Рис Алвин и Бринли. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе
Глава 17. Смерти

Глава 17. Смерти

Обстоятельства смерти кельтского героя обычно бывают заранее предсказаны друидами или ясновидцами, и герой идет по жизни, точно зная, какой именно конец его ожидает. События, кульминацией которых становятся разрушение Дома Да Дерга и смерть Конайре, настолько подробно предречены вражескими колдунами, что для описания реальной битвы требуется совсем немного слов. Битва — это как бы повтор или материализация рассказа, чьи истоки и суть находятся в мире за пределами. Здесь и Сейчас. Невольно вспоминается связь между смертным приговором и казнью. Приговор предписывает форму смерти, и остается только привести его в исполнение.

"Так, путь Кухулина к последнему сражению — самая настоящая «скачка смерти». Прежде чем он выезжает из ворот Эмайн Махи, целый ряд знамений предупреждает его о неминучей гибели. Оружие падает со стены. Когда он надевает плащ, пряжка выскальзывает из его пальцев, падает и вонзается ему в ногу. Морриган ночью специально ломает его колесницу, чтобы не дать ему выехать из дому. Когда Кухулин пытается запрячь лошадей, Серый из Махи поворачивается к своему хозяину левым боком, а в ответ на упрек («Не таков был твой обычай, о Серый из Махи, чтоб отвечать зловещим знаком на мой призыв»), роняет кровавые слезы. Когда герой все же выезжает из ворот, его встречает заклинательница Леборхам и тоже пытается уговорить его вернуться. Тем временем трижды по пятьдесят женщин королевского рода, любившие Кухулина, испускают крики скорби и тоски и ломают руки, потому что понимают они, что не суждено их герою вернуться. Далее на своем пути Кухулин заезжает в дом кормилицы, поскольку было у него в обычае заезжать к ней всякий раз, как случалось ему ехать на юг, и всегда были у нее в запасе для него молоко и пиво. Согласно некоторым версиям, на этот раз чаша с молоком, которую подали ему там, превратилась вчашу, полную крови, затем встречаются ему две прекрасные девушки в горе и печали стирают они у брода окровавленную одежду. И одежда эта принадлежит Кухулину. После этого Кухулин встречает трех старух, слепых на левый глаз; старухи сидели вокруг костра и на вертелах из рябиновых прутьев жарили собачье мясо, приправляя его ядом и заклинаниями. Здесь наш герой попал в большое затруднение на нем лежал гейс, запрещавший есть мясо его тезки, пса, но другой гейс не позволял ему проехать мимо очага, где готовилась пища, не разделив трапезы. Сначала он все же пытается отклонить приглашение старух отведать их угощение, но когда те упрекают его в презрении к их жалкой пище, он поневоле соглашается и садится к костру. Левой рукой старуха подает ему собачью лопатку, и он начинает есть это мясо, складывая куски его под свое левое бедро. И левая рука его, и левое бедро теряют от этого свою силу.

Нарушение гейсов — верный знак приближающейся смерти. И напротив, несмотря на обилие опасностей, герой может спастись, если гейсы его останутся ненарушенными. Но обычно, когда смерть близка, герой попадает в такие ситуации, когда у него нет выбора, он с роковой неизбежностью нарушает один за другим все свои гейсы и идет к гибели, подобно тому как с роковой неизбежностью идут к своей гибели греческие герои после того, как отворачиваются от них божественные покровители. Особенно ярко описан этот трагический путь в саге «Разрушение Дома Де Дерга», сюжетные повороты которой шаг за шагом ведут короля Конайре к гибели. Он нарушает один за другим гейсы, которые наложил на него Король Птиц еще до того, как Конайре стал верховным королем Ирландии. Вот каковы были его гейсы.

2. Нельзя убивать тебе диких зверей Керны

3. Каждую девятую ночь не можешь ты покидать пределы Тары

4. Нельзя тебе проводить ночь в таком доме, откуда наружу виднелся огонь или свет был заметен оттуда.

