Глава 2. ВЕТВИ ТРАДИЦИИ
К ирландской эпической традиции, дошедшей до нас в средневековых рукописях, относятся саги, которые условно можно поделить на четыре группы, или цикла, а именно:
1. Мифологический цикл;
2. Уладский цикл;
4. Исторический цикл.
В сагах так называемого Мифологического цикла все главные персонажи принадлежат к Tuatha De Danann, «Племенам богини Дану», легендарному народу, который, как принято считать, заселил Ирландию перед тем, как туда приплыли сыновья Миля, предки современных обитателей страны. Саги Уладского цикла посвящены главным образом войнам короля Конхобара из Ульстера, и в первую очередь подвигам самого знаменитого из них — Кухулина. Саги, относящиеся к Циклу финна, повествуют о герое Финне Мак Кумале и его лесных военных отрядах (фиане). Этот цикл называют иногда Циклом Оссиана, так как большинство входящих в него поэтических текстов традиционно приписывается сыну Финна Ойсину, или Оссиану (под этим именем он известен благодаря творчеству Джеймса Макферсона). Так называемый Исторический цикл — самый пестрый, в него входят разрозненные саги, группирующиеся вокруг отдельных верховных или местных королей Ирландии. При этом в каждом из четырех названных циклов содержится эпический материал, восходящий к индоевропейскому наследию и предположительно являвшийся компонентом духовной традиции кельтских народов в эпоху до переселения на эти острова. Однако в трудах древнеирландских историков центральные персонажи эпических преданий выстроены в единую хронологическую цепь — от времен потопа до начала вторжения в Ирландию викингов. События, относящиеся к Мифологическому циклу, синхронизированы с главными этапами древней мировой истории; так, правление короля Конхобара в Ульстере относят к самому началу христианской эры; Финн и его воины служили королю Кормаку Мак Арту, который был верховным королем Ирландии, вероятно, в III в. н. э.; предания же, относящиеся к Историческому циклу, группируются вокруг королей, правивших в III — VIII вв. н. э.
Некоторая дополнительная информация о персонажах и основных событиях, описанных в эпических преданиях всех этих четырех циклов, содержится в трудах, составленных еще в период средневековья, в частности в «Книге захватов Ирландии» (Lebor Gabala Erenn) — «истории» заселения острова предками ирландцев, а до них другими племенами, — которая имеет ряд приложений: Список королей; «Глоссарий», приписываемый Кормаку Мак Куленану, епископу и королю, погибшему в 908 г.; так называемые диншенхас («старины мест», сказания о том, как и почему то или иное место получило свое имя); «соответствия имен» (Coir Anmann — рассказы, разъясняющие появление имен и прозвищ у того или иного известного персонажа) и, наконец, стихи, триады и родословия, содержащие многие знаменитые имена.
Что касается древневаллийской традиции, то она содержится в так называемых «Четырех ветвях мабиноги» (mabinogi — «повесть о детстве», или просто «повесть»), отчасти сопоставимых с ирландским Мифологическим циклом, в рассказах и стихотворных произведениях Артуровского цикла, широко представленных также и на многих других языках, в разнообразных поэтических и прозаических повестях, которые, возможно, ранее представляли собой фрагменты саг. Большинство из этих стихотворных текстов приписывается Лливарху Хену, Талиесину и Мирддину, легендарным поэтам, соотносимым хронологически с валлийскими королями VI в. В Уэльсе также есть свои родословия, триады и надгробные эпитафии героям, во многом компилятивные и свидетельствующие об аутентичности традиции, которая, вероятно, никогда не была сосредоточена в обширных нарративных текстах; сюда же примыкают два латинских текста, представляющих собою вехи в истории Артуровского цикла: «История бриттов» (Historia Brittonum) Ненния (начало IX в.) и более совершенная с литературной точки зрения «История бриттов» (Historia Regum Britanniae) Гальфрида Монмутского. Валлийские и ирландские жития местных святых, написанные как на латинском, так и на народных языках, тоже отчасти можно рассматривать как добавочный эпический цикл. Подобно житиям святых, возникшим в других странах, они имеют много общих мотивов со светскими повестями и весьма важны для реконструкции дохристианской духовной культуры.
2
лишь краткий их перечень и наметим основные детали, характеризующие ту или иную волну завоевателей. Первые три группы известны по именам предводителей, две последующие — по названиям племен. А именно:
1) Кессар,
2) Партолон;
3) Немед;
4) Фир Болг (фир = «люди»),
Кессар была женщиной, и возглавляемая ею экспедиция, преимущественно женская по составу, как принятосчитать, явилась в Ирландию еще до потопа. Единственным из всех, кто сумел пережить эту катастрофу, был супруг Кессар — Финтан, который, принимая последовательно облик лосося, орла и ястреба, стал свидетелем вторженийвсех последующих волн переселенцев. Он появляется вновь уже в христианизированных повестях как высший авторитет в вопросах исторической традиции. Опустошенный потопом остров многие сотни лет оставался безлюден, пока наконец в Ирландию не прибыли Партолон и его спутники. Все они и их потомки неожиданно погибли от странной эпидемии, охватившей страну, и лишь один из них, Туан сын Старна, подобно Финтану, уцелел. Вслед за племенем Партолона на остров пришел народ под водительством Немеда, который сам умер в Ирландии, однако его люди, пережив ряд несчастий и катастроф, в конце концов покинули страну, причем потомки их разделились на три ветви, из которых две стали предками народов, затем также заселивших остров. Первый из них, Фир Болг, еще населял Ирландию, когда у ее берегов появился второй — Туата Де Дананн. По некоторым сведениям, пришельцы потребовали отдать им королевство — в бою или миром, и Фир Болг, побежденные в Первой битве при Маг Туиред, были вынуждены переселиться на Айлей, Аранские острова, Мэн и Ратлин. В начале христианской эры они якобы вернулись в Ирландию, но уже на правах подчиненного народа. Однако, как повествует другая сага, Туата потребовали у племени Фир Болг лишь половину королевства, но в этом им было отказано, тогда между двумя племенами произошла Первая битва при Маг Туиред, после которой был заключен мирный договор о дружбе и согласии.
Остановимся подробнее на Туата Де Дананн, чудесном Племени богини Дану. Как мы уже отмечали, к нему относятся практически все центральные персонажи цикла, называемого Мифологическим, и уже благодаря этому Племена богини по сравнению с четырьмя другими племенами, заселявшими Ирландию до них, должны быть отмечены особо. В отличие и от своих предшественников, и от своих преемников — сыновей — Миля они располагали тайным магическим знанием, были сведущи во многих искусствах и ремеслах и владели секретами колдовства. Перед появлением в Ирландии они побывали на северных островах, где получили свои несравненные эзотерические знания и откуда перенесли на остров свои четыре магических талисмана: Великий камень Фал, известный тем, что он издавал крик, если на него наступал будущий король, копье Луга, приносившее победу в битве всякому, кто держал его в руке, меч Нуаду, поражавший всякого, против кого он был направлен; котел Дагды, насыщавший всех, кто садился вокруг него. Если все остальные группы переселенцев прибыли в Ирландию на кораблях, то Туата достигли страны на темных тучах прямо по воздуху, опустились на гору Конмайкне Рейн и на три дня покрыли тьмой лик солнца. В позднем описании Первой битвы при Маг Туиред они изображаются как «общество приятное и вызывающее восхищение, дивно прекрасное обликом, обладающее замечательным оружием и изысканной одеждой, искусное в музыке, пении и игре, одаренное наиболее светлым умом и ярким темпераментом среди всех, кто когда либо прибывал в Ирландию Племя это было превыше всех храбростью и внушало необоримый ужас, ибо превосходило все народы мира своей сноровкою в искусствах и ремеслах».
Ученые люди, которые в средние века записывали предания древней Ирландии, затруднялись, как им рассматривать Племена богини — как людей, демонов или падших богов. В повести о Туане Мак Кайриле из «Книги Бурой коровы», записанной примерно в 1100 г., говорится, что ученые люди не знали, откуда пришли в Ирландию Туата Де Дананн, но что, «похоже, пришли они с небес, о чем свидетельствует их ум и совершенство их знаний». В тексте рукописи XV в. сказано, что на острове их почитают, тогда как поэт, писавший около 1000 г н. э., считает необходимым сказать, что, «хотя он и называет их, но не испытывает к ним никакого почтения».
По преданию, среди этого племени лишь «люди искусства» были богами, а простые труженики — нет. Самое Дану называют «матерью богов», а иные из ее подданных изображаются порой как божества. В свете этого понятна и интерпретация имени Дагда как «добрый бог», что поддерживают и современные филологические исследования. Этот персонаж носит также имена Аэд (aed — «огонь»), Эохайд Оллатар (Эохайд Всеобщий Отец) и Руад Рофесса (Господин Великого Знания) и описывается как бог друидизма или магии (draidecht). В «Глоссарии» Кормака Бригита дочь Дагды изображается как «поэтесса, богиня, которой поклоняются поэты», а две ее сестры, носящие тоже имя, называются соответственно целительницей и женщиной кузнецом, обе также изображаются как богини. Диан Кехт, согласно тому же тексту, был «мудрым врачевателеми богом здоровья», Нейт — «богом битвы», Мананнан МакЛир, «знаменитый торговец, живший на острове Мэн, и лучший кормчий на Западе Европы», именовался также «богом моря» и «сыном моря» (mac lir), причем не только у гойделов, но и у окотгов и бриттов, и остров Мэн (inis Мапапп) был назван в его честь. Более того, имена Нуаду, короля Туата Де Дананн ко времени прибытия в Ирландию, и вышеупомянутой Бригиты фигурируют среди имен божеств в бриттских надписях периода романизации. В валлийской эпической традиции место Нуаду занимает Луг, чье имя также встречается как дьоним в надписях, обнаруженных на континенте, причем форма Lugoves может быть интерпретирована как множественное число от Lug(us). Этот же бог, вероятно, дал свое имя таким топонимам, как Лион, Лаон, Лейден (Lugudunum) — на континенте и Карлайл (Luguvalium) — в Британии".
при МагТуиред, где противниками Туата выступают фоморы, единственные мифические существа, сопоставимые с самими Туата в таинственности и искусстве магии. Именно в этом сюжете сущность «людей богини» проявляется наиболее ясно и полно, фоморы давали знать о своем присутствии еще во времена Партолона. В «Книге захватов Ирландии» они изображаются как однорукие и одноногие существа. Предводителем их назван Кихол Грикенхос сын Голла («одноглазого») сына Гарба («грохота»). У фоморов было четыре корабля, и команда каждого насчитывала пятьдесят мужчин и трижды по пятьдесят женщин, причем женщины эти обладали поистине жуткой внешностью, что особенно ярко видно из описания матери Кихола — Лот. Ее распухшие губы находились на груди, у нее было четыре глаза, причем все располагались на спине, а сила ее была столь велика, что равнялась силе всего войска фоморов. По некоторым версиям, фоморы потерпели поражение в битве с Партолоном; по другим, хотя это сражение и длилось целую неделю, «ни один человек не был убит, ибо это была волшебная битва». Немед, возглавивший следующую группу завоевателей, также сражался с фоморами, убил двух их королей и нанес им поражение в трех битвах. Однако после смерти Немеда потомки его потерпели поражение от фоморов, во главе которых стояли Морк и Конанд, и на каждый Самайн (1 ноября) должны были отдавать им две трети всего урожая, молока и приплода. В конце концов люди Немеда решились на штурм морской крепости фоморов, башни Конанда, и даже сумели ее разрушить, однако вскоре после этого у берегов острова появился Морк с шестьюдесятью кораблями, и после кровавой бойни, которая за этим последовала, лишь один корабль с тридцатью воинами Немеда сумел ускользнуть.
Во время Первой битвы при Маг Туиред королю Туата Де Дананн, Нуаду, отрубили руку, после чего между воинами Туата и их женами возник спор, вправе ли Нуаду теперь быть королем. Жены считали, что, лишившись руки, Нуаду потерял и право управлять островом, и требовали передать власть их приемному сыну Бресу, или Эохайду Бресу (Эохайду Прекрасному) сыну Элаты. Отец Бреса, Элата сын Делбаэта, был королем фоморов, а мать его, Эрью дочь Делбаэта, принадлежала к Туата Де Дананн. На первый взгляд это предложение, которое Туата, кстати говоря, приняли, может показаться странным, если учесть, что фоморы обыкновенно изображаются в текстах как жуткие существа, настроенные враждебно ко всем, кто прибывал в Ирландию, противники Партолона и Немеда, добившиеся, чтобы потомки последнего навсегда покинули страну. В текстах, относящихся к более позднему времени, само слово «фомор» даже приобретает значение «великан», а в церковной традиции они изображаются в одном ряду с эльфами, лошадиноголовыми и прочими уродливыми существами как племя, ведущее свой род от Каина и Хама, проклятого сына Ноя. Однако, несмотря на это, перед своим приходом в Ирландию Племена богини Дану заключили с фоморами союз, и Балор внук Нета, король фоморов, отдал свою дочь Этне Киану сыну Диан Кехта. От этого брака на свет появился Луг, главный персонаж всего цикла. Когда же начался спор между мужами Племен богини и их женами о том, кому править Ирландией, жены Туата настаивали, что власть над островом должна быть отдана Бресу сыну Элаты, потому что это укрепит их мир с фоморами.
