ДИТЕР НОЛЛЬ И ЕГО РОМАН
[«Приключения Вернера Хольта»]
За последние годы в литературе Германской Демократической Республики появилось немало новых имен. Наряду с писателями и поэтами старшего поколения, на чью долю выпали тяжелые годы эмиграции и антифашистского подполья и кто в позорную пору третьего рейха представлял подлинную немецкую литературу, поднялось и окрепло новое поколение, дружно и успешно двигающее вперед развитие молодой литературы в ГДР — литературы социалистического реализма.
К этим новым писателям принадлежит Герберт Нахбар, автор романов о жизни рыбачьих поселков и кооперативов на балтийском побережье, значительная группа молодых поэтов, сатирик Л. Куше, талантливый прозаик и очеркист Хельмут Гаунтман. Вместе с ними выдвинулись за последнее десятилетие и писатели с большим жизненным и политическим опытом — Франц Фюман, Бруно Апиц, Герберт Иобст, имена которых стали широко известны в ГДР и за ее пределами в 50-х годах. К этим сравнительно новым именам в современной литературе относится и Дитер Нолль.
преследованию за «неарийское происхождение». Однако это не помешало ревнителям «чистоты» германской расы погнать Нолля на военную службу, когда третьему рейху стало не хватать пушечного мяса. В конце войны Нолль оказался в плену у американцев. Жизнь учила юношу сурово, но он верно понимал ее уроки: вернувшись из плена, Нолль стал членом Коммунистической партии Германии (1946) и нашел свое место в рядах послевоенной немецкой молодежи, дружно взявшейся за создание новой демократической Германии. Нолль учился, закончил старинный Иенский университет, где занимался германистикой, историей искусства, философией. В 1950 г. он переехал в Берлин и начал работать в журнале «Ауфбау», ведущем печатном органе возрождавшейся немецкой литературы.
Нолль пробовал свои силы в различных жанрах. Он одаренный журналист, мастер содержательного репортажа, оживленного блестками юмора,— это видно по его книгам «Новое в старом» (так я перевел бы название его книги о новой жизни предприятия Цейсса в Иене, 1952), «Мадам Перлон» (1953), «Солнце над водами» (1954). Нолль любовно подмечает новое в жизни родины, находит резкое и точное слово, чтобы показать, как в сложной борьбе рождается это новое, сметая на своем пути тех, кто пытается ему препятствовать. В круг его интересов все в большей степени входит проблема развития нового человека в ГДР, вопросы этики и морали, мысли о той молодежи, которая уже пришла на смену его поколению и подрастает в таких благоприятных условиях, о каких и думать не могли Нолль и его друзья. Удачен был и сценарий, написанный Ноллем совместно с Ф. Фогелем,—«Старый челн и молодая любовь» (1955). Во второй половине 50-х годов Нолль приступил к созданию своего первого большого романа — «Приключения Вернера Хольта».
В конце второй мировой войны войска союзников, взламывавшие узлы обороны гитлеровцев в Германии и продвигавшиеся в ее пределы, стали все чаще встречать среди сдающихся в плен немецких солдат целые подразделения подростков-школяров, оглушенных и напуганных войной, особенно нелепых в военной форме не по росту, давно отслужившей все сроки и доставшейся им как печальное наследие тех, кому она больше не была нужна.
Это были так называемые флакхельферы — вспомогательный персонал нацистской противовоздушной обороны. О его существовании знали и раньше; но только в дни падения третьего рейха стало ясно, как много было этих солдатподростков, оторванных от семей и школ, как сурово их муштровали и натаскивали на кровь, чтобы перевести со временем в вермахт, как безжалостно жертвовали ими нацистские генералы, уводя из-под удара полноценные обстрелянные части и оставляя в качестве «заслонов» этих мальчишек с их зенитками.
