Научные публикации Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, 2000
http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/vseob.hist./stran.com
ПРОБЛЕМА СЛАВЫ И БЕССМЕРТИЯ
В ХIV песни Рая апостол Яков экзаменует поэта: что есть надежда?
И Данте отвечает:
Надежда, – я сказал, – есть ожиданье
Грядущей славы (Р., ХХV, 67-68).
Если под «грядущей славой» понимать бессмертное блаженство на небесах, то такой ответ может быть признан вполне правоверным, тем более что к сказанному Данте добавляет:
... Ценность прежних дел
И благодать – его обоснованье (там же, 68-б9).
Но если припомнить, что только что, в первых терцинах той же песни поэт четко высказал свою (и совсем иную) сокровенную мечту:
В ином руне, в ином величьи звонком
Вернусь, поэт, и осенюсь венцом
Там, где крещенье принимал ребенком (Р., ХХV, 7-9),
то станет ясно, что поэт надеется совсем на другое бессмертие и славу – вполне земную и человеческую память и славу за его великое и правдивое поэтическое творение. Так в правоверной форме Данте выражает отнюдь не «небесные», а реальные, земные надежды (можно сказать, уверенность) в осуждаемой церковью земной, человеческой славе в поколениях и поколениях потомков. В сущности, в творении Данте рождались, утверждали себя новые, гуманистические идеалы человеческого поведения, человеческого существования. И одновременно вырабатывались приемы литературной защиты новых идей в условиях сохранения старых общественных институтов и преобладания старой общественной атмосферы.
Желанье славы, более того, уверенность Данте в его посмертной славе выражает твердую убежденность поэта в правильности избранного им пути, в том, что его поэзия – плод титанического труда и вдохновения будет понята и принята народом и поможет «жизнь оздоровить».
Для этого нужно было обладать не только исключительным поэтическим даром, но и героической смелостью. И хотя церковь отвергала стремление людей к славе – это грех, ибо слава принадлежит только богу, и только его нужно славить, – время начало выдвигать светских людей, жаждущих славы и достойных ее. И первым был Данте.
Своей жажды славы Данте не скрывал. Правда, в обоснование этой славы, наряду с достославными делами, поэт включает и божественную благодать – в Раю, да еще в ответе апостолу, этого нельзя было не добавить. Но ведь сама надежда Данте совершенно не соответствовала религиозному канону. Вместо надежды на «спасение души» – надежда на славу в грядущих поколениях! Вполне земная надежда, свободная от «божественных» ценностей. Очевидно, перед нами не правоверье, а только его видимость. Данте же не сомневался: слава великих земных дел, слава благородного творчества – вот единственно реальная основа бессмертия.
Вернемся к XIV песни Рая. Поразительно, но апостол-экзаменатор не возражает против очевидной ереси поэта. Видимо, по Данте, и душам апостолов в Раю стало не под силу отвергать то, что, не спросясь у них, ввела в практику жизнь, все больше и тверже ориентировавшаяся на личность.
Отношение Данте к бесцельным душам, «кто меж добром и злом», – это отвержение небокоптительства, всесветного и вечного мещанства, это не личности. Личность начинается с целеустремленной деятельности во имя блага людей и через это – к славе. Чисто потребительское отношение к жизни отвергается.
Земное, творческое происхождение долгой славы несомненно для Данте. Свою мысль он вкладывает в уста глубоко уважаемого им предка – Каччагвиды:
«... Ликуют духи, чьи в земной долине
Столь громкой славой прогремели дни,
Что муз обогащали бы доныне» (Р., ХVIII, 31-32).
Устами Беатриче Данте утверждает: бессмертие – в долгой-долгой памяти потомков о славных делах и творениях:
«Упятерится этот сотый год;
Тех, чьи дела величьем пресловуты,
Вторая жизнь вослед за первой ждет» (Р., IX, 40-42).
Что же хочет сказать поэт? – Реальная жизнь сильнее потусторонней.
как члены определенных сословий, корпораций, общин, гильдий, цехов, орденов. Только будучи членами определенных корпораций, орденов, братств и выполняя их уставы, обычаи, требования, они становились признанными, «законными» членами общества. Их повседневная деятельность, поведение, самое их мышление определялись и контролировались этими корпорациями, каковые были органами защиты и органами принуждения. Личные инициативы отдельных членов корпораций или пресекались, или лишались защиты со стороны корпорации, а это могло поставить одиночку в положение изгоя. Весь этот корпоративный порядок санкционировался (а то и прямо контролировался) церковью, особенно в том, что относилось к идеологии и нравственности. Всякое новшество в духовной жизни, как правило, принималось в штыки и могло грозить новатору нешуточными последствиями. Чтобы сказать и отстоять новое слово в науке или поэзии, требовалась личность.
Эти обстоятельства необходимо учитывать, если мы хотим понять то, что в самом начале ХIV века написал в своей «Комедии» Данте и почему он написал это в такой неожиданной, крайне своеобразной, очень яркой и очень противоречивой форме. «Комедию» написал не просто талантливый поэт. Ее написал поэт гениальный. Это было творение гениальной личности.
Что такое личность, Данте понимал. Это прежде всего свобода, духовная свобода. Вспомним еще раз слова Вергилия, устами которого говорил Данте:
«Теперь своим руководись советом:
………………………………………
…… …тебе во всем простор.
