Глава 11. Зачатия и рождения
Ведомые облаками славы, приходим мы
От Бога, а Он — наш дом.
У. Вордсворт
оружия, обретение признания и власти, сватовство, брак, а смерть их обычно не менее достопамятна, чем рождение. В этом состоит одно из фундаментальных отличии мифологического героя от реального «знаменитого человека». Вообще говоря, рождение, женитьба и смерть человека знаменитого ничем не отличаются от рождения, женитьбы и смерти других людей, они вовсе не входят в историю как выдающиеся исторические события. Великие исторические личности знамениты благодаря своим личным достижениям, которые большей частью относятся к периоду между женитьбой и старостью. Некоторые из таких людей действительно умирают в молодом возрасте, но очень и очень многие покидают этот мир так же тихо и незаметно, как и пришли в него. Другое дело — мифологический герой, чье рождение и смерть всегда окружены необычайностью. Но если модель жизни героя имеет мало общего с тем, что исторически значимо в жизни обычного человека, то, как показал лорд Раглан, она вполне соответствует ритуальному жизненному циклу. В человеческих сообществах вообще именно рождение и крещение, инициация и брак, смерть и погребение суть моменты, когда всякий человек на какое-то время оказывается центральной фигурой ритуала. Миф имеет отношениек смыслу этих ритуалов
В кельтской традиции особенно много повестей о чудесных зачатиях и рождениях, называемых по-ирландски «coimperta», и прежде чем делать выводы об их значимости, напомним читателю некоторые из них. Так, в гл II мы уже рассказывали о чудесном рождении Придери и Ллю Ллау Гифеса. Рассказывая о «Второй битве при Маг Туиред», мы упоминали и о том, как появился на свет бог Луг. Племена богини Дану заключили с фоморами мирный договор, и, чтобы скрепить его, Балор отдал свою дочь Этниу (Этне) в жены Киану сыну Диан Кехта, от этого союза и родился ребенок, получивший имя Луг. Однако обращение к более позднему и более подробному материалу показывает, что чудесное рождение героя связано, скорее, с мотивом внебрачной, случайной связи. Более того, матерью героя часто становится так называемая «спрятанная девушка», и Луг, как и Ллю, рожден женщиной, обреченной на вечную девственность. Именно в этом и состоит суть повести.
Итак, на острове Тори жил разбойник по имени Балор, один глаз у него был посреди лба, а другой — на затылке, причем второй его глаз обладал смертоносной силой: стоило Балору взглянуть на кого-нибудь этим глазом, как человек тут же умирал. Некий друид предсказал Балору, что он погибнет от руки собственного внука, поэтому он заключил свою единственную дочь Этниу в высокую башню и велел двенадцати женщинам охранять ее и следить, чтобы она ничего не проведала о мужчинах. Узнав о том, что у кузнеца Гавиды, который с двумя своими братьями — Мак Самтаном и Мак Кенфеладом — жил на материке, есть чудесная корова Глас Гайвлен, Балор сумел хитростью завладеть этой коровой. Тогда Мак Кенфелад решил отомстить похитителю: при помощи колдуна и друида он проник в башню, где томилась в заключении Этниу, и соединился с ней. В положенный срок она родила трех мальчиков. Балор велел слуге утопить детей, но, когда слуга понес их к реке, завернув в кусок полотна, один из мальчиков выскользнул в траву. Там его вскоре нашел Мак Кенфелад и забрал к себе, а Гавида вырастил его и обучил кузнечному ремеслу. Балор взял Мак Кенфелада в плен и убил его (Согласно другой версии, Мак Кенфелад соединяется и со всеми двенадцатью женщинами, которые охраняли Этне, дети же их падают в воду и превращаются в тюленей. А ребенок самой Этне был тайно вскормлен на острове Тори, потому что он мог расти лишь там, где родился. По еще одной версии, отец ребенка, Киан, узнает от друида, что ребенок будет расти здоровым и сильным, только если сам дед наречет ему имя. Киан нанимается садовником к Балору, которому присутствие ребенка вовсе не по нраву. В один прекрасный день, увидев, как мальчик ловко подобрал упавшие на пол яблоки, Балор закричал «А ну, убирайся отсюда, ты, Луи Лавада (Маленький Длиннорукий)» — «Вот теперь у него есть имя!» — воскликнул Киан. После этого ребенок стал быстро расти). Заключительная часть повести посвящена описанию смерти Балора.
Фольклорная версия саги о рождении Финна во многом похожа на рассказ о рождении Луга. Кумалу Мак Арту было предсказано, что он погибнет в первой же битве, на которую отправится после женитьбы, поэтому долгое время он избегал женщин. Но в конце концов он все же тайно вступил в брак с дочерью короля, которую строго оберегали от мужчин, ведь ее отцу было предсказано, что внук лишит его власти. Перед тем как отправиться на свою последнюю битву, Кумал велел жене, если родится сын, спрятать младенца. Родился сын и по приказу короля был немедля брошен в озеро. Однако ребенок не утонул, а ухватился рукой за лосося и выплыл на поверхность. Узнав о чудесном спасении внука, король приказал убить всех новорожденных младенцев мужского пола, но мальчика спасла бабушка, которая спрятала его в лесу, в дупле дерева. Пятнадцать лет прожили они в лесу, и тогда наконец мальчик вышел на зеленую поляну, где состязались в метании шаров дети из знатных семей. Сын Кумала победил всех в этом состязании, и сам король спросил «Что это за белоголовый (finn cumhal — букв.: белая шапка)?» — «Так пусть же Финн будет отныне его имя, — воскликнула бабушка, — и зовется он Финн сын Кумала». Поняв, кто перед ним, король велел догнать мальчика и умертвить, но Финну удалось скрыться, и слуги короля убили только бабку молодого героя.
В повести о Второй битве при Маг Туиред рассказывается о чудесном рождении короля Бреса. Эрью дочь Делбаэта, женщина из Племен богини Дану, вышла как-то утром на берег моря и увидела серебряный корабль, которым правил светловолосый юноша, одетый в плащ с золотой отделкой. Юноша приветствовал ее: «Не согласишься ли ты разделить со мною ложе, о девушка?» — сказал он ей. После того как они соединились, юноша сказал ей, что зовут его Элата и что он сын короля фоморов. Он дал ей кольцо, которое впоследствии поможет ей разыскать его, и предсказал, что у них родится прекрасный сын, которого следует назвать Эохайд Брес. В положенное время Эриу действительно родила прекрасного мальчика, который рос вдвое быстрее других детей.
и длилось оно ровно девять месяцев, но Элкмару эти девять месяцев показались одним днем. За это время был зачат и рожден Энгус, отданный затем на воспитание Мидиру. И назван он был Mac Oc («молодой сын»), потому что мать его сказала «Поистине молод тот сын, что зачат на рассвете и рожден прежде заката». Как-то раз во время игр один из мальчиков сказал Энгусу, что тот не знает ни матери своей, ни отца. Тогда мальчик пошел к Мидиру, который отвел его к Дагде а Дагда признал Энгуса своим сыном и помог ему завладеть землями Элкмара.
Значительный интерес представлют и повести о чудесном рождении трёх персонажей героического цикла — Конхобара, Кухулина и Конала Кернаха.
