Научные публикации Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, 2000
http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/vseob.hist./stran.com
ЭПОПЕЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ?
Именно так – как эпопею Средневековья определил в свое время сущность дантовой «Комедии» Валерий Брюсов. С некоторыми модификациями подобное понимание и поныне можно встретить в нашей литературе. Но что это должно означать? Что Данте любовался Средневековьем, тем обществом, в котором он жил? И воспел его в «Комедии»? Или призывал современников-читателей полюбить ту эпоху, в которой им привелось жить?
нижним ярусам Ада – это своего рода сводка отвратительных земных дел – коварных измен и гнусных убийств – убийств соперников, родственников и даже родных братьев ради завладения их замками, богатствами и властью, чем богата история итальянской феодальной нетитулованной, титулованной и высокотитулованной светской и духовной знати ХIII века. Страшная история графа Уголино, правителя Пизы, которого схватил и заточил его кровный враг – архиепископ (!) пизанский Руджиери, заточил не одного, но вместе с двумя сыновьями и двумя малолетними внуками и лишил их какой-либо пищи, – едва ли найдет себе много аналогий в бесчеловечной истории человечества. Отец грыз свои пальцы, маленькие дети умирали у него на глазах, старший сын сказал: «Отец, убей нас всех и всех съешь! Нам будет легче» (А., ХХХП, 123-135; ХХХШ, 1-78). В Аду Уголино, впившись острыми зубами, неустанно и остервенело грызет затылок своего злейшего врага и губителя архиепископа Руджиери.
В данном случае перо Данте взволновано не политикой, а страшным нравственным падением властителей Италии – той самой бесконечной чередой обманов, подлых предательств и убийств; и жестокости, неизменной жестокости. Этой поистине адской картине поэт отдал большую часть ХХХП и ХХХШ песней «Ада». Вот что волновало Данте. Вот в чем, а не только в любовных зарисовках природы прорывался его потрясающий реализм.
Суровый Дант, как назвал его Пушкин, в высшей степени критичен. У него сердце болит за любимую Италию, которая превратилась в «кабак» (bordello). Он не может примириться с непрерывными раздорами и войнами. Их зачинщиков, а равно и тех, кто их воспевает, он ненавидит, – будь то провансальский талантливый поэт Бертран де Борн или Магомет. А конца раздорам и войнам не было видно. Вот почему поэт называет свой век «диким веком». Нет, если уж воспользоваться терминологией Брюсова, то Дантова «Комедия» – это эпопея отрицания Средневековья.
Но, может быть, видя зло средневекового мира, поэт посредневековому реагирует на него? Ссылается на «первородный грех» или «козни дьявола»? Может быть, призывает презреть бренный мир, бежать от него и отдаться покаянию или, по меньшей мере, погрузиться в пассивное созерцание? Нет, у Данте мы не найдем ни аскетизма, ни квиэтизма. Поэт зовет читателей к стойкости, к твердости воли в защите правды и справедливости на земле:
Как башня стой, сколь ветры ни бушуют.
Как бы утопичны ни были социальные идеалы Данте, важна их общая направленность. Характеризуя «Пса», который придет и загрызет волчицу жадности, губящую все доброе, Данте придает ему три решающих нравственных качества:
Честь, любовь и мудрость (А., 1, 104).
Ни слова о религиозном благочестии, о послушании воле бога. Только три важнейших, человеческих добродетели. И ни слова об отношении бога к господству этой волчицы в мире или о его помощи в трудной борьбе с ее засильем. Поэт верит, что победит хищного зверя мудрый и доблестный человек, который создаст на Земле новый политический и нравственный порядок.
Тем, кому творчество Данте представляется религиозным, средневековым, полезно вспомнить слова флорентийского мудреца, сказанные еще в «Пире»: «Все человеческие действия должны служить определенной цели, а именно жизни» (2*). В «Комедии» Данте настойчиво продолжает ту же линию, земную, человеческую. Устами Вергилия Данте утверждает:
Велело людям жить и процветать (А., XI, 107-108).
О «первородном грехе», перечеркнувшем это слово, о необходимости постоянного покаяния и бегства от мира – ни звука.
2*. Данте. Пир, IV, VI, 7 // Данте Алигьери. Малые произведения. М.,1968. С. 214.