Научные публикации Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, 2000
http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/vseob.hist./stran.com
ДАНТЕ И ИОАХИМ
Когда в Раю дантовской «Комедии» к поэту спускается дух его прапрадеда Каччагвиды и, несказанно обрадованный встречей, начинает говорить со своим далеким потомком, тот сначала его не понимает, а затем объясняет, почему:
Он не нарочно мглой себя облек,
Но поневоле: взлет его суждений
Для цели смертных слишком был высок (Р., ХV, 40-42).
Это следует отнести и к самому автору и к его великой поэме. Когда Данте задумал изобразить свое фантастическое путешествие в потусторонний мир, он, несомненно, представлял себе, какую трудную задачу он перед собой поставил. И главное заключалось не в ужасах Ада (ужасов он насмотрелся еще на Земле) и не в невообразимом блаженстве Рая, каковое нужно было сочинить. Главное состояло в том, как обо всем этом сказать живым людям, и так сказать, чтобы люди поняли, что они сами живут в аду, и вместе с тем сказать так, чтобы, поняв это, они не были бы растерзаны сильными мира сего, не стали добычей инквизиторских фурий.
Вот почему Данте писал:
Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить замкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь (А., ХV, 124-127).
Данте оправдывает наказание зла божьим разумом:
О Высший Разум, как искусен ты
Горе и долу, и в жерле проклятом,
И сколько показуешь правоты! (А., ХIХ, 10-12).
Но вместе с тем: «род людской, чтобы взлетать рожденный» (Ч., ХII, 95). А чуть ниже – пение толпы грешников Чистилища «Блаженны нищие духом».
Сомнения не покидают главного героя комедии. Томистская душеспасительная схоластика помогает мало. В Земном раю Данте признается Беатриче, что он позабыл многое из ее богословских лекций и наставлений. Беатриче на это:
«Само твое забвенье – приговор
Виновной воле, устремленной мимо» ( Ч., ХХХII, 98-99).
Поэт забыл небесное, потому что целиком был поглощен земным – земными кошмарами и помыслами о том, как вызволить человечество из моря его бедствий. Тут проявляется присущая сознанию Данте посюсторонность и вызревающее в нем свободомыслие. Богоугодные советы и предписания не помогают вызволить поколения живых из тины царящего зла – зависти, ревности, несправедливости, беззакония и произвола. Требовались радикальные политические решения.
«И если мир шатается сейчас,
Причиной – вы» (Ч., ХVI, 82-83).
А Марко добавил:
«Ты видишь, что дурное управленье
Виной тому, что мир такой плохой,
А не природы вашей извращение» (там же, 103-105).
Данте было ясно, «первородный грех» – только отговорка церкви. Но чем заменить дурное управление? На глазах у Данте сама история перечеркнула утопию всемирной монархии. И поэт-мыслитель снова возводит взгляд к небесам, однако вовсе не в каноническом духе.
Один немецкий историк довольно метко выразился: Средневековье дало миру двух оригинальных мыслителей: Августина и Иоахима. Но Августина знают почти все, Иоахима же – только узкие специалисты. Попытаемся понять, почему.
Иоахим родился около 1135 года на крайнем юге Италии, в Калабрии, видимо, в деревне: «Смолоду я был земледельцем», – писал он впоследствии. Где он научился латыни, что читал, мы не знаем. Только известно, что юношей он начал выступать перед народом в соседнем городке Катанцаро. Это светским лицам не разрешалось. Иоахима схватили и в ближайшем цистерцианском монастыре постригли в монахи.
Видимо, твердый характер и значительная богословская начитанность вскоре вывели его в аббаты этой обители. Но через некоторое время Иоахим попросил снять с него сан и обязанности аббата: эти обязанности, объяснил он, заставляют его заниматься светскими делами и отрывают от богословских занятий. Его все-таки не отпустили, и он бежал из монастыря (видимо, с группой сторонников) в горы Калабрии, где основал монастырь Сан-Джованни-ин-Фьоре, устав которого утвердил папа. Но – с одним условием: все сочинения, которые напишет Иоахим, должны представляться для контроля папскому престолу.
А в своих сочинениях Иоахим развивал ту мысль, что три лица христианской троицы действуют не только сообща, но и порознь – в историческом порядке. Сначала была эра бога-отца – эра рабства, ибо лучшего тогда люди не могли воспринять. Затем наступила эра бога-сына. Рабство уступило место ученичеству, послушанию, дисциплине. Это закреплено Новым заветом. Но теперь и она подошла к своему завершению. Заканчивается и эра письменного Евангелия, его должно заменить «вечное Евангелие», заложенное в сердцах людей. Наступает эра мира и правды. Отпадет необходимость в обрядах, таинствах и иносказаниях: истина раскроется сама собой и будет доступна всем людям. Тогда-то, писал Иоахим, осуществятся все «обетования», т. е. обещания священных книг, и люди будут не только любоваться красотой листьев и цветов, но и наслаждаться сладостью плодов, иными словами – всеми благами жизни.
Эра духа, по мысли Иоахима, должна восторжествовать в силу необходимой эволюции самого божества, но вместе с тем как вселенский радикальный переворот на земле, в котором примут участие и люди. Иоахим и сам надеялся дожить до этого момента и принять участие в борьбе.
