«ПЕСНЬ О РОЛАНДЕ»
И ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРНОГО АНАЛИЗА
«Песнь о Роланде»— древнейший памятник французского героического эпоса, дошедший до нас в относительно законченном виде. Известны девять различных списков «Песни», из которых наиболее древним и законченным является так называемый Оксфордский список, именуемый так по месту, где он был найден (Оксфордская библиотека).
Оксфордская рукопись, считающаяся наиболее полной — сплошной стихотворный текст, не разбитый на отдельные главы, состоящий из 289 неточных строф, так называемых лэсс, или тирад. Число стихов в строфе неодинаковое — от 7 до 17 и больше. Общее число стихов 4002. Стихи соединены ассонансами. В конце большинства строф стоит восклицание «аой», значение которого до сих пор не выяснено, быть может, это рефрен, а быть может — сокращенное обозначение музыкального мотива, исполнявшегося в качестве аккомпанемента к «Песни». По иному толкованию, восклицание «аой»— испорченное или диалектологическое слово, переводимое как «вперед».
«Песни» был записан около 1170 г. К этому времени «Песнь» существовала уже как художественное произведение, оформившееся и в устной передаче и письменно. Но каким именно было это произведение, что в нем существовало до текста 1170 г. и что возникло в этом тексте впервые — установить невозможно.
То, что текст был записан в Англии, объясняется известным фактом: языком англо-нормандского придворного общества XII в. был язык старофранцузский, и многие произведения французской литературы для этого общества были родными и понятными. Вернее, англо-нормандская придворная литература в XII в. просто не ощущалась как литература нефранцузская: и кругом своих тем и стилем она составляла общий фон средневековой французской культуры. Эта культура существовала на огромном (для сознания средневекового человека). пространстве— от Прованса до Лондона, от Бретани до Лотарингии.
Установить точную дату создания «Песни о Роланде» еще невозможно. Именно в этой области мнения специалистов особенно разноречивы. В основном выдвигаются три приблизительные даты возникновения «Песни о Роланде»— либо IX в., эпоха Каролингов, к которой относится событие, описанное в «Песни», либо начало XII в., когда тема «Песни» — борьба против сарацин — могла ожить в связи с развертывавшимися крестовыми походами, либо собственно XI в., когда французские рыцари приняли деятельное участие в борьбе за очищение Пиренейского полуострова от завоевателей-мавров.
Древнейшее упоминание о песни, восхваляющей Роланда, встречаем в английской хронике XII в. «Деяния английских королей». В этой хронике указано, что в день исторического сражения при Гастингсе (1066), в котором англосаксы были разбиты герцогом Нормандским — Вильгельмом Завоевателем, нормандские воины пели какую-то песнь о Роланде, «дабы воинственный пример сего мужа распалил бойцов». Англо-нормандский поэт Васе сохранил даже имя легендарного менестреля — рыцаря Тайлефера, который, распевая «Песнь о Роланде», скакал во главе нормандской конницы, примером своим и песней побуждая товарищей к мужеству.
Очевидно, «Песнь» бытовала в рыцарской среде задолго до 1170 г., когда она была записана или когда на основе ее было создано некое совершенно новое, художественно самостоятельное произведение. Надо полагать, что народные сказания о Роланде — племяннике Карла Великого — были в какой-то степени собраны и обработаны неизвестным автором. Очевидно, оставшийся неизвестным воин или клирик (вернее, воин) XII столетия записал и сюжетно организовал материал, известный ему ранее, и обогатил его ярким опытом своей жизни или тем, что он слыхал в своей среде о крестовых походах на Восток и об экспедициях против испанских мавров.
«Песнь» оканчивается упоминанием о некоем Турольдусе: но был ли он автором поэмы, неясно, так как смысл этой последней строки не расшифрован окончательно.
Конечно, за время своего долгого существования в качестве устного предания «Песнь» не могла не измениться. Важно усвоить, что между приблизительной датрй ее записи или создания (XII в.) и годом события, изображенного в «Песни» (778), лежат четыре столетия, сильно изменившие весь облик средневековой Европы.
Какое же событие легло в основу «Песни»?
В 778 г. войско императора Карла, прозванного Великим, возвращалось после своего набега на Испанию. Путь франков лежал через Пиренейские ущелья. Ночью арьергард и обоз Карла подверглись неожиданному нападению басков — народа, через земли которого прошел опустошительный путь отступавшего франкского войска. В этой ночной стычке был убит Хруодланд, начальник Бретонской марки (пограничной полосы, отделявшей Францию от полуострова Бретань).
Ни до, ни после этого сообщения мы ничего не знаем о Хруодланде, погибшем в ночном бою в Пиренеях. Узнаем мы о нем только тогда, когда Хруодланд станет легендарным графом бретонским Роландом, героем целого ряда сказаний и песен европейских народов.
«Песни» на франкское войско нападают не баски, а сарацины (или мавры, или язычники, как их называет «Песнь»); погибают не лица, павшие вместе с Хруодландом (королевский стольник Эггпхард и граф Ансельм), а действующие лица распространенных во Франции героических преданий, сложившихся в последующие века — после 778 г.
Да и обычаи, и быт, и обстановка, описанные в «Песни», уже совсем не похожи на эпоху Каролингов. Они во многом отражают действительность XI — XII вв. Однако наряду с этим много важных особенностей «Песни» говорит о ее древности. Например, в годы, когда была записана «Песнь», Франция уже давно не только не входила в состав империи, созданной Карлом Великим, но была конгломератом отдельных феодальных организмов, а номинально называлась королевством.
В северной Франции XI — XII вв. бушевали феодальные усобицы, раскрошившие страну на целый ряд отдельных самостоятельных и полусамостоятельных провинций. Резиденцией французского короля в то время уже определенно становился Париж, о котором в «Песни» нет ни слова. Ничего этого мы не найдем в «Песни». Взаимоотношения ее героев отражают эпоху XI —XII вв., а ее исторический фон — яркое воспоминание о прошлом, живущее в народной памяти.
Франция — часть империи, столица ее — Ахен; в войске Карла целый десяток европейских народностей; за Карлом идут сыны всей Западной Европы, выступившие против язычников-сарацин из Испании и Италии, стремившихся распространиться по землям Западной Европы.
Но нельзя думать, что этот любопытный анахронизм — люди XII в., действующие на фоне VIII в.,— был выдержан и осознан безымянным творцом или хранителем «Песни». Нет, рядом с чертами эпохи Карла мы встречаем множество новшеств, внесенных в «Песнь» эпохой крестовых походов. Это особенно заметно в описании народов, входящих в рать Марсилия и Балиганта.
европейских странах под свежим (и неоднократно повторявшимся) впечатлением от крестовых походов, иногда составлялись очевидцами (на свидетельства которых, впрочем, не стоит особенно полагаться), а иногда и людьми, не участво-вавшими в походах, но вдохновленными рассказами и баснями о них.