Рождение Конхобрара сына Несс, дочери короля Эохайда Салбуиде, описано в двух повестях, обнаруживающих значительные сюжетные отличия. Так, в первой говорится, что, когда Несс сидела на своем королевском ложе, окруженная девушками, мимо них проходил друид Катбад. Несс спросила его «Для чего годится сегодняшний день?» — «День этот годится для того, — ответил Катбад, — чтобы зачать великого короля». Тогда она предложила Катбаду немедленно соединиться с нею, и зачатый ребенок пребывал в ее чреве ровно три года и три месяца. Другая повесть о рождении Конхобара начинается с убийства двенадцати воспитателей Несс все тем же Катбадом и его «шайкой», состоящей из двадцати семи человек. Решив отомстить, девушка сама собрала отряд из двадцати семи человек, с которым и отправилась на поиски Катбада, совершая попутно грабительские набеги. Случилось так, что однажды в жаркий день Несс купалась в ручье, как вдруг на берегу появился Катбад, и стал между нею и ее одеждой и оружием и начал грозить ей мечом. Несс остается в живых — ценою клятвы, что откажется от мести и станет его женой. Затем они вместе вернулись в Ульстер, где король Эохайд признал их брак и наделил Катбада землей. Однажды ночью на Катбада напала жажда, и Несс, не найдя в доме питья, зачерпнула воды из реки Конхобар и подала ее Катбаду, процедив через свое покрывало. Зажгли огонь, и Катбад, увидев в чаше двух червей, велел Несс самой выпить эту воду. Она сделала из чаши два глотка и с каждым проглотила по червяку. После этого она забеременела (в другой версии говорится, что любовником Несс был король Фахтна Фатах и что забеременела она от него). Когда настал срок родов, Несс и Катбад были в пути: ехали по долине Муртемне к королю Эохайду. Несс собралась родить, но Катбад сказал ей, что если роды ее задержатся до ночи, то ребенок которого она принесет, станет самым знаменитым в Ирландии королем, ибо в эту же ночь далеко на Востоке родится Иисус Христос. Тогда Несс села на камень Маг Инис, и не дала ребенку появиться на свет ранее нужного времени, а когда ребенок родился, в каждой руке у него было зажато по червяку (согласно другой версии, Несс сказала, что не родится ребенок раньше времени, «разве только выйдет наружу, проделав дыру у нее в боку», и она села на камень у реки Конхобар, а Катбад меж тем читал стихи, предсказывая славное будущее ребенку, которому предстояло родиться. Едва родившись, ребенок кубарем полетел в реку, но был спасен Катбадом и наречен Конхобар, в честь реки. В других стихах, прославляющих будущего короля, Катбад странным образом называет его одновременно своим сыном и своим внуком).
Повесть о зачатии и рождении Кухулина также сохранилась в двух версиях. Первая начинается с появления огромнои стаи птиц, которая до самого корня пожрала всю зелень на полях уладов. Уладские воины на девяти колесницах пустились в погоню за птицами, причем возницей у короля Конхобара была его взрослая дочь Дехтине. Прекрасные сладкоголосые птицы летели парами, и каждая пара была соединена серебряной цепочкой, и разделялись этиптицы на девять стаи по двадцать птиц в каждой. Впереди большой стаи летели две птицы соединенные золотой цепочкой. На закате дня три птицы отделились от остальных и устремились к пределам Бруга. Улады пустились за ними в погоню, но тут настала ночь, и пошел снег. Пришлось им искать убежища для ночлега, и смогли они найти лишь один недавно построенный дом где жила супружеская пара. Хозяева прислуживали уладским воинам, пока те не насытились и не напились допьяна. Тогда хозяин дома сказал, что жена его мучается родами. Дехтине вызвалась помочь ей и приняла прекрасного мальчика. В эту же ночь кобыла, что была при доме, разрешилась двумя жеребятами, которых отец подарил мальчику «на зубок». Утром, когда улады проснулись не увидели они ни птиц, ни дома — только пустая равнина вокруг да еще осталась кобыла с жеребятами и новорожденный мальчик. После этого все они вернулись в Эмайн.
Дехтине стала растить ребенка, но, к великому ее огорчению, он вскоре заболел и умер. Долгое время не могла она ни есть, ни пить от горя, но вот почувствовала она вдруг нестерпимую жажду. Ей принесли воду в чаше, но с первым же глотком какое то крошечное существо, неведомо как попавшее в чашу, проскользнуло ей в рот вместе с питьем. Ночью, во сне, предстал перед нею некий муж и объявил, что он Луг сын Этниу. Это он наслал птиц на уладов, чтобы заманить их в Бруг, с ним провела она там ночь, и младенец, которого она усыновила, был его сыном. Теперь же он проник в ее чрево, и она родит ему сына, имя которому будет Сетанта. Улады никак не могли понять, от кого понесла Дехтине, и подозревали, что сам король Конхобар, ее отец, провел с нею ночь когда был пьян. Конхобар выдал ее замуж за Суалтама Мак Ройха но она, стыдясь своего состояния, принялась бить себя по животу плетью, так что очистилась от плода. Потом она вновь забеременела и в положенный срок родила сына (это и был Сетанта, который потом получил имя Кухулин).
– там нет речи о «тройном зачатии» и Дехтире (гак звучит ее имя в этом тексте) названа не дочерью Конхобара, а сестрой. За три года до вышеописанных событий Дехтире и вместе с нею еще пятьдесят девушех вдруг исчезли из стен Эмайн, а потом они же, в обличье птиц, опустошали поля уладов. Преследуя их, улады попали под вечер в маленький домик, одиноко стоявшии в долине. Супруги, хозяева домика, радушно приняли их. Однако во время попойки Брикрен услышал вдруг негромкие крики и стоны, желая выяснить их причину, он вышел из дома и увидел неподалеку великолепные палаты. Там его встретили знатный воин и его жена, и в ней Брикрен узнал Дехтире, услышал он и о том, что она и другие девушки принимают облик птиц и нападают на поля уладов. Вернувшись к своим товарищам, Брикрен рассказал им об увиденном, но скрыл при этом часть правды — сказал лишь о прекрасных палатах и живущих там знатных людях. Конхобар заявил, что, раз палаты эти стоят на землях уладов их владелец является его подданным и потому он, Конхобар, вправе провести ночь с его женой. Фергус пошел и привел эту женщину к королю, но та призналась, что у нее начались родовые схватки, и тем добилась отсрочки. Улады улеглись спать, а наутро увидели на коленяху Конхобара маленького мальчика.
Матерью Конала Кернаха была Финдхоем, дочь Катбада и жена Амаргена. Долгое время у нее не было детей, и когда некий друид обещал помочь ее горю, если она хорошо ему заплатит, она тут же отправилась с ним к источнику, над водами которого он пропел свои заклинания и пророчества. Затем он велел ей выкупаться в источнике, потому что «тогда принесет она сына и ни один сын не будет менее предан роду своей матери, то есть людям Коннахта». Финдхоем глотнула воды из этого источника, и таким образом в ее чрево проник червь. Этот червь был в руке у мальчика еще в материнской утробе. После рождения мальчик был обращен в языческую веру и друиды предрекли, что в свое время он будет одерживать победы над людьми из Коннахта. Кет, брат матери, знал о пророчестве, но все равно оберегал свою сестру. Когда же мальчик появился на свет, Кет схватил его и придавил ногой, повредив ему шейку. А мать вскрикнула при этом «Волчье предательство (conda fell) совершаешь ты, о брат» — «Это так, — сказал Кет, — пусть же имя этому мальчику будет Коннфеал, Волчье Предательство». И с тех пор стали звать его Кривошеий Конал.
В сагах королевского цикла тоже много повестей о диковинных рождениях. Вот как, например, родился Кормак Мак Арт. Перед битвой с Лугайдом Мак Коном, в которой он был убит, Арт сын Конна Ста Битв провел ночь в гостях у кузнеца по имени Олк Аха. Было предсказано, что будет от кузнеца великое благо, а кузнец попросил Арта провести эту ночь с его дочерью Этайн. Так был зачат Кормак. Отправляясь на битву и зная, что она для него последняя, Арт велел Этайн отправиться с ребенком в Коннахт к его другу Лугне, чтобы он воспитал ребенка. Когда пришло время, Этайн отправилась в дом Лугны, чтобы там разрешиться от бремени, но, едва она ступила на землю Коннахта, как начались у нее родовые схватки, и она родила ребенка прямо в лесу на ложе из хвороста, собранного ее служанкой. В эту минуту раздался удар грома, и, услышав его, Лугна воскликнул «Вот шум, вот гром, вот рождение короля». Так он понял, что родился Кормак и пошел на его поиски.