Для большинства этих подростков дни гибели рейха оказались днями освобождения, началом новой жизни. Союзники не задерживали их в плену: тех, кому повезло, кто остался жив и не лежал в госпиталях, распускали по домам. Толпами брели они по дорогам войны, унося страшные и поучительные воспоминания о ее последних днях. Было среди них, конечно, немало и таких, кто и в те дни таил в душе ненависть к победителям и жадно прислушивался к разговорам о том, что война еще не окончена и что немецкая армия еще пригодится своим недавним противникам — американцам и англичанам для борьбы против их недавнего союзника — СССР.
раны, которые не хотели заживать, так как молодые тела были истощены голодовкой! Уже в романе Б. Келлермана «Танец смерти», который писался тайком в годы нацизма и появился вскоре после окончания войны, мелькнули тени «флакхельферов»— груда мальчишеских тел, участь зенитного расчета, гибнущего под обломками дома, снесенного воздушной торпедой. Архитектор Фабиан, главное действующее лицо этого романа, всматривается в страшные останки, пытается среди клочьев обожженного мяса, сломанных и обгорелых рук и ног, обезображенных лиц найти своего сына, которого сам сделал верным последователем нацистского режима.
Шли годы. Бывшие юные зенитчики находили свои жизненные дороги. В ФРГ эти дороги нередко вели в тайные вербовочные пункты Иностранного легиона, в полувоенные организации неофашистского типа, которые ждали часа, когда они станут вполне легальными; но вели эти дороги и в ряды той мирной армии трудящихся, которая пыталась изменить гибельный курс ФРГ, обуздать выпущенных из тюрем гитлеровских генералов и эсэсовских палачей, жаждущих послать в горнило новой войны миллионы немцев.
В Германской Демократической Республике путь этого поколения, жизнь которого в самом начале была опалена войной, сложился иначе. Его представители — рабочие и интеллигенты социалистического немецкого государства — не позволят, чтобы кровавая драма, участниками которой им пришлось быть помимо воли, повторилась. Это поколение уже представлено многими писателями и поэтами, из их биографий узнаешь, что и они служили во вспомогательном составе зенитных частей. Эти люди выросли в годы построения социализма в ГДР, они сами участвовали в разборке руин Германии старой, чуть не похоронившей их под своими развалинами, и в строительстве Германии новой, о которой они говорят с гордостью и нежностью.
О страшной школе смерти, в которую он попал пятнадцатилетним парниш- кой, с ненавистью к тем, кто этой школой заправлял и сейчас лелеет мечту о тотальной мобилизации молодежи в ФРГ, говорят стихи Уве Бергера — бывшего «флакхельфера». Это один из одаренных молодых поэтов ГДР. Он хорошо знает вес и цену верно выбранного слова; его стихи чаще всего кратки, но это подлинная лирика середины нашего века — она зовет людей быть бдительными, она полна тревоги и мужественной готовности к борьбе против тех, кто не прочь ввергнуть человечество в новую войну. Вольфганг Нейхауз в романе «Украденная юность» рассказывает о судьбе школьника, наивно верившего в нацистскую пропаганду и успевшего еще получить железный крест в боях за Берлин — но там же и прозревшего. Слишком омерзительны и саморазоблачающи были последние дни третьего рейха, свидетелем которых стал юный солдат. Он находит путь к новой жизни, но невозвратно, непоправимо испорчены и омрачены его ранние лучшие годы, ведь он их провел в рядах гитлерюгенда, где калечили и уродовали его душу.
К числу книг о поколении немецкой молодежи, которое прямо со школьной скамьи было брошено в пекло последних побоищ второй мировой войны, относится и роман «Приключения Вернера Хольта».
душу, находит в себе силы не только расправиться с теми, кто искалечил и обманул его, но и шагнуть навстречу новой жизни — той, которая начинается в разрушенных городах Восточной Германии.