Перечисление фантастических народностей, входящих в сарацинское вой- ско, и вымышленная огромная его численность, характерны для этих хроник (например, хроника Альберта Ахенского).
Очевидно, такое соединение живых вопросов современности с памятью о героическом, великолепном прошлом не было случайностью. Нечто подобное мы найдем в русском устном героическом эпосе — в былинах, где киевские бо- гатыри, исторически возможные защитники Руси против печенегов, хазар и половцев, были пересмотрены народом и изображены как борцы против но- вого врага — монголо-татарских завоевателей.
Так и «Песнь о Роланде» опирается на память о героическом прошлом как на исторический опыт, обнадеживающий и подбодряющий в трудную пору. Так мужество Роланда подбодрило, по преданию, воинов Вильгельма Завоевателя и заставило их храбро сражаться в день битвы при Гастингсе, который явился первым днем истории Англии,— уже не земли семи королей, а зарождавшейся великой страны. Пусть эта память стала сказкой о справедливом императоре Карле, о котором мечталось средневековому человеку, о племяннике императора — витязе Роланде, но сказка жила и горячо волновала сердца теми сильными и разнообразными чувствами, которые были в ней выражены. Присмотримся к этим чувствам, т. е. к содержанию «Песни».
Содержанию «Песни» не везло у исследователей. Обращая внимание на многие ценнейшие и интереснейшие детали, они подчас забывали о самой простой, но от этого не менее важной, стороне «Песни»— о ее сюжетном содержании, о мотивировке поступков действующих лиц.
«Песни», давала иногда поразительные эффекты. Крупнейший русский ученый Ф. И. Буслаев, пересказывая сюжет «Песни» в своей статье «Песнь о Роланде», прямо говорит: «... Наконец, недоумение, кого бы послать — решает Роланд, указывая на Ганелона, и Карл соглашается. Ганелон за это почему-то приходит в ярость против Роланда»1.
Это «почему-то» звучит очень естественно, но «Песнь» дает полное объяснение, почему именно. Так как причина ярости Ганелона (Гуенелона) против Роланда — важнейшая пружина сюжета «Песни», то придется обратиться именно к сюжету, чтобы вспомнить детали взаимоотношений отчима и пасынка — Гуенелона и Роланда.
Император Карл завоевал почти всю Испанию. Только город Сарагоса, где правит царь Марсилий, избежал общей участи. Марсилий решил заключить обманный мир с Карлом, задарить его и умиротворить, чтобы спасти свое государство. Он отправляет к Карлу послов, униженно просящих мира.
Когда в лагере Карла обсуждают предложения Марсилия, разгорается жаркий спор: граф Роланд, храбрейший витязь Карла, выступает против мирных переговоров и требует похода на Сарагосу. Роланд напоминает, что Марсилий уже раз обманул франков и убил двух франкских послов. Роланду резко и оскорбительно противоречит его отчим Гуенелон, сторонник мирных переговоров, обзывая Роланда «хвастуном и глупцом».
Карл решил принять предложения Марсилия. Нужно найти среди франкских рыцарей нового посла, который не побоялся бы поехать туда, где уже погибли его товарищи. Бароны Карла — старый Найм, архиепископ Турпин, Роланд, перебивая друг друга, просят оказать им эту честь. Но Карл отвергает их требования и просит выбрать кого-нибудь из своей среды.
«хвастун, глупец»). Видя, что Гуенелон не решается просить для себя опасного посольского поручения, Роланд сам указывает на него, как на подходящего человека. Взбешенный Гуенелон не может не принять такой вызов, но при императоре и всех собравшихся он объявляет Роланду вражду. Здесь в «Песни» отразился древний обычай, дошедший до европейского средневековья от нравов древнегерманского общества: после объявления вражды рассорившиеся стороны считали себя врагами и должны были ожидать друг от друга любого враждебного поступка.
Разгневанный и озабоченный опасным поручением Гуенелон покидает Карла. Дружина Гуенелона заживо оплакивает его. Из этого ясно, что средневековый автор и его читатель, или слушатель, совершенно реально видели смертельную опасность, грозившую Гуенелону. В дороге посол Марсилия Бланкандрин подбивает Гуенелона на предательство, позднее окончательно скрепленное договором в Сарагосе. Однако и здесь автор дважды ставит Гуенелона перед лицом смерти: в первый раз царь Марсилий замахивается на него дротиком, во второй раз сарацинский царевич бросается на него с обнаженным мечом. Еще раз слушатели и читатели убеждаются в реальной опасности поездки Гуенелона.
Вернувшись к Карлу, Гуенелон настаивает на том, чтобы с арьергардом остался именно Роланд. Уже в этом Роланд видит ответный злой умысел отчима, начинающего приводить в исполнение свой план мести. Как известно, план удался — Роланд убит; но затем разгромлена Сарагоса и жестоко наказаны сарацины. В Ахене начинается суд над Гуенелоном. В этом случае комментаторы и пересказчики тоже небрежно обходились с текстом поэмы. Тот же Ф. И. Буслаев излагает суд так: после защитительной речи Гуенелона, объявившего, что он мстил Роланду, но не предавал императора, «подумавши, судьи предстали перед Карлом и говорили: «Государь, мы просим, чтобы вы освободили Гуенелона».
Но в «Песни» сцена суда изображена вовсе не так. Гуенелон действительно не признает себя виновным в измене императору, а его защитительная речь достойна того, чтобы быть воспроизведенной — настолько она отражает дух непокорного феодала, пропитана местью за оскорбление:
Меня Роланд ненавидел издавна,
Ехать послом к царю Марсилью мавру.
Своим умом от смерти я избавлен.
Я объявил вражду Роланду явно,
Другу его и всем близким и равным,
Я только мстил, не предавал бесславно2.
Из-за оскорбленного самолюбия Гуенелона погибли двадцать тысяч воинов Роланда и двенадцать лучших рыцарей Карла с Роландом во главе.
Но Гуенелон чувствует себя невиновным. Он явился на суд с многочисленной родней, и его родич, рыцарь Пинабель, запугивает баронов, судящих Гуенелона. Судьи, не желая вступать в кровавый спор с родней преступника, готовы уступить ему. Они предлагают Карлу простить его.
Разгневан и опечален император Карл. Но вот к нему обращается анжуйский рыцарь Тьедри, требуя казни Гуенелона, потому что он предал не только Роланда. Он виноват и перед Карлом, так как Роланд, слуга Карла, по самому положению своему должен быть охранен от посягательств раздраженного феодального самолюбия.
Но, вам служа, он этим был храним.
А Гуенелон, как подлец, изменил,
Клятву свою попрал и посрамил.
Тьедри не испугался родни Гуенелона, он вызвал на поединок («божий суд») Пинабеля и убил его. Гуенелон, виновность которого доказана смертью Пинабеля, казнен.