ни в коей мере не ослабило тягот, которые терпели Туата, ибо к тому времени три правителя фоморов — Индех сын Де Домнанн, Элата сын Делбаэта (и отец Бреса) и Тетра — обложили всю Ирландию такой данью, что ни драгоценности, ни скот, ни пища, ни самый дым из очагов Туата не были от нее свободны. Дагда, «бог друидизма», вынужден был каждый деньтаскать камни и копать рвы, строя крепость для Бреса, силы же его все более истощались, потому что три лучших куска из своей доли он отдавал уродливому шуту по имени Криденбел, который всячески им помыкал. Огма, самый сильный из героев Туата, тоже голодал и должен был таскать дрова для очага фоморов, но каждый раз, когда он собирал вязанки на ближних островах, море подхватывало их и уносило две трети запаса. Скупой Брес лишил Туата радости видеть подвиги своих героев и слушать чудесную музыку и пение, более того, «ножи их в ту пору не покрывались жиром, и сколько бы ни звал их король, изо ртов уж не пахло пивом». В конце концов, Брес стал жертвой первой насмешки, песни поношения, которая была спета в Ирландии: «Ничего, кроме пагубы, не будешь знать ты с этого часа»; после этого Племена богини потребовали вернуть им королевство. Однако Бресу было разрешено остаться королем до конца семилетнего срока, и он использовал это время, чтобы собрать вокруг себя могучих мужей из чудесных холмов-садов, т. е. фоморов, от Лохланна до Западных островов, чтобы напасть на Племена богини и силой подчинить их себе. «Воистину не знала Ирландия врагов страшнее и ужаснее, чем те, которых вели за собой Балор сын Нета и Индех сын Де Домнанн».
Тем временем лекарь Племен богини Диан Кехт сделал для короля Нуаду серебряную руку (airgetlam), и потому стали его называть Нуаду Аргетлам (Нуаду Серебряная Рука). Позднее же Миах сын Диан Кехта нарастил на этой руке плоть и так исцелил Нуаду. После этого Нуаду вновь был провозглашен королем Племен богини Дану. Однажды задал он в Таре большой пир, когда вдруг привратник заметил, что к ним приближается группа незнакомых людей, во главе которой шел молодой воин, светлый обликом истатный, отмеченный знаками королевского сана. На вопрос привратника, кто он, молодой воин представился как «Луг сын Киана сына Диан Кехта и Этне дочери Балора, приемный сын Таллан дочери Магмора, короля Испании, и Эхайда Гайруха сына Дуаха». Привратник спросил его, что он умеет, «ибо не знающий ремесла не может войти в Тару». «Можешь спросить меня, — сказал тот, — я плотник». Привратник ответил: «Ты нам не нужен, есть уже у нас плотник, Лухта сын Луахайда». Тот сказал: «Спроси меня, привратник, я кузнец». Привратник ответил ему: «Есть между нами кузнец, Колум Куалленех» и т. д. В результатемежду ними произошел следующий диалог:
« — Спроси меня, я герой.
— Ты нам не нужен. У нас уже есть герой, Огма сын Этниу.
— Спроси меня, я арфист.
— Ты нам не нужен, ибо есть уже среди нас арфист, Абкан сын Бикелмоса, люди трех богов из сидов дали ему его чудесную силу.
— Спроси меня, я воин.
— Ты нам не нужен…
— Спроси меня, я филид и сведущ в делах старины.
— Ты нам не нужен…
— Я чародей.
— Ты нам не нужен, есть уже у нас чародеи, да немало и магов и друидов.
— Спроси меня, я врачеватель.
— Ты нам не нужен. У нас уже есть врачеватель Диан Кехт.
— Я кравчий.
— У нас уже есть кравчий.
— Спроси меня, я могу обрабатывать металлы.
— Ты нам не нужен, у нас занят этим Кредне Керд». Тогда тот воин заговорил вновь. «Пойди и спроси своего короля, — сказал он, — есть ли при нем человек, что искусен во всех этих ремеслах сразу. Если же найдется такой, я покину Тару».
«человека всех возможных искусств», король же велел расставить перед ним доски для игры в фидхелл. Они сели играть, и всякий раз выигрывал Луг. После этого король сказал: «Его следует пропустить, ибо до сей поры равный ему не приходил к воротам этой крепости». Привратник пропустил Луга, тот вошел исразу сел на место мудреца, «ибо и вправду был он сведущ во всяком искусстве». Выступил тогда вперед Огма и бросил ему свой вызов. Метнул Огма такой камень, что потребовалось бы четырежды по двадцать бычьих упряжек, чтобы сдвинуть его с того места, куда он упал. Луг же снова бросил его во двор Тары, так что камень точно лег на прежнее место. Тогда король потребовал, чтобы он сыграл для собравшихся на арфе. Луг сыграл три волшебные мелодии, которые сначала погрузили их в сон, а потом заставили смеяться и плакать. Видя все это, Нуаду сообразил, что Самильданах способен помочь им освободиться от ига фоморов, и предложил Лугу на время поменяться с ним местами. «Сел тогда воин на королевское место, и сам Нуаду вставал перед ним до исхода тринадцати дней».
Луг совещался с двумя братьями, Дагдой и Огмой, а затем присоединились к ним братья Нуаду, Гоибниу и ДианКехт, врачеватель. Они вели разговор целый год, а затем призвали к себе друидов Ирландии, чтобы узнать, на что способен каждый из них. Чародей по имени Матген сказал, что своим тайным искусством сумеет низринуть горы Ирландии на войско фоморов, кравчий обещал отвести отфоморов воды великих озер и рек Ирландии, но сами ирландцы не будут испытывать недостатка в воде, хоть бы ипришлось им сражаться целых семь лет. Друид Фигол обещал напустить на войско фоморов три огненных ливня, которые на две трети отнимут у них силу и храбрость. «Не дам я излиться моче из тел лошадей и людей, — сказал он, — а каждый выдох ирландцев прибавит им храбрости, доблести и силы, и не истомятся они в битве, хотя бы продлилась она до исхода семи лет».
Затем настал черед Дагды сказать, на что он способен. «Все, чем вы хвалитесь, — сказал он, — совершил бы и я сам». В ответ на это все воскликнули: «Вот это и есть искусство Великого бога», поскольку имя его значило «Добрый бог», «ДагДа».
После этого Луг, Дагда и Огма отправились к трем богам Дану и на протяжении семи лет готовились к битве и делали себе оружие. Рассказывается также, что Дагда «в пору Самайна» (т. е. 1 ноября) встретился с Морриган (чье имя означало «Великая королева», или «Королева призраков»). Морриган, Бадб («громкий крик») и Маха (это имя в равной мере употребляется по отношению ко всем трем), были мрачными женщинами-демонами, пророчившими кровавую бойню и охоту на полях сражений. На этот раз Морриган объявила Дагде, что пойдет и сокрушит Индеха сына Де Домнанн, «иссушив кровь в его сердце и отняв почки доблести». Две пригоршни этой крови отдала она затем войску ирландцев. Когда позднее Индех появился, на поле битвы, он был уже обречен.
перед битвой, те согласились, но, поскольку выглядел Дагда как шут, они в насмешку приготовили для него кашу, ибо известно было, что «с превеликой охотой ест кашу Дагда». Вместе с крупой сварили также коз, овец и свиней и все это варево вылили в огромную яму в земле. Дагда должен был под угрозой смерти все это съесть, чтобы никто потом не посмел упрекнуть фоморов в отсутствии гостеприимства. У Дагды был с собой ковш, такой огромный, что в нем без труда улеглись бы мужчина и женщина. При помощи этого ковша он сумел расправиться со всем угощением, а затем сунул в яму палец и, убедившись, что там ничего не осталось, лег спать, фоморы смеялись над тем, как нелепо он одет и какое громадное у него брюхо. На голове у него был колпак, плащ доходил только до локтей, рубаха еле прикрывала зад, а башмаки были сделаны из грубых конских шкур мехом наружу. Когда шел, он тащил за собой огромную раздвоенную палицу и след от нее был подобен рву на границе двух королевств. Далее в тексте саги следует поистине раблезианский пассаж, в котором передается разговор Дагды с дочерью Индеха, в результате которого та обещает свое магическое участие в битве на стороне ирландцев.
сражающихся новым оружием взамен сломанного, и уж тогда ни один наконечник, выкованный им, не пролетит мимо цели, а коже, пронзённая им, не срастётся вовеки. Диан Кехт готов заботиться о здоровье сражающихся, так что любой, исцелённый им, наутро сможет принять участие в битве. Кредне вызвался делать заклёпки для копий, кромки щитов, клинки для мечей и рукояти, а Лухта – щиты и древки для копий. Огма объявил, что сокрушит самого короля и трижды девять его друзей и к тому же возьмёт в плен большую часть вражеского войска. Поэт Карпре поклялся проклинать и порочить врагов, чтобы своей тайной властью лишить их стойкости в сражении. Две колдуньи, Бейкуйлле и Дианан, сказали, что нашлют чары на камни, деревья и дёрн, так что станут они против врага войском с оружием и обратит это врагов в бегство в отчаянии страхе. Колдуны, друиды, кравчие и сами Морриган и Дагда – все заявили о своём могуществе и готовности участвовать в битве.
Когда битва началась, фоморы послали Руадана сына Бреса и Бриг (т. е. Бригиты) дочери Дагды сообщать о сражении и убить Гоибниу. Ему удалось ранить кузнеца копьем, но и сам он был убит. Узнав о случившемся, Бриг явилась в лагерь ирландцев оплакать своего сына, и это был первый крик и плач, какой когда-либо слышали в Ирландии. Туата, опасаясь преждевременной гибели Луга, «владеющего столькими искусствами», хотели помешать ему вступить в битву, но он ускользнул от своих стражей и предстал перед людьми Ирландии, побуждая их к битве. Он исполнил боевую песнь, обходя свое воинство на одной ноге и прикрыв один глаз. По пути ему случайно встретился Балор, к тому времени уже убивший Нуаду. У Балора был «дурной глаз», открывавшийся только на поле битвы, когда четыре человека поднимали ему веко. И если войско смотрело на этот глаз, теряло оно всю свою силу. Сойдясь с Лугом, Балор приказал поднять веко, чтобы мог он взглянуть «на болтуна, который к нему обратился», но Луг успел метнуть в него камень, который «вышиб глаз через голову наружу, так что воинство самого Балора узрело его», а разрушительная сила «дурного глаза» обернулась против самих же фоморов. Согласно некоторым версиям саги Луг отрезал Балору голову и, хотя тот просил его непременно положить. её на свою голову, сделать это поостерегся, несмотря на то, что Балор твердил, что таким способом к нему перейдет вся его сила. Вместо этого Луг положил голову Балора на камень, и вытекший из головы яд немедленно расколол камень на четыре куска.
В следующем фрагменте саги Луг встречается с Лохом Летгласом («наполовину зеленым»), поэтом фоморов, и оставляет его в живых при условии, что тот исполнит три желания Луга, одно из которых заключалось в том, что песнь Лоха «до Судного дня отвратит от острова набега фоморов». А Брес, также прося пощады, обещал, что «тогда вовек не иссякнет молоко у коров Ирландии». В ответ на это Луг передал Бресу приговор Маелтне Морбретаха («великого суждения»): «Не будет тебе пощады, ибо не властен Брес над их породой и потомством, хоть на нынешний век он и может коров напитать молоком». Тогда Брес объявил, что, если ему оставят жизнь, ирландцы будут снимать урожай каждую четверть года. Но и это не спасло его, так как ирландцы, видимо, были вполне удовлетворены нормальным годовым циклом. «Меньшее, чем это, спасет тебя, — объявил ему Луг — Как пахать людям Ирландии? Как сеять? Как жать? Поведай об этом, и спасешь свою жизнь». — «Скажи всем, — ответил на это Брес, — пусть пашут во вторник, поля засевают во вторник, во вторник пусть жнут». Эта формула, спасшая жизнь Бресу, до сих пор жива как оберег от инфернальных существ, которые стремятся похитить плоды фермерского труда. Согласно же диншенхас, вопрос о жизни и смерти Бреса превратился в чудесное состязание, в ходе этого состязания ему самому пришлось пить молоко бурых коров Мунстера, которых он якобы пытался лишить молока. Но питье, которое он должен был пить, на самом деле не было коровьим молоком. После Битвы при Маг Туиред Луг, Дагда и Огма пустились преследовать фоморов и сумели вернуть арфу Дагды. Весь скот Ирландии, повинуясь мычанию чудесной черной телки, которую избрал себе Дагда в награду за свой труд на строительстве крепости, сошелся к Туата и начал мирно пастись Морриган и Бадб провозгласили победу и возвращение былого благополучия, но также предрекли конец мира и возврат хаоса.
Миру, которым правили Туата после Битвы, действительно пришел конец, когда к острову приплыли сыновья Миля. После поражения Туата в битве Аморген, поэт и судья вновь прибывших, как говорят, поделил Ирландию на две части и половину Ирландии, что была под землей, отдал Туата Де Дананн, а другую половину — сыновьям Миля. Туата же «пошли внутрь холмов и волшебных мест (sidbrugaib), так что все подземные чудеса (sida) были подвластны им. И для каждой области Ирландии оставили они пять из их числа для увеличения битв, ссор и споров между сыновьями Миля». В одном раннем тексте говорится, что Туата Де Дананн дали сыновьям Миля жен; согласно другому, они уничтожили всю рожь и все молоко у сыновей Миля, и так продолжалось до тех пор, пока те не заключили союз с Дагдой. Так спасли они свою рожь и свое молоко. В этой же повести говорится о том, как Дагда поделил волшебные холмы (side) между Лугом, Огмой и самим собой — тремя вождями, которые предводительствовали Туата в сражении с фоморами; Энгус же (Мак Ок — «молодой сын»), сын Дагды, узнав об этом, изгнал своего отца из Бругана Бойне (Дома Бойне).
В другом, более позднем тексте королем Туата Де Дананн назван Бодб сын Дагды, тогда как верховным их королем объявлен Мананнан Мак Лир. Он распределяет среди вождей Туата все десять сидов, сам же поселяется за морем в Эмайн Аблах (Эмайн Яблок). Этот же Мананнан установил Fath Fiada, «через которую не видны вожди Туата», праздник Гоибниу, «ограждающий верховных королей от старости и смерти», и поселил на острове «свиней Мананнана, которые могут быть убиты, но продолжают при этом жить и могут вновь служить пищей для воинов». Согласно этой новой версии, верховный король Туата — «бог моря», поселившийся за морем подобно загадочному Тетре, королю Фир Болг, который также поселяется за морем, когда Ирландией начинает править фомор Брес. Для обоих, Мананнана и Тетры, скотом является рыба, и само имя Тетры, как и патроним Мананнана, синонимично слову «море». Как бы то ни было, Туата Де Дананн оттесняются на периферию освоенного пространства, на острова и в недра холмов, где ранее было убежище фоморов. Роль их теперь также сходна с ролью фоморов в те недавние времена, когда Ирландией правили сами Туата: они дают жен, затевают споры и распри, а также обладают возможностью уничтожить или спасти для властителей Ирландии то, что производит земля. С этого момента различие между фоморами и Туата оказывается размытым. Противопоставление существует лишь до тех пор, пока Туата остаются явными властителями Ирландии. До прихода в Ирландию, когда Туата жили на северных островах, и теперь, когда они, уступив сыновьям Миля, ушли в подземные сиды, Туата с фоморами не воюют. Изначально и в итоге — в мире оккультного — между ними нет вражды; их противостояние целиком принадлежит к явленному миру.
