Вольфрам фон Эшенбах
пер. О. Румера
Для уроженца Баварии, рыцаря Вольфрама фон Эшенбаха (около 1170—1220 гг.), так же как для Гартмана фон дер Ауэ, светский рыцарский идеал неотделим от идеала религиозного. Об этом свидетельствует крупнейшее произведение Вольфрама — роман «Парцифаль» («Parzival», около 1200—1210 гг.), примыкающий к эпическому циклу св. Грааля. Роман повествует о судьбе простодушного рыцаря Парцифаля, воспитанного матерью в лесу. Пройдя целый ряд испытаний, он становится хранителем таинственного Грааля и главой рыцарского братства тамплиеров (храмовников).
Мотив Грааля, видимо, почерпнут Вольфрамом у Кретьена де Труа («Персеваль»). У последнего Грааль — это священный сосуд, у Вольфрама же — это драгоценный камень, который, как скатерть-самобранка в народной сказке, насыщает каждого по его желанию, дает людям силы и блаженство. Используя народные сказочные мотивы, Вольфрам вместе с тем заметно усиливает мистическое звучание легенды о Граале. Однако главное внимание поэта сосредоточено на истории простака Парцифаля, которая раскрывается как история духовного роста героя романа, поставленного между условностями феодально-рыцарского этикета и требованиями естественной человечности. Парцифаль проходит извилистый жизненный путь, пока не достигает высшей степени духовного совершенства. Источником этого совершенства является человеколюбие. В апофеозе осознанной естественной человечности н заключается главная мысль романа Вольфрама. Еще будучи ребенком, живя вместе с матерью в лесу, Парцифаль обнаруживал добрые чувства (см. приводимый отрывок). Но это был только голос сердца, не подкрепленный доводами разума. Лишь соприкоснувшись с миром людей, созрел он как человек. Увидев людское страдание, он уразумел, что есть в мире нечто более высокое, чем заветы рыцарской куртуазии.
Значительную роль в духовной истории Парцифаля отводит Вольфрам религиозному элементу. Однако религиозные взгляды Вольфрама вовсе не совпадают с официальной церковной идеологией. Он не стоит на почве аскетического мировоззрения, подчас его религиозные взгляды окрашиваются в пантеистические тона, ему присуща также широкая веротерпимость, не знающая расовых предрассудков средних веков. В 1882 г. R Вагнер по мотивам романа написал свою оперу «Парцифаль».
Н. Г. Чернышевский, говоря о выдающихся поэтах далекого прошлого, устарелый язык которых не позволяет нам «наслаждаться» их творениями «так свободно, как наслаждались их современники», называет Вольфрама наряду с Данте и Шекспиром («Эстетические отношения искусства к действительности». Поли. собр. соч. Т. И. М., 1949. С. 50).
Приводимый ниже отрывок из третьей книги романа рисует детство Парцифаля и его первую встречу с рыцарями. Парцифаль — сын короля Гахмурета, погибшего в рыцарском бою. Желая уберечь сына от подобной участи, мать воспитывает Парцифаля в лесу, вдалеке от рыцарских замков.
ПАРЦИФАЛЬ
Скорблю душою я о том,
Что стольким имя жен даем.
Их голоса равно звучны,
Но многие ко лжи склонны,
Немногие от лжи свободны:
Порядок так велит природный.
Что всем дают им имя жен,
Я этим тяжко устыжен.
О женственность, обычай твой —
Быть в дружбе с правдою святой!
От бедности, — так мыслит свет,—
Кто ради правды бедным стал,
Тот пламя ада избежал.
Так сделала одна жена,
И ныне в небесах она
Богатство вечное стяжала.
Я думаю, на свете мало
Таких, кто ради горних благ
Быть предпочел и нищ, и наг.
Равно и жены, и мужи
Живут обычно в тине лжи, —
Других не видел я, по чести.
Стать гостьей всех своих поместий
Решила Херцелойд1 и бремя
Уныния нести все время.
Ты б не открыл ни капли лжи
В душе сей знатной госпожи.
Ей солнце было — что туман,
Мирские радости — обман.
И скорбью лишь была полна.
И вот она, скорбя душой,
В лес удалилась вековой
И стала жить в глуши Солтаны.
Не разноцветные поляны
Ее пленяли; их узор
Не радовал печальный взор
Жены, отрекшейся от света.
С собою сына Гахмурета
Она в пустыню привела.
Дворня тем занята была,
Что корчевала и пахала,
Она же с самого начала
Дитя воспитывать взялась
И сразу же дала приказ,
Чтоб не довел до слуха сына
Никто — ни дева, ни мужчина, —
Что рыцари на свете есть.
«Коль мальчик мой услышит весть
— покой,
Увы, нарушен будет мой.
Прошу о рыцарях молчать,
Их никогда не поминать».
Был этот соблюден запрет,
И мальчик с самых юных лет
В Солтане рос, дубравой скрыт,
И рыцарский не ведал быт.
Но научиться он сумел
Лук мастерить и тучу стрел;
И часто он, бродя в лесах,
Подстреливал веселых птах.
Но если певчей пташки стон,
Сменявший песню, слышал он,
То удержать не мог он слез,
Рвал нежный шелк своих волос.
Он телом светел был, как снег:
На берегу журчащих рек
Он, просыпаясь, умывался
И тотчас же в дубравы мчался,
Их щебет сладостью такой
Его всего переполнял,
Что он в слезах домой бежал.
«Да что ты? — спрашивала мать.—
Ведь ты ходил на луг играть».
Но, по обычаю детей,
Стоял он молча перед ней.
Ее заботил сына нрав.
