ВВЕДЕНИЕ
1
Испанская национальность образовалась в результате целого ряда племенных смешений и взаимодействия различных национальных культур. При этом кое-что из поэтического творчества более древних культурно-этнических слоев, предшествовавших возникновению испанской национальности, могло как пережитки в сильно измененном виде перейти в зарождающуюся раннесредневековую литературу.
Древнейшим населением Пиренейского полуострова были иберы, одна из ветвей тех народов, которые первично населяли Средиземноморье. Прямыми потомками и остатками иберов некоторые ученые считают басков, живущих в Западных Пиренеях, частью в Испании, частью во Франции, и сохранивших до сих пор свой особый язык и многие архаические черты быта. 1 До нас не дошло никаких сведений о характере и формах существовавшего у них поэтического творчества. Весьма вероятно, однако, что уже в иберский период выработался тот основной фонд народных верований, фольклорных образов и представлений, который затем, соответствующим образом трансформируясь, продолжал бытовать в Испании в течение всего средневековья.
К очень древним временам относится также возникновение на побережье полуострова финикийских (вероятно, с 1000 г. до н. э.) и греческих (примерно с 700 г.) колоний, а затем вторжение кельтов (около 500 г.), осевших в некоторых областях на западе и в центре страны и образовавших в результате смешения с покоренными ими местными народностями племя кельтиберов. Одновременно с кельтским вторжением начинается проникновение на полуостров карфагенян, которым к 111 в. до н. э. удается завладеть всей южной и восточной Испанией.
Однако эти завоевания не оказали заметного влияния на культуру, язык и общественный строй иберов. Напротив, решающую роль во всех этих отношениях сыграло покорение полуострова римлянами, борьба которых с Карфагеном протекала в значительной степени на территории Испании. В течение III—II вв. до н. э. римлянами был завоеван весь полуостров, несмотря на отчаянное сопротивление иберов. Самым ярким эпизодом этой борьбы явилась героическая защита города Нуманции (134—132 гг.), большинство жителей которого предпочло гибель сдаче на милость победителя.
Вслед за этим началась довольно быстрая романизация Испании, т. е. внедрение в ней латинского языка, римских государственных учреждений и отчасти обычаев. Важным моментом в этом процессе является предоставление в 75 г. н. э. императором Веспасианом всем испанским общинам «латинского права», свидетельствующее о далеко продвинувшейся к этому времени культурной и политической ассимиляции населения. В общем, однако, романизация Испании была далеко не такой полной и всесторонней, как например в Галлии, так как она наталкивалась на сильнейшее сопротивление местного населения, особенно в северных, северо-западных и центральных областях страны.
Латинский язык, занесенный на Иберийский полуостров и затем развившийся в испанский, был не литературным языком, каким пользовались Цицерон или Вергилий, а народной, так называемой вульгарной, латынью — обиходным языком римских солдат, торговцев, крестьян-колонистов, сильно отличавшимся от языка верхов общества. Долгое время коренное население сохраняло местный язык. Вероятно, иберский и кельтский языки исчезли окончательно лишь в V — VI вв., оставив в испанском слабые следы в виде некоторых черт фонетики, очень небольшого количества иберских юлов, а также довольно обильной иберской или кельтской топономастики (названия рек, городов и т. п.).
Вскоре после римского завоевания во многих городах Испании, особенно на юге и восточном побережье, стали возникать римские школы, где преподавались грамматика, риторика и искусство писать латинские стихи. Уроженцами Испании являются такие выдающиеся римские поэты, ораторы, ученые и мыслители, как Сенека, Лукан,
Марциал, Квинтилиан, Мела, Колумела и др. Правда, большинство этих писателей закончили свое образование в Риме и действовали главным образом не на родине, а в Италии.
Гораздо большее значение для подготовки будущей испанской литературы имела народная латинская поэзия, распространившаяся в Испании вместе с римскими легионерами и колонистами. Хотя, будучи устным творчеством, она целиком пропала, все же можно установить по меньшей мере два момента, перешедших из нее в зарождавшуюся литературу Испании. Это, во-первых, силлабический стих с его ассонансом или рифмой, происходящий частью из ритмического сатурнического стиха,2 частью из других размеров позднелатинской народной поэзии. Второй момент касается роли латинских мимов, являющихся до некоторой степени предками испанских хугларов, о чем речь будет ниже. Но, кроме того, несомненно, что фольклорный запас иберов чрезвычайно обогатился и обновился путем усвоения из римской народной литературы большого количества сказочных и басенных сюжетов, забавных повестушек, сказаний, песенных мотивов и форм.
Со II по IV в. происходит христианизация Испании. В IV в. христианская церковь там вполне уже сформировалась. С этого времени на смену языческой латинской поэзии Испании приходит поэзия христианско-латинская, которая, однако, на первых порах продолжает пользоваться стилистикой и отчасти даже образностью античной языческой поэзии. Крупнейшими представителями раннего периода христианской литературы в Испании были: автор знаменитых гимнов и аллегорической поэмы «Борьба души» («Psychomachia») Пруденций (IV в.), историки V в. Идаций, Павел Орозий и т. д. Вершиною этой литературы и вообще христианской «учености» того времени является творчество св. Исидора, епископа Севильи (приблизительно 570—636 гг.), автора множества трактатов, в том числе знаменитых на всем средневековом Западе «Этимологии», в которых причудливо сочетаются большая начитанность и богословская ограниченность мысли, обрывки действительных, весьма разнообразных знаний и самая нелепая христианская метафизика.
В начале V в. происходит последовательное вторжение в Испанию нескольких германских племен, которые захватывают различные ее области. Свевы обосновались на северо-западе полуострова, в Галисии, аланы — в Лузитании (территория нынешней Португалии) и кое-где на восточном побережье, например в Картахене, вандалы — на юге, в Андалусии, получившей от них свое название. Вскоре затем в Испанию проникли вестготы (визиготы), которые прогнали или подчинили себе другие, названные выше германские племена и уже к середине V в. стали единовластными хозяевами всего полуострова.
законодательства. Все это способствовало их сближению с местным иберо-римским населением. Правда, между ними и местной земельной знатью на долгое время установились враждебные отношения, поскольку готы захватили в Испании до двух третей всех земель. Кроме того, в числе причин, создававших рознь между готами и местным населением, была и та, что в отличие от католиков-испанцев готы до конца VI в. оставались сектантами-арианами. 3 Антагонизм доходил до того, что у готов существовал закон, отмененный лишь в VII в., которым воспрещались браки между готами и испано-римлянами. Однако ассимиляция готов ввиду более высокого уровня испано-римской культуры совершалась с исторической неизбежностью. Готы очень быстро утратили свой язык и к концу VII в. в общем слились с местным населением в одно целое, лишившись своих типических черт.