«Песни» построен в основном на двух темах: это рассказ о борьбе против сарацин и рассказ о феодальной мести, в результате которой был предательски убит герой Роланд, истребитель язычников и, так сказать, богатырь земли западной. Надо ли говорить, что феодальная месть резко и пространно, в подробностях, осуждена «Песнью»?
Обе эти темы были интересны и поучительны не только для феодалов, но и для гораздо более широких слоев средневекового европейского общества.
Сюжет борьбы против сарацинского нашествия на европейскую землю был весьма народен по своему историческому значению. В эпоху Каролингов сарацины были опасными врагами молодых европейских народов. Сарацинские завоеватели утвердились на Пиренейском полуострове, захватили Сицилию, овладели цепью укрепленных пунктов на итальянском побережье, засели даже в горном проходе через Альпы, связывающем Италию с Германией. Арабские флотилии были постоянной угрозой не только для еще слабо развитой средиземноморской европейской торговли, но и для всего франко-итальянского побережья, заплывая вплоть до берегов Англии. Поэтому борьба против сарацин понималась как великое государственное и общенародное дело, обеспечивавшее национальную независимость и нормальное развитие привычного национального уклада нарождавшегося французского народа.
Известно, что в этой борьбе французские феодалы оказывались нередко изменниками и предательски помогали сарацинам, преследуя свои мелкие феодальные интересы.
Дед Карла Великого — Карл Мартел (Молот), разгромивший сарацин в 732 г. на юге Франции при Пуатье (кстати, победа эта была одержана в значительной степени благодаря участию пехоты, т. е. крестьянского ополчения), сурово наказывал таких изменников.
«Во славу Людовика императора», посвященной походу Людовика I в Испанию в 800—801 гг., изображен судебный поединок между двумя графами-христианами; причина поединка та, что один граф обвинил другого в измене, совершенной во время похода.
Так к основной теме — борьбе против сарацинского нашествия — прибавляется тема другая: предательство своевольника-феодала, ради своих интересов губящего франкскую рать. Как видим, эта тема — тема предательства Гуенелона — весьма естественно вытекала из первой темы.
Тема феодальной мести, вредящей народному делу, и жестокого наказания за нее, поставлена в «Песни» весьма резко: в процессе Гуенелона, пересказанном очень подробно, немало интересных черт, порожденных именно условиями XI — XII вв.
Опираясь на свою многочисленную родню (30 человек — по средневековым понятиям целая дружина), Гуенелон просто запугивает баронов помельче, и они, вопреки воле Карла, готовы сговориться с Гуенелоном. Это соперничество крупного феодала с королевской властью было чрезвычайно характерным для французской и англо-нормандской жизни XI — XII вв. Например, согласно преданию XI в., некий граф Одеберт Перигорский на вопрос, заданный ему братьями-королями Гуго и Робертом: «Кто тебя сделал графом?», ответил вопросом: «А вас кто сделал королями?»
И дружина и, в особенности, народные массы хорошо знали страшные последствия многолетней вражды короля и феодалов: вытаптываемые из года в год поля, выжженные и ограбленные деревни и города, кишащие разбойниками дороги, замки, ставшие гнездами феодальных банд, терроризировавших страну.
Роланда — народного героя — и видел в нем знакомую фигуру феодала-своевольника, нагло утверждающего свое кулачное право на месть и предательство.
Так остро и для XII в. актуально были развернуты две основные, тесно связанные темы поэмы.
«Песнь о Роланде» относится к числу так называемых «chansons de geste»— эпических поэм средневековой французской литературы. Некоторые общие сюжетные черты этих песен позволяют их делить на «королевские джесты» и «баронские джесты», т. е. джесты, воспевающие образ сюзерена, и джесты, посвященные феодальным распрям (например, «Джеста о Рауле из Камбрэ»). «Песнь о Роланде»— яркий пример «королевской джесты», в которой самый принцип королевской власти торжествует над феодальной анархией, воплощенной в образе Гуенелона и его родичей.
Композиционно сюжетный материал разбивался на четыре основных раздела:
1) посольство Бланкандрина и предательство Гуенелона,
3) месть Карла,
4) судебный процесс и казнь Гуенелона.
«Песнь» дает яркую и широкую картину эпохи. Мы видим императора — верховного феодального монарха — на совете среди его баронов, где решаются важные государственные дела. Подробно и разнообразно описаны военные действия, дающие полное представление о феодальной войне XI—XII вв., изображена придворная жизнь, отражено состояние законов. Дворец, поле битвы, лагерь — фон «Песни». Читая ее, мы детально знакомимся с одеждой, обычаями и характером людей XI — XII столетий.
В самом деле, можно ли говорить о проблеме характера в «Песни»? Конечно, характеры ее героев обрисованы только в общих чертах, далеки от реалистической многосторонности и законченности, но все же немало в них живых, запоминающихся черт. Персонажи «Песни», во всяком случае основные, запоминаются именно как живые люди.
«Песни»— граф бретонский Роланд, племянник Карла Великого. «Песнь» скупа на краски в описании его внешности: о нем мы знаем только, что он «весел лицом и красив станом». Зато его характер разработан подробнее. Роланд всегда выступает в ореоле военной славы. Он — лучший из рыцарей Карла; на совете баронов, при обсуждении перемирия с Марсилием, он требует беспощадной войны до конца; когда перемирие решено, Роланд в числе первых добивается опасного поручения быть послом у Марсилия. Он начинает бой, и, описывая его подвиги, автор «Песни» не может сдержать своей воинственной фантазии: враги падают десятками и сотнями.
Даже когда Роланд появляется в мирный час перед Карлом, то и в эту минуту он «в броне», и автор спешит сообщить, что «он только что Каркасову разграбил». Даже умирая Роланд ложится лицом к стране врага — пусть знают все, что он умирает победителем и поле боя осталось за ним.
Но в этом идеальном воинском образе есть и отрицательные черты. Его друг-побратим Оливьер, неразлучный товарищ, говорит ему: «Очень горяч и горделив ваш норов». Все дальнейшее подтверждает слова Оливьера. Окруженный ратью, которая в пятнадцать раз сильнее его войска, Роланд мог бы спасти и себя и своих воинов, если бы послушался Оливьера и затрубил в рог до начала битвы: войско императора вернулось бы, чтобы разбить сарацинские полчища. Но Роланд надменно отвергает предложение Оливьера: «в краю родном постигнет нас хула»,— говорит он, объясняя, что считает трусостью просить помощи.
Напрасно убеждает его благоразумный Оливьер, заклиная его жизнью двадцати тысяч франков, обреченных легкомыслием вождя на неравный бой и гибель: Роланд отказывается. Когда же он берется за рог, то делает это слишком поздно: участь франков уже решена.