История Вернера Хольта и обычна — даже типична — и необычна. Она обычна, так как, подобно ему, десятки тысяч солдат — мальчишек вермахта — прошли сквозь страшную полосу одичания — в этом духе их воспитывали в гитлерюгенде, в этом духе их воспитывали в вермахте — и познали затем благостное освобождение от нацистской отравы, превращение в людей.
Но положение Вернера тем тяжелее — ив этом необычность его истории,— что его семья разрушена условиями жизни в третьем рейхе: его отец — человек передовых убеждений, не пошедший на компромисс с нацизмом, жертва преследований; Вернера отбирают у него, так как доктор Хольт, с точки зрения гестапо, не может воспитать своего сына в духе преданности фюреру. Вернер даже не совсем понимает, в чем обвиняли его отца, но что-то от всего этого еще живет в его памяти к тому времени, когда читатель знакомится с ним. Не хочет и не может воспитывать сына и мать, женщина слабая и легкомысленная. Вернер несчастен не только потому, что учится в нацистской школе и воспитывается в духе нацизма, но еще и потому, что он страшно одинок: он живет в Жалком пансионе, под опекой смешных старых дев, над которыми грубо глумится, и учится в школе, где царят самые варварские нравы и процветает самое отъявленное безделье. Тень войны, которая длится уже четвертый год, тяжко легла на городок, где томится мальчик Вернер. Почти все мужское население — в армии: уроки ведут жалкие учителя-инвалиды, вырванные по случаю военного времени из своего пенсионного прозябания; они боятся учеников и ненавидят их, а буйная орава мальчишек относится к ним с нескрываемым презрением. Вернеру противно это, в нем есть хорошее, доброе начало, но даже тяготясь грубостью и бессмысленностью школьных проделок, он становится их постоянным участником. Незаметно для себя, под влиянием всей атмосферы, царящей в этой жалкой и жестокой школе, Вернер и сам приобщается к культу насилия, к атмосфере безнаказанного хулиганства. И здесь начало большой темы романа Нолля: художник раскрывает сложный механизм «воспитания», в результате которого миллионы немецких юношей стали послушными убийцами — жгли, убивали, насиловали, участвовали в самых гнусных надругательствах над людьми, а если им приходилось держать ответ за свои преступления, они твердили пустые слова о выполнении приказа, о долге солдата, о фюрере. Таким же становится и Вернер.
Были ли эти миллионы молодых немцев преступниками от рождения? Нет, говорит Нолль, в своем большинстве это обычные подростки, но все хорошее, все человеческое в них вытоптано и убито, заменено теми свойствами, которые сделали немецкого ландсера — солдата нацистского вермахта — ненавистным для народов всей земли.
Молодчики из гитлерюгенда позаботились о том, чтобы сломать душу подростка, довести его до общего уровня одичания и жестокости, господствующего в школе. Но этим не ограничивается воспитание в нацистском духе; со школьной скамьи Вернер и его товарищи чувствуют себя обреченными войне: война для них — привычная, постоянная форма жизни; пока что война обогащает Германию, подчиняет ей новые и новые территории Европы, новые и новые миллионы рабов. Война продлится долго; кончится эта — начнется другая; в любом случае война — единственная перспектива для Вернера и его сверстников. Они знают, что все равно им скоро уходить на войну; пропаганда, фильмы, книжонки, славящие войну, заставляют их нетерпеливо дожидаться этого. Они убеждены, что самое важное в их жизни начнется в день, когда они наденут мундиры вермахта. Они готовят себя именно к этому и в школе. Уже в школе война развращает их, прививает им инстинкты хищников — даже в тех случаях, когда они наивно пытаются отстоять свою мальчишескую свободу на- перекор нацистскому «воспитанию», инстинктивно протестуя против условий, в которых они прозябают. Однако и в этом слепом протесте сказывается их нацистская дрессировка: убежав в горы, где они живут как герои «индейских романов», жадно дыша воздухом свободы, они ведут себя как заправские бандиты — так же, как вели себя в те же годы в Греции, на Украине, в Белоруссии и в других местах юнцы чуть постарше из оккупационных частей вермахта. Банда юных грабителей обрушивается на хутор немца-крестьянина — и эта проделка одичавших мальчишек, которым все равно, кого грабить, как бы предвосхищает те страшные последние сцены романа, где друзья Вернера, одержимые бредовой идеей «войны до последнего человека», навлекают гибель на мирный немецкий городок, уже занятый без боя американцами.
