Стам С.М.: Странная комедия. Читая Данте...
Правоверный диктат или свобода мысли?

Научные публикации Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, 2000

http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/vseob.hist./stran.com

ПРАВОВЕРНЫЙ ДИКТАТ ИЛИ СВОБОДА МЫСЛИ?

Борьба Данте против уничижителей человеческого разума и ненасытной жажды познания (главным образом отраженная в спорах главного героя с орлом) идет почти непрерывно, и каждый раз поэт заставляет своего противника отступить, переводя речь от строгого порицания религиозных сомнений и вольнодумства к критике (порой и острой и широкой) земных жестоких, корыстных, лживых и несправедливых порядков. Эта критика земных, в первую очередь политических, феодально-тиранических порядков перемещала спор в область политики, где пагубность «небесного» управления землей и людьми обнаруживалась наиболее очевидно.

Исходя из тех же принципов, Данте не отдал Саладина на растерзание адским палачам, а ввел этого иноверца и победителя крестоносцев в при-адский, свободный от мук Лимб. Едва ли это согласовывалось с правоверием церкви. В ее глазах Данте был еретиком.

Очевидно, Данте подходил к людям, судил о них иначе, чем церковь. В V веке Августин писал: каким бы добрым и справедливым ни был человек, но если он не входит в общину христианской церкви, душе его дорога – только в ад; и столетиями это считалось аксиомой. Мудрецу начинавшейся новой эпохи важно было не вероисповедание человека, а его личность, его нравственность, его отношение к другим людям, его деятельность, творчество, то хорошее и долговечное, что он сделал для людей, – то, что гуманисты обозначат одним решающим понятием – доблесть.

Изобретение адского, но свободного от мук Лимба – не единственное произвольное нововведение Данте в потустороннем мире. Своею волей поэт с самого начала возводит в ранг блаженных, святых возлюбленную Беатриче Портинари (см.: А., II, 52-133), и в этой роли она проходит через всю поэму, вплоть до «Белой розы» – вершины Рая, где восседает у ног Богоматери,

На троне, ей сужденном по заслугам (Р., XXXI, 69).

Своею же волей Данте вводит в Рай пращура Каччагвиду. Устами прапрадеда Данте причисляет к лику святых не только его самого, но и его мать (Р., ХVI, 35).

Но поэт идет дальше. Без каких-либо доказательств Данте объявляет древнеримского поэта I века н. э. Публия Стация, придворного поэта императора Домициана, тайным христианином и делает его поборником христианского правоверия (см.: Ч., ХVI, ХVII-ХХХIII).

Очевидно, автор «забыл» или, вернее, вопреки церковному вероучению, не верил, что высшее блаженство человека может быть достигнуто только на небесах, в раю, и не благодаря совершенству человека, а лишь как результат его покорности церкви и неуклонного соблюдения ее требований.

Все дело в том, что Данте душою был всецело на земле и был убежден, что при правильном политическом мироустройстве блаженство полного духовного развития возможно и должно быть достигнуто на Земле. Его идеал сугубо посюсторонен. А что творится на Земле, он знал прекрасно и убедительно это показал людям. Именно поэтому Данте не может не быть критичным в отношении якобы правящего миром небесного Промысла.

Достаточно ясно Данте дает понять, что не верит в догмат о «первородном грехе». Устами «божественной» Беатриче поэт утверждает:

«Цвет доброй воли в смертном сердце жив;
Но ливней беспрестанные потоки
Родят уродцев из хороших слив» (Р., ХХVII, 124- 126).

То есть моральные уродства людей вызваны не «первородным грехом», а трудными, нечеловеческими условиями жизни. Какая ересь, с точки зрения церкви! В людях – добрая воля? Решающая роль принадлежит социально-политическим условиям?! Да, у Данте, и такой опытный политик, как Марко Ломбардо, убежден, что

«…дурное управленье
Виной тому, что мир такой плохой,
А не природы вашей извращенье» (Ч., XVI, 103-105).

Данте возлагает надежды на человеческий разум. Священный орел, в речи которого Данте вкладывает средневеково-церковные убеждения, ни во что не ставит человеческий разум; истинный разум – только в боге:

«Свет – только тот, который воспринят
От вечной Ясности; а все иное –
Мрак, мгла телесная, телесный яд» (Р., ХIХ, 64-66).

И орел не скрывает того, что это говорится в назидание Данте, против его сомнений и заблуждений:

«Отныне правосудие живое
Тебе раскрыл я и вопрос пресек,
Не оставлявший мысль твою в покое» (Р., XIX, 67-69).

Инакомыслие – свободомыслие зафиксировано и отброшено. Противоположность церковного отношения к человеческому разуму и знанию и позиции Данте в этом важнейшем вопросе выражена с предельной ясностью. И что бы ортодоксальное ни бросил поэт где-то в тексте, – это, как правило, защитительная дань традиции. Несовместимость дантовой и церковной, правоверной позиций остается несомненной.

речи Беатриче по проблеме свободы воли – послушной и непослушной воле бога он как будто полностью соглашается с нею и готов правду человеческого разума всецело подчинять воле божества:

Я вижу, что вовек не утолен
Наш разум, если Правдой непреложной,
Вне коей правды нет, не озарен.
…………………………………

Но тут же круто поворачивает:


Росток сомненья; так природа властно
С холма на холм ведет нас до высот (Там же, 130-132).

«Всякое познание начинается с сомнения». Созвучие очень многозначительное. Не менее важно и то, что Данте, только что уступив теологии, вновь возвращается к природе, которая властно (а ведь это не бог!) ведет человека к поэтапному познанию истины.