Да, но Роланд все-таки берется за рог, и это очень важно для «Песни». Она, бесспорно, обвиняет Роланда в том, что он не попросил помощи вовремя. Однако в «Песни» показано, что Роланд понимает свой поступок и горько кается в нем: «Франки падут, и я тому виною»— восклицает Роланд, и его дальнейшие слова глубоко раскрывают это трагическое чувство вины; «Коль не убьют, от горя я изною».
Чувство боевой дружбы крепко связывает Роланда с Оливьером и прочими рыцарями. Когда Оливьер умирает от ран, Роланд «рыдает и крушится,— никто вовек не знал такой кручины». «Коль умер ты, не жить мне на земле»,— стонет Роланд, лишаясь чувств от горя. Когда сарацины бегут с поля сражения, напуганные близящимся рокотом труб,— это Карл идет на помощь своим,— Роланд, шатаясь от тяжелых ран, стаскивает всех своих мертвых друзей к при- горку, на котором умирает архиепископ Турпин, потому что стыдно бросить убитых там, где сразил их враг.
Так же свято чтут дружбу и другие герои «Песни»— Оливьер и Турпин. Умирающий Оливьер молится за Роланда, умирающий епископ Турпин старается помочь Роланду, лишившемуся чувств от горя и страданий.
Кроме храбрости и верности друзьям, автор подчеркивает в характере Роланда несокрушимую верность сеньору — императору Карлу. Племянник Карла и лучший рыцарь его рати, Роланд прежде всего — верный вассал, и свои взгляды на обязанности вассала он образно высказывает в следующей строфе:
Должен вассал пострадать за сеньора,
Должен терять и волосы, и кожу.
Смотрите все: пусть каждый бьет, как может,
Песни дурной пускай о нас не сложат.
Герой Роланд, верный друг и вассал, пламенно любит свою родину — «сладкую Францию». Он умирает не только за своего сеньора, но и за Францию, за «Большую Землю», на страже которой его поставил Карл.
«Песнь»: о «сладкой Франции» молится умирающий Оливьер, бороться за нее призывает архиепископ Турпин, к ней рвутся усталые франки, покидая Испанию.
Кроме всех этих черт, подчеркнутых в Роланде самим автором, отметим еще любопытные подробности, дорисовывающие его характер.
Роланд несдержан,— об этом нам уже сказал Оливьер. Эта несдержанность особенно бросается в глаза в разговоре с Гуенелоном, после того как Роланду навязана должность начальника арьергарда. Начав разговор вежливейшим обращением, Роланд кончает его бешеным взрывом негодования: «Негодяй, худородный мерзавец!»— кричит он отчиму. Однако, когда Оливьер называет Гуенелона предателем, Роланд холодно останавливает Оливьера —«Изволь молчать!.. Он — отчим мой: ни слова про него».
Таков образ Роланда, вырастающий в образ «богатыря франкской земли»: когда гибнет Роланд, губительный смерч проносится над Францией, пугая лю-дей. И автор спешит добавить:
Все говорят: «Последний день настал.
»,
Но это ложь: не с того — ураган;
То — злая скорбь, что должен пасть Роланд.
Природа скорбит, узнав о смерти Роланда:
Бушует вихрь среди французских стран,
Молнии бьют и часто и подряд...
Это мощное выражение скорби по герою, это ощущение народной потери не может не напомнить известное место из «Слова о полку Игореве». Не таков Оливьер, друг-побратим Роланда. Конечно, образ Оливьера бледнее, чем образ Роланда, но и в нем немало самостоятельных, живых черт. Это вдумчивый, осторожный и от того не менее храбрый воин, вождь с великолепным чувством ответственности за жизнь своих бойцов и за исход боя. Он разгневан на Роланда за его легкомысленную самоуверенность истого феодала — и силу гнева Оливьера автор дает почувствовать в том, что Оливьер отбирает свое согласие на брак Роланда со своей сестрой Альдой. Когда Роланд все-таки берется за рог, Оливьер горько упрекает друга. Его мудрые и горячие слова ярко характеризуют его высокие воинские качества, его ум и верность сеньору, его заботу о Франции:
Вы поступили худо.
Храбрость с умом — не блажь и безрассудство.
Франки падут за ваше неразумье;
Карл не узрит вовек от нас услуги.
Здесь ждет вас смерть, а Францию остуда.
Трогательная и суровая дружба Роланда и Оливьера выражена во многих строках «Песни», но ярче всего воплощена она в сцене смерти Оливьера, умирающего на руках у Роланда.
— архиепископ Турпин — представитель средневековых церковников, взявшихся за оружие. Средневековые хроники знают много аббатов и епископов, которые боевой палицей владели не хуже, чем кадилом, и советскому читателю известна многовековая борьба русского народа с целой организацией воинствующих церковников — с тевтонским орденом, войско которого понесло в 1242 г. памятное поражение на Чудском озере.
Вот таким монахом-воином, свирепым и беспощадным, является и Турпин. Автор «Песни» бесхитростно рассказывает о Турпине: держа ободряющую речь к франкам, Турпин, пообещав им рай, заранее отпускает им грехи с условием: «рубить сильней».
Останавливая дрогнувших под напором врага франков, Турпин обращается к ним с пламенной проповедью воинской чести:
Богом молю, не думайте о бегстве,
Чтоб честный муж не спел вам студной песни.
Конечно, для автора «Песни» Турпин — положительный образ, Турпин — авторитет. Его слушаются не только воины — он вовремя мирит Оливьера и Роланда, вздумавших среди боя перекоряться о чести и обязанностях вассала; Роланд обращается к нему с особой почтительностью.
Вместе с тем в образе Турпина проскальзывает черта грубоватости, неуклюжего юмора. То, что он «в епитимью им дал: рубить сильней», звучало, вероятно, для средневековой аудитории как шутка, вызывавшая искренний восхищенный смех: вот епископ-вояка!
Церковный, христианский элемент поэмы, конечно, ярко выражен в образе попа-воина Турпина. Этот образ так же правдиво воплощает особенности служителя католической церкви, как и оброненное вскользь свидетельство о том, что воины Карла, взяв штурмом Сарагосу, разрушили «все мечети и синагоги», а жители Сарагосы —«либо убиты, либо крещены». Эта деталь отражает живую историческую действительность: взяв штурмом в 1099 г. «град христов»— Иерусалим, крестоносцы устроили в нем многодневный кровавый погром, которого не избежало и христианское население города. Этот тип воина-попа мог сложиться так ярко именно в эпоху крестовых походов, когда епископ-полководец и монарх-рыцарь стали обычным явлением в европейской жизни: существовали воинские ордена в Палестине и Сирии (тамплиеры и иоанниты), в Испании (св. Якова и Калатравы), в Прибалтике.
Стихия народного предания чувствуется более всего в образе старого императора Карла. В «Песни» ему — двести лет, и поэт неоднократно описывает его седую бороду.