Вольцова — самого грубого и дерзкого из школьников. Вольцов отличается от своих одно- классников точным знанием того, что он хочет от жизни, целеустремленностью: сын полковника, гордящийся тем, что в его семье было несколько поколений офицеров, Вольцов и сам хочет быть только офицером, профессиональным военным. Его жестокость и грубость — такая же характерная сторона прусского солдатского духа, который хочет воспитать в себе Вольцов, как и его жадный интерес к военным наукам. Впрочем, вся история войн для Вольцова только материал для доказательства непогрешимости немецкой военной доктрины. Как и Вернер, Вольцов одинок, его отец на фронте, мать — душевнобольная. Предоставленный себе, Вольцов с нетерпением ждет часа, когда он станет солдатом, и все свое время отдает чтению книг по военному делу да грубым проказам. Одиночество сводит его с Вернером. Стремясь не поддаться тирании Вольцова, перед которой безгласно склоняется весь класс, Вернер мужественно начинает борьбу против Вольцова и неожиданно находит в нем для себя друга, близкого человека, по которому он так тоскует. Под воздействием Вольцова и его милитаристской мании Вернер дичает и ожесточается все больше и больше, все в большей степени становится именно тем волчонком, каким хочет сделать его третий рейх. Так Нолль показывает, что воспитание молодежи осуществлялось в третьем рейхе не только официальными средствами, но и всем укладом жизни, средой, которая либо сама была носительницей идеологии германского фашизма, либо подчинилась тому, кто эту идеологию представлял — как в данном случае Вольцов, нераздельно царящий над несколькими десятками мальчишек и пугающий своей спокойной наглостью и самоуверенностью жалких школьных наставников.
И тут же Нолль намечает большую и важную тему, связанную со старой Германией, но ведущую и к современности; военная каста, которая не раз пыталась надменно отмежеваться от нацизма после его поражения, эта военная каста была и остается в ФРГ, где все еще продолжается ее мрачная история, вернейшей опорой реакции, вернейшим союзником подлинных господ боннской республики. Военная каста школила и школит, «шлифует», по ее собственному выражению, более надежно и прочно, чем разные орденские школы нацизма натаскивали и муштровали будущих «фюреров».
К Вольцову, правящему в классе, вскоре присоединяется сын владельца писчебумажной лавки Феттер — великолепное воплощение бюргерской пошлости и чванства, взлелеянных на дрожжах нацизма. Феттер бормочет что-то о «чести своего рода»! Но это импонирует Вольцову, как и нелепая, но кровавая мальчишеская дуэль, во время которой Феттер показывает себя, во всяком случае, храбрым парнем. Так Вольцов составляет себе свиту, как то и подобает потомку рыцарского рода.