Следом готского владычества является наличие в испанском языке сравнительно небольшого количества германских слов, относящихся главным образом к военному делу и администрации, а также ряда германских личных имен. Что касается поэтического творчества, то нет оснований предполагать какое-либо прямое готское влияние на испанскую литературу. 4
Однако готское завоевание произвело крупный переворот в политическом устройстве, системе общественных отношений и хозяйственной жизни страны. Первым его результатом было установление королевской власти и института дружин. Гораздо более важным фактом было столкновение двух систем общественного строя. У готов в момент их прихода в Испанию родовой строй был в состоянии сильного разложения и институт индивидуальных свободных землевладельцев с быстро выросшим среди них слоем военных аристократов — крупных земельных собственников сильно уже оттеснил старый германский институт земельной общины. На полуострове готы застали остатки рабовладельческого строя, который был насажден главным образом римлянами и сейчас находился в полном упадке. Столкновение этих двух систем привело, с одной стороны, к полному распаду германских родо-племенных институтов, с другой — к окончательной ликвидации рабовладельческого строя. Следствием захвата завоевателями крупных земельных участков и раздачи их королевским дружинникам было развитие крупного землевладения. Мелкие земельные собственники, разоренные внутренними войнами и экономической разрухой, стали во множестве терять свою первоначальную свободу и становиться вассалами своих более сильных соседей. В свою очередь эти последние начали обнаруживать тенденцию к независимости от королевской власти и превращению в самостоятельных государей в своих владениях.
Этот процесс, довольно ясно уже обозначавшийся на рубеже VII—VIII вв. и общий для всей Западной Европы того времени, должен был привести к установлению в Испании, как и всюду, феодальных отношений. Однако в Испании его естественное течение было нарушено политическим моментом особого порядка — арабским завоеванием, которое определило специфику дальнейшей истории Испании по меньшей мере на полтысячелетия, а вместе с тем и своеобразие путей, которыми шло в ней развитие феодализма вместе с вытекающим из него формированием сословий и взаимоотношений между ними. В 711 г. произошло вторжение в Испанию арабов, которые с поразительной быстротой, в течение двух-трех лет, овладели почти всей территорией полуострова. Испанцам удалось удержаться лишь на крайнем севере, в горах Кантабрии, где образовалось королевство Астурия.
частично даже законодательство. Лишь очень небольшое количество побежденных приняло мусульманство и ассимилировалось (так называемые ренегаты — renegados).
«испанизацию» этих областей, когда они были вновь отвоеваны северными испанцами. Что касается арабов, оказавшихся в меньшинстве среди массы покоренных испанцев, то они не романизовались по той причине, что их культура во многих отношениях была выше тогдашней испанской. Впоследствии мосарабы, воссоединившись со своими северными единомышленниками, оказались естественными посредниками в передаче им арабской учености, философии, искусства и техники.
Почти сразу же после захвата Испании арабами, или маврами (как принято называть те североафриканские племена, принявшие мусульманство, которые под гегемонией арабов вторглись в Испанию), началась реконкиста (reconquista), т. е. обратное завоевание страны испанцами. Уже в 718 г. король Астурии Пелайо одержал над маврами победу при Ковадонге, имевшую для испанцев большое моральное значение. Постепенно расширяя свои границы на юг и на запад, Астурия превратилась в начале X в. в королевство Леон, из которого далее выделилось сначала графство, а затем начиная с 1037 г. самостоятельное королевство Кастилия. Оно начало быстро расти за счет отвоевываемых на юге от мавров земель.
Другим очагом реконкисты явилась небольшая область на крайнем северо-востоке страны, завоеванная в 778 г. Карлом Великим и организованная им в «Испанскую марку». 5 В начале X в. из нее выделилось королевство Наварра, от которого в свою очередь в процессе расширения границ за счет арабов отделилось в 1035 г. королевство Арагон. Вскоре затем от арабского владычества освободилась Барселона, образовавшая вместе с прилегающей к ней областью, самостоятельное графство Барселонское. Значительно позже, в середине XII в., из Кастилии выделилось королевство Португалия.
друг с другом. Феодальные распри, конечно, сильно тормозили дело реконкисты, которая, однако, несмотря на это, ввиду возрастающей слабости арабских властителей, а главное благодаря патриотическому энтузиазму народных масс Испании сделала в следующие два века решающие успехи. Основные даты здесь следующие. В 1085 г. кастильский король Альфонс VI овладел древней столицей готских королей—Толедо, а в 1093 г. взял Лисабон. В конце XI в. родриго Диас, прозванный Сидом, завоевал (правда, пока лишь временно) Валенсию, остановив при этом — что гораздо было важнее — очень опасное контрнаступление мавров. В 1118 г. Альфонс I Арагонский взял Сарагосу. В 1212 г. объединенные силы испанских королевств учинили маврам при Лас Навес де Толоса полный разгром, от которого те уже не могли более оправиться. Путь в Андалусию оказался открыт. В 1236 г. была завоевана Кордова, в 1248-м — Севилья и вскоре затем южные аорты — Кадис, Херес и др. Одновременно Арагон завоевал Балеарские острова и область Валенсии. После этого с середины XIII в. единственным владением арабов в Испании оставалось лишь небольшое королевство Гранада, которое, однако, почти два с половиной века сопротивлялось натиску испанцев, пока наконец не пало в 1492 г.
Процесс реконкисты и те условия, в которых она протекала, оказали существенное влияние на общее историческое развитие Испании. Боевая обстановка, скученность и стесненность жизни, многовековая борьба с маврами, которые еще в X в. грозили захватить северные испанские области, сильно затормозили развитие феодальных отношений и институтов, сблизили между собой различные группы населения, задержав дифференциацию и социальное оформление сословий и породив крепкое чувство национальной солидарности и своеобразный демократизм. С другой стороны, следствием того, что отдельные области в разное время получили вновь независимость от мавров и самостоятельно по-особому организовались после этого, явилась глубокая раздробленность страны; в разных областях возникли различные законы, нравы и обычаи, препятствовавшие Испании прийти к полному внутреннему единству вплоть до XIX в.