— образ, настолько популярный и известный в средневековой Европе, что автор не задерживается подробно на его характере. В образе Карла воплощены его народные мечты о справедливом, мудром и мужественном хозяине страны, ее хранителе, ее гордости.
Карл изображен в «Песни» государем, объединившим всю Европу — «Песнь» даже приписала ему завоевание Англии, которое не имело места в действительности.
Карл в «Песни»— нежный родственник и ценящий верную вассальную службу сеньор. Он тоскует по Роланду и, узнав о его гибели, яростно мстит за племянника. Любопытно отметить, что «Песнь» показывает некоторую самостоятельность баронского совета в отношении Карла: Гуенелон не боится оказать давление на баронов, бароны не боятся требовать прощения для Гуенелона, и неизвестно, как должен был бы поступить Карл, если бы не появление мужественного Тьедри, вступившегося, собственно говоря, уже не за Роланда, а за оскорбленное достоинство императора.
Рядом с образом Карла намечен образ его верного советника — престарелого герцога Найма, суждения которого имеют решающее значение для поступков Карла. Это Найм советует Карлу мириться с Марсилием, Найм советует поторопиться на зов рога Роланда.
Положительным образам «Песни»— Карлу и его верным паладинам — противопоставлен изменник Гуенелон. Мы уже упоминали о том, какое важное место занимает он в «Песни». Присмотримся к нему внимательнее. Автор далек от желания очернить Гуенелона. «Лицом румян и вид имеет бравый»,— так сказано о Гуенелоне, даже когда он предстает перед судилищем франкских баронов. Из первых строф узнаем, что Гуенелон «челом красив, широк и статен в бедрах, так он хорош, что все собратья смотрят».
Если Гуенелон и не трус, то все же он нехотя принимает поручение Карла, а Роланд, Найм и Турпин сами добивались этого поручения, как чести для себя. Гуенелон «рад бы оказаться за горами» в тот момент, когда ему вручают его посольские знаки. Оскорбив Роланда («хвастун и глупец»), Гуенелон затаивает ненависть в ответ на прямой вызов, брошенный ему Роландом, и весь оказывается во власти этой ненависти: Гуенелон не думает ни о двадцати тысячах франкских воинов, ни о двенадцати пэрах, ни о поражении,— он думает только о мести и считает себя правым в ней. Не будем искать следов раскаяния в поведении Гуенелона. Он до последней минуты злорадно высмеивает Карла, порывающегося ринуться на помощь Роланду. На суде в Ахене Гуенелон не только не признает себя виновным, но и стремится решить дело в свою пользу новым преступлением — застращивает баронов Карла местью своей родни.
Сила феодальных предрассудков, слепая и губительная сила феодальной мести, показана в судьбе Гуенелона — во всем прочем доблестного рыцаря и верного вассала, готового умереть за императора Карла, когда ему приходится в конце концов стать лицом к лицу со смертью во дворце Марсилия.
Отрицательный персонаж и король Марсилий — хитрый и вместе с тем несдержанный, борющийся против франков то обманом, то ударом в спину. Мастерски намечен образ посла Бланкандрина — лукавого, проницательного, холодно-расчетливого царедворца, которому быстро удается сломить волю Гуенелона, пылающего жаждой мщения.
Бароны Марсилия — вожди сарацинского войска — изображены отнюдь не однообразно-отрицательно; если для иных автор находит только нелестные эпитеты «подлецов, предателей и негодяев», то других он наделяет привлекательными чертами: эмир из Балагета «лицом и смел и светел» и известен своим «славным нравом»; на Маргерита дамы не могут смотреть без улыбки — так он красив. Вообще, автор неоднократно отдает должное храбрости врагов и сожалеет, что они не христиане: то-то рыцари были бы! Особенно одобрительно отзывается «Песнь» об африканском союзнике Марсилия — Балиганте, «витязе без пятна», «премудром», «храбром».
«Песнь» гораздо позже, когда между аристократией феодальных государств установились те специфические отношения, при которых пленный собрат по классу рассматривался как почетный гость (что в других случаях не мешало весьма жестоко обращаться с очень и очень важными пленниками — например, Ричардом I Английским в Австрии.
Особое место занимают женские образы «Песни»— жена Марсилия Брамимонда и невеста Роланда Альда.
Если мы почти ничего не знаем об их наружности, кроме обычной похвалы (и Брамимонда и Альда —«красавицы»), то об их душевных качествах сказано подробнее. И Брамимонда и Альда живут интересами любимых ими людей. Брамимонда горько оплакивает неудачный исход битвы и гибель мужа, а чувства Альды так сильны, что она умирает при известии о смерти Роланда. На слова Карла, утешающего ее и обещающего ей в мужья своего сына, Альда находит сдержанный и строгий ответ:
Не дай мне бог и святой его ангел,
Чтоб я жила после смерти Роланда.
— если и не богатыми, то своеобразными яркими красками охарактеризованы герои «Песни».
Автор смог придать им запоминающиеся качества, создать в каждом случае некий человеческий образ, иногда достигая даже известной зрительной выразительности (вообще слабой в описании действующих лиц). Вот, например, образ анжуйца Тьедри, вступившегося за императора:
Строен и сух и худощав на вид;
Кудри черны, смугловат его лик;
Ростом не мал и не очень велик.
— это он подмечал и описывал лучше, чем чувства. Нам кажутся утомительными бесконечные описания множества поединков между франками и сарацинами, но если приглядеться к ним, то выяснится, что эти повторяющиеся описания сделаны с изумительным реализмом и точностью. То, что запомнилось бы как молниеносный взмах меча, удар, нанесенный в сотую долю секунды, оказывается расчлененным на целый ряд отдельных движений, подмеченных острым глазом поэта:
С силой такой его ударил граф,
Что раскроил с наносником шишак,
И нос, и рот, и челюсть пополам,
Тело рассек и алжирский юшман,
Всадил клинок он в спину скакуна,
Сразу убил коня и ездока.
В окружающей действующих лиц обстановке автор замечает прежде всего то, что особенно интересовало его аудиторию,— вооружение. По строфам «Песни» мы можем полностью представить себе вооружение французского рыцаря XI — XII вв. с головы до ног, от шлема до шпор, ознакомиться со всеми его обычаями, с его наступательным и оборонительным оружием.
Нельзя, конечно, было обойти молчанием и боевого скакуна — верного боевого товарища. Вот его яркое описание, сделанное знатоком:
Копытом кос и с плоскими ногами,
В крупе широк, короток ладвеями.
Высок в седле и с длинными боками,
С белым хвостом и гривою буланой,
Кроме вооружения, описана одежда, предметы обихода. На страницах «Песни» сверкают золото и серебро, горят драгоценные камни; читатель узнает, что оружие было украшено драгоценностями, что мебель делалась из слоновой кости и ценных пород дерева.