Теперь они уже не только брутальная сила, но и сила моральная; на чем бы ни была основана их дружба, она — дружба, и это влечет к ним других мальчиков. К ним приходит замкнутый и умный Зепп Гомулка, затаенно присматривающийся к своим новым друзьям. К ним тянется несчастный, больной Визе — талантливый музыкант, который в другое время был бы гордостью класса,— но что значат Бетховен, Гайдн и Шуман в «век железа и крови»? Визе сам стесняется своего немужественного таланта, хоть и знает, как любят мальчики послушать его игру, сами боясь в том себе признаться. Что же тянет к Вольцову и Хольту Гомулку, Визе? Да прежде всего то, что Вольцов и Хольт противостоят ненавистным учителям: они воплощают силу товарищества, о которую разбиваются попытки немощных наставников вернуть безвозвратно исчезнувшую школьную дисциплину, не понимающих, каким безжизненным анахронизмом выглядит и школа и дисциплина в стране, где пятнадцатилетний школьник уже чувствует себя солдатом и готов повиноваться дисциплине военной, а не школьной. Наконец, товарищество оказывается настолько сильным и надежным, что при его помощи можно и уклониться от ненавистных мероприятий нацистской государственной машины, втягивающей в свое колесо всю жизнь подростка; можно поймать и отколотить мерзавца эсэсовца, внушающего ненависть Вольцову и его друзьям. Шайка Вольцова бежит из городка, издеваясь над партийными бонзами и школьным начальством. Но эта кажущаяся свобода, к тому же надежно прикрытая благоволением крупного нациста — дядюшки Вольцова,— на самом деле еще больше подчиняет Вернера и его друзей Вольцову.
Конечно, есть и другая жизнь. Есть Визе, его музыка и его книги. Вернер зачитывается, как и подобает бравому члену «гитлеровской молодежи», Карлом Маем, Ницше, нацистской военно-приключенческой макулатурой; Визе рекомендует ему Теодора Шторма, тонкого лирика, вдумчивого психолога. Есть умная и серьезная девушка, Ута Барним, которую Вернер полюбил романтически и преданно и с которой он был счастлив по-настоящему. В поведении семьи Барнимов, в сердечности, которая царит в семье Зеппа Гомулки, Вернер смутно чует что-то манящее, хорошее, беспокойно непохожее на гнусную атмосферу школы или собраний «гитлеровской молодежи». Но что это, о чем свидетельствуют эти еле уловимые признаки иной, человеческой жизни,— Вернер еще не может понять, как не понимает он и того, что Уту привлекла к нему его способность вырваться хотя бы на миг из общих рядов униформированной и нивелированной нацистской молодежи, те задатки, которых Вернер еще и сам в себе не замечает.
это тайное дуновение добра, понять значение иной дружбы — подлинно человечной, а не той «солдатской», в которой он поклялся Вольцову и которая больше похожа на круговую поруку соучастников преступления. И вот наступает день, которого томительно ждали Вернер и его товарищи: они призваны в армию. Это уже настоящее большое «приключение» Вернера Хольта.
Первый большой военный эпизод романа — служба Вернера на зенитной батарее в Рурской области — это рассказ о том, как медленно, но неукоснительно менялось представление Вернера о стране, в которой он живет, о событиях, в которых он принимает участие, об армии, попасть в которую он так стремился.
Военная служба горько разочаровывает Вернера. В ней нет ничего похожего на героические видения, которые проплывали перед ним на экранах кинотеатров или описывались в книжонках бардов третьей империи. Тяжелая и часто бессмысленная муштра, драки с другими мальчишками, запихнутыми наспех в солдатскую униформу, скука и подлость казарменной жизни — все это сильно способствует отрезвлению Вернера. Зато Вольцов переносит все это как нечто само собой разумеющееся при «прохождении службы». Настоящая «военная косточка», Вольцов относится с презрением к старым запасным, пытающимся обучить его военному уму-разуму; очень быстро доказывает им, что он лучше разбирается во всем, что полагается знать «вспомогательному составу» зенитных частей,— даже материальную часть, насчет которой старики зенитчики особенно слабы. Вольцов здесь в своей сфере; ему только не терпится выскочить в офицеры. Так начинают расходиться дороги Вернера и Вольцова.