лишь смутно, вожди их обычно имеют облик бесформенный или чудовищный, их одноглазость, однорукость и одноногость — непарность как знак принадлежности Иному миру — соответствуют их враждебности и агрессивности. Тем не менее, они вступают с Туата в браки и в некоторых отношениях как будто бы олицетворяют женское начало. Следует вспомнить при этом, что именно фоморские женщины выступали как главные противники Партолона и что именно жены Туата настояли, чтобы королем Ирландии стал фомор Брес. Более того, споры, распри, щедрое гостеприимство, непременное закармливание, непристойности и насмешки, характеризующие манеру общения Туата и фоморов в некоторых эпизодах, находят прямые параллели в ритуалах приема гостя и проявления «псевдонеуважения» к нему в архаических обществах, причем все это в первую очередь относилось к гостям из родовых групп, поставлявших жен в данную группу.
Если взглянуть на описываемые нами события с точки зрения современного человека, непременно бросится в глазата важнейшая роль, которую в мире, населенном фоморами, Туата Де Дананн и иными сверхъестественными существами, играли женские персонажи. С точки зрения средневекового человека в таких местах, как волшебные холмы или острова бессмертия, главенствующая роль женщин не вызывала никаких сомнений. В прекрасном Ином мире, описанном в саге «Приключение Кондлы», вообще живут «одни лишь женщины и девушки». Во многих районах Уэльса фей до сих пор называют «матушки» или «благословенные матушки» и представляют их исключительно каксуществ женского пола. К данной проблеме мы специально обратимся в гл. XV.
греков, скандинавов и других народов, язык которых восходит к праиндоевропейскому языку, поражают своим сходством. Здесь нам хотелось бы лишь особо отметить существующее в древнеиндийской мифологии противопоставление дэва (богов) и асуров (демонов), являющееся «центральной темой ведической традиции». Асуры были существами в первую очередь злонамеренными, постоянными противниками богов, хотя само понятие asura, означающее «владеющий магической силой», может быть употреблено и поотношению к верховному божеству. По мнению А. К Кумарасвами, все дэва по рождению асуры, «поскольку в "Ригведе" постоянно прослеживается матрилинейная система родства». Таким образом, дэва и асуры представляют собой чтото вроде древних брачных классов, и, различные и даже прямо противоположные по своей сути, они в основе своей являют некое единство «Тьма in actu есть свет. Свет in potentia есть тьма».
3
Обе группы — и Туата Де Дананн, и фоморы — находят свои параллели в «Четырех ветвях мабиноги», памятнике, который может быть назван «Мифологическим циклом» валлийской эпической традиции. Эти древние повести также полны фантастики и чудесных превращений и перемещений, однако мастерство древнего исполнителя при этом столь совершенно, что таинственное и чудесное выглядит реальным и естественным благодаря живым диалогам и тщательно выписанному конкретному предметному фону.
Валлийские эпические предания повествуют о трех группах персонажей Первая и Третья ветви — о семье Пуйлла, правителя Диведа, Вторая — о семье Лира, Четвертая — о семье Дон. В каждой из ветвей непременно рождается сын-наследник и большое место отводится описанию его воспитания и последующей судьбы, достаточное внимание уделяется также описанию свадьбы его матери. Героем Первой и Третьей ветвей, таким образом, оказывается Придери, сын Пуйлла и Рианнон, во Второй ветви рассказывается о Гверне сыне Брануэн дочери Лира, а Четвертая посвящена описанию приключений Ллю Ллау Гифеса, сына Аранрод дочери Дон.
из Арберта, где стоял тогда его двор, чтобы отправиться на охоту в ту часть своих владений, что известна под названием Глин Кух. Ему суждено покинуть своих спутников и встретиться лицом к лицу с королем Иного мира, с которым он должен временно вступить в соглашение. Происходит это так: увидев огромного оленя, которого преследует свора странных красноухих собак, он сам пускается по следу и, отогнав незнакомую свору, натравливает на оленя своих собственных собак. Но как только его собаки настигают оленя, перед ним вдруг возникает странного вида незнакомый охотник и упрекает его в неучтивости (pwyll буквально означает «осторожность, размышление, мудрость»). Сам же охотник представляется как Араун, король Аннувна («Великого мира», «Немира», «Иного мира»). В качестве компенсации за невольно нанесенное Арауну оскорбление Пуйлл соглашается занять его место в Аннувне сроком ровно на один год и один день, а по истечении этого срока встретиться с врагом Арауна Хавганом, королем другого королевства, и вызвать его на поединок. Победить Хавгана можно, ударив его лишь один раз, потому что второй удар не поразит его, а только восстановит его силы. В течение всего года Пуйлл делит ложе с женой Арауна, но соблюдает при этом строжайший обет целомудрия; в положенный срок он встречается с Хавганом и побеждает его, становясь, таким образом, законным и единственным правителем Аннувна. С этого дня между Пуйллом и Арауном устанавливается крепкая дружба, более того, благодаря мудрому правлению и воинской доблести, восстановившей в Аннувне мир и согласие, Пуйлл навеки обретает титул Властителя Аннувна.
на себе силу волшебных ударов, либо увидеть нечто необычайное. Действительно, вскоре он видит прекрасную даму, которая медленно едет верхом на великолепной белой лошади. Пуйлл посылает за нею слуг, но три попытки догнать ее терпят неудачу, несмотря на то, что слуги садятся на самых быстрых коней и гонят их изо всех сил, между тем загадочная дама, как кажется со стороны, по-прежнему едет медленно. Тогда в седло садится сам Пуйлл и, устремляясь за дамой, кричит, чтобы она остановилась и подождала его. Прекрасная белая лошадь немедленно останавливается, и Пуйлл беспрепятственно подъезжает к даме. Она представляется как Рианнон и объявляет, что приехала специально, чтобы стать его женой. Проходит еще год, и вот во время брачного пира Пуйлл необдуманно обещает подарить неизвестному гостю «все, что тот пожелает». Гость, который оказывается не кем иным, как Гуаулом, отвергнутым поклонником Рианнон, требует в качестве дара невесту Пуйлла. Тому ничего не остается, как смириться, но Рианнон настаивает, чтобы свадьба с Гуаулом состоялась не раньше чем через год, что позволяет Пуйллу прибегнуть к той же хитрости и вернуть себе невесту. Пуйлл появляется на свадебном пиру переодетый нищим и ухитряется посадить своего противника в волшебный мешок, заранее полученный от Рианнон. Когда Гуаул попадает в мешок, Пуйлл сбрасывает с себя нищенские лохмотья, а его воины бросаются на мешок и начинают избивать Гуаула, оказавшегося, наверное, первой жертвой жестокой игры, известное впоследствии под названием «барсук в мешке».
Идет время, и по истечении двух лет жизни Пуйлла с Рианнон к нему являются его подданные и начинают роптать на то, что королева не имеет детей. Пуйлл просит их запастись терпением, и действительно через год с небольшим у нее родится сын, однако еще до рассвета ребенок чудесным образом исчезает. Чтобы как-то отвести от себя обвинение в нерадивости, служанки, которые должны были охранять мать и новорожденного, но странным образом погрузились в беспробудный сон, убивают щенка, мажутего кровью лицо и руки спящей Рианнон, а его кости кладут прямо перед ней на подушку. В результате королеву обвиняют в страшном преступлении: она-де сама убила и съела собственного ребенка. За столь страшное преступление ее ждет жестокое наказание.
Тем временем некий Теирнон правитель Гвент Искода, у которого каждый раз в Канун мая пропадали жеребята, рожденные его прекрасной кобылой, решает устроить в конюшне засаду и выследить загадочного вора. Через несколько часов он слышит шорох и видит огромную лапу со страшными когтями, которая тянется из окна к жеребенку. Едва лапа успевает схватить жеребенка, как Теирнон выскакивает из укрытия и с силой ударив по лапе, обрубает ее по локоть. Он выбегает во двор, но в темноте не может ничего разглядеть: лишь у самого входа белеет какой-то сверток — завернутый в пеленки новорожденный младенец. Теирнон с женой воспитывают его как родного сына, однако, случайно узнав, что это похищенный сын Пуилла и Рианнон, он возвращает его родителям. После этого ребенок получает имя Придери, что означает «забота», поскольку мать его, когда впервые услышала о том, что ребенок не был съеден ею, но что его похитили и возвратят ей воскликнула: «Ах если бы все что было правдой, я была бы свободна от всех моих за6от».
Третья ветвь мабиноги как бы продолжает Первую. В ней Придери показан уже взрослым: он женится и наследует своему отцу, становясь таким образом правителем Ливеда. Свою мать Рианнон он отдает в жены Мантуидану сыну Лира, о роде которого мы поговорим особо. Вместе с женами Придери и Манауидан приезжают в Арберт на праздник. Идет время, и все четверо садятся на почетные места во главе пиршественного стола, но в эту минуту раздается страшный удар грома, вслед за чем вся зала наполняется густым туманом. Когда туман рассеивается, они с удивлением обнаруживают, что все признаки человеческого существования вокруг них исчезли: «не могли они разглядеть ни дома, ни зверя ни дыма ни огня ни человека, ни жилища, но лишь пустые постройки холодные, разрушенные без всякого признака человека или даже зверя в них». После двухлетнего пребывания в этом пустынном краю все четверо отправляются в Англию, где Придери и Манауидан начинают трудиться: они работают то шорниками, то оружейниками, то сапожниками, странствуя из города в город, чтобы таким образом укрыться от врагов. Неожиданно они решают вернуться в Арберт и оба идут на охоту. Не слушая советов осторожного Манауидана, импульсивный Придери дает заманить себя в некую волшебную крепость, где видит прямо посреди пола колодец, возле которого на цепях над мраморной плитой висит золотая чаша тончайшей работы. Он берется за чашу рукой и не может более шевельнуться — рука его не может оторваться от чаши, ноги не могут сдвинуться с мраморной плиты, а уста теряют способность говорить. Рианнон, узнав, что Придери исчез, упрекает мужа, что тот оказался плохим спутником ее сыну и сама идет на поиски. Она действительно находит зачарованную крепость, но увы, та же судьба постигает и ее самое. Крепость пропадает с глаз, а вместе с нею — Придери и Рианнон. Несчастный Манауидан возвращается в Англию и пытается в одиночку вновь шить обувь, но, столкнувшись с сильной конкуренцией, вынужден вернуться в Арберт. Там он решает заняться сельским хозяйством и сеет пшеницу, но стоило урожаю созреть, как две трети его были погублены полчищами мышей. В надежде спасти остатки колосьев Манауидану удается схватить одну единственную мышь, не такую проворную, как другие и сев на тронный камень он судит ее и приговаривает к повешенью за воровство. Тут перед ним один за другим появляются три священнослужителя и просят отпустить мышь, предлагая за нее выкуп. Более того, последний из них, епископ, заявляет, что эта мышь — не кто иная как его собственная жена, принявшая облик мыши, и что сейчас она ждет ребенка. Манауидан не соглашается, тогда тот признается что на самом деле он не епископ, а чародей Ллуид, что именно он заколдовал Дивед, заманил в волшебную крепость Придери и Рианнон и держит их в плену. Он сказал также, что сделал все это в отместку за Гуаула, своего друга и союзника, неудачливого соперника Пуилла и поклонника Рианнон. Теперь же, как поклялся Ллуид, желая спасти свою жену, он готов освободить Придери и Рианнон и снять с Диведа чары. И он вправду все исполнил, а вдобавок обещал никогда более не причинять вреда этой стране. Пуйлл и члены его семьи, включая Рианнон после ее замужества, не владеют сами по себе какой-либо магической силой, хотя им постоянно приходится сражаться с противниками, принадлежащими к Иному миру и наделенными теми или иными сверхъестественными способностями. В этом, как может показаться, противоречии заключена суть двойственной природы центральных персонажей валлийского эпоса, роднящая их с героями ирландских саг. Сам Пуйлл имеет прозвище Властитель Аннувна. Но что такое «Аннувн»? В тексте мабиноги Аннувн представляет собой Иной мир, чудесную страну, исполненную совершенства; в других текстах Аннувн — это волшебный дворец или тоже страна, но расположенная где-то далеко за морем или под землей, внутри холма, что приближает ее к знаменитому ирландскому сиду. С другой стороны, вспомнив, как изображается Рианнон при первом своем появлении, мы увидим, что и она, безусловно, наделена некой магической силой, к тому же, как повествуется в другом валлийском тексте, пение чудесных «птиц Рианнон» заставляло живых заснуть, а мертвых — проснуться. К этому можно добавить, что имя Рианнон означает «Великая королева» (а Тейрнон при этом — «Великий король») и образ ее постоянно ассоциируется с лошадьми. Ложно обвиненная в убийстве своего ребенка, она вынуждена в наказание сидеть у коновязи и возить гостей мужа от ворот до двери на собственной спине. В волшебной крепости, где ее держит в заточении чародей Ллуид, она носит на шее ослиное ярмо. Более того, исчезновение и чудесное возвращение ее сына связаны с рождением жеребенка, который был впоследствии подарен мальчику, когда тот подрос и начал проявлять интерес к лошадям. С лошадиной темой связан и рассказ (в Четвертой ветви) о гибели Придери. Таким образом, всю эту линию валлийского эпического повествования можно включить в так называемый эпонический миф, или предание о богине-матери, имеющей облик кобылы; ее имя часто встречается в Галлии в надписях римского периода. Богиня-кобыла, носившая имя Эпоны, была весьма почитаема не только в самой Галлии, о чем свидетельствует обилие ее изображений, ее культ был распространен и в Риме, можно даже сказать, что это было единственное кельтское божество, которому римляне отдавали дань уважения. Три эпонические надписи относятся к изображениям женского божества с лошадьми по обе стороны, в основном же Эпону изображали в виде кобылы или женщины, сидящей на кобыле. Принято считать, что Эпона заботится о путешествии души после смерти, а также покровительствует лошадям, мулам и всем, кто ими занимается.