Наконец, пути развития отдельных сословий и взаимоотношения между ними сильно отличались от того, что наблюдалось, например, во Франции, этой классической стране феодализма. Рыцарство по указанным причинам оформилось в Испании лишь в конце XIII в., т. е. примерно на полтора столетия позже, чем это произошло во Франции, Англии и Германии. С другой стороны, города получили в Испании очень быстрое развитие, но по своей общественной функции, составу и внутренней жизни они резко отличались от средневековых городов других стран Европы. Во вновь отвоеванных областях эти города представляли собою не столько мирные объединения ремесленных и торговых цехов, сколько военные поселения, имевшие целью оборону приобретенных территорий, и плацдарм для завоевания новых. Такие города-крепости во множестве возникли в Кастилии, которая от них получила свое название (castillo—замок). Горожане-ремесленники были вынуждены являться в то же время и воинами, нередко приближаясь тем самым к положению рыцарей. А с другой стороны, окрестные свободные крестьяне также тяготели к этим городам, с которыми они были связаны экономическими интересами и потребностью в военной защите.
Тот факт, что реконкиста совершалась силами частью рыцарства, частью народных масс, заставил королевскую власть в Испании с самого начала считаться с интересами и требованиями сословий. Таким образом, в Леоне уже в X в. созываются собрания для решения важнейших вопросов, утверждения законов и т. п. Из этих собраний уже в следующем веке вырастают кортесы, аналогичные гораздо позже возникшим генеральным штатам во Франции. Без согласия кортесов короли не могли не только вводить новые законы, но даже собирать подати. Начиная с XII в. в кортесы стали приглашаться также представители городов, а в Кастилии, кроме того, и представители крестьянских общин, заседавшие с представителями городов в одной палате и пользовавшиеся большим влиянием. Характерно, что представители сословий являлись на собрания кортесов с вооруженными отрядами.
Те же самые причины обусловили раннее развитие городских вольностей. Короли вынуждены были давать городам грамоты (так называемые fueros) с перечислением их прав, привилегий, действующих в них законов, причем содержание этих fueros в каждом городе было различным.
«Революционная Испания». Характеризуя положение дел в XIII—XIV вв., он говорит: «При формировании испанского королевства были условия, исключительно благоприятные для ограничения королевской власти. С одной стороны, в течение длительной борьбы с арабами небольшие части территории были в разное время отвоеваны и превращены в особые королевства. В ходе этой борьбы возникали народные законы и обычаи. Постепенные завоевания, совершавшиеся главным образом дворянством, чрезвычайно усиливали его могущество, в то же время ослабляя власть короля. С другой стороны, населенные пункты и города внутри страны приобрели крупное значение, ибо жители вынуждены были селиться вместе в укрепленных местах и искать там защиты от непрерывных вторжений мавров; в то же время положение Испании как полуострова и постоянные сношения с Провансом и Италией способствовали образованию первоклассных торговых приморских городов на побережье. Уже в XIV столетии представители городов составляли самую могущественную часть кортесов, в состав которых входили также представители духовенства и дворянства».* И немного далее К. Маркс отмечает особое значение, которое имели «местная жизнь Испании, независимость ее провинций и коммун, отсутствие единообразия в развитии общества, — первоначально обусловленное географическим обликом страны, а затем развившееся исторически благодаря тому, что различные провинции самостоятельно освобождались от владычества мавров, образуя при этом маленькие независимые государства».**
2
Феодальная структура испанского общества в ее своеобразии и порождаемые этим своеобразием общественные проблемы и противоречия определяют основную тематику и главные формы испанской литературы раннего средневековья. Но для правильного понимания ее главнейших черт и развития необходимо учесть роль трех факторов, оказавших огромное влияние на весь ход литературного процесса. Эти факторы—христианство, античная культура и культура арабов.
Как и всюду на континенте, церковь в ранний период средневековой Испании являлась не только оплотом суеверия и реакционных идей, но также огромной политической и культурной силой. Обладая в эти времена всеобщей анархии и разрухи строгой иерархией и твердо установленной доктриной, она располагала могущественными средствами пропаганды и все время расширяла свое влияние. Большим преимуществом католической церкви было то, что в эпоху чрезвычайной языковой и диалектальной пестроты, царившей в Испании, духовенство обладало единым международным языком, официальным и обиходным, —лытынью, которую оно объявило «священным» языком, т. е. языком религиозных текстов, церковной письменности и богослужения. Прелаты были ближайшими советниками и министрами королей и князей, нуждавшихся в них как в лицах, способных дать идеологическое обоснование их власти. В результате бесконечных земельных дарений духовенство приобрело также огромную экономическую силу. Церковь обладала своей особой юрисдикцией, своим особым «каноническим правом» и, образуя нечто вроде «государства в государстве», не признавала над собой и своими вассалами суверенитета светской власти.
На протяжении всего раннего средневековья католическая церковь выдвигает идею теократии, т. е. притязает на высшее руководство управлением государством. В основу этой доктрины легло рассуждение одного из виднейших «отцов церкви» Августина (IV—V вв.), изложенное им в трактате «О граде божием» («De civitate Dei»). По мнению Августина, существует два государства—государство «земное», основанное на внешней власти, заботах о мирских делах и т. п., и государство «божие», представляющее собою духовную общину всех людей, верующих и живущих праведно. Второе должно быть нормой и образцом для первого. Конечным выводом из этого являлось, очевидно, требование передачи всей власти «духовным пастырям».
Конечно, в разные периоды средневековья культурный и нравственный уровень духовенства был весьма неодинаков, и очень часто должно было бросаться в глаза резкое несоответствие между претензиями духовенства на духовное руководство и его собственным невежеством, развращенностью и грубостью. Тем не менее на протяжении почти всего раннего средневековья и во всяком случае до ХIII в. церковь обладала монополией образованности. Ф. Энгельс говорил: «Средневековье развилось на совершенно примитивной основе. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию, чтобы начать во всем с самого начала. Единственным, что оно заимствовало от погибшего древнего мира, было христианство и несколько полуразрушенных, утративших всю свою прежнюю цивилизацию городов. В результате, как это бывает на всех ранних ступенях развития, монополия на интеллектуальное образование досталась попам, и само образование приняло тем самым преимущественно богословский характер».***
преподавался в них, был чрезвычайно ограничен. В V— VI вв. был окончательно установлен состав дисциплин, которые церковь считала необходимым для своих целей. Это были два цикла: тривий, состоявший из грамматики, риторики и диалектики (так называлась в те времена формальная логика), и квадривий — геометрия, арифметика, астрономия и музыка. Однако назначение этих наук было очень специальное. Геометрия включала в себя элементарные знания о фигурах и чертежах, необходимые для «возведения храмов», арифметика и астрономия в первую очередь обучали способам исчисления дней церковных праздников, музыка сводилась к уменью петь или сочинять церковные гимны. Но еще существеннее этого практического ограничения преподаваемых сведений та общая тенденция, которая вкладывалась в преподавание. Выше всех наук ставились «богооткровенные истины», авторитет «священного писания» и «отцов церкви». Свободное исследование, разум, опыт отрицались как опасный соблазн, путь к заблуждению. Философия объявлялась «служанкой богословия», и если церковное учение оказывалось в противоречии с фактами, то факты без колебания отвергались как иллюзия, как выражение «низшей реальности», которой противопоставлялся мир «высшей реальности», иррациональный мир чудес и благодати. Считалось, что следует именно верить в то, что разум «не вмещает».