5. Три Красных не должны пред тобой идти к дому Красного

7 Да не войдут в твое жилище после захода солнца одинокий мужчина и женщина

8. Не должно тебе решать спор двух рабов

(Перев. С. Шкунаева)

Начало гибели короля Конайре — мягкость, какую он выказывает к своим молочным братьям, сыновьям Донна Десы, которые, возмущаясь мирным его правлением, занимались грабежом (гейс № 6). Сначала король проявляет к братьям снисхождение, хотя и приговаривает к смерти их сообщников. Однако затем он отменяет это суждение — «суд, что я вынес, не продлит мою жизнь» — и отправляет их всех грабить людей Альбана (Шотландии). Во время своего путешествия молочные братья Конайре встретились с Ингкелом Одноглазым, сыном короля бриттов, и с его людьми, и они объединили свои силы. Для начала они убили отца, мать и семерых братьев Ингкела, а затем отправились обратно в Ирландию, чтобы дать Ингкелу возможность совершить ответный разбой.

увидели повсюду вооруженные отряды и людей без одежды, а вся Тара показалась им накрытой огненным облаком. Это был знак, что закон короля нарушен. Тогда Конайре и его свита объехали Тару справа налево, а Брегу — слева направо (гейс № 1), а потом король стал охотиться на диких зверей из Керны (гейс № 2), не подозревая об этом, пока не кончилась охота. Затем они отправились берегом моря на юг и решили заночевать в Доме Да Дерга. Герой Мак Кехт пошел вперед, чтобы разжечь в доме огонь до прихода короля дом же этот представлял собой здание, у которого было семь входов и лишь одна дверь, которую приставляли к тому входу, откуда дул ветер.

Тут Конайре увидел трех всадников, которые ехали впереди него к тому же дому. Все у них было красного цвета: и тела, и волосы, и одежда, и кони, — и ехали они к дому Крэсного (Дерг, derg — «красный») (гейс № 5). Напрасно посылал Конайре к ним своего сына, чтобы уговорить их остановиться ненадолго, а потом поехать следом за королем. Они ответили ему словами, предвещавшими трагедию «О мальчик, вот великая весть. Где конюшня, куда мы спешим? Едем мы из конюшни Донна Десскораха, что в сиде. Устали наши кони. Хоть и живы мы, а все же мертвы. Гибель живого. Пища воронам. Еда для ворон. Битва и сеча. Кровь на мечах. Щиты с разбитыми шишаками через час после заката. О мальчик'» Затем ко всей компании присоединяется уродливый черный человек, у которого только один глаз, одна рука и одна нога, и с ним — его огромная уродливая жена. Это Фер Кайле (букв.: «лесной человек»), и он так приветствует Конайре: «Давно уже известно о твоем приезде». На спине он несет визжащую черную свинью, предназначенную для угощения короля (это тоже один из гейсов Конайре, хотя в саге он и не назван прямо).

Конайре вошел в дом. Все расселись по местам, и Да Дерга сердечно приветствовал собравшихся. Между тем у входа в дом появилась одинокая женщина в длинном сером плаще, а было это уже после захода солнца. Женщина попросила разрешения войти. Длинными, словно ткацкий навой, были ее голени и черными, словно спинка жука. Волосы с ее лобка спускались до колен, а губы свисали на одну половину лица. Она прислонилась ко входу, и бросила на короля и его воинов дурной взгляд, и предсказала, что из Дома не спасется никто, разве только унесет его в лапах птица. «Чего ты хочешь?» — сказал Конайре. «Воистину того же, чего хочешь и ты», — сказала женщина. «Лежит на мне гейс, — сказал ей Конайре — после захода солнца не принимать в доме, где я нахожусь, одинокую женщину». Но, несмотря на эти слова короля, женщина упрекнула его в недостатке гостеприимства. «Вот жестокий ответ, — сказал Конайре — Впустите ее, хоть и лежит на мне этот гейс». И великий ужас и дурное предчувствие охватили всех присутствующих.

Тем временем грабители под водительством Ингкела и сыновей Донна Десы высадились на берег, и, когда корабли их пристали к земле Дом Да Дерга так содрогнулся, что оружие упало с крюков. Здесь повествователь в полной мере использует иронию ситуации в ответ на просьбу объяснить причину столь сильного шума, Конайре говорит «Не могу и помыслить, разве только лопнула твердь или Левиафан, что опоясывает мир, решил разрушить его ударом своего хвоста, или корабль сыновей Донна Десы пристал к берегу. Горе мне, если это не они! Ведь это наши возлюбленные молочные братья. Мил мне этот отряд воинов, и не пристало нам бояться их этой ночью». Во время высадки один из сыновей Донна Десы говорит о короле Конайре «Не бывало во всем свете короля благороднее. Добрым было его правление. Да не допустит Бог, чтоб был он там этой ночью. Прискорбно, что жизнь его коротка».