«Ллюд и Ллевелис», рассказывается о трех бедствиях, постигших Британию. Эта повесть во многом схожа с повестью о зачарованном Диведе, а кроме того, имеет параллели с рассказами о столкновениях Туата Де Дананн с фоморами. Первое из этих бедствий было вызвано существами, называемыми кораниад (производное от corr — «карлик»). «Так велико было знание этих существ, что слышали они каждое слово, произнесенное вслух на всем острове. Как бы тихо ни было произнесено это слово, они сразу же слышали его, поскольку ветер доносил его до них». Второе бедствие состояло в том, что каждый год в Канун мая над островом раздавался ужасающий крик неимоверной силы, и так он был страшен, что из-за него вода, земля, деревья и животные Британии становились бесплодны. А кричал так дракон, который бился с другим драконом где-то на юге острова. Третьим бедствием был огромный великан, который крал еду, приготовленную для королевского двора, причем уносил он все блюда, кроме тех, что готовились впервые.
Напомним, что Нуаду, король Туата Де Дананн, временно предоставил свой трон мудрецу Лугу, чтобы избавиться от фоморов. В этой валлийской повести сходным образом Ллюд, король Британии, чье имя, возможно, соотносимо с именем Нуаду, сумел освободить остров от трех бедствий, последовав мудрым советам своего брата Ллевелиса. Бесплодие, причина которому страшный крик дракона, раздающийся в Канун мая, бесспорно, соотносится с похищением жеребят Тейрнона, которое также происходит в Канун мая и совершается некой странной когтистой лапой. Следует вспомнить и о предосторожностях, которые поныне принимают в отдельных районах Уэльса, чтобы оградить потомство в эту колдовскую ночь. Драконы были погребены, и на острове наступило относительное спокойствие. Вслед за тем и великан вернул все, что было им украдено, и даже поклялся не только ничего не брать более, но и стать верным подданным Ллюда. Ллюд в свою очередь клянется быть мудрым правителем и справедливо распределять все блага, независимо от грехов прошлого, и эта клятва, которой потребовал от него Манауидан, поразительно напоминает клятву, которой Луг после Битвы при Маг Туиред потребовал от Лоха и Бреса.
Центральные персонажи Второй ветви мабиноги принадлежат к семье Лира: два брата, соответственно Бран Благословенный, гигант, правящий Островом Сильных (Британией), и Манауидан, а также их сестра Брануэн, «одна из первых жен — покровительниц острова». У этих троих есть два сводных брата — Эвнисьен, который повсюду сеет раздоры, и Нисьен, исполняющий обычно функции примирителя. Вся история во Второй ветви начинается со свадьбы Брануэн и Матолуха, короля Ирландии, который специально приехал в Харлех просить ее руки. Во время свадебного пира в Аберфрау Эвнисьен, обиженный, что никто не спросил его согласия на этот брак, мстит — прокрадывается на конюшню и калечит лошадей жениха. В порядке возмещения за это оскорбление Бран, среди прочих ценных вещей, отдает Матолуху чудесный котел, найденный в одном из озер в Ирландии: сила этого котла в том, что погруженный в него убитый воин уже наутро оживает вновь и может сражаться, только теряет дар речи.
Брануэн едет в Ирландию и целый год живет в доме мужа, окруженная почетом и уважением. К концу года у нее родится сын Гверн. Но внезапно настроение Матолуха меняется, он вспоминает нанесенное ему оскорбление и решает, что именно Брануэн должна за это поплатиться. Ее изгоняют из королевской опочивальни на кухню и велят исполнять там самую тяжелую работу, мало того — мясник каждый день непременно дает ей пощечину. Так продолжается три года. Брануэн меж тем приручает скворца и посылает его в Британию — передать братьям весть о ее бедах. После этого огромное войско с Острова Сильных высаживается в Ирландии, великан Бран вброд переходит пролив, а затем ложится поперек реки Ллинон (Шаннон?), вместо моста, чтобы его люди могли перейти через реку. Матолух готов сдаться без боя, да и Брануэн настаивает скорее заключить мир, «пока не разрушена вся страна». Но в самый момент заключения мира в сердце Эвнисьена вновь вспыхивает обида, и он бросает ни в чем не повинного сына Брануэн в горящий очаг. Вслед за тем начинается битва, Бран получает смертельную рану, а сам Эвнисьен жертвует собой, разрывая изнутри волшебный котел, благодаря которому ирландские воины возвращались к жизни и вновь вступали в битву с людьми Острова Сильных. В конце концов, в Ирландии остаются в живых только пять беременных женщин, призванных вновь заселить остров людьми. У британцев в живых остаются лишь семь человек, в их числе Манауидан и Придери, которые горестно возвращаются домой, неся с собою голову Брана, предназначенную для погребального костра. Когда они достигают родного берега, Брануэн, личность очень эмоциональная, но при этом исполненная достоинства и самообладания, смотрит на обе страны и со словами «какие прекрасные земли опустели из-за меня!» падает мертвой: сердце ее разорвалось от горя.
сын Брана умер, поскольку сердце его не выдержало и разорвалось, когда он увидел, «Как меч убивает его людей, а ему не видно, чья рука сжимает рукоять этого меча». Затем, следуя наставлениям, полученным от Брана, семеро уцелевших семь лет пировали в Харлехе, и все это время три птицы Рианнон пели над морем, услаждая их души. Затем они переехали на остров Гвалес (небольшой островок у юго-западного побережья Уэльса, Грасхольм), где провели на королевском холме еще четырежды двадцать лет, забыв все пережитые ужасы и жестокие потери и не ощущая движения времени, пока не открылась заветная дверца, пробудившая их память, — и тогда пришлось им продолжить свое печальное путешествие. Наконец они добираются до Лондона и погребают там голову Брана, которая в этом странствии была для них таким же добрым спутником, каким был он сам при жизни. Погребенная голова — подобно погребенным драконам — становится залогом того, что отныне ни один чужеземец не нападет на Остров.
«народов», за которым следует кровавая битва, завершающаяся почти полным взаимным истреблением, разительно напоминает эпизод из повести о Второй битве при Маг Туиред, заканчивающейся торжеством хаоса и разрушением мира. В ирландской саге функции волшебного котла исполняет чудесный колодец, в котором оживают убитые воины Туата. Однако «историзм» этих повестей столь условен, что нам ничего не остается, как соотнести Ирландию в том виде, в каком она представлена в валлийском эпосе, с Иным миром — Аннувном, или «Каэр Сиди». Рассказы о Туата и фоморах вообще не соотносимы с британской традицией.
— Мананнана среди них нет — их завистливая мачеха, обладающая даром колдовства. Следует вспомнить, что впечатление от валлийской повести о судьбе детей Лира еще усиливается своего рода безмятежной интерлюдией, в которой дано описание чудесного пира в Харлехе, длящегося семь лет и сопровождаемого пением волшебных птиц, а затем — пребывания героев на зачарованном Гвалесе, над которым не властно время. Аналогичный контраст мы обнаруживаем и в ирландской саге: пение детей Лира, превращенных мачехой в лебедей, столь прекрасно, что заставляет Туата Де Дананн и других жителей Ирландии забыть о времени на целых триста лет. Это пение, как говорится в саге, усыпляет больных и страждущих, и всякий, кому довелось его слышать, становится счастливым. Дети Лира проводят несколько столетий в водах двух далеких озер, но потом возвращаются на родину, однако там их ждут одни лишь разочарования, и так же, как и в валлийской повести, именно дочь Лира изливает в песне их общее горе.
Имя Манауидана сына Лира, который в рассказе о Брануэн выступает постоянным спутником Брана, вне всякого сомнения, аналог имени Мананнана МакЛира. В одной древней ирландской саге, повествующей о плавании Брана сына Фебала в поисках Обетованной страны, говорится, что герою явился сам Мананнан, сидящий верхом на волне; а в одном из диншенхас («старин мест») сообщается, что у Мананнана был брат по имени Брон. Не лишне вспомнить и о том, что, когда Мананнан распределил сиды между вождями Туата, себе он не взял ничего — предпочел поселиться далеко за морем, в загадочной Эмайн Аблах, Эмайн Яблок. Сходным образом валлийский Манауидан, не играющий практически никакой роли во Второй ветви, в Третьей описан как правитель мудрый, не корыстолюбивый и отличающийся необычайно скромными запросами: став вторым мужем Рианнон, он вправе получить титул правителя Диведа, однако, не стремясь владеть землями, передает этот титул Придери. Тем не менее, его никак нельзя назвать робким и слабым, ведь именно он побеждает злого колдуна Ллуида и заставляет его не только снять с Диведа чары, но и поклясться, что никогда более он не причинит никакого вреда этой стране.
— сын Матонуи Мат, чья особенность состояла в том, что он мог существовать, только если ступни его покоились на коленях невинной девушки. Лишь на время войны мог он покинуть эту необходимую для его жизни «обитель». Эти функции долго исполняла при нем некая девушка, но от нее неожиданно пришлось отказаться из-за происков сыновей его сестры, Гвидиона сына Дон и Гильветуи сына Дон, происков, которые в конце концов погубили и Придери. Так или иначе Мату необходимо было срочно найти новую держательницу стоп, и не кто иной, как Гвидион, вечный советчик и интриган в этой Ветви, посоветовал ему взять на эту роль их сестру — Аранрод дочь Дон. Чтобы проверить, вправду ли она невинна, Мат велел девушке перешагнуть через свой волшебный жезл, но едва она это сделала, как в ту же минуту родила мальчика и, оставив новорожденного на полу, бросилась бежать. У двери из нее опять что-то выпало, Гвидион подобрал это и незаметно спрятал в сундук. Позднее он нашел там второго ребенка. Первый мальчик был окрещен и получил имя Дилан, после чего он устремился к морю и более уже не вернулся на землю, стал жить в морских волнах, отсюда и имя его — Дилан Эйл Тон (Дилан Потомок Волн). Затем Гвидион привез второго ребенка, которого считают его собственным сыном, к берегу моря в крепость Аранрод, но Аранрод чувствовала себя столь оскорбленной, что решила отомстить за свой позор, уготовив сыну такую странную судьбу: он не получит имени до тех пор, пока его не даст ему мать, т. е. она сама. Гвидион и мальчик, переодетые сапожниками, опять появились у ее ворот. Не узнав их, Аранрод волею обстоятельств дает мальчику прозвище Прекрасный (юноша) Ловкая Рука (Ллю Ллау Гифес), а тем самым снимает с сына заклятие. Тогда она произнесла другой зарок: ее сын не будет иметь оружия, пока не получит оружия от нее самой, — но волшебная сила и хитрость Гвидиона вновь пришли мальчику на помощь. Чтобы преодолеть третий зарок Аранрод, что у сына ее «не будет жены из племени людей, рожденных на этой земле», Мат сын Матонуи и Гвидион создают для Ллю невесту из цветков дуба, ракитника и таволги и нарекают ее Блодуэд («цветок»).
Идет время, женщина-цветок Блодуэд влюбляется в Грона, правителя Пенллина, и вместе с возлюбленным решает убить мужа. В притворной заботе о его безопасности она выведывает у Ллю, каким именно способом можно его убить. Успокаивая жену, Ллю уверяет, что убить его очень трудно, поскольку он не может быть убит ни в доме, ни на улице, ни конным, ни пешим, вдобавок копье для этого надо специально ковать в течение целого года, причем лишь в те часы, когда все люди слушают воскресную мессу. Тщательно готовя убийство, Блодуэд ставит на берег реки деревянную лохань с водой и обманом заставляет Ллю стать одной ногой на край этой лохани, а другой — на спину козла. Пораженный в эту минуту копьем Грона, Ллю немедленно превращается в орла и улетает. После долгих поисков Гвидион идет по следу некоей своенравной свиньи и находит Ллю на вершине большого дуба, растущего посреди голой равнины, — «ни дождь не мочит его, ни жар не плавит его, это святилище блистательного господина», — и когда орел Ллю взмахивает крыльями, наземь падают куски гниющей его плоти. При помощи волшебного жезла Гвидион возвращает ему человеческий облик, а затем все лекари Гвинеда принимаются лечить его. Он поправляется и сам убивает Грона копьем. В конце повести говорится, что Ллю стал правителем всего Гвинеда.
он всегда узнавал об этом, потому что ветер доносил до него все человеческие слова, даже произнесенные шепотом. Его имя как будто бы соотносится с именем Мату, одного из трех пророков языческой Ирландии. Имена двух других — Нуаду и Гоибниу. Невольно вспоминается, что в другой валлийской повести, «Кулух и Олуэн», есть краткие упоминания о Ллюде Ллау Эрейнте, чье имя соотносится с именем Нуаду Айргетлама, короля Туата Де Дананн. В ней встречается и имя другого сына Дон — Амэтона. Имя Мат вызывает в памяти также друида, который звался Мата, отстаивал древнюю веру и соревновался со св. Патриком, а еще, пожалуй, Матгена, чародея из Племен богини, фигурирующего во «Второй битве при Маг Туиред». Кроме Гвидиона, Гильветуи и Аранрод, к роду Дон принадлежит Гованнон, чье имя, как и имя Гоибниу, хозяина на Пиру Бессмертия, происходит от того же корня, что и валл gof иирл goba — «кузнец». История убийства Дилана его дядей Гованноном, в том виде, как она изложена в «Мабиногион», возможно, соотносима с историей гибели Руадана от руки Гоибниу
Имя Ллю представляется нам валлийским эквивалентом имени Луга, который в некоторых текстах имеет эпитет «Ламфада» — «длиннорукий». Безусловно, Ллю Ловкая Рука не обладает всеми талантами ирландского Самильданаха, однако сложность условий, при которых может наступить его смерть, и тот факт, что он остается жив, даже когда все эти условия выполнены, говорят в пользу сверхъестественности его природы. У Луга тоже есть жена, которая изменяет ему с Керматом сыном Дагды. Луг убивает Кермата, подобно тому как Ллю убивает Грона, а сам Дагда, который странствует по свету в поисках средства исцелить своего сына и в конце концов возвращает Кермату здоровье волшебным жезлом, разительно напоминает Гвидиона, когда тот пытается спасти Ллю. Затем Луг оказывается убит копьем Мак Куила сына Кермата. Имя Блодуэд, неверной жены Ллю, отчасти эквивалентно ирландскому Блатнат — так зовется героиня повести о жене, найденной в «Доме Донна» для сына Луга. В другой повести это имя носит неверная жена, подучившая своего любовника, как убить ее мужа (Курои).