Немало слов и образов употребляет автор для описания природы. Повторением суровой картины скудного пиренейского ландшафта он создает мрачный героический фон похода Карла и боя в Ронсевале:
Высок хребет и беспросветны долы,
Скалы мрачны, диковинны проходы.
— то зеленая, то залитая кровью, деревья плодового сада, скалы — вот постоянные детали пейзажа «Песни».
Автор умел оценить и морской пейзаж. В рассказе о появлении флота Балиганта ночь расцвечена фонарями плывущей африканской флотилии, а дальше в одной строке вспыхивает яркое видение морского берега, пестреющего парусами кораблей:
Пришли суда к испанскому прибрежью,
Весь край кругом сияет и алеет.
Запоминаются скупые, но выразительные слова, описывающие день и ночь:
Проходит ночь, заря, сияя, встала,
Сияет день, и ярко светит солнце,
Светла луна, и полыхают звезды.
Одной лаконической строкой умеет автор создать острое ощущение южного поля битвы:
Особенно мощна картина бури, вещающей народу о смерти Роланда. Но пейзаж «Песни» почти всегда оживлен движением и является не просто фоном,— он все время слит с действием, с основной темой поэмы — войной:
Явился день, и утро рассвело.
В его лучах доспех горит светло,
Ярко блестят и панцирь, и шелом,
Светит копье и прапорец на нем.
Что же можно сказать о том, как отражена в «Песни» личность автора и его настроение?
Конечно, автор — повсюду. Это он любовно собрал предания и песни о Роланде, соединил их со своим житейским, военным, социальным опытом и создал величественную и простую эпопею.
Скорее всего можно предположить, что автор — военный человек, не только в тонкостях знающий свое дело, но и искренно любующийся им. Однако ему чужда психология простого рубаки, сегодня служащего одному господину, а завтра — другому. За ограниченным кругозором его феодальной идеологии, идеологии верного вассала, живет мощная, великая идея родины, которой служит не только Роланд, но и сам император Карл.
Здесь произошла любопытная передвижка идей: первоначально оборонительная идея борьбы против мусульман, вторгшихся в Европу, превращалась в обстановке крестовых походов в идею явно наступательную; но в конкретной теме «Песни о Роланде» идея все же была именно оборонительная и заключалась в том, что мужество франкских пехотинцев остановило арабское нашествие в битве при Пуатье.
Вернемся к идее вассалитета, очень важной для выяснения настроений автора. Были попытки истолковать всю «Песнь» едва ли не как своеобразную агитку, пропагандирующую идею вассальной верности 3.
Конечно, такая точка зрения на поэму, многообразно впитывающую в себя культуру своей эпохи, неверна, предвзята, неисторична. Тема вассалитета, очень ярко выраженная в поэме, развита в ней далеко не элементарно. Из трех вассалов — Гуенелона, Роланда и Оливьера — самый мудрым оказывается именно Оливьер, вассал, заботящийся не только о своем честном имени и славе сеньора, но и о жизни дружинников — жизни рядовых, незнатных бойцов феодального войска.
А вассал Гуенелон оказывается изменником не только потому, что убил Роланда, но и потому, что убил государева слугу, нанес урон королевскому, государственному делу. Все это указывает на неизвестного автора «Песни» как на представителя той рыцарской среды, которая складывалась вокруг крупных феодальных дворов с их тенденцией к известному централизму, к обузданию феодальной анархии.
— предавал важное государственное дело. Если и смутно еще автор «Песни» представлял себе свой народ, то величие патриотизма, судьба «сладкой Франции» уже волновали его мужественное сердце.
Многое в образах «Песни» свидетельствует о близости ее автора к народному устному творчеству, говорит о понимании народных чувств, о народном значении двух тем поэмы, о чем уже сказано выше. Император Карл — популярный герой народных сказаний Западной Европы. Во многих народных преданиях за ним утвердилась слава «справедливого короля», защитника угнетенных и борца за национальную независимость средневековой Европы от посягательств арабских и аварских завоевателей. В «Песни» он и показан таким сказочным монархом, окруженным своими сказочными сподвижниками-пэрами.
Автор песни широко использует такую характерную особенность устного творчества, как повтор: Бланкандрин трижды заводит разговор с Гуенелоном, Марсилий трижды приступает к Гуенелону с предложением убить Роланда, Оливьер трижды просит Роланда затрубить в рог, и Роланд трижды трубит, пока его не услыхал Карл.
Такая типичная особенность народного творчества, как параллелизм, чрезвычайно характерна для всей «Песни». Образу венценосного Карла противопоставлен мужественный образ его врага — Бланкандрина, двенадцати пэрам и Роланду — двенадцать сарацинских пэров.
На близость с народной поэзией указывает и обилие постоянных эпитетов, часто мелькающих в «Песни»: Карла мы запомним по его седой бороде, Гуенелона всюду сопровождают эпитеты «изменник», «предатель», Франция — «сладкая», «вольная», вассал —«добрый».
— зрительные образы. Вот описание царя Марсилия в его дворце:
... Пошел он в сад под тень дерев плодовых,
Ложится он на мрамор-камень желтый.
«Песнь» любит яркие краски: красную кровь на зеленом ковыле, белые и желтые флажки на копьях (представим себе белое и желтое на буром фоне скал и голубом фоне неба).
Найдем в «Песни» и гиперболу, столь любимую устным народным творчеством: у Карла — стотысячная рать, у Марсилия — четыреста тысяч сарацин, у Балиганта — три тысячи фрегатов.
подвигов Роланда и его рати. Роланд, Оливьер и Турпин принимают на себя удар многотысячного войска врагов и истребляют их десятками, невольно напоминая подвиги русских богатырей («махнет — улица, размахнется — переулочек»).
Сны, столь характерный сюжет и деталь произведений народного творчества, играют большую роль в «Песни»: они дважды предупреждают Карла о близящейся опасности.
Характерно, что речь о стилистических особенностях «Песни» собственно и исчерпывается этими элементами — параллелизмом, гиперболой и повтором (сравнениями «Песнь» удивительно бедна). Таким образом, стилистика ее особенно доказательно раскрывает близость автора к народной поэзии (отбрасывая вопрос о сравнениях).
Наряду с этой близостью к народному творчеству мы ощущаем, что автор кое-что читал и слышал о тех странах и народах, которые стали известны европейцам в эпоху крестовых походов. Это особенно видно в описаниях рати Балиганта: она в своей восточной (и вполне фантастической) многонациональное противопоставлена европейской многонациональности франкского войска.
Вероятно, знал автор не только о крестовых походах в Палестину и Сирию, но и об участии европейских баронов в крестовых походах против испанских мавров в Испании, где в конце XII в. продолжалась кровавая борьба между испанским народом и мавританцами-завоевателями.