Сквозь колеса семнадцати колесниц, стоявших у каждого входа, разбойники могли видеть огонь, зажженный в честь короля (гейс № 4). Ингкел пошел на разведку, вернулся, после чего произошел длинный разговор, в ходе которого он подробно описал устройство покоев в доме и людей, сидящих там. Ирландские сообщники с легкостью идентифицировали каждого по описанию Ингкела и даже пытались удержать Ингкела от штурма дома, мотивируя это силой и доблестью каждого из находящихся внутри. Это детальное перечисление героев и их славных деяний напоминает некий древний ритуал.

столько же. Однако друиды нападавших наслали на Конайре великую жажду и при этом лишили воды все реки и озера Ирландии. Конайре попросил питья у Мак Кехта, и тому пришлось отправиться на поиски воды, потому что вся вода в доме была уже израсходована на тушение огня. Долго не мог Мак Кехт найти воды для короля, пока не оказался наконец у Уаран Гарайд, что в долине Круахана, где вода не успела уйти от него в донный песок. Когда он вернулся к Дому Да Дерга, то увидел двоих мужей, которые рубили голову Конайре. Мак Кехт убил их, а потом вылил вод у врот Конайре и на его затылок. Тогда отрубленная голова сказала: «Великий муж Мак Кехт! Славный муж Мак Кехт!» И герой устремился вдогонку за врагами. Только девять человек из защитников дома пали в том бою, и только пятерым из нападавших удалось бежать.

Когда Конал Кернах после битвы вернулся в Тайльтиу, отец стал упрекать его за то, что он вернулся живым, тогда как господин его остался лежать мертвый среди поверженных врагов. Конал показал ему свои раны. «Да, эта рука сражалась сегодня, о сын мой», — сказал отец Коналу. «Воистину это так, о старый герой, — сказал Конал, — многим поднесла она смертельный напиток у входа в дом».

Судьба Конайре сформулирована в виде гейсов, начинающихся с «нельзя тебе...». Всего этого надлежит избегать, но все непременно должно свершиться, прежде чем он умрет. Королю не следовало мирить ссорящихся рабов и жалеть грабителей, хоть это и были его молочные братья, но как только он совершил эти две ошибки, события саги вышли из-под контроля и приняли необратимый, роковой характер. Гейсы взяли над Конайре верх, и он уже бессилен против трех Красных и Фер Кайле с его свиньей. Стоя лицом к лицу с одинокой женщиной у порога, король попадает в ловушку: он должен нарушить либо гейс, либо королевский долг гостеприимства. Жестокое противоречие между личным гейсом и более общими социальными и этикетными запретами вытекает из самой природы гейса. Нередко столь же противоречивы и сами личные гейсы героя. В том и другом случае жертва противоречия всегда оказывается в положении проигравшего, подобно Кухулину, который, с одной стороны, не должен был есть мясо своего тезки, а с другой — не мог пройти мимо горящего очага, не разделив трапезы, которая на нем готовилась. У героя уже нет выбора между добром и злом, он находится в мире, где добро и зло перемешаны между собой. Чтобы убить непобедимого героя, враги Кухулина заручились помощью того, другого мира, где возможно все. Сыновья Калатина специально семнадцать лет обучались колдовству и пожертвовали ради этого нормальным человеческим обликом, позволив себя изуродовать: правая рука и правая нога у каждого из сыновей были отрублены, а все дочери Калатина были ослеплены на левый глаз. Короче говоря, они приобрели традиционный облик фоморов.

После встречи с тремя старухами Кухулин теряет часть своей силы, однако сияние героя по-прежнему исходит от его головы. Чтобы защититься от него, войско сыновей Калатина прячется за стеной из составленных в ряд щитов, а по углам Эрк сын Кайрпре ставит по паре бойцов, сражающихся друг с другом, и третьего — заклинателя, который должен попросить у Кухулина копье, ибо сыновья Калатина предсказывали, что от этого копья падет король. Кухулин устремляется в битву и истребляет великое множество врагов. Затем он видит двух бойцов, бьющихся друг с другом, и рядом с ними заклинателя, который просит его разнять их. Кухулин наносит каждому такой удар по голове, что мозги у них выступают наружу через уши и через нос. После этого заклинатель обращается к Кухулину с просьбой дать ему копье. «Клянусь клятвой моего народа, — отвечал Кухулин, — у тебя не больше нужды в нем, чем у меня.» — «Я сложу злую песню на тебя, если ты не дашь его», — сказал заклинатель. Тогда Кухулин метнул свое копье древком вперед, и оно пробило голову заклинателя и поразило насмерть еще девять человек позади него. «Никогда ещене бывал я проклят и опозорен за отказ в даре или за скупость», — сказал при этом Кухулин. Лугайд сын Курои подобрал это копье. «Кто падет от этого копья, о сыны Калатина?» — сказал он, и они отвечали ему. «Король падет от этого копья». Лугайд метнул копье и убил Лаэга, возничего Кухулина

