Оригинал находится на сайте http://norse.ulver.com
Баллады
Во всех скандинавских странах представлен жанр устной повествовательной поэзии, который по-датски и по-норвежски обычно называется folkevise, а по-шведски – folkvisa. И то, и другое слово – калька немецкого слова Volkslied "народная песня", введенного в конце XVIII в. пионером романтической фольклористики Гердером. В последнее время, однако, в Скандинавии распространяются и соответствия слова "баллада" (шведское ballad, датское и норвежское ballade), как этот жанр обычно называется в других европейских странах (английское ballad, немецкое Ballade и т. д.). Слово это – романского происхождения (провансальское balada "плясовая песнь" от balar "танцевать", сравни русские слова того же происхождения "бал" и "балет"). По-исландски этот жанр называется fomkvaedi, буквально "древняя песнь", а по-фарерски – просто kvaedi "песнь". Просто "песней" этот жанр назывался в устной традиции по всей Скандинавии (по-датски vise, по-шведски visa и т. д.). По-русски он называется также "народная баллада".
– в Дании. Однако никаких прямых свидетельств о том, как возник жанр баллады в Скандинавии, в сущности, нет. Баллада представлена в Скандинавии только в записях нового времени.
От баллад, которые, как предполагается, возникали в XII-XIV вв., не сохранилось ничего. Но в "Песнях Эвфемии", шведском стихотворном переводе начала XIV в., есть трафаретные выражения и строчки в балладном стиле. От XV в. сохранилось очень мало, только фрагменты. Древнейший из них – строфа из одной датской баллады на карте Гренландии 1425 г. Припев другой датской баллады вписан в рукопись 1454 г. как проба пера. Припев еще одной баллады есть в фреске конца XV в. в шведской церкви. В рукописи конца XV в. есть семь строф из одной датской баллады. От XVI в. сохранилось гораздо больше. Среди датской знатной молодежи стали тогда модными рукописные песенники, составлявшиеся в основном из датских подражаний немецкой любовной лирике. В этих песенниках есть и баллады. Древнейшая из рукописей такого рода – это так называемая "Сердечная книга" (рукопись обрезана так, что имеет форму сердца). Она была написана в 1553-1555 гг.
К концу XVI в. относится и первый печатный сборник скандинавских баллад: датский королевский историограф Ведель издал в 1591 г. "Сто избранных датских песней о различных замечательных подвигах и других необыкновенных приключениях, случившихся в этом королевстве с древними героями, прославленными королями и другими знатными лицами (и т. д.)". Как видно из этого заглавия, Ведель принимал баллады за повествования в основном исторические. От конца XVI и от XVII в. сохранился ряд рукописных сборников датских баллад. Как правило, сборники эти – своего рода дамские альбомы (по-видимому, баллады были тогда модным развлечением среди знатных дам). К концу XVI и к XVII в. относятся и древнейшие шведские рукописные сборники баллад (они были изданы в трех томах А. Нуреном в 1884-1925 гг.). В конце XVI в. в Дании появились и первые лубочные издания баллад. Впоследствии их было много и в Дании, и в Швеции, и они, вероятно, оказали известное влияние на устную традицию.
Систематическое собирательство баллад (причем не только текстов, но и мелодий) началось в Скандинавии только в эпоху романтизма. Художественные достоинства баллады как жанра были впервые оценены. Баллады бытовали тогда исключительно в крестьянской среде. Поэтому они и стали называться "народными песнями". В Швеции собирательство баллад началось с первой половины XIX в., и его результатом были первые издания шведских баллад (А. А. Афселиуса и Э. Г. Гейера в трех томах в 1814-1818 гг. и А. И. Арвидссона в трех томах в 1834-1842 гг.). Тогда же начали собирать баллады и в Дании, и там было собрано всего больше баллад. Знаменитое издание датских баллад, начатое С. Грундтвигом в 1853 г., продолженное А. Ольриком и завершенное X. Грюнер-Нильсеном в 1943 г., – это одно из самых монументальных изданий фольклора вообще (десять огромных томов!). В нем воспроизведены все имеющиеся записи датских баллад.
