — угодник Сатаны.
Кругом все попрошайками кишело;
У них набиты брюхо и мешки;
По сердцу им, как нищим, побираться
И пьянствовать, и драться в кабаках.
Нажравшись, пьяные они ложатся
И с дикой бранью поутру встают;
Проводят жизнь свою во сне и лени.
Там меж собой решили пилигримы
1 и в Рим.
Когда ж из странствий возвратятся,
Каких понарасскажут небылиц!
Я слышал тех, что у святынь бывали:
Что ни рассказ, то лжи нагроможденье,
И с ложью, видно, свыкся их язык!
Шли в Уолсингем на поклоненье Деве
Паломники, а с ними — девки их.
Работать лень болванам долговязым;
Куда вольготней, в рясы нарядившись,
Бездельников блаженных жизнью жить!
Всех орденов бродячие монахи
Народу там Писанье толковали:
И вкривь и вкось евангельскую правду
Они вертели, только бы щедрей
Им заплатил доверчивый мирянин.
Есть щеголи среди господ монахов.
Ведь их товар и деньги — неразрывны;
И стало мелким торгашом Прощенье:
Лишь только бы они ему платили.
Когда не станут церковь и монахи строже,
Великих бедствий ждать нам на земле!
Торговец индульгенций ходит с буллой2,
На булле той епископа печать.
Хоть нету у плута святого сана,
Но отпустить грехи он всем сулит.
И люд мирской, колени преклоняя,
Целует с верой буллу продавца.
Ему кто брошкой платит, кто кольцом.
Так золотом мирян обжоры сыты
И, как святой, у них в почете плут.
Носи епископ митру по заслугам,
Печатью не скреплял бы он обман.
Епископ сам с обманщиком в ладу.
Приходский поп с торговцем индульгенций
Разделят полюбовно серебро.
Не будь бы их, на эти деньги можно
Всю бедноту прихода накормить.
Позволить в Лондон перебраться им,—
С тех пор как по стране прошла зараза,
Приходы их погрязли в нищете.
Всем в Лондон им хотелось бы забраться,
За мессы там побольше получать.
Епископы, магистры, бакалавры,
Священники, носящие тонзуру3,
Все те, кому Христос препоручил
Радеть о душах грешных прихожан,
Их исповедовать, за них молиться,—
Они живут все в Лондоне отлично.
Кто состоит на службе короля,
Казну его считает в казначействе,
Ему долги взымает с горожан,
Берет имущество и скот в уплату
С кварталов королевских должников.
Другие ж знатным лордам служат,
Как стюарды, хозяйство их ведут.
Не до заутрен им, не до обеден,
В день Страшного Суда их всех, наверно,
Христос, прокляв, низринет прямо в ад.
Еще я видел там в нарядных шапках
Судейских стряпчих целую толпу.
Они закон отстаивать готовы
За фунт иль пенсы, а не ради правды.
Измеришь ты мальвернские туманы
Скорей, чем их заставишь рот раскрыть,
Не посулив вперед хорошей платы.
И видел я баронов, горожан
(О них я вам поведаю позднее),
Варилыциц пива, женщин-пекарей,
И шерстобитчиц ввдел, и ткачих,
Портных, и пошлин сборщиков на рынках,
И медников, и множество других.
Из всех работников на белом свете
Трудятся всех ленивей землекопы:
«Пусть Эмму бог хранит!» — поют.
Там повара и слуги их кричали:
«Горячих пирожков кому угодно!
Гусей отменных, уток, поросят!»
Им вторили хозяева таверн:
«У нас есть вина Рейна и Рошели,
Эльзаса белое и красное Гаскони;
Жаркое славно будет им запить!»
Так снилось мне и больше семьюкрат.
(Сон автора прерывается, но затем он засыпает опять, и ему снится, что Разум призывает грешников покаяться. Следует описание исповеаи семи грешников — семи смертных грехов. Один из них — чревоугодие.)
Из главы V
ЧРЕВОУГОДИЕ
Собрался раз Обжора в божий храм,
Грехи свои излить в исповедальне.
Шинкарка «Добрый день» ему сказала,
Спросив, куда он держит путь.
«Иду на исповедь,— сказал Обжора,—
Чтоб отпущенье получить грехам».
«Зайди ко мне, — шинкарка предложила,—
Каким тебя я элем угошу!»
«А к элю есть ли острые приправы?» —
«Пиона семя, перец и чеснок,
».
Вошел Обжора к ней, забыв обеты.
Кого-кого он там ни увидал!