Кухулин опять взял свое копье. Тут он увидел вторую пару сражающихся, и вся сцена, предшествующая убийству Лаэга, «короля возничих», разыгралась во второй раз. Чтобы не была сложена против Ульстера злая песнь, Кухулину опять пришлось метнуть копье, которое на этот разподобрал Эрк и поразил им Серого из Махи, «короля коней Ирландии» Затем Кухулин увидел третью пару сражающихся, и на этот раз ему пришлось метнуть копье, чтобы не была сложена злая песнь против его рода. Копье это поймал на лету Лугайд и метнул в самого Кухулина, так что, когда оно поразило цель, кишки Кухулина выпали прямо на подушку колесницы. Попросив у врагов отсрочки, Кухулин подобрал свои внутренности и, прижимая их рукой к груди, дошел до озера, где напился воды и искупался. В одной из версий саги говорится, что в эту минуту подошла к нему выдра (по-ирландски «собака воды») и начала пить его кровь. Кухулин бросил в нее камень и убил ее. Теперь он уже точно знал, что смерть его близка, так как было ему предсказано, что последним его подвигом, как и первым, будет убийство пса. Кухулин повернул обратно и стал звать своих врагов, чтобы они вышли ему навстречу. Потом подошел он к высокому камню, прислонился к нему и привязал себя к нему поясом, потому что хотел он умереть стоя, и, пока была душа в его теле и пока сияние героя светилось над его головой, раненый конь Серый из Махи защищал своего господина, совершив три «кровавых натиска», в ходе которых он убил пятьдесят человек своими зубами и тридцать — копытами. Затем с небес слетелись птицы и уселись на плечи Кухулина. Сочтя это знаком подступающей к герою смерти, Лугайд бросился вперед, схватил Кухулина за волосы и отрубил ему голову. Когда меч выпал из руки героя, он лезвием своим отсек Лугайду правую руку. В отместку была отрублена и правая рука самого Кухулина и погребена потом вместе с его головой в Таре.

«скупость», отказать в просьбе, т. е. проявить черты, несовместимые со званием воина. Не следует забывать и о том, что Кухулин живет в обществе, где «злая песнь» считается оружием куда более грозным, чем меч или копье. Гибель Кухулина поэтому представляется неизбежной с самого начала, и он сам идет на это, понимая, что попал в такую ситуацию, где нет уже места воинской доблести и героизму.

По иному столкновение противоположностей изображено в валлийской повести, рассказывающей о смерти Ллю Ллау Гифеса. В свое время было предсказано, что Ллю не может быть убит ни в доме, ни на улице, ни конным, ни пешим, а вдобавок не может он быть убит ни на суше, ни на воде, ни одетым, ни голым. И это еще не все. Поразить его можно было лишь копьем, которое надлежало ковать в течение целого года в те часы, когда народ слушает в церкви воскресную службу, т. е. в сакрализованные «вневременные» мгновения, когда вечность вторгается в мир времени. И Ллю действительно был убит в обстоятельствах, где сошлись все названные противоположности. Тот же мотив можно встретить и в древнеиндийских повестях. Так, демон Намучи однажды взял верх над Индрой, но отпустил его при условии, что тот не убьет его ни днем, ни ночью, ни палкой, ни луком, ни ладонью, ни кулаком, оружием ни сухим, ни мокрым Индра поразил Намучи в сумерках на берегу пеною вод