— «вода») и Trydonwy Кроме того, именем Dyfrdonwy называется один из трех мифических «источников океана». Два других «источника» представляют собой соответственно разнообразные морские течения, дождь и другие атмосферные осадки. Что же до источника, именуемого Диврдонуи, то в одном из поздних текстов говорится, что он «течет (?) по венам гор подобно кремнистому празднику, устроенному королем королей». Имя Donwy, по нашему мнению, можно фонетически соотнести с ирл. Danann, а также с Danu, именем упоминаемой в «Ригведе» индийской богини. Это слово в Ведах означает «поток» или «вода, падающая с неба», и ту же основу следует усматривать в таких названиях русских рек, как Дон, Днепр и Днестр. В этой связи можно упомянуть также Дунай и целый ряд рек в Англии, носящих название, созвучное слову «Дон». Ведическая богиня Дану — мать Вритры, главного противника Индры, царя богов, и одновременно супруга парного божества Митры-Варуны. Амбивалентность ее роли имеет параллели в ирландской традиции Дану — мать всех богов Ирландии, и она же дает свое имя главному чародею Туата. Но с другой стороны, под «тремя богами Дану» подразумеваются обычно три ее сына — Бриан, Иухар и Иухарба, которые в ирландском предании фигурируют лишь как жестокие убийцы Киана, отца Луга. Однако в саге о Второй битве при МагТуиред этот же эпитет, «три бога Дану», употреблен поотношению к другим персонажам — трем мастерам Гоибниу, Лухте и Кредне, в саге же «Сватовство к Этайн» — по отношению к трем главным вождям Туата — Лугу, Дагде и Огме. Дагда и Огма — и реже Луг — изображаются иногда как сыновья Этниу, а в «Сватовстве к Этайн» говорится, что имя Этайн, или Этниу (которое выступает также как название реки), является другим именем Боан, возлюбленной Дагды, а также эпонимом Бойне, знаменитой реки, которая в метрических диншенхас называется «кровлей океана», подобно Северну в Англии, Тибру в Риме, Иордану и Евфрату на Востоке и Тигру в земле «Вечного Рая».
4
И повести о Племенах богини Дану, и рассказы о роде Дон, равно как и другие «мифологические» повествования, изобилуют магией и превращениями, а победу обычно завоевывают превосходством в знании и чародействе. Таким образом, можно сказать, что отличительные черты повестей подобного типа — уважение перед мудростью и вера в волшебство. Однако, обратившись к сагам Уладского цикла, мы увидим, что, хотя и там присутствует вера в сверхъестественное, общий дух повествования совсем иной. Главные персонажи цикла — не чародеи и маги, а воины, и слава их зиждется на доблести и несокрушимой твердости. В ходе повествования постоянно отмечается не столько мудрость, сколько сила воли и бесстрашие персонажа. Так мы попадаем в мир героики.
Вызовы на поединок, насмешки, похвальба подвигами, уже совершенными или грядущими, — вот основная тематика повестей этого цикла, где честь и боевая слава героя суть важнейшие сюжетообразующие мотивы. Завязку ряда саг этого цикла составляет постоянное соперничество двух северных областей — Улада (Ульстера) и Коннахта, ибо, как известно, «война между ними началась за три сотни лет до Рождества Христова». В то время, когда королем Улада был Конхобар, Коннахтом правила королева Медб. Ее муж, король Айлиль, — персонаж далеко не столь яркий; вдобавок перед тем, как стать его женой, Медб была замужем за Конхобаром и правила в Уладе. В «Повести о свинье [короля] Мак Дато» рассказывается, что у Мак Дато, короля Лейнстера, был чудесный пес, охранявший границы его земель. И вот пес этот понадобился одновременно Айлилю и королеве Медб, с одной стороны, и королю Конхобару — с другой. Жена Мак Дато посоветовала мужу обещать пса обеим сторонам и подстроила так, что обе враждующие партии явились за псом в один и тот же день. На большом пиру, который задал для них Мак Дато, главным блюдом была огромная свинья, вскормленная за семь лет молоком пятидесяти коров Брикрен, который в сагах этого цикла обычно играет роль «коварного советчика» и сеет распри среди уладских воинов, предлагает поделить свинью «согласно воинской доблести каждого». После короткой перебранки, происходящей между уладами и двумя воинами из Мунстера, коннахтский герой Кет выходит из рядов ирландских воинов и с ножом в руке усаживается подле свиньи, собираясь делить ее. «Найдите теперь, — говорит он, — среди мужей Ирландии такого, что может потягаться со мной. Если не найдете, тогда я разделю эту свинью». Кет сын Магу был хорошо известен среди уладов, поскольку часто приходил в их земли и убивал кого-нибудь из их воинов, «ибо не считался мужем и воином тот из коннахтов, кто не убил ни одного из уладских героев» . Один за другим встают уладские воины и бросают Кету вызов, но каждому Кет напоминает о каком-нибудь прошлом поражении, и они с позором отходят. Кет уже готовится делить свинью, как вдруг в зале появляется Конал Кернах (Конал Славнейший) и оспаривает у него эту привилегию. «Клянусь клятвой, которой клянется мой народ, — сказал Конал, — что с тех пор, как я взял копье в руки, не прошло и дня, чтобы не убил я коннахта и не совершил поджога, и я ни разу не засыпал, не положив головы коннахта под колено». — «Это правда, — сказал Кет, — ты лучший воин, чем я. Но если бы здесь был мой брат Анлуан, он превзошел бы тебя своими победами. Жаль, что его нет». — «Нет, он здесь, — сказал Конал, вытащив из-за пояса голову Анлуана, и он с такой силой метнул ее в грудь Кета, что у того кровь выступила на губах. Тогда Конал уселся возле свиньи, а Кет отошел от нее. «Пусть они теперь поспорят'» — сказал Конал.
«Пир у Брикрена» все три воина-соперника, каждый из которых претендует на «долю героя» — огромный котел, наполненный едой и питьем, — являются уладами: Лойгайре Буадах (Лойгайре Победитель), Конал Кернах и Кухулин, чье совершенство и мощь воспеваются автором повести. В этой же саге мы вновь встречаемся с Брикреном, который не упускает случая поссорить воинов, спровоцировав между их женами спор о том. кому из них надлежит занять на пиру самое почетное место. Чтобы решить спор, все три воина отправляются сначала к Айлилю, королю Коннахта, а затем — к Курои Мак Даре, королю Мунстера. Когда воины прибывают в Круахан, где издавна помещается двор королей Коннахта, Айлиль велит тайно выпустить ночью из подвала трех волшебных котов, чтобы те напали на уладских героев. Однако Кухулин отбивает атаку. Затем они направляются к Курои, но не застают его, он, как всегда, в пути, «ибо не могла земля Ирландии вынести его тяжести, славы и доблести, а также страшилась она гнева и ярости его». Следуя инструкциям мужа, жена Курои Блатнат говорит героям, что им предстоит по очереди охранять крепость Курои, пока сам он не вернется домой. В первую ночь охранять крепость берется Лойгайре, старший из героев. Но едва сгустилась тьма, как из западного моря появился огромный ужасный призрак и прогнал воина от стен крепости. На следующую ночь такая же судьба постигла и Конала. На третью ночь в дозор выходит Кухулин. А было предсказано, что в эту ночь чудовище из ближнего озера и его приспешники-демоны пожрут все живое в крепости — людей и животных. Однако Кухулину удается поразить атакующих, численность которых составляла девять раз по три, а когда является само водяное чудовище, он разрубает его на куски и вырывает сердце из его груди. После этого с запада, с моря, появляется огромный призрак. Но и тут Кухулин выходит победителем он совершает свой знаменитый «прыжок лосося», затем применяет прием вращения меча над головой врага и другой прием — прием вращения внутри собственной кожи, и в результате призраку остается только просить пощады. В обмен на жизнь он обещает исполнить три желания Кухулина, которые тот сумеет произнести, не переводя дыхания. Кухулин просит, чтобы первенство его среди уладских воинов больше никогда не оспаривалось, чтобы «доля героя» всегда доставалась ему и чтобы жена его почиталась первой среди уладских женщин. Призрак спешит исчезнуть, а вскоре возвращается Курои и выносит приговор в пользу Кухулина.
огромный, жуткий на вид бахлах («мужлан, деревенщина, пастух»). Войдя в пиршественный зал короля Конхобара, известный под названием Красная Ветвь, бахлах становится у очага и начинает гневно вращать глазами. При этом он держит на плече огромную деревянную колоду и топор. Наконец он начинает говорить и спрашивает, не найдется ли среди присутствующих такого, кто бы исполнил то, чего никто еще исполнить не соглашался: взять топор и отрубить ему голову, будучи готовым на следующий день лишиться собственной головы (изначальная форма вызова предполагает, что бахлах первым отрубит голову смелому воину, однако в данном случае этот порядок нарушен). Мунремур, Лойгайре и Конал принимают вызов, однако, увидев, как их соперник спокойно покидает зал, унося свою отрубленную голову и топор вместе с нею, отказываются продолжать состязание. Честь всех уладских воинов под угрозой. И тогда Кухулин одним ударом разрубает голову великана надвое, а на следующий вечер бесстрашно кладет на колоду свою голову и ждет рокового удара. Великан подходит и заносит над ним топор, да так высоко, что задевает лезвием деревянные стропила, — хруст старой кожаной куртки бахлаха и грохот удара так сильны, что кажется, будто «трещат стволы деревьев в лесу во время бури». Однако топор касается шеи Кухулина обухом, и Кухулин не только остается жив, но и вправе считаться отныне самым доблестным среди воинов Эмайн Махи. Трижды, таким образом, выходит Кухулин победителем — в Круахане, в крепости Курои и в Эмайн. После этого бахлах исчезает. А был это не кто иной, как сам Курои.
В другой повести Кухулин появляется возле палат Конхобара после победы над одноглазым великаном Голлом, появляющимся обыкновенно из-за моря, и другим великаном, по имени Гарб, убившим многих уладских воинов. Конхобар и его воины сидят за пиршественным столом и не ждут Кухулина. Подойдя к двери, тот велит доложить о себе как о простом уладском воине и просит разрешения войти и присоединиться к пирующим. Но, как в свое время Лугу, ему в этом отказывают, Кухулин приходит в ярость и начинает угрожать, что, если его не впустят, он разрушит дом и убьет всех присутствующих, в том числе самого короля. За всем этим следуют узнавание и примирение, после чего Кухулин с достоинством занимает полагающееся ему «место героя», подобно тому как Луг садится на «место мудреца».
Центральная повесть всего Уладского цикла — это, безусловно Tain Во Cuailnge, «Похищение быка из Куальнге», эпическое повествование о том, как объединенные силы четырех областей Ирландии с королевой Медб во главе предприняли военный поход против Улада, чтобы силой отнять огромного быка, принадлежащего одному из уладских землевладельцев. Королева Медб, честолюбивая и жестокая, решила во что бы то ни стало завладеть Донном Куальнге (Бурым из Куальнге), чтобы ее богатства ни на йоту не были меньше богатств ее мужа Айлиля, который владел чудесным быком Финнбеннахом (Белорогим).
В «Лейнстерской книге» помещено десять повестей (под общим названием «предсаги»), предваряющих своими сюжетами «Похищение». В отдельных случаях между ними и знаменитой эпопеей существует лишь весьма отдаленная и довольно искусственная связь, но, например, в тексте «Как было найдено "Похищение быка из Куальнге"» рассказывается о том, как Фергус Мак Ройх, один из главных персонажей «Похищения», восстал из могилы, чтобы рассказать, как надо исполнять эпопею и в какой последовательности расположены ее эпизоды. В саге «Приключение Неры» «Похищение» предсказано героями, в других же текстах лишь намечаются отдельные сюжетные линии, которые затем найдут в «Похищении» свое развитие. Так, например, в «Похищении» мы видим, что Фергус Мак Ройх, бывший король уладов, и Кормак сын короля Конхобара оказываются в стране королевы Медб, причем им сопутствуют тридцать сотен других уладских воинов. Ситуация эта объяснена в одной из «предсаг», где рассказывается, что Фергус и другие воины вынуждены были просить в Коннахте убежища, и вот почему: они выступили поручителями за сыновей Уснеха, что должно было гарантировать тем безопасность в случае их возвращения в Эмайн Маху. Конхобар же велел убить сыновей Уснеха, как только они подойдут к стенам, тем самым бросив тень позора на Фергуса и других поручителей. В отместку Фергус и его люди сожгли Эмайн, убили многих уладов и затем ушли в изгнание. Другая предсага повествует о странной болезни, поразившей уладских воинов и в течение трех месяцев не позволявшей им оборонять Улад от врагов. Маха, женщина из сида, которая чудесным образом появилась в доме одного уладского крестьянина и принесла ему большое богатство, была принуждена, несмотря на то что была в тягости, состязаться в беге с белыми конями короля. Из этого состязания она вышла победительницей, но в конце гонки упала на землю и тут же родила близнецов, давших имя королевскому дворцу — Эмайн Маха (Близнецы Махи). После этого женщина прокляла всех уладов на девять поколений вперед: во время тяжелых боевых испытаний будут они отныне терять силу, подобно тому как лишается силы женщина, только что родившая ребенка, и продлятся эти «роды» четыре дня и пять ночей или пять дней и четыре ночи, откуда и название этой болезни — ноинден (noinden — «девятина»). Параллели этому странному проклятию широко распространены в обрядах многих других народов. Лишь Кухулин и его отец неподвластны недугу. Объясняя этот феномен, другие тексты сообщают, что по рождению Кухулин не был уладом, а был лишь принят имина воспитание. Это напоминает туманное усыновление Бреса и Луга — того самого Луга, которого подобно Кухулину умышленно, но тщетно отстраняли от участия в его великой битве и который появляется в конце «Похищения», чтобы залечить многочисленные раны Кухулина и на три дня занять его место на поле брани. Согласно одной из версии, Кухулин — новое воплощение самого Луга.