Как часто, голову подняв,
Он под деревьями стоял
И с птиц поющих не спускал
Горящего восторгом взора.
Постигла королева скоро,
Как птицы дороги ему,
И вот, не знаю почему,
Она пернатых невзлюбила.
Приказано крестьянам было
Всех птиц кругом переловить
И сладкозвучных удавить.
И гибель избежать смогли.
В живых оставшаяся часть
Опять защебетала всласть.
И мальчик молвил королеве:
«За что ты на пернатых в гневе?»
Просил он их не убивать.
Его поцеловавши, мать
Сказала: «Божие веленье
Что нарушаю? Птиц мученья
Не буду больше множить я».
А мальчик: «Матушка моя,
А что такое — бог, скажи!
«Сынок, — ответ был госпожи, —
Он дня прекрасного светлей;
Когда-то пред лицом людей
Он лик святой являл не раз.
Запомни, что скажу сейчас:
Молись ему в нужде, сынок,
Он многим в горести помог.
— владыка ада:
Он черен и отец разлада.
К нему ты в мыслях не влекись
И от сомнений берегись».
Так поучала сына мать
Меж тьмой и светом различать,
А он бежал в поля потом,
Чтоб упражняться там с копьем,
Которым он, не зная лени,
В дубравах убивал оленей.
Под снегом был ли лес, иль нет,
Равно он мчался им вослед;
В день столько успевал настичь
Что им заколотая дичь
Быть унесенной не могла;
Ее грузили на мула.
Он раз на просеку попал
0 ветвь себе там оборвал,
Ч тоб пож евать е е листочки.
Тропа вилась на бугорочке.
Он сжал копье и говорит:
«Что слышу? Верно с Сатаной
Сегодня путь скрестился мой.
Но одолею я, наверно,
Владыку тьмы и всякой скверны.
Не так уж страшен он, хоть мать
Меня старалась напугать».
И он стоял, готовый к бою.
Вдруг видит: подскакало трое
Нарядных рыцарей в броне,
И каждый на лихом коне.
Он не на шутку был готов
Тотчас признать их за богов.
Недолго так он простоял,
Потом пред первым ниц упал
И крикнул: «Помоги мне, боже!
Ты в силах сделать все, похоже».
Но мальчик, заградивший путь
Тому наполнил гневом грудь.
«Валлийский увалень вперед
Продвинуться нам не дает».
В том, что в баварцах ценит свет,
Валлийцам отказать не след.
Их важность более груба,
Но столь ж е им мила борьба.
Никто средь них, как и средь нас,
Не дрогнет в боя грозный час.
Но вскачь тут рыцарь прискакал,
Который панцирем сверкал
Н очень, видно, торопился.
Двух рыцарей нагнать стремился
на своем коне лихом,
Д те уж скрылись за бугром,
Н в их руках добычей дева.
Был рыцарь сам не свой от гнева,
Затем, что из его земли
Они девицу увезли.
К своим подъехал он дворянам,
Красуясь чудным каштеляном.
Карнахкарнанцем звался он
И был владыкой Ультерлека.
В пыли увидев человека,
Он громко крикнул: «Прочь с дороги!»
А мальчик вспомнил, что о боге
Ему рассказывала мать, —
Так мог лишь он один сверкать!
Блестели под росой уздцы,
И золотые бубенцы
На стременах его звенели.
Такие ж бубенцы висели
На правом рукаве брони;
Рукой махнет он — и они
Звенят, встревожены рукою.
Всегда готов был рыцарь к бою.
И так он ехал на коне
В своей сверкающей броне.
Мужской красы блестящий цвет,
Карнахкарнанц сказал: «Ответ
Не довелось вам повстречать
Двух рыцарей в пути своем?
Они стакнулись и вдвоем
Забрали девушку в полон,
».
И мальчик, полный восхищенья,
Решил, что это без сомненья
Пред ним всевышний бог предстал,
И он от всей души вскричал:
«Мне помоги, господь благой,
Спаси меня от силы злой!»
Тут Гахмурета юный сын
Молиться стал, но господин
Ему сказал: «Не бог я, нет,
Ты пелену сними-ка с глаз;
Четыре рыцаря тут нас».
А мальчик вновь вопрос ему:
«Что значит рыцарь, не пойму?
Кто рыцарский дарует чин?»
«Король Артур. К нему свой путь
Направь ты и уверен будь:
Вернешься рыцарем назад
Ты рыцарской как будто крови».
Взглянули все при этом слове
Тут с восклицаньем на него,
Ценя в нем божье мастерство
Никто из смертных не сверкал
Такой красой неотразимой,
Он женщин был кумир любимый.
Тут мальчик так еще спросил
«Узнать я был бы очень рад,
Зачем колечек целый ряд
Ты нацепил и там и здесь?
Покрыт колечками ты весь».
Слегка коснулся он рукой.
С нее не мог отвесть он глаз. .
«Колечки нижут и у нас
Девицы часто, но таких
».
Не унимаясь, он опять
Спросил: «Я не могу понять,
Зачем они тебе нужны,
Зачем так крепко сцеплены?»
«Те, кто со мною ищут встреч,
Всегда вот с ним имеют дело,
Но и от их ударов тело
Я должен защищать, и вот
— мой оплот».
А мальчик, выслушав ответ:
«Когда бы в шкуру был одет
Олень в такую вот густую,
То я б охотился впустую».
Беседу с дурнем прекратить,
И он сказал: «Тебя все дни
Господь преблагостный храни!
Когда б имел от бога ты
Ты был бы чудом из чудес».
И рыцари свернули в лес...
(Книга III, стихи 1— 258
Примечания.