Сидела Сис-башмачница на лавке,
И сторож Уотт там был с своей женою,
И был там медник Тимм, и подмастерья,
Извозчик Хикк, разносчик Хью, Кларисса,
Церковный клерк и Доу-землекоп,
Сэр Питер Прайд, фламандка Перонелла,
Бродяга-музыкант, канатный мастер,
И крысолов, и мусорщик с Чипсавда,
И чей-то конюх, и торговка Роза,
Гриффин из Уэльса, Годфри с Гарликхайса,
Старьевщики и множество иных.
И все они приветствуют Обжору,
И рады добрым элем угостить.
Сапожник Клемент сбрасывает плащ,
Готов продать его на Новом рынке;
Извозчик Хикк свою снимает шляпу
И, отойдя с сапожником в сторонку,
Они никак не могут столковаться,
Пока канатный мастер Робин
Себя судьею им не предложил.
И Робин вынес мудрое решенье:
Извозчик Хикк получит плащ Клемента,
Он за него отдаст Клементу шляпу,
А тот Обжоре кубок поднесет.
Но если кто о торге пожалеет,
Тот должен встать, Обжоре поклониться
И эля поднести ему талон.
Ах, сколько смеха было там и крика!
И пели хором «Чашу круговую»;
Так до вечерни время провели.
Там не один талон Обжора выпил,
Покуда брюхо у него раздулось
И, как свинья, вдруг принялось ворчать.
За время, нужное для «Отче наш»,
Он напрудить успел мочи две кварты
И на рожке своем играть принялся,
Все за носы свои скорей схватились,
Едва заслышали его рожок,
И все Обжору попросили
Рожок хотя бы чем-нибудь заткнуть.
Обжора на ногах едва держался,
Но, палку взяв, отправился домой.
Он брел, как пес бродяги-музыканта,
То шаг вперед, то вдруг подастся вбок;
А то, как птицелов, присядет,
Чтоб на земле силки установить.
У дома же глаза ему застлало;
Споткнувшись о порог, свалился он.
Сапожник Клемент взял его за пояс
(Обжора очень тучный был детина),
Хотел поднять, поставить на колени.
Клементу фартук тут он облевал.
И не нашлось бы в целом Герфордшире
Таких голодных псов, чтоб согласились
Всю эту мерзость с голоду сожрать!
Кладут тогда Обжору на кровать.
Он, пиршеством измученный безмерным,
Проспал два дня и только на закате
Второго дня стал протирать глаза.
Очнувшись, он тотчас спросил про миску.
Жена тут принялась его корить.
Раскаянье явилось и ему сказало:
«Грешил всю жизнь ты словом и делами,
Так устыдись и каяться спеши?»
«Во многом грешен я,— сказал Обжора,—
Я имя бога всуе поминал.
Без толку клялся богом и святыми
Раз девятьсот, когда не больше.
В обед ли, в ужин так я нажирался,
Что здесь же яства извергал назад.
И в пост я вкусно ел и сладко пил,
А за столом подчас от пресыщенья
Впадал я в сон и сонный все жевал.
Любил в тавернах слушать всякий вздор
»
Раскаянье Обжору похвалило:
«Твое чистосердечье грех уменьшит».
Тут стал Обжора горько сокрушаться
И соблюдать посты пообещал:
«Готов снести и голод я, и жажду,
А в постный день к себе в утробу
И рыбу даже я не допущу,
Пока от Воздержанья — тети строгой —
Не получу на это позволенья.
Ах, как я Воздержанье не любил!»
Из глав V и VI
ПЕТР-ПАХАРЬ
И там толпились тысячи людей,
К Христу и к богородице взывая,
Прося помочь им Правду отыскать.
Никто из них не знал туда дороги.
По берегам ручьев, среди холмов
Они блуждали долго и бесплодно,
Пока не повстречали наконец
Дорожный посох был его обвязан
Широкой лентой, вьющейся, как плющ;
Мешок и кружка на боку висели,
А шляпу, точно гроздья, отягчали
Святой водой наполненные склянки;
И галисийских раковин немало,
Кресты и ладанки, ключи из Рима,
И образ на груди, чтоб знали все,
Каким святыням странник поклонился.
«Откуда ты?» —они его спросили.
«Я на Синае был,— он им в ответ,—
«Я также посетил и гроб господен,
И Вифлеем, и дальний Вавилон,
Я был в Армении, в Александрии,
О чем вам знаки эти говорят.
И в дождь, и в зной я шел к святыням дальним,
Ища своей душе небесных благ».—
«Не знаешь ли ты одного святого,
Чье имя Правда? Где его жилище?
»
И им тогда ответил пилигрим:
«Свидетель бог, я не встречал доныне
Ни разу странника, чтоб вопрошал
Меня о Правде. Нынче — в первый раз».