О многом узнает Вернер за время службы на батарее. Одиночество, чувство обреченности толкает его на связь с женой нацистского бонзы Цише; от нее он получает подтверждение тех страшных слухов, которым не хотел верить раньше,— слухов о массовом истреблении миллионов людей, о «лагерях уничтожения», где гибнут старики, женщины, дети. Фрау Цише знает об этом из первоисточника: ее муж занят в польском «генерал-губернаторстве» именно этими делами. Первые большие воздушные бомбардировки обрушиваются на местность, где стоит батарея Вернера. Исчезает Ута Барним, скрываясь от ареста,— ее отец полковник Барним, кадровый военный и не чуждый интересам нации интеллигент собирался сдаться в плен русским. Познакомившись во время отпуска с девочкой Гундель, родителей которой казнили фашисты, Вернер еще острее чувствует, что где-то за фасадом третьей империи разыгрывается кровавая трагедия миллионов людей, истребляемых теми, кому он привык беспрекословно повиноваться. Наконец Вернер сам видит, как конвоир-эсэсовец расправляется с русским пленным. Он и Вольцов вступаются за русского— Вольцов только потому, что надо помочь Вернеру: им движет его понимание долга дружбы, для него русский — существо низшего порядка. Эта история чуть не кончается для Вернера уже прямым и открытым конфликтом с нацистским строем. Но и на этот раз конфликт предотвращен вмешательством Вольцова и его дядюшки из высших кругов нацистской военной бюрократии. Дружба с Вольцовом становится для Вернера звеном, прочно приковывающим его к нацизму.
Да, о многом узнает Вернер, о многом думает; он догадывается, что покушение на фюрера в июле 1944 г.— свидетельство серьезных противоречий внутри нацистского режима. Он видит, как самоубийственная стратегия Гитлера, холодно высмеиваемая Вольцовом, ведет страну к гибели. Он на себе чувствует мертвую хватку гестапо. И все же он с чувством враждебности и недоверия глядит на своего отца, когда доктор Хольт пытается подвести его к мысли о близящейся и закономерной катастрофе рейха. Горечь, недоумение, разочарование, страх бродят в душе юноши. И здесь начинается второе военное «приключение» Вернера — служба в карательных частях, брошенных на подавление словацкого восстания 1944 г.
безотчетное, еще не осознанное желание воспротивиться всему этому, взбунтоваться против беспощадной и подлой силы, которая делает его соучастником своих бесчисленных преступлений. Впервые чувствует Вернер и ненависть порабощенных народов к немцу; эта ненависть обжигает его в Словакии всюду, где он сталкивается с мирным населением. Нет, Вернер не желает, чтобы его смешивали с другими — с теми, кто распилил пленного русского циркульной пилой, с теми, кто насилует словацких девушек. Наступает кульминационный пункт в развитии
Вернера: он нарушает верность нацистским волчьим законам, которым его так настойчиво и небезрезультатно обучали, и отпускает пленных словаков, которым грозит расстрел. Рискуя своей жизнью, он спасает тех, кто ненавидит рейх и вермахт. Правда, этот поступок Вернера — его тайна; но отныне трещина, пробежавшая по дружбе Вернера и Вольцова, будет углубляться и расти с каждым днем. Таков острый смысл второго военного эпизода «приключений» Вернера Хольта.
Острота конфликта между Вернером и нацизмом, Вернером и вермахтом достигает кульминации в последних главах книги — в последнем, самом страшном, решающем для Вернера «приключении» его солдатской жизни. В современной немецкой литературе, которая нередко обращается к событиям зимней и весенней кампании 1944—1945 гг. х: не много найдется страниц, которые с такой силой показывают агонию гитлеровской армии, последние отчаянные попытки остановить русское наступление, как сделано это в романе Нолля.
