Научные публикации Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, 2000
http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/vseob.hist./stran.com
ЭЛЛИНИЗАЦИЯ ХРИСТИАНСТВА
Дантов Ад полон тех же (или чуть внешне измененных) чудищ, какие пугали, терзали и мучили грешников языческого Аида. Уже у входа на христианских грешников набрасывается свирепый трехглавый Цербер (А., VI, 13-21). Дьяволов, чертей здесь нет – их злобные функции выполняют античные кентавры и иные мифологические чудища. Древнегреческое чудовище Герион, якобы некогда царившее на каком-то острове за Океаном и затем убитое Гераклом, – тоже тут. Данте превратил его в отвратительное морское чудовище, которое обслуживает седьмой круг Ада (А., ХVII, 1-27). К тому, что уже было сказано на этот счет, можно добавить что свирепым стражем адского Стигийского болота выступает древнегреческий мифический персонаж – царь лапифов Флегий (А., VIII, 19-24). В действие вводится греческая мифическая волшебница Эрихто (А., IХ, 23).
Новоприбывших грешников в Аду судит и определяет норму наказания Минос – мифический царь древнего Крита. На страже четвертого круга Ада свирепым стражем поставлен древнегреческий бог Подземного царства – а потому и богатства – Плутос (Плутон) (А., VI, 115; VII, 1-15). В Аду казнится и мифический Ясон – за обман обольщенных им женщин. Тут же и распутница Фаида из комедии Теренция «Евнух».
Никакого противопоставления. Данте намеренно перемешал и соединил древнегреческую мифологию и древнеримскую литературу: вымысел есть вымысел. Все «начальство» дантовского Ада мифологично. Царит древнеэллинская мифология. Часть наказуемых – оттуда же. Подключение сюда «героинь» из римской литературы должно было помочь читателю ясно почувствовать всю несерьезность «потустороннего мира», начиная с древних его корней.
Но древний Аид – это не объект для посмеяния. Древнеэллинское наследие живо для Данте. И мифология для него жива. В Чистилище (XXI, 50-51), в Раю (ХП, 10-12) Данте называет появившуюся радугу творением Ириды, посланницы Юноны. В Земном раю, встретив четырех нимф – »естественных добродетелей», Данте называет их богинями (dee) (Ч., ХХХII, 8).
Душа поэта полна глубочайшего уважения (быть может, следовало бы сказать – обожания) к античной (языческой!) культуре, разумеется, прежде всего – к литературе, поэзии. И как его герой счастлив, когда автор поэмы, своею властью избавив от адских мук «великие тени», возглавляемые Гором, приобщает его к «их собору».
«И стал шестым средь столького ума» (А., IV, 101-102).
Средние века, но она уже в высокой степени обладала человечностью, и потому рождавшаяся новая литература жадно протягивала руки к античной, к тому, что было, казалось бы, давно ушедшим прошлым.
В поэме Данте образы Земного рая (Ч., ХХVIII) постоянно переплетаются с образами античной мифологии. Порою Данте называет христианский Рай «высоким Олимпом». Христианского бога Данте иногда называет Гелиос (Р., ХIV, 96), Солнце (Р., ХV, 76-78).
Приступая к III кантике – к Раю, где должен быть показан апофеоз христианской религии, Данте ищет духовной поддержки и вдохновения не у христианского бога, не у Христа, не у святых, а у языческого бога Аполлона и от него ждет награды – лаврового венца:
О Аполлон, последний труд свершая,
Да буду я твоих исполнен сил,
Войди мне в грудь, и вей, чтоб песнь звенела (Р., I, 13-15, 19).
Аполлона Данте призывает:
О вышний дух, когда б ты мне помог
Так, чтобы тень державы осиянной
Языческий бог должен помочь христианскому поэту наиболее ярко и выразительно изобразить христианский рай! От того же языческого бога христианский поэт просит и лаврового венца (Р., I, 25-27).