Этайн меж тем заснула, оставив ребенка на попечение служанки. Но служанка, утомленная хлопотами, тоже заснула, и в это время пришла волчица и унесла ребенка внору к своим волчатам. Когда Лугна наконец отыскал Этайн, та была в полном отчаянии. Он привел ее в свой дом и объявил, что щедро вознаградит того, кто сумеет найти младенца. И случилось так, что некий человек по имени Грек, блуждая по лесу, наткнулся на эту нору и увидел мальчика, который играл с волчатами. Он взял ребенка и волчат вместе с ним и принес Лугне, а Лугна сразу признал в нем потомка славного Конна. Исполняя волю погибшего Арта, он дал мальчику имя Кормак
История рождения короля фиахи Широкое Темя начинается так же, как повесть о рождении Кормака, а кончается — как повесть о рождении Конхобара. Накануне битвы, в которой ему (как и Арту) суждено было погибнуть, Эоган, король Мунстера, возлег с дочерью одного друида, причем друид сам попросил его об этом. Девушка зачала, и когда настал срок разрешения от бремени, отец-друид сказал ей, что хорошо бы ей родить на следующее утро, ибо тогда, и только тогда, сын ее будет править всей Ирландией. Девушка ответила, что ребенок не родится раньше нужного момента, «если только не выйдет из дыры у нее в боку». После этого она села верхом на камень посреди ручья, спиной же оперлась на скалу. Ребенок родился именно тогда, когда ему и следовало родиться, но мать умерла, а голова ребенка расплющилась о камень. Вот почему получил он прозвище Фиаха Широкое Темя.
«Разрушение Дома Да Дерга», Месс Буахалла была дочерью Кормака Мак Арта и его женыЭтайн. Долгое время Этайн была бесплодна, но, когда мать накормила ее особой похлебкой, ей удалось наконец зачать девочку. Мать же Этайн, как известно, была родом из сида. Вскоре после рождения дочери Кормак женился во второй раз и по наущению новой жены велел отнести свою дочь в лес и оставить в волчьей яме. Однако двое слуг Кормака, которым приказано это сделать, до того растрогались, глядя, как девочка весело улыбается им прямо из смертоносной ямы, что оставили ее в телячьем загоне на пастбище Этерскела, правнука Иара, короля Тары. Там ее нашли пастухи и назвали Месс Буахалла — «приемыш пастуха»
Согласно другим источникам, Месс Буахалла была дочерью Эсс, которая зачала ее, вступив в кровосмесительную связь с собственным отцом Эохайдом Айремом, королем Тары. По другим сведениям — отцом Месс былнекто из сида Бри Лейт. Эохайд приказал уничтожить ребенка, но Эсс оставила дочку в собачьей конуре возле дома конюшего.
Но вернемся к саге «Разрушение Дома Де Дерга». Пастухи прятали девочку в хижине из ивовых прутьев, у которой было лишь одно отверстие — в крыше, однако в конце концов люди короля Этерскела нашли девочку и поспешили рассказать об этом королю. Этерскелу было предсказано, что женщина неизвестного рода и происхождения родит ему ребенка, поэтому он велел немедленно привести девочку. Но прежде чем это случилось, сквозь отверстие в крыше ивовой хижины влетела птица и предупредила девочку о замыслах короля. После этого птица сбросила оперение и превратилась в прекрасного юношу, и девочка — точнее, уже молодая девушка — подарила ему свою любовь. Неизвестный юноша сказал, что у нее родится сын, ичто назвать его следует Конайре, и что на нем будет лежать запрет ранить и убивать птиц. После всего этого девушка попала в дом короля Этерскела. Правда, согласно другим версиям, отцом Месс Буахалла был сам Этерскел, и он же вступил с нею в преступную связь.
муж, который оказался Мананнаном Мак Лиром и не только спас самого короля, но помог уладам выиграть сражение. За это он потребовал, чтобы Фиахна разрешил ему провести в Ирландии ночь с его, Фиахны, женой. Тому пришлось согласиться. Тогда Мананнан принял облик Фиахны и соединился с его женой, после этого у нее родился ребенок, Монган, но когда ему минуло три дня и три ночи, явился Маннанан и унес его в Обетованную страну, где мальчик воспитывался до двенадцати лет. По другой версии, Мананнан сначала встретился с женой Фиахны и сказал ей, что спасет ее мужа, если она соединится с ним. А затем онотправился на поле битвы, сообщил Фиахне о случившемся и даровал ему победу.
Мотив чудесного изменения облика встречается и у Гальфрида в его рассказе о зачатии короля Артура. Матерью Артура была Ингерна, жена Горлоя, наместника Корнубии, которую он скрывал в замке Тинтаголь от любовных посягательств короля Утера Пендрагона. Утер, прибегнув к помощи чародея Мерлина, принял облик мужа Ингерны и явился пред нею. Тогда-то и произошло зачатие будущего короля Артура. Сам же Мерлин был зачат дочерью короля от некоего таинственного юноши, который посетил ее в монастыре, где она воспитывалась, и соединился с нею, когда она была погружена в глубокий сон.
немедленно убить ее. Однако свинопас, которому это было поручено, пожалел новорожденную, сунул ее в мешок и оставил у дверей дома некой женщины, широко известной своей добротой и милосердием. Женщина воспитала девочку, и впоследствии та стала наложницей Рагаллаха. От этой связи родился сын, от руки которого погиб Рагаллах. Мор из Мунстера, которой вдруг стали слышаться страшные голоса, потеряла на время рассудок и бежала из дома. Вернувшись в нормальное состояние, она встретила короля Фингена Мак Аэда и возлегла с ним. Так был зачат Сехнасах сын Фингена. Фингел, которой суждено было стать матерью Нуаду Невмратаха (Нуаду Девяти Суждений), стерегли в доме отца, чтобы ни один мужчина не мог даже увидеть ее. Однако ее посещал некий призрак из-за моря, она зачала от него и носила ребенка девять месяцев и девять лет. Когда ребенок наконец родился, она думала, что он умрет, но он вдруг заговорил и сразу изрек девять мудрых суждений, от чего и получил свое прозвище. Когда Аи Мак Олломан, поэт Племени богини Дану, находился в утробе матери, страшный порыв ветра вдруг сотряс весь дом, и друид предрек рождение чудесного младенца. Король хотел убить дитя, как только оно появитсяна свет, но отец спас своего ребенка, а тот потребовал укороля благословения. Сегда Серлабрайд считался сыном «безгрешной четы», поскольку его родители, король и королева Обетованной страны, никогда не вступали в интимные отношения друг с другом, за исключением того раза, когда был зачат Сегда.
Суммируем теперь наиболее яркие черты, характерные для повестей о чудесных зачатиях и рождениях.
1. Рождение и будущее величие героя предсказаны заранее.
2. Рождение будущего героя чревато смертью или бедой для короля, для деда героя, его дяди или даже для его собственной матери.
3. До исполнения предсказания мать будущего героя должна пройти ряд испытаний:
б) она вынуждена покинуть свой дом, или
в) ее сопротивление надлежит преодолеть силой или хитростью, или
г) она замужем, но при этом бесплодна.
4. Зачатие героя окружено тайной:
— от короля, от человека чужого племени или от сверхъестественного существа;
б) или он рожден в результате кровосмешения;
в) или он зачат от того, что мать его проглотила нечто, когда пила воду.
5. Для рождения героя благоприятно вполне определенное время, которое ознаменовано особыми природными знаками; его появление на свет откладывается до нужного часа.
6. С рождением и воспитанием героя связаны определенные животные.
8. Сразу после рождения и в первые же годы жизни герой проявляет свои необычайные способности.
9. Получение имени порой сопряжено для героя с затруднениями или ему нарекают имя в особенных обстоятельствах.
