Научные публикации Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, 2000
http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/vseob.hist./stran.com
ПРОТИВ ЖАЖДЫ БОГАТСТВА
В поисках путей исправления человеческого общества, в поисках устранения общественного зла Данте не возводит глаза к небу, он пристально вглядывается в жизнь людей и приходит к выводу, что одно из важнейших зол, которое ее портит и губит,– жадность, жажда богатства. Некоторые историки-ренессансисты видят в этом ограниченность Данте, отразившего будто бы страх средневекового городского мелкого товаропроизводителя перед рождавшимся и наступавшим капиталом. Наверное, данные процессы не ускользали от внимания и Данте, но взгляд его был несравненно шире:
Будь проклята волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет! (Ч., XX, 10-12).
Никакого протеста против новых форм собственности. Никакой защиты, никакой идеализации старины. Жадность богатства с древних лет пожирает общество. Феодальная жадность – на земли, замки и самовластье – вот источник зависти, вражды, раздоров и войн.
Перед нами, по сути дела, новое для того времени понимание зла: не как чисто морального порока или недостатка добра в том или ином человеке, а как прямого следствия богатства и жажды еще большего богатства. Зло коренится в корыстных, материальных интересах.
Данте убежден, что жадность пожирает человека:
О жадность! Не способен ни единый
Из тех, кого ты держишь, поглотив,
Поднять зеницы над твоей пучиной! (Р., ХХVII, 121-123).
Жадность, страсть к богатству снедает и духовных пастырей, и самое папство. В Чистилище, среди наказуемых за жадность, Данте встречает тень папы Адриана V, родом графа. Тот, каясь (как и его спутники), признается: «прилипла к праху душа моя»:
«... Жадность там порыв любви к благому
Гасила в нас и не влекла к делам» (Ч., XIX, 121-122).
Подобных примеров в отношении высшего духовенства и именно папства в поэме достаточно. О том, что богатство порабощает душу, в ХV веке будет писать Альберти. Данте обличает во всепожирающей жадности христианских королей, особенно французских, начиная с Гуго Капета и кончая Филиппом IV (см.: Ч., XX, 45-96). Данте заставляет Гуго Капета признаться и покаяться в захватнической политике его потомков и преемников:
«О жадность, до чего же мы дойдем,
Раз кровь мою(12*) так привлекло стяжанье?» (Ч., XX, 82-83).
Данте ищет и не находит той силы, которая могла бы избавить общество от ненасытной волчицы жадности богатства. К богу он не обращается. Не скрывая своего недоверия, обращается к астрологам:
О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Когда же придет тот, кто эту тварь изгонит? (Ч., XX, 10-15).
«чести, любви и мудрости», который сумеет справиться с всепожирающей волчицей жадности (А., I, 101-104). Но при этом – ни слова упования на божественную силу или страх божий.
Как жаждал он радикальных благотворных перемен – не на небесах, а здесь, на Земле, для живых людей.
В идейном потоке Ренессанса проблема жадности, богатства, порабощающего душу, звучит громко и почти постоянно. С этой «волчицей» воевали и Петрарка, и Никколо Никколи, и Поджо, и Альберти, и Манетти и порою приходили к весьма примечательным экономическим выводам.
12* То есть потомство.