Энгельс говорит: « В руках попов политика и юриспруденция, как и все остальные науки, оставались простыми отраслями богословия и к ним были применены те же принципы, которые господствовали в нем. Догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона. Даже тогда, когда образовалось особое сословие юристов, юриспруденция еще долгое время оставалась под опекой богословия. А это верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя».****
Уже древнейшие «отцы церкви» — Тертуллиан (II в.), Иероним (IV в.), Августин (IV—V вв.), односторонне толкуя первоначальное христианское учение, разработали аскетическую доктрину равнодушия к мирским благам и покорности всякой земной власти, поскольку земное существование, согласно этой доктрине, ничтожно по сравнению с вечной загробной жизнью. При этом утверждалось, что чем больше человек безропотно страдает в этой жизни, тем больше у него шансов получить вечное блаженство после смерти. Ясно, насколько аристократической верхушке общества было выгодно это учение, прививавшее народным массам слепую покорность и удерживавшее их от восстаний.
Однако наряду с этим учением, господствовавшим в средневековой церкви, развивалась и другая доктрина, противоположная аскетической и отвечавшая уравнительным устремлениям всех угнетенных и обездоленных. Согласно этой доктрине, созвучной неоплатоническим идеям и редко находившей прямое выражение в письменных памятниках и документах, но жившей преимущественно в низовой и устной традиции, каждое явление природы есть самораскрытие божества и каждый человек есть «член тела христова», из чего следует, что весь материальный мир оправдан и что в каждом человеке заключается нечто «священное», делающее последнего бедняка в известном смысле равным королю. Это учение, существовавшее, хотя в довольно слабой форме, также и в Испании, делало католическую церковь не только оплотом реакционных доктрин, но также в известном смысле и питомником демократических, оппозиционных по отношению к феодализму идей.
На начальное развитие испанской литературы католическая церковь оказала очень значительное влияние. Целый ряд весьма популярных в ее первые века литературных жанров — духовные стихи, жития святых, парафразы Библии и т. п. — церковного происхождения. Внутри церкви зародилась средневековая литургическая драма. Ранняя историография и различного рода дидактики в значительной мере следуют монастырско-латинским образцам. Христианская легенда ввела в обиход испанской поэзии огромный международный фонд всякого рода сказаний и мотивов новеллистического характера. Главное же — отсюда ведут начало морализирующие тенденции и даже аскетические нотки, нередкие в ранней испанской поэзии.
настроением и мыслями о потустороннем. Тот же самый дуализм мысли и чувства, который был отмечен выше, позволял совмещать с церковной догмой страстную жажду жизни и любовь к реальной действительности. Подобно тому как в мышлении широких слоев населения наблюдалось двоеверие, т. е. примесь к христианскому исповеданию старых народно-языческих верований, так и в чувстве людей того времени с искренней религиозностью уживалось самое непосредственное и импульсивное отношение к жизни. Вот почему средневековая литература, несмотря на нередкие в ней мрачные мистические тона, в целом отнюдь не окутана черным флером и полна ярких красок и жизнерадостности.
Необходимо также добавить, что влияние католической Церкви на умственную жизнь страны было в Испании гораздо менее значительным, чем в некоторых других странах средневековой Европы, например во Франции. Характерно почти полное отсутствие в Испании этой поры самостоятельных богословских трудов. Вообще говоря, схоластика получила в ней минимальное развитие. Мы находим в Испании очень мало крупных центров монашеско-литературной деятельности; монастырь св. Эмилиана (Сан-Мильян) в Калаорре представлял собою резкое исключение. Очень многие из религиозных идей и мотивов, встречающихся в средневековой испанской литературе, имеют не местные корни, а проникли позднее из Франции, культурное влияние которой на Испанию было чрезвычайно сильным в XII—XIII вв. Одной из причин, ослаблявших в Испании идейное влияние церкви, был длительный контакт со светской арабской культурой, о котором будет нами сказано ниже. 6
были уже частично романизованы. Поэтому с их стороны не было особенной враждебности по отношению к античной культуре. Конечно, они опрокинули сформировавшийся под римским владычеством общественно-политический строй и соответствующие учреждения, но вместе с тем они использовали очень многое из римского культурного наследия. Латинский язык был принят как язык государственных актов и высшей администрации, а устное обычное право готов кодифицировалось на латинском языке. В латинских хрониках V—VI вв. запечатлены деяния готских королей, как и вообще история готской Испании.
Несмотря на враждебность церкви к античной языческой культуре, ей пришлось выступить в роли хранительницы и пропагандистки античного наследия. Сначала римские авторы (греческие до самого Ренессанса оставались в подлиннике неизвестны) включались в школьное преподавание очень неохотно. Раньше других был допущен Вергилий, у которого благодаря аллегорическому толкованию его 4-й эклоги как предсказания о пришествии мессии создалась репутация «христианина до Христа». Вскоре круг разрешенных писателей пришлось расширить, так как древность до начала арабских культурных влияний на Испанию являлась единственным источником знаний. Однако древнеримские авторы соответствующим образом цензуровались и обрабатывались с целью парализовать их возможное вредное влияние. Предпочитали пользоваться компендиями, выборками, пересказами, комментариями, а не цельными, оригинальными текстами.
Уже Иероним, Августин и другие занимались таким «согласованием» древних авторов с «истинами» христианского учения. В средневековой школе такой способ изучения античности применялся тем успешнее, что по крайней мере до XV в. усваивались отдельные сентенции, сведения, вырванные из контекста, и произвольно перетолкованные мотивы и образы, самое большее — готовые поэтические сюжеты, оторванные от их подлинного идейного содержания, от породившего их мироощущения, слишком далекого и непонятного средневековым людям.
с Овидием, отголоски сказаний об Александре Македонском, о Троянской войне и т. п. Немало античных мотивов можно найти в дидактике. Следует, однако, заметить, что влияние атичности в Испании было гораздо слабее, чем в большинстве других европейских стран. Все перечисленные выше, так же как и многие другие элементы античности, дошли до испанских писателей не прямо из античных первоисточников, а через посредство французских обработок древних поэтических сказаний или арабских переводов научных и философских сочинений.