Интересно, что житийные истории о рождении святых во многом схожи с историями о рождении «мирских» героев. Рождение святого предсказывает ангел, другой святой или друид. Так, например, отец и мать св. Беуно прожили двенадцать лет в воздержании, пока наконец, будучи уже в преклонном возрасте, не зачали дитя. Св. Давид и св. Киног появились на свет в результате насилия над их матерями. Мать св. Кадока была похищена, а мать св. Лонана — обманута неизвестным, притворившимся ее любовником. Мать св. Будока обвинили в нарушении супружеской верности. Св. Кеннид и св. Куимине Фода появились на свет в результате инцеста, предки св. Деклана также вели происхождение от кровосмесительницы Клотры. Мать св. Финана забеременела от «краснозолотого лосося», когда купалась в озере ЛохЛейн. В ряде случаев непосредственно перед зачатием будущего святого мать видела вещий сон или иное видение о грядущем событии. Это могла быть звезда, упавшая с неба прямо ей в рот, световой шар, опустившийся ей на голову, чудесное сияние, от которого ее «грудь ее стала золотой, а сосцы засверкали как снег». Во время беременности мать св. Колумбана, например, получила от ангела в подарок чудесный плащ, который затем вылетел из ее рук и поднялся на небо.
Мать св. Сенана, подобно матери Будды, была чудесным образом избавлена от родовых мук. И вообще, рождение святых отмечено всевозможными чудесами. Так, например, новорожденный младенец мог заговорить или возле дома чудесным образом появлялся источник, и ребенка крестили в нем. Нередко новорожденного замышляли убить, а в иных случаях, как, например, со св. Будоком и св. Кеннидом, младенца — или его мать еще до родов — пускали в лодке на волю волн. Когда родился св. Брендан, корова принесла разом тридцать телят, и все они были подарены младенцу. Когда же святому исполнилось пять лет, к нему стала приходить дикая олениха, которая кормила его своим молоком. Подобным же образом был вскормлен и св. Кеннид. Святых Айльбе, Байрре и Киву вскормили волчицы.
сходство кельтских повестей с мифами, зафиксированными в самых отдаленных уголках планеты. Чтобы кто-нибудь не поспешил отнести видения матерей святых за счет пылкой фантазии христианских агиографов, упомянем хотя бы о том, что, согласно преданию, одна из династий китайских императоров возводила свой род к яйцу, которое обронила птица — посланница небес; а затем яйцо это случайно проглотила земная девушка, когда купалась в реке. Далее, некоторые татарские племена считают своей прародительницей девственницу, которую однажды ночью пронзил луч света, спустившийся с неба и вошедший в нее через приоткрытый во сне рот. Уицилопочтли, верховное божество ацтеков, был зачат случайно, когда мать его поймала и спрятала на груди комочек перьев, слетевший к ней по воздуху. Узнав, что мать беременна, ее взрослые дети задумали ее убить, однако Уицилопочтли вышел из ее чрева в полном вооружении, как Паллада из головы Зевса, убил их и отдал матери все их добро. Мать великого мексиканского героя Кетцалькоатля также была девственницей. Ее посетил бог, который своим дыханием зачал в ее чреве новую жизнь. Родители индийского бога Кришны были заключены в темницу, потому что, согласно пророчеству, их сын должен убить царя, брата собственной его матери. Сразу после рождения Кришна предстал перед отцом и матерью во всем своем божественном величии, двери темницы тут же распахнулись, оковы спали, и вся семья вышла на свободу. Тут Кришна вновь принял облик младенца, отец взял его на руки и понес, а когда они переходили через реку, воды ее вздулись и едва не поглотили их. Затем Кришна был оставлен на воспитание в хижине пастухов. Преданий подобного рода не счесть, даже если не обращаться к библейским и античным источникам, а помимо того существует множество рассказов о героях, рожденных в инцесте, брошенных на волю волн или взращенных животными.
2
«нормального порядка вещей», способ зачатия и рождения героя представляется «совершенно неправильным». Обыкновенно дети рождаются у женатых родителей, которые не состоят между собой в кровном родстве. Герой же, как правило, оказывается зачат «незаконно» — мать его не замужем, и родится он вне брака. Если мать замужем, то зачинает она ребенка в прелюбодействе, причем «ненормальность» связи нередко подчеркивается насилием или обманом. В довершение всего мы сталкиваемся с попранием неприкосновенности семьи: отец зачинает героя с дочерью, сын — с матерью, брат — с сестрой. Более того, нарушаются даже законы природы, ибо бесплодная женщина зачинает героя, просто выпив воды, проглотив червяка, съев рыбу или зернышко пшеницы.
И, тем не менее, изначально это были религиозные повести, которые, как люди верили, даровали слушателям спасение и возвышали их. Мы уже упоминали, что их было принято исполнять при рождении детей, и предположили, что они служили образцами, в свете которых надлежало истолковывать суть обычных рождений. Однако они, безусловно, никоим образом не должны были служить примерами для подражания в реальной жизни. Чтобы устранить парадокс, мифы нужно рассматривать как символ трансцендентального смысла рождения, того смысла, какой рождение имеет в аспекте незримого мира. С земной точки зрения ребенка зачинают ненамеренно, в результате брачной связи супругов, без вмешательства каких-либо иных сил. Однако с точки зрения сверхъестественного мира рождение ребенка предрешено, родители «избраны», время и место предначертаны, и первые годы его жизни «промоделированы» еще до зачатия. Враждебность земных сил не может помешать появлению ребенка, мать его не имеет выбора и поэтому в некотором смысле всегда подвергается насилию.
И в каждом зачатии присутствует третий фактор. Биологически ребенок является продолжением своих земных родителей, но в то же время он — воплощение некоего сверхъестественного существа. Верование, что в момент зачатия в чрево матери проникает некий дух, широко распространено и среди «примитивных» народов, и среди весьма высокоразвитых. Индиец считает, что «для зачатия необходимо соединение трех вещей: соитие родителей, благоприятное время для матери и присутствие гандхарвы, причем первые две могут быть названы лишь необходимыми условиями, тогда как истинной причиной зачатия является третья». «Муж и Солнце порождают мужа», — говорит Аристотель. «И отцем себе не называйте никого на земле», — говорит Иисус (Мф. , 23. 9), а согласно Фоме Аквинскому, «сила души, заключенная в семени благодаря Духу, создает тело». Мифы сосредоточиваются именно на этом третьем факторе, символом которого является таинственный зачинатель или оплодотворяющая субстанция, проглоченная матерью. В некоторых повестях как зачинатель выступает сверхъестественное существо — Луг, Мананнан, человек-птица или один из жителей сида. В других это король или пришелец из неведомых земель. В последнем случае напрашивается аналогия с широко распространенными ритуалами, которые открывали сверхъестественным силам доступ к женщинам через посредство таких человеческих воплощений, как цари, жрецы или иноземные пришельцы. Реликты подобных ритуалов в кельтских странах сохранились и в самих текстах мифологического характера, и в памятниках более позднего времени. Так, например, король Конхобар, почитавшийся уладами как «земное божество», имел право первой ночи со всеми невестами уладов, «так что он становился всем им первым мужем». По изустной традиции, аналогичным правом обладали и два помощника Балора. Привилегии фениев позволяли им брать себе любую женщину рода, сколь бы знатной она ни была, и они требовали либо выкупа, либо права провести с нею ночь накануне ее свадьбы. Босуэлл рассказывает об одном шотландском лэрде, который утверждал, что формулировка Mercheta Mulierum, упоминаемая в старинных законах, в самом деле означала право господина на первую ночь с женой вассала и что собственные его арендаторы до сих пор, когда женятся, преподносят ему перед свадьбой белую овцу (или выкуп в пять шиллингов). Среди ирландских эрлов, jus primae noctis (лат.: право первой ночи) было распространено до недавнего времени, и «любой господин имел право провести ночь с невестой своего арендатора, причем, как говорят, что закреплялось и в договоре».