Все эти «ни то ни се» суть центры или линии раздела между оппозициями, они не относятся ни туда, ни сюда. Можно рассматривать их и как единение противоположностей — как то и другое сразу. И именно такой подход к «ни то ни се» может пролить свет на значимость «множественной» смерти, а этот мотив весьма характерен для ирландских повестей. Так, король Диармайд (сын Фергуса) сжег дом Фланна сына Димы, причем тяжелораненый владелец дома, пытаясь спастись от огня, спрятался в большом чане для мытья и там погиб. Тогда св. Киаран предсказал, что Диармайд умрет точно так же — будет ранен, утоплен и сожжен. Позднее Бек, лучший ясновидец своего времени, предсказал, что король Диармайд будет убит Аэдом Дубом (Аэдом Черным) в доме Банбана («маленькой свиньи»), одного из самых гостеприимных хозяев в Ирландии, и что при этом на голову Диармаиду упадет потолочная балка. Ясновидец сделал еще несколько странных замечаний относительно обстоятельств смерти короля, и хотя Аэд Дуб и его родичи были немедля изгнаны из страны, Диармайд решил проверить слова ясновидца, обратившись с вопросом о причине своей смерти к собственным друидам. Первый друид ответил «Ты будешь убит — И добавил — В ночь твоей гибели будешь ты одет в рубашку, сотканную из одного льняного семени, и в плащ, сделанный из шерсти одной овцы» — «Ну, этого избежать мне будет нетрудно», — сказал король Диармайд. «Ты утонешь, — ответил второй друид, — и пить в ночь твоей гибели ты будешь пиво, сваренное из одного пшеничного зерна» — «Ты сгоришь, — сказал третий друид, — в ночь твоей гибели ты будешь есть мясо поросят, которые не были рождены свиньей» — «Все это просто невероятно», — сказал Диармайд.

его, что следование приглашению до добра не доведет. Не слушая ее, Диармайд пошел вместе с Банбаном, и когда гости заняли свои места в пиршественном зале, перед ними появилась молодая красивая девушка в богатой одежде. «Откуда эта девушка?» — спросил Диармайд. «Это моя дочь, — отвечал Банбан, — и назло Мугаин, которая отказалась принять мое приглашение, эта девушка станет сегодня ночью твоей женой» — «С превеликой охотой», — ответил на это король. Для них было быстро приготовлено роскошное ложе. Потом Банбан спросил свою дочь «Приготовила ли ты платье для нашего короля?» В ответ девушка протянула Диармаиду рубашку и плащ, и он надел их. «Вот добрая рубашка!» — воскликнули все. «Да, она к лицу тебе, эта рубашка, сотканная из одного льняного семени. Дочь моя — девушка прилежная. Она посадила одно семечко лучшего льна, потом собрала урожай и снова посадила зерна, а из стеблей третьего урожая соткала она эту рубашку» — «Вот добрый плащ!» — воскликнули все, глядя на новый плащ короля. «Воистину добрый, — сказал Банбан, — взгляните, какое тонкое сукно, ведь пошла на этот плащ шерсть лишь от одной овцы». Затем всем собравшимся были поданы еда и питье. «Какое нежное мясо!» — воскликнули все. «Еще бы не быть нежным мясу поросят, которые не были рождены свиньей», — сказал Банбан и объяснил, что, не дожидаясь, когда придет срок пороситься, его люди убивают свинью и вырезают поросят из ее утробы – так получается самая нежная свинина. «Что за доброе пиво!» — воскликнули все. «Воистину доброе, — сказал Банбан, — ведь сварено это пиво из одного-единственного зерна пшеницы. Было это зерно снято с самой верхушки зрелого колоса, потом опять посадили его в землю, новые зерна собрали и посадили опять, а из третьего урожая сварили это пиво».

Тут Диармайд бросил взгляд вверх и заметил, что, хотя весь дом кажется новым, потолочная балка выглядит старой и гнилой. Банбан объяснил ему, что, когда строился этот дом из новых бревен, пошел он на реку ловить рыбу, и каково же было его удивление, когда он увидел, что прямо к его лодке плывет огромная балка. Он велел выловить ее и использовать при постройке дома. «Да, видно, правду говорили мои друиды и пророк Бек», — сказал Диармайди вскочил изза стола, желая поскорее выбежать из этого дома. «Стой!» — крикнул ему Аэд Дуб, появляясь в дверях и пронзая грудь короля копьем, которое вышло у того из спины. Пришлось Диармайду вернуться в дом. Тем временем улады окружили дом и подожгли его вместе со всеми, кто находился внутри. Диармайд попытался спастись от огня и полез в чан с пивом, а потолочная балка в эту минуту упала и ударила его по голове. Так он и умер.