Огромное влияние на культуру и литературу Испании оказали арабы, с которыми у испанцев, несмотря на ожесточенную борьбу, сразу же установились культурные сношения. Эти связи особенно усиливало то обстоятельство, что арабы в захваченных ими областях составляли значительное меньшинство населения, основную же массу его образовывали мосарабы. Как показали новейшие исследования, в мавританской Испании в качестве обиходного языка романский (испанский) был столь же распространен, как и арабский, причем существовала весьма развитая поэзия на романском языке, наполовину «арабская» по своему содержанию. Были также в ходу смешанные языки — романский с большим количеством арабских заимствований, а с другой стороны — обиходный арабский, вобравший в себя немало романских элементов и сильно отличавшийся от «высокого» арабского языка — языка Корана, ученых, знати и классической арабской поэзии. После того как началась реконкиста, мосарабы, воссоединившиеся со своими единоплеменниками, стали естественными проводниками арабского влияния на испанцев. Многие мосарабы, сделавшись снова испанскими подданными, еще долгое время после этого, иногда на протяжении нескольких поколений, продолжали пользоваться арабским письмом. Отсюда целый ряд так называемых альхамийских литературных памятников (literatura aljamiada), т. е. написанных по-испански, но арабскими буквами, возникших главным образом в XIII—XIV вв. Образцом этого творчества может служить разбираемая нами в главе третьей «Поэма о Юсуфе».
Для оценки весьма значительной культурной роли, которую могли сыграть мосарабы, следует также учесть наличие у них с самых древних времен средневековой латинской — главным образом религиозной, но отчасти также и светской — литературы, которая в независимых испанских областях в первые века после арабского завоевания, если не считать монастырских хроник, совершенно отсутствует.
С другой стороны, посредниками в отношении арабского влияния были также так называемые мудехары (mudejares), т. е. арабы, ставшие в результате реконкисты испанскими подданными, но сохранившие мусульманскую религию, национальные обычаи и культуру.
Однако и помимо посредства мосарабов и мудехаров существовали непосредственные сношения между испанскими и арабскими областями в виде посольств, торговых отношений, странствий хугларов, всякого рода личных связей, для которых граница, обычно очень неточная, и частые военные столкновения не являлись непреодолимой преградой. Между отдельными испанскими и арабскими властителями нередко бывали случаи политических союзов, направленных против своих единоплеменников и сопровождавшихся иногда брачными союзами. Многочисленные примеры этого можно найти не только в хрониках эпохи, но и в испанском героическом эпосе (см. в первой главе пересказы поэм о семи инфантах Лары и о Гарей Фернандесе). Особенно усилилось культурное влияние арабов на испанцев в XII—XIII вв., после завоевания испанцами таких крупных центров арабской учености, как Толедо (в 1085 г.), Севилья (в 1248 г.) и др.
властителей Андалузии процветало свободомыслие. Шла оживленная книготорговля. Существовали обширные библиотеки (библиотека Кордовского халифа насчитывала 400 000 томов), в которых наряду с арабскими произведениями хранились творения древнегреческих и древнеримских авторов в подлинниках или в переводах. Известна та роль, которую сыграли арабы как посредники между античностью и средневековой Европой. Правда, она касается лишь античной науки и философии (притом главным образом александрийского периода), так как поэзия древних в силу слишком большого различия в верованиях и воззрениях была недоступна арабам. Однако благодаря им Европа впервые познакомилась с доктринами Аристотеля и Платона в их подлинном, не искаженном богословскими толкованиями виде.
Кроме большого числа выдающихся медиков, математиков, астрономов, географов, историков и т. п. арабская Испания насчитывает ряд замечательных философов. Таковы знаменитый Аверроэс (точнее, Ибн-Рошд, 1126— 1198), углубивший философию Аристотеля и оказавший огромное влияние на всю европейскую средневековую философию, его предшественник Ибн-Туфейль (1100—1185), неоплатоник Ибн-Хазм (994—1064), автор трактата о любви под названием «Ожерелье голубки», и др. Одновременно здесь развивалась чрезвычайно изысканная, сложная по своему стилю и форме поэзия, преимущественно любовная. Не менее высоко стояли в арабской Испании другие виды искусств, культивирующиеся у мусульманских народов, — музыка, танцы, архитектура и т. п., а также земледелие и техника.
Необходимо добавить, что среди арабского, или арабизированного, населения Испании насчитывалось очень значительное число евреев, являвшихся также носителями весьма развитой культуры. На X—XII вв. приходится пора расцвета испано-еврейской науки и философии. Очень крупным мыслителем был Соломон бен-Габироль (1021— 1070), получивший широкую известность в средневековой Европе под именем Авицеброна, склонный к пантеизму и неоплатонизму, автор трактата «Источник жизни», переведенного на латинский язык. Представителем религиозного правоверия в философских вопросах был поэт и мыслитель Иегуда Галеви (ок. 1080—ок. 1145). Величайшим испано-еврейским философом был Моисей бен-Маймун или, как его обычно называют, Маймонид (1135—1204), аристотелианец, пытавшийся примирить разум и веру; его сочинениями, получившими широкую известность за пределами Испании, пользовались крупнейшие представители схоластики XIII в., как например Альберт Великий и Фома Аквинский.
Среди испанских евреев не было также недостатка в выдающихся поэтах, культивировавших частью религиозную, частью любовную поэзию, — двойная тематика, нередко сливавшаяся в философско-пантеистической концепции чувства. Таковы, например, уже названный выше Авицеброн, писавший также религиозно-философские поэмы и гимны, Соломон Ибн-Закбель (XI—XII вв.), автор весьма фривольных эротических стихов, Моисей Ибн-Эзра (ум. в 1138 г.), также эпикурейски настроенный, наконец, упомянутый Иегуда Галеви, автор чрезвычайно поэтичных гимнов, о котором Гейне сказал, что «у него была душа более глубокая, чем морская пучина». Иегуда Галеви жил в Толедо, уже отвоеванном в это время испанцами, и кроме еврейских писал также испанские стихи, не дошедшие до нас. Факты подобного рода указывают на возможность прямого влияния еврейской поэзии на испанскую. Оно выступает с полной очевидностью в творчестве Сем-Тоба (см. о нем ниже, в главе третьей).
Основным тем не менее было, конечно, влияние арабское. Как отмечалось многими исследователями, арабская письменность являлась для испанцев своего рода «латынью», служившей им источником знаний и стимулов для самостоятельного идейного и поэтического творчества. Религия здесь не являлась роковым препятствием, так как испанцы до самого конца реконкисты проявляли в этом отношении довольно большую терпимость. Например, в XV в. один поэт — мудехар Магомет эль-Хартоси из Гвадалахары принимал участие в споре католических богословов о предопределении (предназначении души к спасению или вечным мукам независимо от личных заслуг человека); магистр ордена Калатравы Луис Нуньес де Гусман поручал сделать перевод Библии с еврейского одновременно одному доминиканскому монаху и еврею Моисею Аррахелю; в первом «христианском» университете Испании, основанном в 1212 г. в Валенсии, так же как и в основанных вслед за ним университетах в Саламанке и Вальядолиде, на кафедры допускались арабы-мусульмане и евреи.