В ирландских повестях есть свидетельства, что такое право не ограничивалось первой ночью после свадьбы: «Когда кто-либо из уладов давал королю Конхобару приют на ночь в своем доме, тот обыкновенно проводил эту ночь с женой хозяина», существует также рассказ о сыне одного ирландского верховного короля, который пришел к отцу и сказал: «Я хочу отправиться в путешествие по стране, и пусть жены всех королей, у которых я буду гостить, спят со мной». Как пишет Н. К. Чедвик в своем недавнем исследовании, посвященном пиктскому и кельтскому браку, многое говорит в пользу того, что «король или его филид имели право на ритуальное зачатие детей с замужними женщинами». В средневековье на разного рода «шабашах ведьм» аналогичное право распоряжаться «своими женщинами» имел «дьявол», и об этой же ритуальной практике, видимо, свидетельствуют многочисленные истории об инкубах и демонах, которые, принимая облик мужчин, вступали в плотскую связь со смертными женщинами. В «Истории» Гальфрида Монмутского говорится, что отцом Мерлина был один из таких демонов
— значит путать причину со следствием. Дело тут в другом: мифологические реальности, о которых повествуют истории, составляют также и смысл соответствующих ритуалов. Повести, где сверхъестественный фактор проникает с водой в рот матери, тоже имеют аналогии в сфере обычаев. Вера в плодотворящую силу воды веками заставляла бесплодных женщин пить воду из священных источников или купаться в них в надежде забеременеть, а вера в то, что сверхъестественные сущности воплощаются в червей и мух, видимо, объясняет, почему вУэльсе до сих пор о беременной женщине говорят, что она проглотила червя (pry') или паука (corryn).
Роль земного отца в повестях сведена к минимуму или вовсе опущена, как бы для того, чтобы особо подчеркнуть третий фактор зачатия, — ведь матерью героя оказывается девственница, изолированная от контактов с мужчинами, или женщина замужняя, но вплоть до вмешательства третьего фактора бесплодная. Противоречивый эпизод из саги «Сватовство к Этайн», по сути, представляет собой попытку увязать все три фактора: Этайн, женщина из Племени богини Дану, превращенная в муху, падает в чашу жены Этара, уладского героя; та проглатывает муху, и «так Этайн вновь была зачата во чреве». Однако сага парадоксальным образом добавляет, что возрожденная Этайн звалась дочерью Этара и была «зачата им». Есть и другие примеры, когда отцом ребенка, рожденного от проникновения сверхъестественной силы в лоно замужней женщины, считается ее муж. Так, например, Кухулин, хотя и был зачат богом Лугом, носил имя Сетанта сын Суалтама, а Монган, хотя и был зачат Мананнаном, звался Монган сын Фиахны Финна.
реинкарнации зачинателя, пожалуй, присутствует в рассказах о рождении Финна, Кормака Мак Арта и Фиахи ШирокоеТемя, чьим отцам предначертано было умереть сразу после того, как они зачнут сыновей. Когда Даолгас сын Кайрила лежал на смертном одре, дочь его наклонилась и поцеловала его. В этот миг изо рта ее отца вырвалась искра, которая попала ей в рот, и она забеременела. В положенный срок она произвела на свет мальчика с очень большой головой, который был наречен именем своего отца — Даолгас. Аналогичным образом Туан, единственный из племени Партолона, кого пощадил «мор», последовательно превращался в оленя, кабана и орла, а затем в облике лосося был съеден женой короля Кайрела и возродился в ее чреве. Он был назван Туаном сыном Кайрела, однако на самом деле это был все тот же Туан из племени Партолона, и в памяти его жила вся история Ирландии. Вспомним также, что в «Похищении быка из Куальнге» два соперника-свинопаса тоже прошли через ряд сходных инкарнаций, пока наконец в виде червей не были проглочены коровами, родившими в положенный срок двух чудесных быков. В валлийской «Истории Талиесина» рассказывается, как колдунья Керидуэн готовит в котле волшебное питье: она кипятит его ровно год, а по истечении этого срока на дне котла остаются лишь три капли, обладающие чудесной силой. Тот, кто их проглотит, немедленно узнает все тайны прошлого, настоящего и будущего. Колдунья предназначает чудесное питье для своего уродливого сына Морврана («крачка»), по прозвищу Авагду («тьма»). Но капли ненароком вылетают из котла и попадают на палец Гвиона Баха, мальчика, который помогал поддерживать огонь под котлом. Мальчик сунул палец в рот, мгновенно понял, какая опасность ему грозит, и пустился наутек. Керидуэн устремилась за ним в погоню. Спасаясь от нее, Гвион последовательно превращается в зайца, рыбу, птицу и пшеничное зерно. Колдунья же преследует его в облике, соответственно, гончей, выдры, сокола и курицы. В последнем обличье она проглатывает пшеничное зерно и спустя положенное время производит мальчика Гвиона Баха на свет в образе великого поэта-мудреца Талиесина.
Но если в ходе многочисленных реинкарнаций индивид, как правило, сохраняет свою личность с присущим ей мировосприятием и самосознанием, то ребенок Талиесин, отвечая стихами на вопрос короля, кто он и откуда пришел, явно осознает себя как некое вездесущее присутствие, которое было свидетелем всей истории мира и пребудет до конца. Волшебные капли ни много ни мало позволили ему осознать, что он был всегда. Эти стихи, как и некоторые другие того же плана, сохранившиеся в средневековой «Истории Тaлиecинa», возвышают Талиесина до уровня, недоступного смертным людям.
Я был учителем всей мудрости христианства,
— человек или рыба
Талиесин говорит, что он был свидетелем низвержения Люцифера, потопа, рождения и распятия Христа. И хотя в других стихах он заявляет, что был создан Гвидионом, здесь он утверждает, что находился при дворе Дон в час, когда Гвидион родился. Некоторые стихи в этой «Истории» изобилуют зачином «Я был » и длинными перечнями инкарнаций поэта, причем в перечни эти входят и неодушевленные предметы (бревно, топор, резец, рыбачья лодка, меч, щит, струна арфы, капля дождя, морская пена), и животные (бык, олень, жеребец, собака, петух, лосось, змея, орел), а еще он был хлебным колосом на вершине холма. Талиесин объявляет, что никогда не был рожден отцом и матерью, но сотворен из девяти сущностей — различных плодов и цвегов, земли и вод девятой волны. Подобно Аморгену, чьи счихи мы приводили выше, Талиесин единосущен во всем, из чего можно сделать вывод, что среди кельтов, как в Индии и в других странах, наряду с верой в индивидуальную инкарнацию бытовала доктрина о Едином Переходящем. Вспомним, что говорил об этом Овидий «Так изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая, / Входит туда и сюда, тела занимает любые / Дух, из животных он тел переходит в людские, из наших / Снова в животных, а сам — во веки веков не исчезнет»
Надындивидуальный характер воплощающегося духа маркирован и иными мотивами. Так, в час рождения Кормака над землей прогремел гром, в момент появления на свет некоторых святых из земли вдруг начинали бить источники, а сухие ветки в руках их матерей покрывались листьями и цветами, подобно тому как зацвели и покрылись плодами деревья, когда небо и земля возрадовались рождению Кришны. Одновременно с героем появлялись на свет и чудесные животные — одновременно с Придери рождается прекрасный жеребенок, с Кухулином — два жеребенка, с Финном — могучий пес, с Ллю — его брат, обликом своим напоминающий рыбу, а с Лугом — двенадцать единоутробных братьев, превратившихся затем в тюленей. В других повестях взаимоотношения между героем и сопутствующим ему животным устанавливаются позднее. Герои может быть вскормлен волчицей и поэтому бегает на четвереньках, или, оставленный в собачьей конуре, он растет вместе со щенками, или его бросают в озеро, и он выплывает на поверхность с рыбой в руках. Некоторые герои и героини получают имена по ассоциации с животными. Кулух назван так, потому что он родился в свинарнике (kilhweh), имя Кухулина означает буквально «пес Куланна», Месс Буахалла — «выкормыш коровьего пастуха», Оисин — «маленький олень», Осгар — «возлюбленный олень» и т. д. Иногда животный элемент в имени героя никак не объясняется, например, Руадкон — «рыжие псы», Конхенн — «песьеголовый», Маккон — «сын пса», Марх — «конь» (у него были конские уши), Бран — «ворон», Эхбел — «конская губа» и т. д.