упала потолочная балка. Иными словами, в мире, где властвует «или — или» либо «ни то ни другое», он бы не умер вовсе!

Рассказ о гибели короля Диармайда заставляет вспомнить роковой пир, последний ужин перед смертью героя, — этот мотив, хотя и в не столь ярко выраженной форме, присутствует уже в повестях о Кухулине и короле Конайре. Сверхъестественный характер этих трапез проявляется по-разному. Поедая мясо своего тезки, Кухулин поедает самого себя. Оппозиция между поедающим и поедаемым, субъектом и объектом, оказывается, таким образом, снята. Визжащая свинья, которую суждено отведать королю Конайре, принесена одноглазым, одноруким и одноногим человеком — существом вроде сыновей Калатина, чьи тела также не обладают парностью, присущей естественному человеческому облику. Идея снятия оппозиции «целое — часть» реализуется в рассказе об изготовлении одежды и питья для короля Диармайда, тогда как в пищу ему предложены нерожденные поросята. Нам представляется, что попытка Конайре помирить двух ссорящихся рабов, равно как и попытки Кухулина «разнять» двух сражающихся бойцов, выводят их обоих на уровень сверхъестественного бытия, которое превыше оппозиций. В одной из скандинавских повестей о путешествии в страну мертвых (Хель) на пути героев, в частности, встречаются две армии, вечно сражающиеся друг с другом. Аналогичный мотив есть и в повести о смерти Финна, которой тоже предшествует роковой пир. Двое кравчих, подносящих Финну волшебный рог для питья, вдруг начинают ссориться и даже хватаются за мечи. Победителя в их поединке нет — они оба одновременно наносят друг другу смертельные раны и погибают на глазах у всех фениев. «Это происшествие тяжким грузом легло на душу Финна, который после этого долго молчал, не ел и не пил, а затем произнес. "Мне жаль их, но опечален я не столько их гибелью, сколько ее причиной"». На вопросы фениев он отвечал, что чашу, из-за которой возник спор кравчих, он получил в дар от Кронанаха из сида Фемун и что с нею связаны определенные предсказания «Потом отложил он в сторону свой рог для питья, и все долго молчали».

в туминуту, когда он по просьбе женщин Коннахта повернулся к ним, чтобы они «смогли узреть красоту его лица». При сходных обстоятельствах был убит и Ньяль Девять Заложников. Подстрекаемый королем Айлилем, слепой Лугайд нечаянно убивает копьем Фергуса Мак Ройха, когда тот плавает в озере в обнимку с королевой Медб, причем голова ее при этом лежит на его груди, а ноги охватывают его стан. В свою очередь Конал Кернах, по наущению ревнивой королевы Медб, убил короля Айлиля, когда тот лежал под ореховым кустом с девушкой, и было это ранним утром первого майского дня. Накануне битвы, в которой Эогану сыну Айлиля суждено было погибнуть, он провел ночь с дочерью хозяина дома, где он остановился; аналогичные обстоятельства сопутствуют и смерти Арта, отца Кормака. Блатнат, похищенная Курои, подстроила все так, что он был убит, когда спал, положив голову ей на колени. Кумалу, предводителю фениев, было предсказано, что он будет убит в объятиях собственной жены, причем роковой удар будет нанесен его собственным мечом. Тогда враги Кумала убедили дочь короля Лохланна (ирландское название скандинавских стран. — Перев.) стать его женой, затем молодожены были проведены через семь покоев и через семь дверей и оставлены в последнем, причем все семь дверей провожатые на обратном пути заперли на замок. В самом дальнем покое был заранее спрятан Арка Дуб (Черный Арка), королевский рыбак. Он и убил Кумала собственным его мечом. Согласно другой версии, Кумал заметил на небольшом островке прекрасную женщину, которая одиноко стояла на берегу и приветливо смотрела в его сторону. Воспылав к ней любовью, он бросился в водуи быстро очутился на островке, но едва приблизился к девушке, как Арка Дуб, прятавшийся в густой высокой траве, выскочил и нанес ему роковой удар.