Древнейшие исландские рукописные сборники баллад относятся к XVII в. Исландские баллады были изданы С. Грундтвигом и Йоуном Сигурдссоиом в двух томах в 1855-1885 гг. и Йоуном Хельгасоном в семи томах в 1962-1970 гг. Древнейшие записи фарерских баллад относятся к концу XVIII в., в течение XIX в. их вышло несколько изданий (издания X. К. Люнгбю в 1822 г., В. У. Хаммерсхаймба в 1851, 1855 и 1891 гг. и С. Грундтвига в 1886 г.). Всего позже началось собирательство норвежских баллад – только в 40-х гг. XIX в., а первые издания норвежских баллад появились только в середине XIX в. (издания М. Б. Ланста в 1852-1853 гг. и С. Бюгге в 1858 г.). В конце XIX и XX в. вышло также несколько популярных изданий скандинавских баллад – датских (С. Грундтвига, А. Ольрика, Э. фон дер Рекке), шведских (С. Эка, Б. Йунссона), норвежских (К. Листеля и М. My, У. Бё и С. Сульхейма).
Ведь, судя по обилию вариантных записей, для исполнителей (да и записывателей) баллада была не фиксированным текстом, а только сюжетной схемой, требовавшей словесного наполнения. Но если баллада не была для ее исполнителей фиксированным текстом, то очевидно, что каждое ее исполнение было фактически созданием нового произведения, хотя не осознававшимся ни исполнителями, ни записывателями как сочинение. Конечно, поскольку исполнитель не осознавал себя сочинителем, он не стремился к оригинальности, и поэтому отличие баллады в его исполнении от "той же баллады" других исполнителей могло быть минимальным или даже сводиться к нулю. Тем не менее в силу нефиксированности текста, т. е. неотчлененности исполнения от сочинения, всякое исполнение было живым творчеством, независимо от того, насколько результат этого творчества отличался от результатов других исполнений.
Между тем в результате всякой записи баллада превращалась в фиксированный текст, т. е. нечто прямо противоположное тому, чем она была в устной традиции. Различие между балладой в устной традиции и балладой в записи справедливо сравнивали с различием между живым цветком и цветком засушенным. В самом деле, ведь то живое творчество, которое должно было иметь место во время исполнения баллады, не находило никакого отражения в записи. Творчество это оставалось, так сказать, "за записью".
Вместе с тем записи не были фонограммами. Они всегда подразумевали какую-то литературную обработку того, что записывалось. Еще большую литературную обработку баллад, как правило, подразумевало их издание. Само принятие одного из текстов "той же баллады" за основной, а остальных – за "варианты" – это, в сущности, литературная обработка. Ведь в устной традиции такого деления нет! Нередко в изданиях текст баллад составляется из элементов, взятых из разных записей, а в то же время в записи отметается все, что по тем или иным соображениям принимается за "неисконное", "неподлинное", "результат порчи" и т. п. Даже если даются все существующие записи "той же баллады" (как это сделано в издании, начатом Грундтвигом), эти записи – лишь ряд фиксированных текстов, и живое балладное творчество и в этом случае оставлено "за записью".
*
Балладный стихотворный размер одинаков во всех скандинавских странах. Есть две его разновидности: двухстрочный и четырехстрочный.
В двухстрочном размере две строки связаны конечными рифмами, мужскими или женскими, и в каждой строке есть четыре ударных слога, т. е. слога, несущих метрическое ударение, тогда как количество безударных слогов и их распределение в строке различны. В каждой двухстрочной строфе есть припев, повторяющийся из строфы в строфу. Он либо состоит из одной строки, которая следует за четной строкой, либо (чаще) состоит из двух строк, из которых одна вклинивается между строками, а вторая следует за четной строкой. Например:
Юную девушку он полюбил.