Он поистине великолепно передал ощущение гигантской необоримой силы, вложенной в удары Советской Армии, настигающие вермахт уже на его территории. Лихорадочное бегство, исчезновение целых дивизий и бригад, плавящихся, как оловянные солдатики, в огне великих битв, бушующих между Вислой и Одером, безнадежные попытки зацепиться за каждую переправу, за каждый фольварк и следующие одно за другим поражения, неудачи, просчеты показаны с поразительным динамизмом, в темпе, который передает порыв мощного советского наступления. Где-то в этой предвесенней буре, несущейся над полями Восточной Пруссии, мелькает и малая частица погибающего вермахта — Вернер Хольт, но событий столько и они так ошеломляюще действуют на Вернера, что он оказывается на грани безумия. Он уже и сам не знает, что творит — ищет ли он смерти или спасает свою жизнь, наступает или отступает; в сумятице окружений и котлов невозможно определить общую картину того, что творится. Ноллю удалось убедительно изобразить трагическое состояние юноши-солдата, для которого гибель вермахта и рейха (нечто закономерное, как он уже догадывается) — это не только гибель ненавистных ему форм существования, против которых он готов восстать, но и крах того мира, в котором он жил и от которого он не может оторваться сразу, в несколько дней.
Однако для Вернера очень важно, что он наконец видит, как другие люди — и к тому же дорогие для него — принимают решение, не дают себя унести вихрю катастрофы. Дружбе с Вольцовом приходит конец, когда Вернер с автоматом в руке прикрывает от Вольцова уход Зеппа Гомулки навстречу Советской Армии. Так гибнет сумрачное товарищество нацистских волчат: один из них стал подлинным человеком и вернется на родину вместе с теми, кто несет ей свободу. Другой все еще колеблется, выбирает путь. И только третий остается нацистским волком, и он достаточно хитер, чтобы украсить свою вынужденную капитуляцию перед Вернером и Гомулкой громкими словами о старой дружбе. Но ее уже нет; и вот приходит день, когда Вернер поднимает оружие против тех, кто превратил его в обезумевшего ландсера, ненавистного не только для врагов Германии, но и для самого немецкого народа.
— боя против эсэсовцев — напоминает о книге западногерманского писателя М. Грегора «Мост» (по роману был сделан одноименный фильм). Однако как заметно и существенно отличаются эти книги друг от друга! И у Грегора рассказано о горсти мальчишек, которые преступно преданы нацистским командованием, и у Грегора эти мальчишки очень разные, и среди них тоже есть свой Вольцов. И в этой книге есть описание боя, в который ввязались-таки молодые солдаты; и конечно, они терпят поражение, и американские пехотинцы и танки прокладывают себе путь по трупам последних защитников третьего рейха — безусых юнцов.
— и это самое главное — и такого осознания преступности нацистского строя, которое заставляет Вернера схватиться за автомат и направить его на толпу эсэсовцев, беснующихся возле повешенного Вольцова. Да и вожак солдат-мальчишек в романе Грегора не раскрыт во всей своей опасной и закономерной сущности, не разоблачен как убийца, достойный пасть от руки палачей, прячущихся за его спину, как это показано в романе Нолля. Нолль видит перспективы, лежащие перед немецким народом, размышляет вместе со своими героями и со своим читателем. Для Грегора и его юных смертников нет никакой перспективы, кроме смерти и поражения.
Началась жизнь Вернера — и окончились его «приключения». А для Вольцова окончились и приключения и жизнь. Сцена смерти Вольцова — серьезная удача Д. Нолля. Ведь в Вольцове были — пусть в извращенной форме — какие-то черты, которые отличали его от обычных нацистских. солдафонов, от партийных бонз, от эсэсовцев и гестаповцев. Это не жалкий доносчик Цише, не болтливый мерзавец и трус Венерт, не тупой ландскнехт Бургкерт. Вольцов верил, что нацистский рейх поможет Германии стать «превыше всего в мире», но к нацистам он относился с нескрываемым презрением потомственного офицера, прусского юнкера, для которого весь национал-социализм с его знаменами и свастиками, с его расистскими бреднями и демагогией — только средство, способствующее триумфальному маршу немецких полчищ по земному шару, способствующее глобальному торжеству того «солдатского принципа» жизни, которому он верен,— этот по-своему незаурядный, хотя и отвратительный мальчишка, хладнокровно убивающий людей, но и хладнокровно рискующий собственной жизнью. Вольцов не лишен некоего негативного обаяния, которое привлекает к нему и его школьных товарищей и солдат, безошибочно угадывающих в нем прусского офицера, гипнотизирующей власти которого они привыкли повиноваться.