В повестях, обсуждаемых в этой главе, часто встречается образ таинственной женщины, связь с которой ускоряет гибель героя. Король Диармайд делит ложе с дочерью Банбана, и именно она не только подает, но и изготовляет для него «смертное одеяние» — рубашку из одного льняного семени и плащ из шерсти одной овцы. Выезжая на последнюю битву, Кухулин пробивает себе дорогу через толпу влюбленных в него женщин. В той версии саги, которую мы анализировали, богиня Морриган (Бадб), действуя из дружеских побуждений, разбивает колесницу Кухулина, чтобы помешать ему выехать на роковую битву. Однако по другой, более развернутой версии, спутница последних дней Кухулина — его любовница Ниам («свет», «красота»), жена Конала, прекрасная женщина, которой он ни в чем не мог отказать. Именно ее Кухулин берет с собою на пир в Гленна Модар, куда пригласил его друид Катбад, причем законную свою жену Эмер Кухулин оставляет дома. Долина, где был устроен этот пир, была расположена таким образом, что шум сражения туда не долетал, и во время пира главной задачей Ниам было удержать Кухулина от желания принять участие в битве: она пыталась убедить его, что враги и не думают нападать на уладов. Однако «дочь Калатина» Бадб принимает облик красавицы Ниам, предстает перед Кухулином и велит ему вступить в сражение. Таким образом, Ниам и Бадб как бы воплощают двойственный характер женщины, которая дружески помогает герою в пору его смерти. Она одновременно его возлюбленная и женская персонификация его судьбы.

Нарушая свои гейсы, король Конайре впускает в Дом Да Дерга одинокую женщину по имени Кайльб. Описание ее чудовищной внешности содержит аллюзию на ее сексуальность, равно как и описание подобной женщины, сопровождающей черного человека с визжащей свиньей, а на вопрос Конайре: «Чего ты хочешь?» — Кайльб отвечает, что хочет того же, чего хочет и он. В перечне тридцати двух (?) странных имен, какими она себя называет, фигурируют Самайн, Уродство, Забвение, Преступление, Ссора, Драка, Стычка, Шум (?) и Удивление, а также Немайн (или Маха), т. е. имя богини войны, и Бадб, имя зловещей вороны полей сражения. Примечательно, что имена свои Кайльб называет, стоя на пороге (т. е. ни внутри дома, ни снаружи) на одной ноге. Таким образом, Кайльб, как и индийская Кали, есть персонификация гибели, смерти и разрушения, и она предлагает себя герою в невесты.

«Смерть Муйрхертаха сына Эрк», в которой мы встретимся с уже знакомыми мотивами, повернутыми, однако, в несколько ином ракурсе. Мы вновь увидим роковую невесту короля-жертвы, предсмертный пир, сражающихся воинов, убийц, обликом схожих с фоморами, и тело — наполовину сгоревшее, наполовину утонувшее

любовью, что готов был отдать всю Ирландию, лишь бы она согласилась провести с ним хоть одну ночь. Девушка сказала ему, что она «любовь Муйрхертаха», и объявила, что сведуща в еще более тайных делах, а потом добавила, что давно уже знает его и ждет встречи с ним. «Я дам тебе все, что могу дать, о девушка», — сказал ей Муйрхертах, и она согласилась войти в его дом при условии, что он никогда не будет произносить ее имя, что мать его детей будет удалена с ее глаз и ни один клирик не войдет в дом, где будет она жить. Король принял эти условия и спросил только, как же ее имя, чтобы знать его и избегать его произносить. И хотя девушка отличалась несравненной красотой, имя ее звучало довольно странно и поразительным образом походило на имена уродливой Кайльб «Вздох, Свист, Буря, Резкий Ветер, Зимняя Ночь, Крик, Рыданье, Стон».