«предсаге» рассказывается, как появились быки Белорогий и Бурый, чье единоборство завершает серию эпизодов «Похищения». Прежде они имели много разных обликов, и когда были свинопасами — один служил Охаллу, королю сида в Коннахте, а другой Бодбу, королю сида в Мунстере, — они были сначала друзьями, но затем стали соперниками. Утратив человеческий образ, они превратились в воронов и предсказали, что из-за их вражды будет великое сражение между людьми. Затем они приняли облик водяных драконов и кинулись пожирать друг друга, и так велика была их ярость и ненависть, что в схватке «из их пастей вылетали огненные стрелы и взлетали к самому небу». Потом они приняли облик героев и начали сражаться друг с другом, затем обернулись демонами, а после этого — водяными червями. Одного из них случайно вытащила из реки королева Медб, и он посоветовал ей выйти замуж за Аилиля, другой, которого в Куальнге достал из реки Фиахна Мак Дари, предсказал, что между ним и его противником из Коннахта произойдет великая битва. Затем оба они были проглочены коровами и возродились вновь уже в обличье огромных быков, прекраснее которых в Ирландии не бывало. Назвали их — Финн и Дуб, Белый и Черный. Бык из Куальнге мог укрыть от зноя и стужи сотню уладских воинов, и сразу еще пятьдесят мальчиков могли играть на его широкой спине. В один день мог он зачать пятьдесят телят причем все они рождались уже назавтра. Во время «похищения» его наставляет Морриган, а во время поединка с Белорогим он пробегает всю страну из конца в конец за один день унося на своих рогах тушу поверженного врага. В припадке ярости он разрывает ее затем в клочья и разбрасывает их по всему острову, после чего кидается на женщин и детей в родном Куальнге и они гибнут под его копытами. Кончается этот приступ безумия и ярости тем что бык поворачивается задом к большому холмуи в эту минуту сердце разрывается у него в груди и выпадает на землю в виде огромного сгустка темной крови.
Схватке быков предшествует целая серия поединков, которые неизменно доказывают мужество и воинскую доблесть юного Кухулина — в одиночку, не зная сна и отдыха, он сдерживает натиск целой армии врагов. Другие уладские воины не в состоянии помочь ему, ибо обессилены своим недугом, но вот проходит назначенный срок все они встают и изгоняют из своей страны Медб и ее войско. Несмотря на доблесть силу и совершенство боевых приемов, Кухулин обычно представлен в сагах как человек небольшого роста, темноволосый безбородый, выделяющийся среди других воинов своим юным невоинственным видом и мальчишеской веселостью. Но он же неузнаваемо преображался, когда им овладевал боевой пыл. Весь он впадал в дрожь с головы до ног, как тростник в бурю. Тело его начинало с бешеной скоростью вращаться прямо внутри кожи, так что пятки его, икры и зад оказывались спереди. Один его глаз втягивался глубоко внутрь его головы, а другой, огромный и красный, вываливался на щеку рот его распахивался так широко, что видно было горло, через которое легко могла пройти человеческая голова. Волосы его стояли на голове дыбом, подобно кустам боярышника, причем на конце каждого волоса висела капелька крови. Надо лбом героя сверкал луч света, толстый, как точильный камень воина, а из темени его вырывался столп темной крови, подобный мачте большого корабля. Не было большего чуда, чем это «чудесное искажение». Когда же Кухулин выходит на поле, чтобы его красоту увидели уладские женщины, поэты и иные люди искусства, красота его, как отмечала М Л Сьесгедт, носит весьма причудливый характер волосы его становятся каштановыми у корней, кроваво-красными — в середине и золотыми на концах, на каждой из его щек — четыре родинки: желтая, зеленая, синяя и пурпурная, в каждом глазу у него по семь зрачков, а на каждой ноге и руке по семь пальцев «с длинными золотыми ногтями».
В своей ярости Кухулин «не отличает врагов от друзей и даже может поразить их, если они предстанут перед ним». И все же следует отметить, что он отвергает помощь разрушительницы Морриган и тем навлекает на себя её месть в разгар битвы. Не страсть ли к абсолютному разрушению есть тот враг, которого воин должен постоянно избегать, и не Дагда ли, божественный Всеотец Дагда, владыка всего живого и мертвого, управляет и силами уничтожения. Одним концом своего жезла Дагда может убить девять человек, но другим концом он возвращает им жизнь
Мы уже отмечали, что отличительными чертами саг этого цикла являются жестокость, натиск, боевой пыл и мощь сопротивления врагу. Значительное место в них отведено также описанию конфликта лояльностеи, который, не будь воинской дисциплины, парализовал бы волю войска Медб ведь ее любовник Фергус, бывший король уладов, которому приходится сразиться не только со своим приемным сыном Конхобаром, обманом лишившим его королевства, но и с любимым воспитанником — Кухулином. Сам же Кухулин вынужден убить в поединке своего друга и бывшего спутника Фер Диада, и утонченная «куртуазность», с какой оба воина ведут этот поединок, лишь подчеркивает глубину их личной трагедии. Эта тема вообще характерна для древних поэм и саг германских народов. Вновь и вновь герои встают перед неизбежным трагическим выбором между двух зол, каждое из которых прикидывается долгом. В отличие от мифологических персонажей, которые демонстрируют свое превосходство, обманывая судьбу, эпический герой должен постоянно самоутверждаться, делая выбор и твердо следуя избранному пути, хотя он и знает, куда этот путь его приведет. Пафос героической саги — в апофеозе воли. Лучше всего этот тезис иллюстрирует короткая повесть о Конле, единственном сыне Кухулина.
сцена: мальчик ловит птиц, но не убивает их, а отпускает на волю, они взлетают вверх, но по его зову возвращаются и садятся ему на плечи. Однако в других эпизодах саги этот же мальчик с поразительным мужеством и искусством отражает нападение уладских воинов. Естественно, что Кухулин, который всегда встает на защиту родных земель, выходит навстречу отважному юноше и требует, чтобы тот назвал свое имя. Конла, однако, не имеет права сделать это: на нем лежит гейс (зарок, заклятие) — никому не называть своего имени и никогда не отказываться от поединка. Постепенно Кухулин догадывается об истине, но поединок вот-вот должен начаться, и ему остается только сказать: «Даже если это мой сын, я обязан убить его ради чести всех уладов». Победив незнакомого юношу, он берет на руки его бездыханное тело, кладет перед Конхобаром и уладскими воинами и восклицает: «Вот вам, улады, мой сын».
5
повествования, характеры центральных персонажей, их окружение, система этических ценностей и происхождение принципиально отличны.
Ирландцы называли третью ветвь своих эпических сказаний — fianaigbeacht, т. е. «учение о фиане». Само слово fian (множественное собирательное — fiana) употреблялось применительно к группе воинов-профессионалов или, иными словами, «к отряду странствующих воинов, основными занятиями которых были охота и война». Р. Турнейзен полагал, что это слово связано с понятием Feni, которым обозначали весь ирландский народ, а иногда — простых людей как противоположность правящим классам. В связи с играми на досках («фидхелл» и проч.) словом fian называют всю совокупность фигур одного из игроков, но, когда в игре, где, по-видимому, был один-единственный король, объявляют: «их fian поставил мат нашему королю (branan)», «фиан» явно обозначает фигуры более низкого достоинства. Это слово порой встречается в сочетании со словом foirenn, и интересно отметить при этом, что валлийское слово gwerin, соотносимое с foirenn, обозначает некий набор предметов, комплект, а также — простой народ, противопоставленный аристократии. Другое валлийское понятие, употребляемое по отношению к простому народу, gwreng, образовано из корней gwr («муж») и ieuang («молодой») и обозначало в средневаллийском юношей, которые готовятся впервые взять в руки оружие. В ирландском языке слово oc («юноша, молодой человек») также могло означать «воин», например oc fene («один из участников битвы», «воин фианы») и oc-aire («низшая ступень свободного землевладельца, достигшего совершеннолетия»). Эта закрепленная в языке связь между юным возрастом и принадлежностью к определенной воинской группировке или к определенному социальному классу встречается и в других обществах. Так, например, латинским juvenes обозначались мужчины, достигшие возраста, который позволяет участвовать в военных действиях и вступать в брак, а среди многочисленных значений английского слова yeoman (букв:, «молодой человек») можно найти — «слуга», «оруженосец при рыцаре», «свободный землевладелец рангом ниже благородного», «свободный землевладелец, потенциальный пехотинец», а также (во множественном числе) «шахматные пешки». Ирландское fian глоссируется иногда как ceithearn («группа пехотинцев»), и действительно, отличительной чертой воинов фианы является то, что они сражаются пешими, в отличие от уладских воинов. Другой отличительной чертой является товарищество, удовольствие, которое они находят в «избранном обществе прекрасных молодых воинов». В обществе фениев нет места вражде и соперничеству, столь характерным для саг Уладского цикла. Сам Финн изображается как предводитель войска короля Кормака Мак Арта и стоит также во главе его челяди, наемников и охотников. Таким образом, эта фигура мало похожа на одинокого воина типа Кухулина, который никем не командует и в одиночку сражается с врагами, добиваясь в первую очередь славы лично для себя.
Во многом отличаются фении от уладских воинов и своим поведением и обычаями. О «людях Финна» говорилось следующее:
«Воинство их состояло из семижды по двадцать мужей да еще десяти военачальников, причем при каждом из последних было еще трижды по девять рядовых воинов. Все они были связаны между собой словом и клятвой [вспомним на этом фоне Кухулина. — Авт.] исполнять определенные условия: ни один из них не имел права принимать материальную компенсацию за нанесенный ему ущерб, в какой бы форме она ни предлагалась; если же кому-либо из фениев предлагали подарок или дорогое угощение, он не имел права отказаться; ни один из фениев не должен был обращаться в бегство, если число его противников не превышало девяти. Ни один человек не мог быть принят в воинство фениев, допущен до великого собрания в Уснехе, схода в Тайльтиу и праздника в Таре до тех пор, пока все его родичи, как со стороны отца, так и со стороны матери, не поручатся, что никто из них не станет мстить за него, если он будет убит, ибо таков был у фениев обычай, что никто не имел права мстить за них, кроме самих фениев. Но если кто-либо из фениев нанес кому-либо ущерб, в ответе за это было все воинство. Ни одного человека не принимали в воинство фениев, пока не сложит он двенадцати стихов. Равным образом ни один не мог быть принят в воинство фениев до тех пор, пока со щитом и короткой, в локоть, ореховой палкой не сойдет он в яму, вырытую в земле и глубиной достигающую ему до пояса. А девять воинов, взявши по девять копий каждый, должны метать их в него с расстояния в десять борозд. И если он не мог отразить ударов и был ранен, его не принимали в воинство фениев. Ни один человек не мог быть принят в воинство фениев до тех пор, пока не заплетал он своих волос в тугие косы и не начинал бег по лесам Ирландии, другие воины начинали преследовать его, лишь только скрывался он за небольшой рощей. Они стремилисьнагнать его и ранить, и если им удавалось это сделать, такого человека не принимали в воинство фениев. Не принимали в воинство и того, у кого оружие дрогнуло в руке. Не принимали и того, кто хоть раз задел головой ветку, когда бежал через лес. Не принимали и того, у кого под ногой хоть раз хрустнул сухой сук. И тот, кто не мог прыгать выше своих бровей и пригибаться к земле ниже своих колен, не принимался в воинство фениев. Не принимали и того, кто одними лишь ногтями, не сбавляя скорости своего бега, не мог извлечь колючку из своей ноги. Но тот, кто мог совершить все это, тот становился фением».
В ирландских Законах фиана не только упоминается как почитаемое сообщество, но и признается особым институтом, необходимым для обеспечения благополучия всего народа. По свидетельству Дж Китинга, писавшего в XVII в., в период от Самайна до Бельтана фении квартировали в домах ирландцев, тогда как в летнее время они жили в лесу, занимались охотой и сами обеспечивали себя всем необходимым. И летом, и зимой основной их задачей оставалась охрана границ. Известно также, что ни одна девушка не могла выйти замуж до тех пор, пока не была предложена воинам фианы. Последнее невольно заставляет вспомнить об аналогичной «плате», которая позднее практиковалась в крестьянских общинах, нанимавших для собственной безопасности группы неженатых молодых людей, обеспечивающих покой и сохранность стад и урожая. В английской традиции ближайшая параллель — цикл сказаний о Робин Гуде.
— все богатства страны, сокровища, крепости, замки и скот взял себе один брат, друюму же достались ее утесы и холмы, устья ее рек, выгоны и пастбища, плоды ее морей, ее лососи, ее охотничьи угодья. Когда потом рассказ об этом разделе услышали знатные люди христианской Ирландии, все они шумно запротестовали, потому что им такой раздел показался несправедливым. Тогда Ойсин сын Финна спросил их, какую бы половину предпочли они сами. «Ну конечно, ее добро, ее палаты, ее дома, ее замки и крепости» — ответили они. «Что же, — сказал тогда Кайльте, один из предводителей фианы, — та половина, которую вы выбрали, безусловно, худшая». И как повествуется далее уже в стихах, старший брат, Туатал, становится верховным королем Ирландии, тогда как младший, Фиаха, навеки связывает свою судьбу с фианой. Он выбирает себе «реки, пустоши, луга, леса, обрывы и устья рек», но все это не мешает ему наследовать королевство после смерти брата. Видимо, статус фения был весьма удобен для тех, кто в силу обстоятельств рождения не имел права наследовать земельную недвижимость, скот и трон иными словами — для младших братьев.