Церковь первоначально идей Иоахима не преследовала, и он умер в 1202 году как правоверный католик (vir catolicus). Но когда в 1255 году парижские иоахимиты выпустили книгу «Вечное Евангелие», где были опубликованы три главных сочинения калабрийского аббата, а в дополнение большая анонимная статья с одобряющим объяснением идей Иоахима (а книга, выставленная на площади перед собором Нотр-Дам, была молниеносно распродана), церковь забеспокоилась. В городке Ананьи, в Италии, была создана инквизиционная комиссия. В большом «Протоколе» комиссии были отмечены многочисленные еретические положения этой книги. Но, странным образом, общего осуждающего вывода комиссии нет. Собственно, такой вывод был сделан: несколько строк в конце «Протокола», тщательнейшим образом соскобленных с пергамента, свидетельствуют об этом неопровержимо. Но прочесть ничего невозможно, а кто и когда начисто содрал общий вывод комиссии, остается загадкой.
В итоге картина получилась достаточно сложная. Иоахим не был осужден как еретик и умер как правоверный «вир католикус». Но сторонников иоахимизма церковь преследовала; и, тем не менее, идеи иоахимизма оказали существенное влияние на развитие ордена францисканцев (спиритуалов). Это название радикальное крыло францисканцев получило именно потому, что, восприняв хилиастические идеи Иоахима, они верили в скорое наступление на земле «царства мира и правды» – «эры Святого Духа» – Spiriti Sancti. В эпоху Реформации сочинениями Иоахима зачитывался Томас Мюнцер, и даже в ХVII веке в идейной жизни Западней Европы сказывается влияние иоахимизма.
Иоахим в своих сочинениях не употребляет слова «тысячелетний», греческого «хилиос» – тысяча и не ограничивает продолжительности эры духа как «царства мира и правды» на земле (или смутно: «до конца света»), но по сути иоахимизм был учением хилиастического толка. Хилиазм возник во времена раннего христианства и жестоко преследовался церковью: вероятно, по этой причине Иоахим избегает употребления термина. Но в сущности иоахимизм явился новой, более сложной формой хилиазма. При всей фантастичности иоахимизм был своеобразной религиозной формой протеста против тяжкого феодального гнета, постоянных войн и усобиц. И веры в чудесное избавление – теперь уже с известным участием в борьбе и самого народа.
Трудно согласиться с мнением, будто «Комедия» Данте или только кантика «Ад» написаны в апокалиптическом духе (16*). Апокалипсис целиком пропитан религиозным пессимизмом. Он исходит из убеждения в неисправимости мира. Только с его полным уничтожением возможно – и не на земле, а на небесах, и только из особых, беспощадно отобранных на «Страшном суде» сверхсвятых людей – создать (непременно вне Земли) новый, «правильный» мир. Катастрофа «конца света» – это основная идея всего Апокалипсиса.
Данте в целом оставался в рамках религиозного миросозерцания, хотя его религиозность была уже глубоко подточена новыми, протогуманистическими и ранними собственно гуманистическими идеями. Но пессимистом Данте не был, о «конце света» в огромной поэме – ни одного упоминания, а его «Вавилонская блудница» была не символом «конца света», а символом крайней, непримиримой, уничтожающей критики существующей церкви. Великий поэт остался глух к Апокалипсису, но интересовался идеями Иоахима Флорского. Видя всю мерзость, всю несправедливость повседневной жизни Италии ХIII-ХIV веков перед лицом краха идеала всемирной монархии, Данте готов был поверить в возможность иоахимитского вселенского переворота, который изгонит из мира зло и позволит осуществить на Земле царство мира и правды.
«отец церкви» Августин писал: «Бог устроил так, чтобы в мире добрые были перемешаны со злыми и жили под их властью, покуда не придет снова Христос с лопатой в руке и, отвеяв зерно от плевелов, оставит только добрых и учинит благое устройство. До тех пор добрые должны терпеть господство злых. Если же кто-нибудь станет тебе доказывать противоположное и уверять в возможности на земле царства одних добрых, обличай его как еретика и беги от него как от чумы».
Смелость иоахимитской идеи очень импонировала Данте. Разумеется, это была иллюзия, но иллюзия бунтарская, отрицающая существующий миропорядок, и, во всяком случае, увлечение ею не позволяет рассматривать Данте как послушного сына церкви. Свои симпатии к идеям Иоахима Данте выразил достаточно ясно.
В XXI песни «Рая» Петр Дамьяни в конце своей правоверной речи обрушивается с ожесточенной филиппикой на современное ожиревшее, обросшее роскошью католическое высшее духовенство. На эти обличительные слова святителя слетелась огромная толпа блаженных, и они разразились таким оглушительным криком одобрения, который буквально оглушил и обескуражил поэта. Беатриче объяснила Данту, что в этом крике
«Провозглашалось мщенье, чей приход
Ты сам еще увидишь смертным взором» (Р., XXII, 14-15).
этом – в ближайшем будущем, при жизни тогдашних поколений, как столетием раньше писал Иоахим, мечтавший лично принять участие в этой борьбе за правду и справедливость.
В Раю с хвалебными, а то и с обличительными речами выступают наиболее известные церковные деятели Средневековья. О миноритах, их успехах, а затем и постыдном упадке ордена говорит сначала Аквинат, а затем генерал ордена в конце ХIII в. Бонавентура. А завершается длинная речь Бонавентуры неожиданным открытием:
«…А здесь, в двунадесятом
Который был в Калабрии аббатом» (Р., ХII, 139-141).
«подставившего» великого еретика в ряд канонических святых. И – убедительное свидетельство склонности Данте к хилиастическому учению Иоахима.
16* См.: Бэлза И. На полях "Божественной комедии" // Дантовские чтения. М., 1971. С. 37