Но здесь заговорил смиренный Пахарь:
«Клянусь святым Петром, я Правду знаю,
Как знает книгу мудрый грамотей!
Благоразумие и Совесть часто
Меня к жилищу Правды провожали,
А я себя связал обетом твердым,
Что буду Правде с верностью служить.
Так пятьдесят уже минуло зим,
Как я слугой у Правды-господина.
Пашу и сею, жну и молочу,
Иль на лугах стада его пасу.
Так Правде будучи слугою верным,
Я выполняю труд его любой:
Я медник иль портной, коль Правда скажет,
Прядильщик, ткач — когда он мне велит.
Я сам никак не остаюсь в убытке:
На свете нет плательщика исправней,
Своих он щедро награждает слуг.
Как агнец, кроток, речь его приветна.
И если впрямь к нему идти хотите,
Я укажу вам к Правде верный путь».
«Да, милый Петр!» —вскричали пилигримы
И обещали славно заплатить,
Лишь бы привел он их к жилищу Правды.
«Клянусь души моей спасеньем — нет! —
Ответил Петр.— Я платы не возьму,
Хотя бы вы Фомы святого раку,
Пообещали мне за это дать!
И Правда меньше бы меня любила.
Когда ж вы в дальний путь идти готовы,
Я расскажу, как Правду вам найти».
(Петр-Пахарь перечисляет пилигримам добродетели, через которые ведет путь к Правде: кротость, скромность, воздержание и т. д.)
«Твой путь хорош, — сказали люди,— только нужен
На нем всегда надежный проводник».
«Клянусь святым Петром! —воскликнул Пахарь,—
Вспахать земли пол-акра должен я.
Когда я их вспашу, потом засею,
Тогда смогу указывать вам путь».
«Но нам пришлось бы долго дожидаться! —
Тут леди под вуалью возразила, —
Нам, женщинам, как время скоротать?»
«Пускай мешки зашьют,— ответил Петр,—
Чтоб не просыпалась из них пшеница.
Да, ваши пальцы, леди дорогая,
И ризы капелланам мастерить.
Прядите лен и шерсть вы, жены, вдовы,
И шейте одеянья холстяные;
Тому ж учите ваших дочерей.
И Правда их одеть повелевает.
Моя же, Пахаря, забота — пища.
Богатый, бедный ли — все будут сыты,
Пока я жив по милости господней.
Помочь тому, кто взращивает хлеб!»
«Пока я жив, служить я буду Правде!
Как пилигрим, на пользу беднякам
Отправлюсь в странствие за плугом;
И землю предо мною бороздит!»
Тут отошел Петруша-Пахарь к плугу,
А пилигримы верные — за ним:
Ему помочь вспахать его пол-акра.
Копать межи, выпалывать сорняк;
Трудился каждый там, как только мог.
Петру по сердцу странников усердье.
Кто всех прилежнее меж них трудился,
Когда пора наступит урожая.
Но там нашлись меж странников лентяи:
Тянули эль и пели «Тролли-лолли»,
И в этой песенке вся помощь их была.
«Клянусь душой! — воскликнул гневно Петр,—
Коль вы тотчас не приметесь работать,
Вам ни одно зерно не станет впрок,
И если скосит вас жестокий голод,
Тому сам дьявол будет только рад!»
Одни тогда прикинулись слепыми,
Другие же хромыми притворились,
И стали плакать горько и стенать.
Они к Петру с мольбою обратились:
«Помилуй боже нас, но мы — калеки,
Работать нам совсем невмоготу.
Мы за тебя молиться станем, Петр,
Чтоб бог тебе умножил урожай
И наградил тебя за милосердье;
»
«Увидим, так ли это в самом деле,—
Ответил Пахарь им.— Я только знаю,
Что вы добро привыкли расточать.
Я Правде верно издавна служу
А кто здесь жил плодом трудов чужих.
И Правда вас тогда труду научит,
Не то — ячменным хлебом вам питаться
Да воду ключевую только пить!
Пускай со мной пшеничный хлеб вкусят,
Пока господь не дал им исцеленья.
А вы, притворщики, работать в силах:
Пасти ли скот иль охранять посевы,
Месить известку и возить навоз.
Но вы погрязли в лени и обмане
И лишь по милости вас терпит бог!..»
Примечания.
— гробница, в которой находятся мощи (останки) святого.
2. Булла — папская грамота. Здесь: грамота, дающая отпущение грехов.
3. Тонзура — выбритый кружок на голове, отличительный признак католических священников, символ их отречения от мирских интересов.