«толедской школы переводчиков», процветавшей под покровительством толедского архиепископа, великого канцлера Кастилии Раймунда (1126—1157). Он организовал целую коллегию знатоков арабского языка, которые переводили на латинский язык труды Авиценны, Авицеброна, Альгазеля и другие астрономические, медицинские и т. п. трактаты. Особенно плодотворна была деятельность Доминико Гундисальво (Гонсало) и крещеного еврея Хуана Севильского, работавших обычно вместе: первый делал устный перевод арабского текста на испанский язык, а второй перелагал этот перевод на латинский язык и сразу же записывал его. В толедскую школу стекалось много иностранцев, также переводивших арабские тексты на латинский язык. Таковы англичане Роберт из Кетнеса, Аделярд из Бата, Альберт Морлей, ирландец Михаил Скотт, итальянец Герардо из Кремоны, немец Герман и многие другие, занесшие к себе на родину некоторые пантеистические доктрины, получившие общее название «аверроизм».
При всей своей значительности арабское (и еврейское) влияние на испанскую образованность и художественную культуру в разных областях проявилось неравномерно. Наиболее интенсивным оно оказалось там, где не затрагивало непосредственным образом религиозных верований испанцев и навыков их мышления, — в архитектуре, музыке, танцах, костюмах, орнаментации, а также в области техники и некоторых опытных или математических наук (медицина, астрономия). В области философии влияние было все же весьма ограниченным, поскольку оно наталкивалось на освященную церковью доктрину, и проявлялось главным образом в ересях и вообще преследуемых вольнодумных учениях. Например, многочисленные испанские ереси XV в. по большей части арабского происхождения.
Что касается, наконец, литературы, то здесь возможности влияния ограничивались прежде всего глубокими различиями в верованиях и мировоззрении, а затем — полным отсутствием у арабов некоторых очень важных Для европейского средневековья жанров, как например героический эпос и драма. В области рыцарской лирики также невозможно допустить непосредственное влияние со стороны арабской поэзии ввиду слишком большого различия между утонченно-эпикурейскими нравами захваченных сильным моральным разложением высших слоев арабского общества XII—XIII вв., культивировавшего соответствующую поэзию, и мировоззрением гораздо более примитивного и сурового испанского рыцарства этого времени. Культ формы и субъективизм, пронизывающие арабскую лирику, были чужды и непонятны романо-германским народам на столь ранней стадии развития. Если говорить об испанской лирике, то здесь, напротив, влияние шло определенно с севера, из Прованса. Даже сторонники теории арабского происхождения всей западноевропейской лирики (Рибера, Бурдах, Никл и др.) допускают, что прямыми подражателями арабских поэтов были провансальские трубадуры, от которых этот стиль распространился в разных направлениях, в том числе и обратно через Пиренеи, в романскую Испанию и Португалию. Впрочем, даже с такой оговоркой эта теория остается очень спорной, и гораздо естественнее объяснить некоторые неоспоримые черты сходства между арабской лирикой и лирикой европейских народов (провансальцев, испанцев, португальцев и т. п.) сходством общественной базы, породившей у всех этих народов сходные поэтические явления. Испанские арабы X—XI вв. тоже переживали особую форму феодализма, и у них тоже развилась своего рода «рыцарская» поэзия. Однако вполне возможно допустить заимствование провансальскими трубадурами, а также, быть может, испанскими и португальскими поэтами непосредственно у арабов некоторых строфических форм и приемов музыкального сопровождения лирических стихотворений.
Яснее и интенсивнее всего сказалось арабское влияние на испанскую литературу в области дидактики и повествовательной литературы, поскольку основные верования и воззрения испанцев здесь не затрагивались. Оно проявилось с огромной силой начиная с середины XIII в. (см. ниже, глава третья). Но помимо отдельных литературных форм и жанров начиная со времен реконкисты и по меньшей мере до XVII в., а отчасти еще и позже наблюдается довольно сильное общее стилистическое влияние арабской культуры на испанскую. Красочность, чувственная конкретность, лирический пафос, особого рода красноречие, типичные для испанской литературы всего указанного времени, объясняются в значительной степени воздействием арабской литературы.
Главное, однако, не в размерах этого влияния, а в его внутреннем характере и направленности. Это не было, конечно, влияние автоматическое, объясняемое господством арабов, соседством с ними или даже техническим превосходством в некоторых областях арабской культуры, как это полагают буржуазные ученые испанисты и арабисты. Арабское влияние оказалось возможным потому, что оно отвечало глубокой внутренней потребности испанского народа, искавшего в арабской культуре и литературе — гораздо более рационалистических, реалистических и в целом демократических, чем европейская феодально-католическая культура эпохи, — опоры и оружия в борьбе против удушающих церковных и феодальных догм. Арабская культура и литература в средние века сыграли для испанского народа роль, отчасти аналогичную той, какую в эпоху Возрождения сыграла для всей Европы античность.
3
самостоятельный испанский язык. Первые памятники его (акты, сборники законов, надписи, отдельные слова, вкрапленные в латинские тексты) относятся к IX—X вв. Несомненно, что в это время уже существовало поэтическое творчество на испанском языке. 7
Несмотря на привилегированное положение, которое в момент зарождения испанской литературы занимали рыцарство и духовенство, разделявшие между собой политическую и культурную гегемонию, они оказались неспособными в области художественного творчества обойтись без помощи народной поэзии, лежащей в основе развития всей средневековой испанской литературы. С этими народными истоками ее находятся в прямой связи формы и условия распространения, внешние свойства и признаки испанской поэзии до середины ХИТ, а отчасти даже до конца XIV в.
Прежде всего это касается главных носителей и отчасти создателей литературы с Хпо XIII в. Таковыми в Испании были хуглары, вполне аналогичные французским жонглерам и немецким шпильманам и очень похожие на старых русских скоморохов. В императорском Риме существовали быстро распространившиеся по всем провинциям римской империи особого рода бродячие актеры, называвшиеся мимами или гистрионами (mimus, histrio), которые соединяли разыгрывание неприхотливых народных фарсов с иного рода забавами — ряженьем, показом дрессированных животных, всякого рода паясничаньем. Эти мимы существовали в большом количестве и в Испании в ее испано-римский и готский периоды, принимая участие в народных праздниках, в также появляясь при дворах князей. В то же время наряду с этими захожими профессионалами в Испании существовали местные «люди искусства» в лице, во-первых, дружинных певцов, во-вторых, потешников, декламаторов и певцов из народа — наиболее одаренных любителей, достигших известного мастерства в своем деле. С течением времени римские мимы растворились в среде местных «искусников», со своей стороны привив им целый ряд своих профессиональных навыков и «секретов мастерства».