Св. Каирнех был так возмущен изгнанием королевы, что проклял это место и сам своими руками вырыл для короля могилу, сказав при этом: «Тот, кому приготовлена эта могила, конченый человек, поистине конец его царствованию и владычеству». Король же тем временем сел на свой трон, а девушка села по правую руку от него, и, чувствуя, что от нее исходит «могущество богини», он спросил, откуда ее сила. Она ответила, что верит в Бога, что она из племени Адама и Евы, но при этом может совершать великие чудеса. Муйрхертах попросил ее совершить какое-нибудь чудо. Тогда девушка превратила воду из реки Бойне в вино, а из папоротника создала призрачную свинью, и эти волшебные еда и питье вдвое уменьшили силу короля и его людей. Затем создала она два полка призраков, равные по числу воинов и по силе, причем один полк состоял из голубых воинов, а другой — из безголовых. Сам Муйрхертах выбился из сил, сражаясь с ними, хоть и были это на самом деле одни лишь камни, папоротник да дерн. На седьмую ночь в канун среды после Самайна поднялась буря. «Это стон зимней ночи», — сказал король. А девушка отвечала ему: «Это я — Резкий Ветер. Я — Зимняя Ночь. Я — Стон, я — Ветер, я — Зимняя ночь». Когда король вновь заговорил о буре, которая с каждой минутой становилась все сильнее, девушка спросила его «Зачем называешь ты мое имя, о муж?» После этого она сказала, что теперь он обречен. «Это правда, девушка, ибо было предсказано, что моя смерть будет подобна смерти моего деда». А Муйрхертах сам сжег своего деда в его же доме. Видения огня и воды мешали теперь его зачарованному сну. Девушка меж тем «рассыпала повсюду огонь», а вокруг дома поставила полки призрачных воинов, которые будто бы нападали на дом. Королю она сказала, что якобы Туатал Майльгдоб («круглоголовый») сын Кормака Одноглазого явился со всем своим войском отомстить Муйрхертаху и занять его трон. Муйрхертах спрятался в бочку с вином и утонул в ней, горящие бревна рухнули на него и сожгли всю верхнюю часть его тела.

Подобно пиру, который ежегодно давался в Эмайн Махе в честь Самайн, события, описанные в саге «Смерть Муйрхертаха», происходят в течение семи дней, причем кульминация падает именно на канун Самайна, время бед и заблуждений. Курои, Кримтан, Кухулин и Конайре, как принято считать, погибли именно в канун Самайна, тогда как Айлиль и Фланн — в канун Бельтана. И подобно тому как события, предшествующие гибели героя, знаменуют собой соединение оппозиций, так и самый момент его смерти есть время, когда такие дихотомии, как зима — лето, естественное — сверхъестественное, живое — мертвое, сливаются и перемешиваются.

Ирландские повести о гибели героев носят название Oitte («насильственные, или трагические, смерти»). Для Кухулина и вообще для героев смерть от болезни или от старости была бы падением. С точки зрения этики касты воинов смерть в бою — самая славная из всех возможных смертей, только такая смерть обеспечивает доступ в рай. Лукан говорит, что кельтские воины не страшились смерти, поскольку «смерть была для них лишь серединой долгой жизни». Многие из ирландских королей, упомянутых в анналах, также умирали насильственной смертью, причем большинство — от руки преемников. Однако в повестях, о которых мы говорили, речь идет не о насильственном смещении слабого короля. Торжественный пир, роковая невеста и причудливые обстоятельства смерти Конайре, Диармайда, Муйрхертаха — и Кухулина тоже, — напоминают скорее ритуальное «убийство царя», когда иссякает его (мужская) сила или когда заканчивается ограниченный згранее срок его правления, что некогда практиковалось во многих районах Африки и в реликтах прослеживается практически по всему миру

— это всегда насилие, гибель в сражении. Мифы не смягчают воздействие смерти словами утешения, но всегда рисуют ее во всей ее грубой и неумолимой жестокости. И все же исполнение таких рассказов на Самайн или на поминках имело вполне определенное назначение. Эти рассказы поднимали смерть на уровень героический и трагический. С точки зрения человека смерть можно объяснить естественными причинами: несчастными случаями, болезнями и т. д., одни смерти ожиданны, другие «безвременны». Но с точки зрения мифа любая смерть неестественна и не бывает ни «безвременной», ни случайной. Смерти предопределены, и случайные их причины суть лишь орудия изначально заданной судьбы. Сколь ни «случайна» смерть, ей всегда предшествуют знамения. Яблоня вдруг расцветает в неположенное время, курица кричит петухом, собака воет всю ночь. Кто-то вдруг увидел в темноте погребальную свечу или призрачную погребальную процессию либо видел вещий сон или почувствовал непонятную тревогу. Эти предзнаменования подчеркивают мрачность и таинственность смерти, усиливают ее значимость. Смерть — это реальность, близость которой сознают и этот, и «тот» мир и которую они принимают к сведению. В противовес нынешним банальным фразам типа: «Да, он прожил счастливую жизнь», или «Он не очень страдал», или «Теперь ему куда лучше», — мифы и народные верования не лишают смерть ее высокого значения и тем самым не умаляют благородства человека.