были известны средневековые переделки «Энеиды» и «Илиады».
Если именно о таких переделках-переводах на французский язык знал автор, то это — лишнее указание на семидесятые годы XII в., как на эпоху возникновения Оксфордского текста,— переделки «Энеиды» и «Илиады» («Роман о Трое») относятся ориентировочно только к 1160—1165 гг. Но, возможно, что автор знал понаслышке имена Вергилия и Гомера или был знаком с прозаическими латинскими пересказами IV и VI вв. н. э.
Вероятно, каким-то книжным отголоском именно античной тематики звучит в «Песни» упоминание о рыцаре Марсилия, которого зовут Приамом.
О богах Аполлоне и Юпитере автор тоже слыхал, но для него они (как и для авторов хроник о крестовых походах) —то же, что Маом (Магомет) и фан- тастический Тервагант — все это боги «язычников»— сарацин.
Интересно, что автор неоднократно ссылается и на современные литературные источники, упоминая о «Деяниях», т. е. о хрониках своего времени и более раннего средневековья, и о джестах — героических песнях. Дважды автор прямо говорит о «Деяниях франков», но какой именно памятник он имел в виду, говоря о них, установить невозможно. Быть может, это были «Gesta Dei per francos», написанные около 1124 г. Гвибертом Пожанским, который дал в них подробное описание первого крестового похода, быть может — иные хроники. Возможно, что именно под впечатлением хроник о крестовых походах сложился и эпизод с Балигантом, уже неоднократно объясненный как более поздняя вставка в основной текст «Песни».
«Деяниях» говорит автор, показывая императора в Ахене на суде. Надо полагать, «Деяния» для него вообще были равносильны понятию «книги», понятию как-то зафиксированного исторического опыта.
Говоря о джестах, автор называл понятный для его аудитории, распространенный литературный жанр, к которому относилась и сама «Песнь о Роланде». Видно, что джесты — эпическая героическая поэзия — были хорошо знакомы автору. Он ввел в «Песнь» такое количество персонажей из джест, что кажется, будто они нарочно назначили друг другу свидание в пределах этой поэмы. Подле Карла встретим известных героев, воспетых джестами,— Оливьера, Ожьера Датчанина, Турпина, Найма, А(0)тона, Джерарта Руссильонского и т. п.
Правдоподобна возможность влияния на данный текст «Песни» (вероятно, дооксфордский) богатой эпической латинской поэзии, процветавшей при дворах франкских королей и воспевавшей войны франков (Отфрид, Седулий Скотт, Эрмольд Нигелл — IX в. н. э.). В частности, поэма Нигелла «Во славу Людовика императора» посвящена испанскому походу Людовика I в 800— 801 гг. и кое в чем может быть сопоставлена с «Песнью».
В нескольких местах «Песни» ощущается и влияние собственно церковной литературы. Кроме ряда сближений между лексикой «Песни» и церковным словарем, особенно важна указанная Бедье в его «Комментариях» известная близость между текстами молитв в «Песни» и некоторыми церковными памятниками на латинском языке.
Очень значительно количество заимствований из библии. Уже не говоря о том, что Карл Великий останавливает солнце так же, как Иисус Навин, в поэме встречается целый ряд библейских персонажей: Дафан и Авирон, Ион, Даниил и Лазарь, упоминание о «невинно убитых» (подразумеваются, очевидно, младенцы, истребленные, по преданию, Иродом). Из библейской географии, очевидно, встречаются в «Песни» Ниневия и Вавилон.
«Песнь о Роланде» быстро завоевала себе общеевропейскую известность и во многих частях Европы была переделана на свой лад.
Уже к середине XII в. (значит, до Оксфордского списка) «Песнь» была переведена на немецкий язык священником Конрадом и во многом переделана. К XVI в. имелось по меньшей мере пятнадцать разноязычных вариантов «Песни» на тему о битве при Ронсевале.
Образ витязя Роланда стал родным для большинства зарождавшихся на- циональных литератур средневековой Европы. По этому факту лишний раз можно судить о народности сюжета, темы и о популярности ее героя.
* * *
Сводя к основным положениям материал этой статьи, можно указать на следующие:
«Песни» носит не узкофеодальный, а широкий национально-ис-торический характер.
2. Народное значение ее идей подтверждено известной связью между твор-ческим мышлением автора и особенностями народного устного творчества, которое могло влиять на автора как непосредственно, так и через литературные источники, во многом изменившие первоначальный народный характер использованного в них материала (песен и преданий).
3. «Песнь» дает яркую и правдивую картину европейского феодализма, не задаваясь целью изобразить его широко, полностью, а сужая свою задачу военно-моральным сюжетом.
4. Развитие сюжета приводит к осознанию зарождающейся французской национальности, к возвеличению более строгого централизованного строя, с королем во главе, противопоставленного феодальной анархии.
5. В образе графа Роланда воплощены черты идеального рыцаря — борца за европейские земли против мусульманского (и прочих) нашествия.
— творение одного автора, располагавшего более древними вариантами «Песни» (в письменной или устной форме). Автор, очевидно, сам происходил из военной среды (быть может, стал впоследствии монахом, как то произошло с предполагаемым автором «Задонщины»). По всей вероятности, в рукописи, возникшей в 20-е годы XII в., имеются позднейшие вставки.
«Песнь о Роланде»— монументальный памятник средневекового эпоса, разносторонне и богато отразивший эпоху. Она воспела чувство боевой дружбы, чувство верности народу и вождю, женскую преданность, воинскую доблесть и любовь к родине.
Все эти темы, знакомые и близкие нам по «Слову о полку Игореве» и по «Витязю в барсовой шкуре», не могут не волновать советского читателя и поныне.
* * *
В заключение автору хотелось бы привести некоторые соображения о месте возникновения Оксфордского списка и об идейной его направленности — если не основной, то косвенной.
«Песни» и вполне гипотетичны. «Песнь о Роланде», королевская джеста, характерна своими централизаторскими тенденциями: параллельно им выдвигается идея большого многонационального европейского государства, объединенного под властью императора Карла. Конечно, это государство — память об империи Каролингов — знакомо и по другим джестам, циклизировавшимся вокруг образа Карла. Но все же ни в какой другой джесте эта идея многонационального христианского государства не выступает так настойчиво, как в «Песни»: от Восточной Европы (поляки и сербы) до Англии и Ирландии лежат границы этого государства.
Где и почему могла возникнуть и укрепиться такая идея во Франции XI — начала XII в.? Собственно французское королевство в то время было совсем слабо. Его окружали со всех сторон могучие вассалы — графы Шампани, Ту-лузы, владельцы Бургундии.
Борьба нескольких феодальных групп во Франции XII в. привела к росту значения одного из соперников и в то же время вассалов французского короля — Анжуйской графской фамилии. К середине XII в. граф Анжуйский Жоффруа Плантагенет был могущественнейшим феодалом, сын его Генрих — могущественнейшим вассалом в государстве Людовика.