— игрец, потешник), функции и репертуар которых вначале были очень обширны. С одной стороны, хуглары водили с собой медведей и обезьян, ходили по канату, проделывали разные фокусы и акробатические номера, рассказывали анекдоты и разыгрывали небольшие диалогические сценки; с другой стороны, они распевали, аккомпанируя себе на примитивной скрипке, героические поэмы, духовные стихи и, вероятно, также народные песни.
Вначале все эти функции совмещались в лице одних и тех же хугларов, но с течением времени намечается разделение их на две категории: потешников и исполнителей высоких литературных жанров — эпоса и духовных стихов. Аскетически настроенная церковь относилась к первой категории хугларов чрезвычайно враждебно, не допуская их к причастию, отказывая им в христианском погребении и т. п. Также и светские власти подвергали их гонениям, иногда лишая права наследовать и почти ставя их вне закона. Напротив, к хугларам второй категории духовная и светская власти проявляли большую терпимость.
всех новостей, «ходячей хроникой» своего времени, в некотором роде публицистами, откликавшимися на все актуальное и злободневное. Без хугларов не обходилось ни одно придворное торжество, ни одна ярмарка, ни один церковный или народный праздник. Главным адресатом хугларов был народ, с которым они чаще всего общались и для которого в первую очередь было предназначено их всякому доступное, в полном смысле слова народное искусство.
Как общее правило, особенно до XII в., хуглары были неграмотны и со слуха заучивали свои поэмы наизусть. Но очень часто, будучи даже неграмотными, хуглары являлись авторами исполнявшихся ими произведений или по крайней мере тех вариантов, которые они в них вносили.
Это последнее обстоятельство является ключом к пониманию самой сущности той «хугларской» поэзии (mester de juglaria), которая образует древнейший этап испанской литературы и основную базу для всего дальнейшего ее развития.
Прежде всего вся эта литература в соответствии с ее происхождением из народной песни, лирической или эпической, имеет стиховую и притом напевную форму. Но еще существеннее то особенное отношение к ней со стороны авторов, исполнителей и слушателей, которое может быть названо «фольклорной» трактовкой ее. Каждое произведение воспринимается как нечто традиционное и коллективное, как продукт целого ряда, может быть, даже нескольких поколений певцов или рассказчиков, ставший как бы общим достоянием, в обработке которого каждый следующий поэт-исполнитель вправе также принять участие. При таких условиях вопрос об оригинальности сюжета, о личном авторстве, об индивидуальном стиле вовсе отпадает или отступает на задний план. Главная задача поэта-исполнителя (двоякая функция, совмещающаяся в лице хуглара как преемника народного певца) — дать нечто «подлинное», традиционое, отвечающее запросам, утвержденным и проверенным массовым, коллективным слушателем, еще лучше того — несколькими поколениями таких слушателей. Хорошо известный сюжет, старинный напев, образ или мотив — лучшая рекомендация всякому «хугларскому» произведению. Но, как и во всяком фольклорном творчестве, это далеко не означает стремления к механическому воспроизведению старого, — напротив, отзывчивые к живой современности, хуглары пользуются старой основой для введения в нее новых оригинальных вариантов — этого первейшего признака всякой народной поэзии. Отсюда — обилие сюжетных, стилистических и иного рода творческих вариантов, которые должны были быть и были в хугларских произведениях, имевших очень долгую устную жизнь.
Необходимо еще заметить, что продолжительная устная жизнь народной или полународной «хугларской» поэзии, которую клирики, почти единственные до XII— XIII вв. грамотеи, не считали заслуживающей записи, привела к массовой гибели старых произведений или более ранних редакций дошедших до нас поэм. Только путем реконструкций и теоретических соображений мы можем составить себе отдаленное представление о действительном богатстве и разнообразии раннесредневековой испанской литературы.
выключить обширную и густо населенную территорию Каталонии, где господствует совершенно самостоятельный каталанский язык, занимающий по своему строению среднее положение между языками испанским и провансальским. Каталонская литература как средневековья, так и позднейшего времени имела свои особые пути развития и никак не может быть включена в испанскую. Точно так же решительно должна быть отделена от испанской португальская литература, хотя в средние века в их развитии было много общих моментов, особенно в продолжительные периоды, когда эти две страны были политически объединены.
Надо еще добавить, что раннесредневековая испанская литература имела диалектальный характер. Однако подавляющее большинство дошедших до нас произведений написано на кастильском наречии, что объясняется отчасти исключительно плохой сохранностью рукописей в других областях Испании, кроме Кастилии, а еще более тем, что уже в XII в. обозначается политическая и культурная гегемония Кастилии. В сферу ее влияния вскоре попадает весь юг, отвоеванный именно ею от мавров, и в XIII в. складывается литературный кастильский язык на основе языка королевской канцелярии в Толедо с примесью черт диалектов Старой Кастилии и Леона. Впоследствии, к концу XV в., это кастильское наречие стало национальным языком Испании, вследствие чего испанский язык еще и сейчас нередко называется кастильским (lengua castellana).
Историческими судьбами Испании определяется периодизация ее раннесредневековой литературы. От начала ее и до XIV в., когда главные сословия еще только оформляются, крупнейшим и наиболее значительным отделом ее является народная поэзия, представленная, если говорить о сохранившихся памятниках, главным образом героическим эпосом. Начиная с конца XII в. рядом с этой народной литературой вырастает литература «ученая», т. е. клерикальная и рыцарская. Ее приходится обозначать этим условным термином, так как в силу очень позднего развития в Испании специфически рыцарской, куртуазной культуры клерикальное и рыцарское течения в поэзии тесно между собой связаны.
Начиная с XIV в. в поэтическое творчество начинают проникать моменты рационализма и бытового, сатирического реализма и критики действительности, обусловленные развитием городской культуры, однако без решительного изменения сословной базы клерикально-рыцарской литературы. Что касается литературы XV в. (до последней его четверти), то она развивалась в существенно иных исторических условиях и должна рассматриваться отдельно как подготовка Возрождения.
* К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 10, стр. 429.
*** Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. См.: Маркс и Ф, Энгельс, Соч., т. 7, стр. 360,
**** Там же, стр. 360—361.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Вопрос о происхождении баскской народности и баскского языка принадлежит к числу наиболее спорных в этнографической и языковедческой науке. Хотя теория об иберийском происхождении языка басков, нашедшая отражение в трудах В. Гумбольдта, А. Люшера, Г. Шухардта, Э. Бурсье и др., получила широкое распространение, однако существует немало и весьма основательных возражений против нее.