Связь героя с отдельными видами животных порой столь тесна, что на нем лежит запрет (гейс) есть их мясо. Тaк, Кухулин не мог прикасаться к мясу собаки, Конаире запрещено было убивать птиц, поскольку его отец принимал облик птицы. Диармаид погибает во время охоты на кабана, так как нарушает запрет, наложенный на него в детстве. Вот как это случилось. Однажды псы Финна сорвались с привязи и кинулись на молочного брата Диармаида, который в поисках спасения бросился к отцу. Диармайда, однако добежать не успел и был закусан до смерти. Отец погибшего мальчика превратил его в серого пятнистого кабана и пустил в лес, пропев при этом заклинание, предрекающее ему и Диармайду гибель в один день. И во время охоты Диармайд смертельно ранил этого кабана и сам погиб от его клыков. Юный Финн отведал лосося мудрости, и, согласно одной из версий, Финн погиб от гарпуна. Св. Айльбе, вскормленный волчицей, до конца своих дней покровительствовал волкам, не забывая о своем «молочном братстве», а св. Кива, вскормленная точно так же, имела прозвище «девушка-волчица», и ноготь на одном из пальцев руки у нее был похож на волчий.
они не покидают его до самой кончины, являя собой яркий пример верной дружбы и службы. Достаточно упомянуть волков у Кормака, птиц у Конайре, пса у Финна и жеребенка у Придери. Знаменитые кони Кухулина, которые погибают вместе с ним в его последней битве, несомненно, те самые жеребята, что родились с ним в одну ночь. По другой же версии один из коней Кухулина чудесным образом возник из озера, а другой — прибежал с Великой равнины, причем оба они в час гибели хозяина вернулись туда, откуда появились. Все названные животные, столь тесно связанные с жизнью и судьбой героя, вероятно, призваны символизировать сверхъестественный, внечеловеческий элемент его естества, что особенно отчетливо просматривается в повестях о валлийских братьях-близнецах, Ллю и Дилане, и древнеиндийских молочных братьях Кришне и Балараме. Как известно, сразу после крещения Дилан устремился к морю и, обретя морскую природу, плавает подобно рыбам — этим и объясняется его прозвище Дилан Эйл Тон (Дилан Потомок Волн). Ни одна волна не разбивалась под ним. И хотя Баларама в отличие от Дилана живет вместе с Кришной на земле и сохраняет человеческий облик, пока не становится взрослым, самый его уход из этого мира ясно свидетельствует о его зооморфной природе. Однажды, когда он, погруженный в размышления, сидел на берегу морского залива, изо рта его вдруг выполз змей и, оставив его безжизненное тело, устремился в морские волны. «Сам океан поднялся ему навстречу в облике могучего царя змей, чтобы приветствовать гостя, его же собственную высшую аватару — змея вездесущих вод. Змеиная суть божественного героя, исполнив свою миссию, возвращается в хаос после гибели ее временной человеческой аватары».
Универсальность и единосущность сверхъестественного прародителя имеет прямое отношение к мотиву инцеста, который достаточно часто фигурирует в историях о рождении. Этот мотив типичен для зачатия героя, и, анализируя его так, как мы анализировали другие мотивы, мы должны согласиться, что любое зачатие в некотором смысле инцестуально. Ведь если отец божественной искры в каждом человеческом существе по сути един, значит, мать, дитя, отец, жена, растения и животные суть духовные братья и сестры. Инцест, таким образом, «неизбежен в силу родства всего живого ab intra». Ту же истину можно сформулировать космологически: Родство и, соответственно, инцестуальная связь с животными и с природой вообще символизируют первичное единство, существовавшее до раздела живого и неживого, растений и животных, людей и зверей. Не случайно во многих космогонических мифах начало бытия предстает как разделение изначальной цельности надвое — на небо и землю, сушу и воду, мужское и женское. Мифологические первосупруги — это брат и сестра, и от их инцестуального союза происходит все человечество. Насколько нам известно, легенд подобного рода в кельтской традиции не сохранилось, однако следует отметить, что в сагах Мифологического цикла упоминания об инцестуальных союзах не редкость и что некоторые роды Ирландии возводят свое происхождение к родоначальнику, зачатому в инцесте.
Когда наступит конец мира, все многообразие его форм вернется в состояние единения, которое с точки зрения самого мира являет собой хаос. Намек на это, видимо, содержится в одном старинном ирландском заклинании, при помощи которого Племена богини сумели одержать верх над племенем Фир Болг, а сыновья Миля в свою очередь победили Племена богини суть этого сакрального текста сводится к тому, что мир, или время, эпоха, будет существовать, пока не смешаются друг с другом огам и аху, луна и солнце. В другом стихотворном тексте, где богиня Бадб пророчествует о конце мира, среди предвестий гибели назван и инцест.
Сын взойдет на ложе отца,
Таким образом, инцестуальное происхождение героя символизирует присутствие в нем некоего имманентного вселенского начала, альфы и омеги, и для этого начала нет ни брата, ни сестры, ни матери, ни отца, а, в конечном счете, — ни рода, ни вида, ни элемента.
О союзе между братом и сестрой иносказательно свидетельствует процитированный выше поэтический фрагмент «каждый станет и братом себе, и зятем». И слушатели, и рассказчики историй о рождении дивились тому, как инцест загадочным образом запутывает родственные связи и создает категории, которые обыкновенно никак не могут совпасть. В сохранившемся контексте повесть об инцестуальном происхождении Даолгаса была рассказана Финном в ответ на вопрос: кто был сыном собственной дочери? Аналогичным образом намек на рождение Куимине, который появился на свет в результате связи отца и дочери, звучит так
— в том виде, в каком мы ее знаем, — инцестуальная тема не выражена, однако же друид Катбад называет его «сын мой и внук мой», что может быть верно, только если Несс была его дочерью. Но, пожалуй, самый яркий из ирландских рассказов на эту тему — рассказ о Клотре, которая спала с каждым из трех своих братьев, причем втайне от остальных. В положенный срок у нее родился сын, который был назван Лугайд Риаб Нерг (Lugaid Riab nDerg — Лугайд Красной Полосы), потому что поперек его тела в двух местах проходили красные полосы, отмечая пределы, в каких он походил на каждого из трех своих отцов. Когда мальчик вырос, то в свою очередь зачал с Клотрой сына, названного Кримтаном
Лугайд Риаб Нерг славному Кримтану
Клотра же, пригожая обличьем,
Стала бабушкой собственному сыну.
в древнееврейской, мусульманской и христианской традициях:
«Твой отец — мне отец,
Твой дед — мне муж,
Ты мне сын, я же тебе — сестра».
например, «таким-то сыном такого-то и его же племянником», а существование подобного живого противоречия с их точки зрения, неправомерно. С другой стороны, как мы увидим ниже, мифология в значительной мере занимается лицами, предметами и деяниями, которые воплощают «и то, и это» или «ни это, ни то», и данный принцип применим и к мифам о рождении. Большинство повестей, которые мы упоминали, можно рассматривать как ответы на загадки-парадоксы Например:
Собака, которая не была собакой, рожденная женщиной, которая не была женщиной, в доме, которого не было, ребенок этот был зачат мужчиной, который не был мужчиной, отец его был вскормлен его матерью, когда был младенцем — младенцем, который умер и не умер, мать его проглотила червя, который не был червем, — а значит, отец его был ему дядей.
Ответом на эту загадку будут причудливые повести о зачатии и рождении Кухулина. Было бы ошибкой пытаться осмыслить эти традиции, разрывая их на куски, потому что они-де представляют собой смесь несвязных мотивов. Сама их неясность, противоречивость и составляет суть мифологии.