Свободен, прям и здрав твой дух; во всем
Судья ты сам…» (Ч., ХХVII, 131, 138, 140-141).
Совершенно новое историческое явление: свободно мыслящий суверенный человек, свободная, мыслящая личность.
Труд поэта нелегок. Трудна и небезопасна каменистая тропа к успеху, к славе. Встретив в Земном Раю семь муз (снова античный мотив), Данте вспоминает, как во славу поэзии
Как нужно было понимать время и свое место в нем, чтобы сказать:
... Я вышел пред зарей...
... Из скорбных мест... (Ч., VIII, 58-59).
Пусть для меня прольется Геликон (Ч., XXIX, 37-40).
Церковное осуждение земной славы не только не пугает поэта – оно даже не приходит ему в голову. Для него это давно пройденный и забытый этап. Поэт полон сознания ценности своего труда и закономерности своего притязания на славу.
Античное культурное наследие будет активно осваиваться гуманистами. Но они не будут копировать античных классиков, как не копировал их и Данте. Они создадут совсем новую культуру, какой не знало прошлое, – культуру Ренессанса.
Вопреки тяжким ударам судьбы, какие выпали на долю великого поэта-изгнанника, Данте сохранил и противопоставил судьбе невиданную стойкость личности, высочайшее чувство человеческого достоинства и благородной гордости поэта и борца, до конца верного своим идеалам. Вот почему в его великой эпопее он остается главным героем. Его личность раскрывается через раскрытие и осмысление духовного мира его лучших и худших (да, да, и худших!) героев, обличаемых и отвергаемых поэтом. Нужно понять, почему и как, казалось бы, предельно противоречивый автор при внимательном чтении предстает на страницах «Комедии» как поразительно цельная, монументальная личность. Нужно постичь общественное значение «Комедии», автор которой на заре ХIV века решался сделать и блестяще осуществил самый трудный – первый шаг к великой культуре Возрождения.
– раб божий. Слава принадлежит только богу. Славить бога должны постоянно – и хоры «блаженных» в Раю, и толпы голодных прихожан на Земле. Таким образом, в состав «божьей славы» входило все, что творилось в эпоху Данте не только в небесах, но и на «грешной» земле, и правду об этом до будущих поколений донесет Данте своей великой «Комедией», и слава этого исполинского творения по праву и справедливости принадлежат ему – поэту и мыслителю. Не станем заблуждаться, Данте понимал это не хуже нас. Исполинским трудом, в труднейших условиях, под угрозой костра, но исполненный любовью к людям, он написал грандиозную «Комедию», слава которой не пройдет никогда. И в этом – подлинное бессмертие Данте. Пройдет два столетия, и величайший из великих, прославленный уже тогда на всю Европу, да и за ее пределами, Микеланджело, сдерживая слезу, скажет: «О, если бы мне славу Данте!» Проблема славы органически связана с проблемой бессмертия. Данте не сомневается, что тот, кого он отметил «в своих созвучьях», будет известен «из рода в род» (А., ХХХII, 91-93). Он был уверен в долговечности – нет, в вечности его творения – его «Комедии». Данте знает цену своему великому творению и не сомневается в ожидающей его славе.
Выражает это, как правило, чужими устами: «Да светит слава по следам твоим!» – восклицает Якопо Рустикуччи – флорентиец, палимый огнем в Седьмом круге Ада (А., ХVI, 66) за свой эпикуреизм. В бессмертной славе своей поэмы и своего имени Данте не сомневался и тогда, когда спрашивал имя у грешника, вмороженного в лед:
Я жив, и ты бы утешенье встретил, -
Был мой ответ, – когда б из рода в род
В моих созвучьях я тебя отметил (А., XXXII, 91-93).
– это встреча путников со скованными в глубокой яме пропасти Ада гигантами древнегреческой мифологии – сынами Земли – страшными и злонравными великанами, которые когда-то пытались свергнуть Зевса и других богов. Но были побеждены Зевсом и ввергнуты в преисподнюю вместе с Эфиальтом и Антеем, а с ними и царь Немврод, неудавшийся строитель Вавилонской башни. Уговаривая Антея спустить путников вниз – в ледяной Коцит, Вергилий не только славословит, но даже заверяет Антея, что Данте
«…Будет рад
Тебя опять прославить во вселенной» (А., ХХХI, 126-127).
Очевидно, Антей вызывал симпатию Данте, во-первых, как могучий сын Земли, а во-вторых, как богоборец, не побоявшийся восстать против всевластного владыки мира.
В Раю пращур поэта Каччагвида выражает убеждение, что «Комедия» сделает ее автора бессмертным:
«Но не завидуй тем, кто ставит сети;
Давно отмщенной будет их вина,
А ты, как прежде, будешь жить на свете» (Р., ХVII, 97-99).
Уже в Раю можно слышать:
«Тех, чьи дела величьем пресловуты,
» (Р., IХ, 41-42).
И даруй мне такую мощь речей,
Чтобы хоть искру славы заповедной
Я сохранил для будущих людей (Р., ХХХIII, 70-72).
– о чьей еще славе можно говорить перед престолом божиим? Но, очевидно, и передача божьей славы грядущим поколениям зависит от силы человеческой поэзии.