Генрих Плантагенет, обладатель многих французских графств, был наследником английского трона (а с 1154 г.— королем Англии Генрихом II) и претендовал на французские города и местности. Под властью Анжуйской фамилии Плантагенетов к середине XII в. были уже объединены (или могли отойти по праву наследования) герцогство Нормандия и графство Бретань, земли Мен, Анжу и Пуату, герцогство Аквитанское и герцогство Гасконское (граничившее с Провансом) и Овернь, а за морем — Англия.
В 1154 г. это подготовлявшееся гигантское для средневековой Европы объединение феодальных земель было закончено, но, конечно, блестящее завершение этой карьеры анжуйского дома явилось результатом долгой и упорной подготовительной работы.
— «Феодальная монархия во Франции и в Англии X — XIII вв», в которой прямо выдвигается понятие «анжуйской империи»— такое название дает Дютайе этому объединенному англо-французскому королевству.
При целом ряде специфических дефектов (Дютайе игнорирует проблемы экономики и классовой борьбы) эта работа дает яркую картину создания государства Плантагенетов. Приведенные в ней документы раскрывают политический кругозор эпохи. Генрих Плантагенет, сын графа Анжуйского, именует себя «королем Англии, герцогом Нормандии и Аквитании, графом Анжу» и приветствует «своих баронов»—«французских и английских».
Каждый английский король лелеял мечты о присоединении к своей короне Шотландии и Ирландии — и король Шотландии стал вассалом Генриха II, а завоевание Ирландии было им начато. Дочери Генриха II стали королевами Кастилии и Сицилии, король Арагонии был его союзником, графство Тулуза (Прованс) еле избежало его цепких рук.
Этот политико-географический размах знаком нам по «Песни о Роланде». Пересчитывая земли, завоеванные для Карла мечом Дюрандалью, Роланд поочередно их называет:
Тобой я взял Анжуйский лен с Бретанью
Тобой я взял весь вольный край Норманский
И взял тобой Прованс и Аквитанию.
Тобой смирил я скоттов и ирландцев,
Англию всю...
— земли достигнутых к 1154 г. владений анжуйской фамилии. Правда, они перемежаются с историческими завоеваниями Карла, но ни ир-ландцы, ни скотты, ни Англия, ни Бретань Карлу не принадлежали. С другой стороны, случайно ли выпали из этого перечисления Бургундия, Шампань, Иль де Франс — коренные французские земли, как раз принадлежавшие Карлу?
Единственный верный вассал Карла, не убоявшийся своры родичей Гуене-лона и выступивший за королевскую честь,— это анжуйский граф Тьедри. Из многочисленных французских феодалов особое предпочтение выказано именно анжуйской фамилии: хвалебно упомянут граф анжуйский Джефрейт (958—987), тезка и по линии престолонаследия предок Жоффруа Анжу Плантагенета, основателя анжуйского могущества.
В «Песни» Джефрейт —«гонфалоньер коронный»; Джефрейт X в. действительно был облечен высокой для феодального войска честью носить королевское знамя. Но и Жоффруа д'Анжу (XII в.) — наследственный великий маршал или верховный судья.
Эта юридическая власть фамилии Анжу (при всей призрачности такой власти) невольно заставляет задуматься о роли анжуйца Тьедри на суде в Ахене.
После смерти Роланда и Оливьера этот Тьедри — единственный решительный заступник императора, защитник императорской власти перед баронской «грубой анархией» и Гуенелоном.
«Песни», сделанный в 30-х годах XII в. попом Конрадом, добавляет еще одну интересную подробность: у Конрада Диррих (Тьедри) объясняет свою готовность биться с Пинабелем тем, что Роланд воспитывал его. «Я — росток того же корня»,— говорит Диррих,—«я — ближайший родич Роланда». Эта версия мести Дирриха-Тьедри за Роланда дает две возможности толкования: либо Конрад для себя объяснил показавшееся ему странным за-ступничество какого-то неизвестного барона за Карла (у Конрада — за Роланда), либо это — утерянная и очень важная деталь анжуйской тенденции в поэме: ведь если Диррих-Тьедри —«ближайший родич» Роланду, а Роланд — племянник Карла, значит, Диррих-Тьедри — какой-то косвенный родич самого Карла.
Эта деталь дорисовывала бы ту линию «Песни», которую можно было бы рассматривать как попытку восстановить идею империи в интересах растущих политических планов анжуйской фамилии, объединившей под своей властью почти всю Францию.
Но если эта деталь остается «недостающим звеном цепи», то во всяком случае Роланд изображен в цитированном месте поэмы как объединитель земель, входивших в планы анжуйской экспансии.
Вообще анжуйцы — три брата Готфрид, Диррих и Аргун (?) — у Конрада встречаются гораздо чаще, чем в Оксфордском списке, и за Готфридом (Джефрейтом) было закреплено его звание знаменосца: всюду он со знаменем в руках (семь упоминаний на всю переделку-перевод Конрада).
Так или иначе, едва ли оспорима некая связь действующих лиц и Оксфордского списка, и того варианта, который лег в его основу и в основу «Песни о Роланде» Конрада с Анжуйской династией, стремление как-то приобщить «Песнь» к анжуйским интересам и планам: кроме герцога X в. Ричарда Старого Нормандского (тоже близкого интересам Анжуйского двора) да Джефрейта, «Песнь» не называет среди пэров Карла ни одного лица, которое было бы исторически известно.
«Песнь о Роланде» в своем утверждении претензий Плантагенетов была не одинока на фоне пестрой латинско-французско-англо-нормандской литературы XII в. Была не одинокой, так как в середине XII в. архидиакон Груффуд ан Артур (он же Готфрид из Монмаута) в своей латинской сказочной хронике «История королей Британии» открыто высказал мысль о правах английских королей на императорскую власть, привлекши для пропаганды этой идеи национальные кельтские предания о короле Артуре — центральном герое цикла преданий, подобного циклу преданий о Карле.
Король Артур в книге Груффуда становится главой всего западнохристианского мира, прокладывает себе путь к Риму и торжественно вступает в него. Уже в 1154 г. известный англо-нормандский трувер Васе перевел (с большими переделками) книгу Груффуда на старофранцузский, и его перевод, названный им «Брут», имел очень заметный успех. Васе был придворным поэтом Генриха II Плантагенета — государя, при котором анжуйская династия достигла наибольших успехов на материке. Была ли анжуйская имперская ориентация придана жонглером, подвизавшимся при анжуйском дворе, или «Песнь» в ее Оксфордском списке была задумана с этой ориентацией — вопрос остается открытым.
1939
Примечания
2. Цит. по кн.: Песнь о Роланде/Пер. Б. Ярхо. М.; Л.: Academia, 1934.