Мать Кухулина смогла войти в царство Луга, только приняв облик птицы, а история о том, как Катбад перехватил Несс, ставши между источником, где она купалась, и тем местом, где она оставила свое оружие, вызывает в памяти распространенные по всему миру народные предания о смертном мужчине, который случайно застает врасплох купающуюся девушку-лебедя, похищает ее оперение, и делает своею женой. Сверхъестественный супруг Месс Буахалла посещает ее в облике птицы, и в облике лебедей Мидир и Этайн улетают в сид из королевского покоя в Таре (см. ниже). Мы не склонны утверждать, что облик лебедя характерен для существ Иного мира. Скорее, облик лебедя — быть может, оттого что он, как существо, обитающее на земле, на воде и в воздухе, не скован границами, — подходит для связи между мирами, а в момент зачатия героя мать его и сверхъестественный отец находятся в переходной области, не принадлежащей ни тому, ни этому миру. Метафорическое изображение прекрасных девушек как «лебедей» известно не только в ирландской, но и в греческой традиции, однако мы не знаем, имелись ли ритуалы, предполагавшие надевание лебединых перьев или имитирующей их одежды. Но нам известно, что ирландские поэты носили порой плащи из птичьих перьев и что сходное «птичье» одеяние надевали шаманы Сибири и Северной Америки, отправляясь в Иной мир.
мотив строгой охраны девственности будущих матерей ясно звучит и в них. Мотив заключения девушки в высокую неприступную башню тоже широко распространен в фольклорных преданиях о женитьбах, и ниже мы обратимся к ирландской легенде о невесте, заключенной в «прекрасную сверкающую беседку, стоящую на столпе на морском берегу». Мы уже упоминали об устройстве двора в Таре и, в частности, о Дворце Одинокого Столпа, который Кормак Мак Арт специально выстроил для своей дочери. Мотивы подобной изоляции в повестях сильно варьируются — замужество девушки или сын ее принесут смерть или иное несчастье ее отцу, матери или властителю тех мест, либо существует предсказание, что знатная девушка выйдет замуж за простолюдина или станет супругой солнца. Однако сам мотив заключения подсказывает сравнение с множеством обычаев по всему миру, восходящих к почти всеобщей вере, что в определенные периоды — полового созревания, менструации и рождения ребенка — женщина не полностью принадлежит к этому миру. В такие периоды она одновременно священна и нечиста, а потому способна нанести вред как себе, так и всему обществу. Однако под контролем ритуала это состояние может оказатьсяи источником блага. По обычаю, женщин в такие периоды изолировали от общества, заключали в особые хижины, им было запрещено касаться земли либо солнце было для них под запретом. Это строгая табуированность, как у божественных царей или жрецов. «Так называемая "нечистота" девушек в пубертатный период и сакральность жрецов, по сути, одно и то же. Это просто разные проявления некой тайной энергии, которая может нести как добро, так и зло». В самых отдаленных друг от друга районах земного шара существуют предписания, что в период созревания девушку надлежит изолировать от общества на несколько дней, месяцев или даже лет, причем местом ее ритуального заключения порой бывает темная клетка, поднятая над землей, или гамак, подвешенный к крыше. «Тем или иным способом достигается эффект подвешенности, приподнятости, т. е. помещения девушки между небом и землей».
«ребенком, у которого нет отца», и, если понимать это буквально, получается, что он родился, не будучи зачат. В других случаях загадка не в отсутствии причины, а в поразительной многочисленности противоречивых причин, ведущих к результату, для достижения которого, как подсказывает здравый смысл, было бы достаточно одной-единственной из них. Есть и другие загадки. Например, валлийский Ллю, судя по тексту мабиноги, появился из последа, оброненного матерью. Но если так, то его можно назвать и рожденным матерью, и не рожденным ею. Ирландский герой Фурбайде, как считается, также не был рожден своей матерью, но вышел наружу через ее бок, подобно Голлу Мак Морне, Юлию Цезарю, египетскому богу Сету, Индре и Будде. Вообще индийские боги появлялись на свет самыми неожиданными способами: через лоб, руку или подмышку. Вспомним, у Шекспира ведьмы уверяют Макбета, что он не может быть убит тем, кто «женщиной рожден». Этот мнимый парадокс разрешается, когда Макбет узнает, что Макдуфф был «из чрева матери исторгнут до времени» и что лес, который не есть лес, способен двигаться. Вот на этой тончайшей грани между бытием и небытием как раз и являются боги, и невозможное становится возможно.
Новорожденный герой, как правило, кому-нибудь да мешает и потому рискует быть убитым в первые же часы идни своей жизни. К уже приведенным примерам можно добавить повесть о Ньяле Девять Заложников, которого мачеха из ревности бросила голым на зеленом лугу возле Тары. Только через три дня поэт Торна нашел его там, взял к себе и выкормил. Моранн, которому впоследствии суждено было стать главным судьей Ирландии, родился в сорочке, и его отец, усмотрев в этом дурной знак, велел двум своим слугам бросить новорожденного в море. Слуги отплыли подальше от берега, но едва опустили младенца в воду, как волна прорвала «сорочку» и ребенок неожиданно произнес: «Велика мощь волны». Потрясенные слуги не посмели утопить младенца и оставили его возле дома кузнеца, который выкормил его, воспитал, а много лет спустявернул родному отцу. Мать Талиесина, Керидуэн, зашила новорожденного младенца в кожаный мешок и пустила по реке Диви. Река вынесла Талиесина к морю, где его нашел Элфин возле запруды отца своего, Гвидно Гаранхира.
От героя в повестях избавляются точно так же, как многие народы в разных частях земного шара избавляются от детей, чье существование — вызов социальной норме. У разных народов широко практикуется оставление или утопление таких младенцев. Например, существуют свидетельства, что континентальные кельты в случае сомнения бросали своих отпрысков в воды Рейна, чтобы определить, законным ли было их зачатие. «Если ребенок был незаконнорожденный, река поглощала его; если же он был рожден законно, то река милостиво прибивала его к берегу». Дж. Спик упоминает о подобной же практике у африканских народов, а в Индии новорожденных иногда помещали в плетеные корзины и пускали по реке: будущую касту ребенка определяли по тому, в каком месте корзину прибьет к берегу. По ирландским законам незаконнорожденных детей в отдельных случаях «клали в кожаный ящик и отвозили в море — так далеко, чтобы с борта корабля еще был виден белый щит на берегу. Тогда ящик бросали в воду. Если волны прибивали ящик к тому же берегу, ребенок становился слугой сыновьям первой жены своего отца и был среди родичей как всякий незаконный сын».
«внутренняя» и «внешняя пятина» экстратерриториальны, незаконный ребенок и герой стоят вне общества. Это сходство высшей и низшей категории аутсайдеров проявляется разными способами. Не только незаконнорожденные, каки герои, «бывают оставлены», вместо того чтобы просто подвергнуться уничтожению, но и традиционные способы наказания преступников весьма напоминают жертвенные ритуалы. В Индии за пределами кастовой системы существуют изгои, преступившие законы своих каст, и бездомные «святые мужи», из которых иные носят рубище или традиционное, крашенное охрой одеяние осужденного преступника — в знак того, что они умерли для общества. Героя и то, как с ним обращаются, конечно, нельзя объяснить только незаконнорожденностью, хотя между этими двумя категориями есть определенная связь — сродство крайних противоположностей.
Враждебность, которой встречают рождение героя, персонифицируется по-разному. В одних повестях такую враждебность проявляет его собственная мать, или дед по матери, или дядя; в других — его отец, или мачеха, или король. Столь же различны и мотивы, заставляющие противиться его рождению. Но само сопротивление — одна из наиболее постоянных черт историй рождения, и не только в кельтской традиции, но и по всему миру. Вторжение универсального в мир частного неизбежно вызывает сопротивление. Этот феномен — чудо, эксцесс, бросающий вызов всем изначальным предпосылкам мира как замкнутой и самодовлеющей реальности. Героя, вторгающегося «извне», необходимо изгнать как потенциальную опасность, как незаконного пришельца, который не вправе находиться здесь, как инцестуальную загадку или как уродство. И как мы видели, подобное отношение вполне обосновано. С точки зрения этого мира, универсальное может быть только хаосом. В интересах закона и порядка, нормальности и морали помеху из Иного мира надлежит поскорее уничтожить и забыть. Поэтому чудесный младенец должен быть оставлен на произвол дикой природы вне пределов упорядоченной жизни или отдан водам небытия, потустороннему хаосу, которому он принадлежит. Иногда ребенку отказывают в имени, и это тоже ставит его вне космоса, где все сущее имеет имя.