Тем важнее, что в последних словах романа Вольцов показан во всей своей сущности маньяка-разрушителя: мораль его класса раскрывается во всей ее антинародности и антипатриотичности, что бы ни заявляли вольцовы о том, что они немецкие патриоты и охранители очагов Германии. Это Вольцов наводит американскую авиацию на мирный немецкий городок, который за несколько минут превращается в пылающий ад. Это Вольцов сам попадает в силки, расставленные им для других, и гибнет от руки эсэсовцев, сводящих с ним старые личные счеты. Вольцов, действительно бесстрашный Вольцов, повешен как трус, как дезертир! Можно ли придумать конец, более страшный для Вольцова, более полно раскрывающий тот строй, которому он служил? И потрясенный его предсмертным воплем (неужели Вольцов мог так кричать? Оказывается, мог, когда смерть, которую он нес другим, обрушилась на него), Вернер думает, глядя на тело Вольцова, болтавшееся в петле: «Убийцы убивают друг друга». Так вот кто такой Вольцов: он просто убийца, а не нибелунг, не паладин «великой Германии», каким мнил себя. Да, Вольцов просто убийца, и особенно опасный, ибо он чем-то отличается — на первый взгляд — от других убийц. Мальчику Вернеру, как и другим товарищам, он казался настоящим другом, рыцарем; а это зверь в облике человека, «вервольф»— оборотень, которым когда-то пугали в деревнях детей.
Книга Нолля рассказывает правду о второй мировой войне, правду о том, как нацизм уродовал и калечил целые поколения немецкой молодежи, чтобы затем бросить ее, обманутую и отравленную, под танки и бомбы исторического возмездия. Ее особое достоинство в том, что писатель не смягчает вины своих героев, не упрощает их пути к новой жизни, он показывает, что в каждом отдельном случае эти пути были различны, как различны сами люди, их выбравшие. Для Зеппа Гомулки, воспитанного в тайном отрицании нацизма, новый путь открылся на примере честного немецкого рабочего, который и в мундире вермахта оставался верен делу своего класса. Для одинокого Вернера Хольта этот путь был неизмеримо более трудным — ведь, даже подняв оружие против нацизма, Вернер был так подавлен катастрофой третьего рейха, что искал смерти. А Гундель, дочь антифашистов, погибших в застенках Гитлера, никогда и не сходила с того верного пути, идти по которому она поможет Вернеру. Писатель не рассказывает нам, каким путем шла Ута; но и она не хотела подчиниться третьему рейху, и она таила в своем сердце зерно возмущения. В этом живом многообразии человеческих судеб — мастерство Нолля, понимающего, как велика ответственность писателя, взявшегося за книгу о второй мировой войне, чтобы научить своих современников бороться за мир сегодня.
что были среди немцев, носивших мундир вермахта, люди, которые стыдились этого мундира и пытались искупить свою вину перед жертвами нацистской Германии. Но ни в одном из этих романов военная катастрофа рейха не изображена столь убедительно и сильно, как раскрывается она в романе Нолля. Ни в одном из этих романов не рассказано, какими средствами, как беспощадно и подло отравляли сознание миллионов немецких подростков, для того чтобы сделать их послушным пушечным мясом. И — что, может быть, самое главное — нив одном из этих романов не рассказано о том, как лучшие из этих подростков нашли в себе силы освободиться от груза бесчеловечия, повернуть оружие против тех, кто был врагом немецкого народа и врагом всего человечества,— против фашизма. Герои книги Нолля способны на эти поступки, хотя они стоят им тяжкой борьбы и мучительных душевных переживаний. В активной, мужественной ноте, в призыве к беспощадной борьбе против нацизма и милитаризма — высокое, подлинно национальное достоинство книги Нолля.
1962