Описанный выше раздел страны между двумя братьями разительно напоминает раздел Ирландии между сыновьями Миля и Племенами богини Дану, согласно которому последние получили в свое владение подземную, или скрытую, часть страны. В цикле повестей о фиане говорится, в частности, и о том, что св. Патрик сослал Племена богини Лану «на вершины холмов и скал». В этом пункте и сами фении оказываются как бы примыкающими к Туата, сидам и фоморам, поскольку их жилища обычно располагаются в районах, внешних по отношению к обжитому пространству. Поэтому сам институт фианы также изображается как относящийся к минувшим дням, к дохристианскому прошлому Ирландии, а само название их воинства ассоциируется с названием воинства фоморов (sithchuire). О фениях говорится, что матерями их были женщины из Племен богини Дану, и противники их подобным же образом оказываются обитателями сидов. В одной повести, датируемой VIII в, Финн выслеживает вора, регулярно кравшего у фениев пищу. Он преследует его и видит, как тот скрывается в сиде. Финн пытается удержать его, наносит смертельный удар, но двери захлопываются, прищемив Финну большой палец. Вытащив палец из щели, он сует его в рот, чтобы облегчить боль, и в эту минуту понимает, что имя вора — Кулдуб («черноволосый»). Чудесное озарение, которое нисходит на Финна в результате жевания или сосания пальца, описано и в других повестях этого цикла. В некоторых других ранних текстах, как показано Т. О'Рахилли и Дж. Мерфи, имя или жизненные обстоятельства противника Финна позволяют предположить в нем сверхъестественного «сжигателя». Достаточно упомянуть Фотада, который имел также имена «Единый бог», «Сильный бог», «Чудесный бог», «Красный» (Дерг) и прыгал через горящий очаг, и Айлена Мак Мидну, который, изрыгая изо рта огонь, на каждый Самайн поджигал Тару Айлен, подобно Кулдубу, был убит в тот момент, когда входил в сид. Известно также, что Финн изгнал из сида Алму своего деда по матери, Тадга сына Нуаду, на котором лежала часть вины за убийство отца Финна Голлом сыном Морны (Goll — «одноглазый»), этот Голл тоже был одним из предводителей фианы и имел прозвище Аэд (aed — «огонь»). В повестях, записанных уже в наше время, Балор, дед Луга по матери, тоже замешан в убийстве его отца и тоже угрожает сжечь всю Ирландию своим дурным глазом. Таким образом, во всех трех циклах мы сталкиваемся с темой битвы героя с противником, чей «разрушающий» глаз намекает на его родство с фоморами, представляющими силы хаоса. В сагах уладского цикла эта тема появляется в рассказе об убийстве Голла и Гарба.
самого Финна, поэта и пророка, делает сказания похожими скорее на мифологические повести. Имя Финна, кроме того, соотносится с именем валлийского Гвина ап Нуда, который был одновременно воином и охотником, а также королем Аннувна, Иного мира, т. е. властелином страны чудес. Но воинский дух Финна и его воинов выражен гораздо слабее, чем у уладских воинов, и волшебной силой Финн тоже уступает мифологическим персонажам. Что же касается охоты как основного занятия фениев и их любви к лесной жизни в целом, то все это находит свои параллели в излюбленных развлечениях деревенской молодежи Ирландии и в наше время. Мы имеем здесь в виду прежде всего пешую охоту с собаками, требующую изрядного умения быстро бегать по лесу.
Существуют свидетельства, что уже в XI в рассказы о фиане составляли неотъемлемую часть устной фольклорной прозаической традиции, в Шотландии же и в Ирландии они были распространены в крестьянской среде вплоть до наших дней. С другой стороны, до нас дошли упоминания о том, что еще в VIII в. или даже ранее эти повести исполнялись при дворах ирландской знати. Однако, как можно предположить, фольклорные и «аристократические» варианты этих повестей весьма разнились, к тому же кажется весьма проблематичным, чтобы эти рассказы могли входить в репертуар филидов, поэтов-профессионалов. Из относящегося к XII в. и насчитывающего около двухсот названий списка саг, которые должен был знать филид, только пять относятся к Циклу Финна. И опять таки если, как принято считать, основной текст саги «Похищение быкаиз Куальнге» базируется на письменной версии IX в, а возникновение сюжета в его законченной форме принято датировать примерно концом VII в., то самые ранние тексты из Цикла Финна появились, видимо, не ранее конца XII в. В данном случае мы имеем в виду в первую очередь сагу «Разговор стариков» (Acallam na Senorach), длинный путаный прозаический нарратив, в ходе которого Кайльте рассказывает св. Патрику и другим о приключениях Финна и его воинов, о войне, об охоте, о чудесных холмах, о лесах и озерах, которые они встречают, странствуя по Ирландии. Но начиная с XII в тоненький ручеек повестей о фиане превращается в поистине могучий поток. Следует упомянуть о том, что одновременно цикл повестей об уладских воинах прекращает свое развитие и, как нам кажется, очень немногие из этих саг вошли в традиционный репертуар устных сказителей последующих столетий.
Цикл Финна заметно отличается от Уладского цикла также своей формой и настроением. Расцвет его совпадает по времени с распространением в Европе куртуазной поэзии трубадуров и труверов, а также артуровских романов. На этом фоне нам кажется не случайным, что центральнаясага цикла — «Преследование Диармайда и Грайне» (о ней см. ниже) — повествует о любви, о похищении и о трагической гибели любящих. Типичной для данного цикла формой постепенно становится баллада или поэмя, как правило приписываемая Ойсину, Кайльте или самому Финну и обыкновенно повествующая о вольной жизни и сопутствующих ей удовольствиях. Подстрочный перевод одной из таких поэм, составляющей фрагмент саги «Разговор стариков», мы приводим ниже":
«Аран многих оленей — море омывает его плечи — остров, где вскормлены многие воины, где синие копья становятся красными;
борзые там и гончие псы, там ежевика и терновник с темными ягодами, жилища там у лесных опушек, а в дубовых рощах пасутся олени, лиловый лишайник покрывает его скалы, трава зеленая без изъяна растет на его склонах, приятен вид его утесов, где скачут молодые олени и танцует форель;
широки его пашни и тучны его свиньи, приятны его луга — вот рассказ, которому стоит верить, спелые орехи с верхушек его лещин падают на палубу кораблей, проходящих вдоль его берегов.
Как прекрасно там в погожую пору, когда форель приходит в ручьи, когда чайки перекликаются, сидя на белых утесах. Во все времена прекрасно на островах Аранских»
Таким образом, если Уладский цикл в целом прежде всего героический, то Цикл финна, или Лейнстерский, носит, скорее, романтический характер. Текст саги «Разговор стариков», к примеру, пронизан сожалениями о минувших временах, наполнен грустными воспоминаниями о счастливых днях, когда герои фианы были молоды, полны сил и вели вольную жизнь в лесах.
Итак, три главных цикла ирландской эпической традиции можно, как нам кажется, соотнести с тремя классическими типами проявления человеческой личности — мыслью, волей и чувством. Если центральные персонажи Мифологического цикла проявляют в первую очередь мудрость и знание, а Уладского — силу воли и стремление к власти, то отличительной чертой героев повестей о фиане является «человеческое тепло».
6
Мы уже говорили о том, что Туата Де Дананн, Племена богини Дану, народ, о котором повествуется в сагах Мифологического цикла, имеет прямые параллели с детьми Дон в валлийских мабиногион. Имена главных персонажей обеих ветвей кельтской эпической традиции соотносимы друг с другом, сюжеты их также демонстрируют большое сходство. Однако следует признать, что король Конхобар и его воины не находят себе прямых параллелей в валлийских повестях, среди которых практически нет сюжетно сопоставимых с сагами Уладского цикла. Надо сказать, что цикл валлийских поэм, приписываемых Лливарху Хену, подобно «Похищению быка из Куальнге» повествует о поединках у брода и битвах на рубежах, главная цель которых — защитить свою страну от нападений врагов. Более того, среда и нормы жизни в этих поэмах, равно как и в панегириках и элегиях, приписываемых Талиесину и Анейрину, совершенно героические. Но прозаический нарратив, который, возможно, обрамлял ранее поэмы Лливарха Старого, в настоящее время утрачен, а элегический тон стихов и тесная их связь с рядом описательных и гномических поэм о природе, в большей степени роднит их с рассказами о фиане, чем с сагами Уладского цикла.
— в «Истории бриттов» Ненния, относящейся примерно к началу IX в, Артур изображается как dux bellorum, «военный вождь» или «предводитель войск», а этот титул, как убедительно доказывает А. Ван Хамель, «является эквивалентом титула rigfeinnid, который носит ирландец Финн» Подобно Финну, король Артур в первую очередь воин, охраняющий свою страну от вражьих набегов. В mirabilia, или «дивах», включенных в эту же книгу, а также в валлийской повести «Кулух и Олуэн», которая, видимо, была составлена раньше других текстов, где упоминается король Артур, он также предстает как охотник на дикого кабана Турх Труида (или Грунта). В другом, более позднем тексте эта знаменитая охота начинается в Ирландии, которая уже на треть опустошена кабаном, и затем продолжается в Южном Уэльсе и Корнуолле. Затравить страшного кабана можно, лишь прибегнув к помощи короля Артура, его егерей, его дружины, Мабона сына Модрон, Гвина сына Нуда (в которых Бог на время вселил дух демонов Аннувна, Иного мира) и помощи ряда других благородных людей. Турх Труит, король, превращенный в кабана (по версии этого текста), фигурирует и в ряде древнеирландских повестей. В «Книге захватов Ирландии», где он носит имя Торк Триат, родственное валлийскому, он называется королем кабанов. В одной саге, датируемой началом IX в., упоминается о некоем собрании или ярмарке, носящей название oenach Tuirc Threith («собрание Торка Триата»), а в «Глоссарии» Кормака это же название интерпретируется как «собрание королевского сына». Интересно, что сразу же после упоминания об этом «собрании» в тексте «Глоссария» помещена большая повесть о Финне, что, видимо, объясняется тем, что у составителя «Глоссария» упоминание о «собрании Торка» вызвало воспоминание о Финне и его воинах. Во всяком случае, тема охоты на огромного кабана занимает одно из важнейших мест в сагах этого цикла. Рассказ о большой кабаньей охоте, в которой участвуют все фении Ирландии, образует своего рода прелюдию к повествованию о смерти Финна, судьба Диармайда также связана с гибелью огромного кабана, чьи гигантские размеры, человеческий ум и ядовитая щетина напоминают о Турхе Труите.
VIII в., если не раньше. Рассказы о фиане также относятся к наиболее древним в рамках ирландской традиции. В дальнейшем тема короля Артура и его рыцарей становится одной из главных в валлийской словесности: начиная с XII в. артуровская легенда получает широкое развитие за счет привлечения новых персонажей, в той или иной степени мифологических. Сходным образом в Ирландии начиная примерно с XI в. цикл повестей о Финне и его воинах получает широкое распространение в народной среде, причем фольклорные версии этих преданий в значительной степени отличались от «ученых». Точно так же в Британии начала XII столетия, если судить по рукописным источникам, сосуществовали фольклорные и «ученые» версии преданийо короле Артуре, причем первые расценивались авторами последних как «искажения», отклонения от истины. И в Уэльсе, и в Корнуолле, и в Британии той эпохи было распространено поверье, что на самом деле король Артур не умер и вернется освободить свою страну и свой народ от врагов. В ранних валлийских поэмах и в мабиноги «Кулух и Олуэн» Артур (как и Финн) побеждает ведьм, великанов, волшебных животных и силы Аннувна, тогда как в фольклорных текстах XII в он сам уже предстает как король подземного мира. Точно так же, как герои фианы в «Разговоре стариков» и в поздних фольклорных памятниках, король Артур и его рыцари изображаются в валлийском «Сне Ронабуи» и более современном фольклоре как гиганты, резко выделяющиеся своими размерами среди простых людей.
Если повестям о Финне и его воинах, благодаря Макферсону, было суждено второе рождение и широкую известность по всей Европе они получили лишь в период зарождения романтизма в литературе, то артуровские легенды, matiere de Bretagne, легли в основу одного из направлений европейской литературы еще в эпоху позднего средневековья. Сюжет саги «Преследование Диармайда и Грайне» повторяет сюжет другой, гораздо более известной повести артуровского цикла — повести о Тристане и Эсиллт. Описание тонкости чувства и прославление куртуазной любви в этой артуровской повести, кажется, навсегда приковали к себе внимание европейских поэтов и писателей. Как и в повестях о Финне и его воинах, главным местом действия романов о короле Артуре обычно бывают лес, роща, поле или пустыня, куда попадает рыцарь и неожиданно для себя оказывается гостем таинственного владельца этих мест. Однако необходимо отметить, что в отличие от воинов фианы артуровские рыцари, как правило, странствуют в одиночку и верхом. Расхождения, как можно предположить, этим не исчерпываются. Но следует помнить, что сам институт рыцарства, возникший довольно поздно, все же уходит корнями в обряд инициации, в ходе которого юноша-неофит, чтобы получить право на оружие, должен был покинуть свою семью и стать кем-то вроде подручного при воине-профессионале. Не случайноисходное значение слова knight в английском языке — «мальчик», «юноша», «оруженосец», которого общины посылали на королевскую службу.