инкогнито — это найденыш, чьи родители неизвестны. И его новое «вторжение» в этот мир происходит куда более решительно. Обычно находят его простолюдины, у которых он воспитывается до тех пор, пока по праву рождения не потребует места в более высоких кругах общества. Если сначала чудесный ребенок — изгой, то теперь у него есть место в доме кузнеца, среди рыбаков, пастухов или свинопасов. Это вполне согласуется с социальной доктриной Индии, согласно которой «до инициации мальчик теоретически был шудрой, т. е. тем, кто не допущен к ритуальному жертвоприношению. После инициации он становился брахманом, или воином, или земледельцем», иными словами, был принят в одну из трех каст «дважды рожденных». Существуют упоминания и о том, что среди индийской знати было принято отдавать детей на воспитание крестьянам или пастухам, а в Кодекс Феодосия включен особый указ, запрещающий родителям отдавать своих детей на воспитание в семьи пастухов. Валлийские законы содержат статью о правах свободнорожденного ребенка, воспитанного крестьянами короля, а исландская поговорка гласит: «Ниже положением тот, кто воспитывает чужого ребенка».
С другой стороны, отнюдь не все герои воспитываются в семьях, более низких по социальному положению. Так, Ньяль был найден и воспитан поэтом, Придери — знатным господином, Кормак — королем, Талиесин — сыном короля, а в повестях, где героя действительно отдают на воспитание, приемный отец обычно человек высокого ранга, хотя у героя могут быть и молочные братья ниже его по социальному статусу. Воспитание в чужой семье было в Ирландии весьма важным общественным институтом, хотя ирландские Законы не дают четких сведений о социальном статусе приемных родителей, которым было доверено воспитание и образование сыновей королей и знати. По некоторым источникам, признаком высокого статуса ребенка было наличие одновременно нескольких воспитателей. Так, четверо уладских воинов оспаривали у короля Конхобара честь воспитывать его племянника Кухулина, при том что это право уже было закреплено за его теткой Финдхоем; и видимо, не будет преувеличением допустить, что данные амбиции восходят к системе функций, о которой мы говорили в ч. II. Первым берет слово Сенха, который в сагах Уладского цикла исполняет функции миротворца и тем самым противостоит злоязычному Брикрену, сеятелю распрей и раздоров. Как и Брикрен, Сенха стоит в стороне от соперничества знаменитых воинов. Перечислив свои воинские достоинства — силу, доблесть и ловкость в бою, он заявляет, что помимо того является олламом, хранителем мудрости и памяти уладов; он вправе обращаться к народу в присутствии короля, он выносит суждения в спорах между уладами. После него вперед выходит уладский воин по имени Блай Хозяин Приюта, который торжественно провозглашает, что, если мальчика доверят ему, тот всегда будет под надзором и защитой. Ведь именно он, Блай, собирает мужей Ирландии, он кормит их и поит целую неделю, он помогает им в поединках и набегах и поддерживает, когда на них возводят хулу и когда они в честной ссоре. Следом за ним выходит Фергус и начинает хвастать своею доблестью и удалью, знатностью и богатством. Он называет себя героем, который противостоит любому злу; он повергает сильного и поднимает слабого. И наконец, последним берет слово Амарген, который говорит, что славен не только силой своей, но и мудростью, богатством, возрастом и красноречием. Он поэт и гроза всех колесничих. В итоге все они признаны достойными стать воспитателями Кухулина, и король решает, что мальчик должен взять самое лучшее от каждого из них.
быстротой и очень скоро овладевает разнообразными умениями. Еще не достигнув отрочества, он может надеть королевское вооружение, победить дракона или явиться ко двору короля с такой уверенностью, что все распознают в нем героя. Так, например, младенец Талиесин, выловленный из морских волн, говорит, что знает много больше, чем тот, кто его расспрашивает, а в тринадцать лет он повергает в изумление королевских бардов и открывает, что ему ведома история мира и предания веков. При этом он говорит сам о себе: «Я древен, я юн... Я был мертв, я был жив... Я — Талиесин». Такому существу вовсе нет нужды взрослеть. Также и то, что принципиально важно в муже, не подвержено процессу физического роста
Пока герой «оставлен» или потерян, он не имеет имени и потому как бы не существует. Но, вернувшись в этот мир, он получает имя и право существовать в нем. Конхобар наречен по реке, в которой он чуть было не утонул сразу после появления на свет. Элфин, найдя возле запруды своего отца мешок с безымянным младенцем, восклицает: «Что за прекрасный облик (tal iesin)!» — «Так пусть же будет имя мне отныне — Талиесин», — отвечает младенец, принимая имя и право существования. Бог Луг, перенесенный через море к острову Тори, таким же «случайным» образом получает имя от собственного деда. Ллю, приплыв к крепости Аранрод на волшебном корабле Гвидиона, «выманивает» для себя имя у собственной матери, настроенной крайне враждебно. Конал Кернах обретает имя опять-таки случайно: это прозвище звучит из уст его дяди, который едва не убил новорожденного младенца. В валлийском мабиноги Придери нарекают по первому восклицанию его матери, когда она слышит, что утраченный много лет назад младенец наконец найден. В приведенном перечне обращает на себя внимание в первую очередь выбор имени под влиянием минуты, как будто истина невольно открывается в мгновения, когда человек ни о чем не думает
«Оставление» героя, в частности попытки утопить его или пустить по воле волн, неизбежно приводит на ум обряд крещения. Крещение — это ритуал смерти и новогорождения, при котором ребенок получает имя и новых «родителей», берущих на себя ответственность за его воспитание. На Западе Ирландии по сей день верят, что новорожденный младенец находится во власти незримых сил и потому необходимо принять меры предосторожности — иначе сиды унесут его к себе. Напомним в этой связи, что именно сверхъестественная когтистая лапа утащила младенца Придери, мирно спавшего возле матери. После крещения опасность кражи младенца в значительной степени уменьшается, вот почему иногда ребенку сразу после рождения дают временное имя или совершают над ним своего рода мирское крещение — это должно оградить его впредь до настоящего обряда. Широко распространена и вера, что крещение укрепляет болезненного и слабого младенца и предотвращает его уход назад, в незримый мир. Возвращенный через воду в потусторонний мир и извлеченный оттуда посредством ритуала, ребенок более полно порывает свою сверхъестественную связь с Иным миром, с миром невидимого. Отныне эта его связь находится под контролем соответствующих ритуалов.
«подменыша». Эти подменыши, уродливые, сморщенные, капризные, постоянно всем недовольные, странным образом напоминают своим ранним развитием младенца-героя. Обыкновенно подменыши разговаривают как взрослые, и можно заставить их выдать себя, совершая в их присутствии какое-нибудь абсурдное, противоречащее естественной логике действие, например, варить обед в яичной скорлупе. В таких случаях подменыш, как и Талиесин, обнаруживает свою древность, восклицая: «Я помню желудь прежде дуба, орех — прежде лещины, но никогда мне не случалось видеть, чтобы обед варили в яичной скорлупе». Или в бретонском варианте: «Я помню, как строили башню вавилонскую, но никогда не слыхал, чтобы обед варили в яичной скорлупе». Узнав, что его собираются окрестить, один такой подменыш принялся кричать и брыкаться, причем сила его голоса могла испугать и викинга (Вспомним, кстати, что только после крещения Дилан вернулся в свою стихию). Чтобы избавиться от подменыша и вернуть украденного младенца, подменыша оставляли на навозной куче или в межевой канаве либо бросали в озеро или в реку. Тогда украденный ребенок мог быть возвращен. Если мы правильно истолковываем «подменышей» как персонификацию потусторонней части натуры человеческого ребенка, то такие повести, видимо, восходят к дохристианскому ритуалу, подобному крещению, когда младенца «выбрасывали» или «оставляли», чтобы отделить его от сверхъестественного и не позволить таинственному другому «я» завладеть им.