— один из самых старинных поэтических размеров древнеримской поэзии. Уже с начала II в. до н. э. он вытесняется гекзаметром, а Гораций считает его «грубым» и «простонародным»; однако в народной римской поэзии, проникавшей на завоеванные Римом территории, он существовал, по-видимому, и позднее.
3 Арианство — течение в христианстве, названное по имени его основателя, александрийского священника Ария (ум. в 336 г.), отрицавшего церковное учение о «единосущности» троицы. Хотя арианство неоднократно осуждалось церковными соборами как учение еретическое, оно имело в IV в. широкое распространение на территории Римской империи, объединив все оппозиционные элементы. Жестокими преследованиями римским властям удалось к концу века уничтожить арианскую секту в пределах империи, но арианство приобрело большое влияние у многих варварских племен. Некоторые вестготские племена, например, приняли арианство еще в середине IV в.; в Испании они сохраняли верность этому учению вплоть до 589 г., когда король вестготов Реккаред на соборе в Толедо признал правоверный католицизм.
4 Крупнейший испанский ученый Рамон Менендес Пидаль связывает, однако, происхождение испанского героического эпоса с более ранними эпическими песнями вестготов (см. его работу «Готы и происхождение испанского эпоса» в кн.: Р. Менендес Пидаль Избранные произведения. Испанская литература средних веков и Возрождения. М., 1961; стр. 107—134). Более того, он заявляет, что «готы, чья литература совершенно нам не известна, оказали глубокое и длительное воздействие на всю испанскую литературу». Вряд ли можно согласиться безоговорочно и с этим выводом и многими частными наблюдениями Р. Менендеса Пидаля в отношении особой роли вестготского элемента в испанской культуре. Однако, по-видимому, в том сложном синтезе разнородных элементов, из которых складывалась испанская народная поэзия раннего средневековья, не исчезли бесследно и черты эпического творчества германских народов.
5 «Испанской маркой» (Marca Hispanica), т. е. Испанской пограничной областью, называли территорию на Пиренейском полуострове между Пиренеями и рекой Эбро, которую захватили у мавров франки при Карле Великом в конце VIII в. С середины IX в., когда империя Каролингов начала распадаться, местные феодалы, среди которых особым влиянием пользовались графы Барселонские, обрели фактически независимость.
наблюдение противоречит той роли, которую играло испанское духовенство, в процессе реконкисты. На самом деле, однако, именно многовековая борьба с маврами во многом определила то обстоятельство, что в Испании католицизм в средние века воспринимался прежде всего как сила национальная и политическая. Сражаясь за «святую веру», испанцы видели в этом главным образом насущную национальную задачу освобождения родной страны от ига иноземцев, а не осуществление возвышенных мистических идеалов. Не случайно идея крестовых походов вовсе отсутствует в испанском героическим эпосе, столь красочно повествующем о борьбе с маврами.
настолько отдалился от своей первоначальной основы, что можно говорить о нем как о самостоятельном языке.
За последние два десятилетия обнаружены и опубликованы некоторые образцы древнейшей лирической поэзии на испанском языке, получившие отражение в творчестве испано-арабских и испано-еврейских авторов. Арабистам давно известен один из жанров средневековой арабской поэзии, так называемый «мувашшах» — небольшая поэма, предназначенная для пения под аккомпанемент музыкального инструмента. Содержание мувашшахов обычно составляет либо объяснение в любви, либо панегирическое восхваление какого-нибудь персонажа. Большинство ученых сходятся во мнении, что этот жанр зародился среди арабов Пиренейского полуострова в IX в. и лишь позднее получил распространение по всему арабскому Востоку. Важную часть мувашшаха составляет его конечная строфа, которая получила название «харджа» (jarya, kharja или jarcha). Харджа определяет всю тональность, размер и рифму стихотворения; в нем, по выражению одного из наиболее авторитетных исследователей мувашшаха С. Штерна, «заключена квинтэссенция любовного чувства, если стихотворение посвящено любви; если же стихотворение представляет собой панегирик, то в харджа одной фразой воздается высшая хвала персонажу» (см.: Les chansons mozarabes... Ed., introd., notas у glosario рог S. M. Stern. Palermo, 1953, p. V). Расшифровывая эти харджа, Штерн и другие ученые в конце 40-х годов нашего столетия обнаружили, что некоторые из них написаны арабской вязью, но на староиспанском языке с включением отдельных арабских или древнееврейских слов.
Со времени публикации первых подобных харджа в 1946 г. до начала 60-х годов обнаружено 65 харджа на старонснанском языке. Самое раннее из них принадлежит перу Юсуфа ал Катиба и написано до 1042 г. Во второй половине XI и в начале XII в. эти харджа создавали несколько поэтов Севильи, Кордовы и Гранады, в их числе Моисей ибн Эзра и особенно крупнейший испано-еврейский поэт Иегуда Галеви, которому принадлежит наибольшее число (свыше десяти) до сих пор разысканных и расшифрованных харджа на староиспанском языке. Последние из этих «испанских» харджа относятся к концу XIII или к самому началу XIV в. Таким образом, харджа на староиспанском языке бытовали в поэзии около трех столетий, причем, по-видимому, первоначально арабские и еврейские поэты лишь изредка включали в харджа отдельные испанские слова, а с течением времени испанский текст в них занимает все более значительное место.
Открытие харджа на староиспанском языке имеет первостепенное значение не только потому, что эти коротенькие, всего в несколько строк песенки «превращают испанскую литературу в древнейшую из всех романских литератур», как горделиво заявил один из испанских исследователей (ведь первые известные нам харджа созданы лет за тридцать до рождения Гильома Пуатье, автора первых дошедших до нас поэм на провансальском языке). Гораздо важнее другое: многие из этих харджа более или менее отчетливо обнаруживают свою близость к народной испанской поэзии, а некоторые несомненно являются лишь слегка аранжированными народными песенками и куплетами.
В пользу предположения, что мувашшах уже в IX в. зародился в результате восприятия испано-арабскими и испано-еврейскими поэтами некоторых черт песенного творчества испанского народа, говорят многие факты, в том числе то обстоятельство, что его метрика решительно отличается от всей остальной арабской поэзии. Позднее это воздействие стало явным в харджа, сохранивших для нас некоторые образцы или по крайней мере отголоски таких старинных жанров народной поэзии Испании, как например «песни о милом» (cantigas de amigo), о которых до сих пор мы знали лишь по более поздним обработкам в испанской «ученой» поэзии.