В своем небесном путешествии к Эмпирею Данте залюбовался красотой планеты Юпитера и блаженством обитающих на этой планете душ. Он хочет изобразить это поразительное зрелище. Но опять обращается не к богу и не к святым, а к Пегасее – музе Аполлонова гнезда:
Ты, Пегасея, что даришь умом
………………………………..
Дай мощь твою коротким этим строкам! (Р., ХVIII, 82-87).
Чем все это объяснить? Видимо, средневековая поэзия, и чем дальше, тем больше, выходила из-под прямого влияния церкви («Песнь о Роланде», куртуазная поэзия, поэзия сладостного нового стиля). Поэты все чаще обращались к античной поэзии и к античной мифологии. И эта тенденция дает очень ясно себя почувствовать в «Комедии». В лесу голых деревьев, из ломких сучьев которых при надломе сочится кровь (лес самоубийц), в голос одного из них Данте вложил слова:
«Мой город – тот, где ради Иоанна
Забыт былой заступник; потому
» (А., ХIII, 143-145).
(Покровителем античной Флоренции считался бог войны Марс; с победой христианства его сменил Иоанн Креститель).
Примечательно, что в дантовом Раю прославление учений и деяний церковных святителей то и дело перемежается с примерами из библейской и церковной истории и мифологии со сходными моментами истории и мифологии античной (11*).
Продолжая традицию средневековой церкви, но осторожно придавая ей скептический поворот, Данте в своем Аду расширяет и обновляет круг мучимых, и особенно круг мучителей, за счет персонажей античной истории, в частности мифологии.
Попробуем подвести некоторые итоги. Прежде всего отметим возрастающий интерес не только к античной мифологии, но и к ее светской культуре. Для церкви это был интерес вполне односторонний: расширялся круг грешников, подлежащих наказанию, расширялся круг караемых в Аду и там же – круг карателей. Язычество по-прежнему осуждалось, но политеизм уже не представлял сколько-нибудь значительной политической или идеологической угрозы. Нежелательной для церкви, угрозой для правоверия оставалась только светская по преимуществу ориентация античной литературы, и именно это повышало интерес к ней в обществе.
– нет, не в догматике и не в историческом обосновании, разумеется, а в осуждении и наказании своемыслия и богонепослушании. В христианском Аду, как рассказывает Данте, жестоким карам подвергаются Улисс и Диомед – за то, что они много способствовали падению и разрушению Трои, из которой, как считалось, вышли предки римлян; за гибель Ахилла и за похищение этими хитрецами-данайцами большой статуи Афины-Паллады, которая-де охраняла Трою (А., ХХVI, 55-63).
Таким образом, христианский бог и его суд ставятся в один ряд с античными, языческими. Они почти однозначны: христианский суд защищает языческие святыни. Только один пример: в Чистилище Гуго Капет, первый король средневековой Франции, каясь в преступной политике французских королей, оплакивает также преступления мифологических и исторических властителей – как античных, языческих, так и библейских (Ч., XX, 103-117). Зло не имеет вероисповедания. Само по себе вероисповедание не избавляет от зла.
Это для Данте было несомненно. Он показал почти непосредственную преемственность от одной религии к другой божьего гнева и божьих приговоров. Очевидно, Данте не видел принципиальной разницы между божествами двух враждующих религий, да и в их отношении к людям (см.: А., ХХVI, 52-142).
11* См.: Рай, I, 10-36, 67-69; II, 7-9, 16-21; 17, 22-24, 40-63, 82-87, 103-108; V, 64-72; VI, 1-3, 31-93; VIII, 1-9, 124-132; IX, 97-102; X, 64-69; XI, 64-69; ХII, 10-12; ХIV, 96; ХV, 25-30, 124-129; ХVII, 1-3, 46-47; ХVIII, 82-87; ХXI, 5-6, 25-27; ХХII, 139-144; ХХVII, 61-63; XXX, 125; ХХХIII, 65-66, 96.