Вопрос о том, в какой именно степени представлен валлийский и, шире, кельтский элемент в артуровской литературе средневековой Европы, до сих пор исследован недостаточно, и сейчас мы не можем сказать с уверенностью, как соотносятся три главные валлийские повести артуровского цикла. «Дама Источника», «Передур сын Эвраука» и «Герейнт сын Эрбина» — и три нарративные поэмы, принадлежащие французскому поэту XII в Кретьену де Труа. В настоящей работе мы если и не отказываемся от упоминания названных трех повестей в рамках кельтской традиции, то не пытаемся комментировать ни артуровские тексты, написанные на германских и романских языках, ни валлийские тексты, явно основанные на этих последних, хотя их содержание и связанные с этим тайны, видимо, также восходят к кельтской традиции.
7
Уладского цикла, и менее романтичны, чем рассказы о фиане. Хотя все названные качества так или иначе присутствуют в них, ни одно не может быть названо отличительной чертой данной группы повестей. Эти повести не столько о королях, сколько о королевстве как идее, об основании династий, об их смене, о судьбах королевских домов в разных областях Ирландии. Рассказы об отдельных королях, достаточно известных и значительных, таких, как, например, Конайре Великий, Конн Ста Битв, Кормак Мак Арт, Ньяль Девять Заложников или Домнал сын Аэда, будут в дальнейшем проанализированы особо. Пока же мы сосредоточим внимание на повестях, где королевская власть изображается как символическое бракосочетание короля и государства
В пору своей юности Ньяль (Девять Заложников) и четыре его единокровных брата — Бриан, Фиахра, Айлиль и Фергус, — получив от кузнеца оружие, отправились на охоту, чтобы испытать его. Заблудившись в лесу, юноши разожгли костер и стали жарить убитую дичь, а Фергуса послали на поиски питьевой воды. Он подошел к колодцу, который стерегла ужасная на вид старуха, и попросил разрешения набрать воды. В ответ старуха сказала, что разрешит сделать это только в обмен на его поцелуй. Юноша отказывается и возвращается к братьям без воды. Остальные братья по очереди отправляются за водой, видят старуху, узнают о ее условии, но только Фиахра соглашается на «легкий поцелуй». За это она обещает ему «часть власти в Таре», что означает, что двое из его потомков (но никто из потомков трех других братьев) будут королями. Затем настает очередь Ньяля. Оказавшись перед тем же выбором, он не только целует старуху, но и делит с нею ложе. Когда он вновь смотрит на нее, он видит, что она превратилась в прекраснейшую женщину. «Кто ты?» — говорит юноша. «О король Тары, — отвечает она, — я — Власть. С этой поры вовеки пребудет власть у тебя и твоего потомства». Затем она отсылает его к братьям, и он не дает им воды до тех пор, пока они не обещают ему вечное старшинство над ними и право поднимать оружие на пядь выше их.
в английских и французских романах. Было предсказано, что сын Даре получит верховную власть в Ирландии и что имя его будет Лугайд. Король Даре дал это имя всем пятерым своим сыновьям, но друид сказал ему, что наследником его станет лишь тот, кто поймает золотого оленя, который появится в зале собраний. Когда это случилось и все бросились ловить оленя, на пятерых братьев и на других присутствующих опустился волшебный туман. Лишь Лугайду Лайгде удалось схватить оленя, и ему же пришлось в дальнейшем разделить ложе со старухой, олицетворяющей Власть.
Взаимоотношения между ирландскими королями и королевской властью часто изображаются как брак, и не случайно поэтому инаугурационная церемония оформляется как свадебное торжество. Страна — женщина, супруга короля, но до бракосочетания она — старуха или женщина с помутившимся рассудком. После соединения с королем облик ее подобен «алому лишайнику на скалах Лейнсгера, кудри ее как лютики Брегона, а зеленый ее плащ не имеет изъяна». В литературе более позднего времени она изображается как куртизанка и сравнивается с римской Аккой Ларентией, кормилицей Ромула и Рема, куртизанкой, наделявшей весь Рим своей прибылью, или с Флорой, которая тоже носит римское имя. Союз между царем и богиней, олицетворяющей власть в стране, был важнейшей частью царского ритуала в древних цивилизациях Ближнего Востока, и сакрализованная проституция принадлежит к тому же ментальному комплексу. Согласно шумерскому гимну II тысячелетия до н э, брак царя с богиней Индннои, «госпожой дворца», отмечался «в день Нового года — в день важных решений», в спальне храма, специально построенного для богини
«от гордыни» покинула мужа против его желания. После этого она сочеталась браком поочередно с Тинде сыном Коннры Каса, с Эохайдом Далой и с Айлилем сыном Мата, причем каждый из них становился королем Коннахта. Кроме них, у нее было много любовников, «поскольку было в ее обычае, чтобы тень одного мужчины падала на другого». Считается, что Эохайд Дала получил титул короля «с согласия Медб при условии, что он станет ее мужем». Ирландская традиция упоминает и о другой Медб — королеве Лейнстера, Медб Летдерг («полукрасная» или «красная с одной стороны»), дочери Конана из Кулы. Она была поочередно женой девяти королей Ирландии, включая отца Конна, его сына Арта и Кормака сына Арта. «Велика была сила Медб над мужами Ирландии, ибо не мог стать королем Тары тот, чьей супругой она не была». Так, когда умер Арт, «его сын Кормак не мог стать королем Ирландии, пока Медб не соединилась с ним»
И А. Краппе, и А. К. Кумарасвами соотносят этот персонифицированный образ власти в Ирландии с индийской богиней Шри Лакшми, которая также была «персонификацией царского правления духом Власти и взаимоотношения с которой носят сугубо брачный характер». Она — вечная спутница Индры, и в этой ипостаси у нее много имен. Под именем Апала («незащищенная») она добивается благосклонности Индры, принеся ему в дар священную сому, напиток, «которого не пробовал никто из живущих на земле», она приготовила его путем пережевывания составных частей, и Индра «истинно вкусил сому из ее уст». Здесь мы сталкиваемся с другой функцией этой же богини. Характерно, что имя ирландской королевы Медб соотносится с валлийским meddw («питье») и родственно английскому mead — «мед» (как напиток). Таким образом, она — «пьянящая». Вспомним, что Медб Летдерг была дочерью Конана из Кулы, а в одной древней ирландской поэме говорится, что никто не сможет стать королем Ирландии, «покане получит он пива из Кулы». О воде, которую дает Ньялю из волшебного колодца старуха Власть, говорится «Мягким будет твое питье в королевском роге — хмельной мед, и сладкий мед, и крепкий эль». В повести, на которой мы еще остановимся подробнее, королю Конну во сне является Власть, и он не ложится с нею, а получает от нее в дар еду и питье под названием dergflaith, что одновременно означает и «красный эль», и «красная власть». Затем она продолжает «подавать» свою «чашу» длинной череде будущих королей, чьи имена называет ее спутник — Луг сын Этниу. Власть — это и невеста, которая подносит напиток могущества, и сам этот напиток
8
В этой книге мы не уделяем особого внимания обширному пласту литературы, называемому «жития святых», хотя отдельные святые и фигурируют как самостоятельные персонажи в некоторых сагах Исторического цикла и Цикла фианы. Роль, которую святые играют в этих повестях, да и в самих житиях (ученых, судей, пророков, властителей сил природы и плодородия), во многом сопоставима с ролью дохристианских друидов, хотя последние исполняют при Племенах богини Дану функции «колдовских дел мастеров». Сюжетный фон ирландских житий обнаруживает много общего с эпическими памятниками, но все же содержит элементы, не имеющие параллелей ни в традиции, ни в Библии. Сравнительное изучение житийной литературы в Ирландии, как нам кажется, покажет, что эти тексты в значительно меньшей степени, чем принято считать, обязаны своим рождением монашеским поделкам. Здесь мы ограничимся лишь одной иллюстрацией, взятой из ирландского жития cв. Молинга.
две котомки, чашу для подаяния и ясеневый посох настоятеля, ему встретился «дух зла» со своими уродливыми спутниками. Потрясая оружием, дух начал угрожать святому, и между ними начался диалог, в ходе которого каждый хотел устрашить другого. «Я проткну тебя насквозь копьем», — сказал дух. «Силой руки моего настоятеля я снесу тебе голову вот этим посохом», — сказал Тайрхелл. Затем святой обратился к духу зла со следующей просьбой. «Позволь мне совершить три прыжка паломничества к Царю небес и земли и три прыжка безумия, пока смерть не настигла меня». Дух зла соглашается исполнить эту просьбу, и святой совершает свои три прыжка паломничества и три прыжка безумия. «Когда он сделал первый прыжок, то показался Духу не больше вороны на вершине холма. Когда он прыгнул во второй раз, то вовсе исчез из виду, и никто не знал, на небеса он отправился или под землю. Однако после третьего прыжка он очутился прямо на церковной ограде. Дух вместе со своими приспешниками кинулся к нему, но святой успел укрыться в церкви. После этого Колланах, священник, признал в нем того, о ком существовало древнее пророчество, и сказал так «Отныне в память о твоих прыжках ты будешь зваться Молинг из Лухайра» (то ling — букв.: «мой прыжок»)
«прыгуна», безумного Суибне Гелта, который, уйдя в леса, отрастил оперение и мог прыгать с дерева на дерево, с вершины одного холма на вершину другого (ирландский Суибне может быть назван собратом валлийского Мирддина Дикого). Однако в качестве параллели пересказанному здесь ирландскому преданию можно привлечь не только традиционный валлийский материал, но и спор между Вишну, одним из трех верховных божеств индуизма, и демоном Бали сыном Вирочаны. Вот интерпретация этого сюжета, представленная в «Рамаяне».
Бали победил Индру, Владыку богов, и наслаждался властью над тремя мирами. Когда Бали совершал жертвоприношение, Индра и другие боги, дрожа от страха, обратились к великому аскету Вишну, предававшемуся умерщвлению плоти и высшему созерцанию в «Обители Совершенного». «Бали сын Вирочаны, — сказали они, — приносит жертву. Помоги же нам, о Вишну, и на благо всем богам обратись к призрачному образу. Прими облик карлика и с его помощью верни нам наше высшее благополучие». После этого призыва Вишну, приняв облик карлика, приблизился к сыну Вирочаны и спросил у того в дар столько пространства, сколько сможет он отмерить тремя своими шагами. Получив на это согласие, Вишну принял облик гиганта и первым шагом покрыл все небо, вторым — землю, а третий шаг сделал намеренно коротким и оставил Бали во владение подземный мир, власть над всеми тремя мирами он затем передал Индре.
То затруднительное положение, в которое попадают индийские боги и которое имеет безусловную параллель с положением Туата перед Второй битвой при Маг Туиред, не находит соответствия в предании о Молинге. В остальном же в ирландской и индийской повестях наблюдается почти полный параллелизм.
|
МОЛИНГ
|
ВИШНУ
|
|
1. Отшельник, аскет, усмиряет плоть, предается созерцанию в уединении
|
|
|
2. Собирает подаяние для церкви
|
2. Ситуация та же, что «возникает, когда человек приносит предварительные жертвы»
|
|
— традиционным оружием уничтожения духовных врагов
|
|
|
4. Спорит с духом зла
|
4. Спорит с царем демонов
|
|
5. Просит три шага и получает согласие
|
|
|
6. Совершает три чудесных шага
|
|
|
7. За эти шаги получает прозвище Трижды Шагнувший
|
В «Житии св. Молинга» этот эпизод можно поставить в один ряд с многочисленными историями, подтверждающими превосходство святости над злом, и, собственно говоря, об этом же говорится в повести о Вишну, по крайней мере, в той ее интерпретации, которая дана в «Рамаяне». Однако Aм Хокар показал, что этот сюжет уходит своими корнями в более глубокую древность. Вот некоторые доказательства, которые он приводит. В тексте Шатапатха-брахманы, много более древнем, чем «Рамаяна», этот же сюжет принимает несколько иную форму. Боги (дэва) и демоны (асуры, или антибоги), происходящие от Праджапати, соперничали друг с другом. В результате боги были побеждены, и демоны решили поделить мир между собой. Тогда боги, неся Вишну как жертву впереди себя, приблизились к демонам и попросили у них свою долю. Те с неохотой обещали им столько, «сколько этот Вишну сможет покрыть своим телом». И хотя Вишну предстал в тот момент в облике карлика, боги не почувствовали обиды. «Нам обещано столько, сколько сможет покрыть наша жертва», — сказали они. «Они положили Вишну на землю и, окружив его символами поэтических размеров зажгли огонь к востоку от него и начали петь гимны и поститься. Благодаря этому им удалось захватить весь мир. С тех пор именем веди называют алтарь в храме, и слова "велик, как алтарь" означают "велик, как мир", ибо с помощью алтаря боги вернули себе весь мир. Желающий овладеть миром побеждает, лишая соперника его доли в жертве».
— этот огонь и есть Вишну. Затем он «шагает шагами Вишну», при этом жертвующий становится жертвой и обладает мирами. Эта история, как и сам ритуал, столь же древняя, что и текст «Ригведы». «О Индра-Вишну (жертвующий-жертва), (вот) это удивительно у вас в опьянении сомойвы (всегда) шагали далеко (вперед). Вы сделали воздушное пространство шире, вы распространили просторы, чтобы (мы) жили. < > Друг Вишну, шагай широко. Все небо — поле для твоих молний. Дай нам убить Вритру, дай нам открыть воды. < > Высочайший шаг Вишну жертвователя вечно зри как око в небесах. Поэтов веселье бодрое вызывает то, что есть высочайший шаг Вишну».
и о тех ритуальных уловках, которыми его магический противник напрасно пытается ему противостоять. С этим же соотносим и рассказ о конфликте между св. Патриком и друидами Тары, в ходе которого святому удается превзойти друидов он первым зажигает священный огонь и побеждает их в магических состязаниях, демонстрируя свою высшую власть над миром света и тьмы, огня и воды. В этом рассказе дохристианские друиды уже олицетворяют силы зла, а поэтому святой узурпирует их прежнюю роль, однако вполне возможно, что мы имеем здесь дело с позднейшей христианской адаптацией древнего предания о споре между друидами и демонами, кому владеть миром. Без привлечения параллельных сюжетов нам не проникнуть к глубинной сути этих повестей, которые могут приблизить нас к постижению тайн кельтских друидов.