– Любимая, отчего ты грустна?
Или:
К Асбьёрну ныне приехал брат,
– Темная ночь на дворе, –
– А у девиц веселье.
В четырехстрочном размере конечными рифмами, мужскими или женскими, связаны только четные строки. В нечетных строках такой строфы есть четыре ударных слога, в четных – три, а припев следует за последней строкой. Например:
Его борода висит до колен,
Как будто конская грива,
– А солнце светит, как золото, над Тронхеймом.
Встречается, однако, четырехстрочная строфа, в которой во всех строках есть только три ударных слога. Например:
Ранним летним утром,
Юный Палле Буссон
Уже одеться успел.
– Пора в седло!
Иногда встречается четырехстрочная строфа, в которой в четных строках есть только два ударных слога.
Конечная рифма в обоих балладных размерах обязательна. Но часто это не полная рифма, а ассонанс (рифмуют только гласные, но не согласные). Что же касается аллитерации, то она, хотя и встречается в балладах, но никогда не используется систематически, так, как она использовалась в эддической и скальдической поэзии. Иногда встречается более сложная строфическая композиция (припев, отличающийся по размеру от остальных строк в строфе или состоящий из нескольких строк, и т. п.).
Не подлежит сомнению, что баллада существовала только как песня и что, как правило, она была плясовой песней. Есть ряд свидетельств о том, что обычай танцевать баллады был распространен по всей Скандинавии. Танец заключался в том, что танцующие обоего пола становились в круг или в цепь и делали сначала два шага налево, а потом шаг направо и т. д. Запевала пел строфы баллады, а все остальные – только припев. Таким образом, в сущности, исполнителем баллады был запевала. Обычай этот до совсем недавнего времени сохранился на Фарерских островах. Шведский балладовед С. Эк, наблюдавший там такое исполнение баллад в 1927 г., в канун дня святого Олава (28 июля), рассказывает, что хоровод продолжался до самого утра и что ему никогда не приходилось видеть такого радостного танца и такого множества сияющих весельем лиц. По-видимому, однако, не все баллады были связаны с танцем. Судя по некоторым припевам, баллады пелись также во время поездок верхом или на лодке, а также во время той или иной работы.
В изданиях баллад припев всегда приводится только после первой и последней строф. Но в устной традиции его пели, конечно, после каждой строфы. Слова балладного припева – это обычно либо намек на содержание баллады, либо просто лирическое восклицание, не обязательно связанное с содержанием баллады. Не случайно, однако, во многих балладных припевах идет речь о танце, и по своему содержанию такой припев – это как бы приглашение к танцу. Во многих записях баллада начинается с лирической строфы, не связанной по содержанию с остальными строфами и нередко отличной от них по форме. Припев в таких балладах – это строки из этой строфы. Некоторые балладоведы считают, что припев развился из такой строфы, другие, наоборот, – что такая строфа развилась из припева.
С эддическим и скальдическим стихом стихотворная форма баллады никак не связана. Основной организующий момент в ней – конечная рифма, а не аллитерация. Между тем балладная стихотворная форма, как и обычай танца в сопровождении пения, были представлены в ту эпоху, когда возникала баллада, во Франции. Поэтому принято считать, что скандинавская баллада как стихотворная форма – иноземного, и скорее всего французского, происхождения. Как обычно предполагается, из Франции же, по-видимому, еще в первой половине XII в., проник в Скандинавию и обычай танца в сопровождении пения. Однако из того, что стихотворная форма баллады произошла из Франции, отнюдь не следует, что баллада как жанр тоже произошла из Франции. Балладу как жанр определяет не та или иная стихотворная форма. Танцевальная песня повествовательного характера появилась во Франции только в конце Средневековья, т. е. позднее, чем в Скандинавии. Вместе с тем характерно, что у баллады ряда других стран (например, у русской баллады) стихотворная форма совсем не такая, как у скандинавской баллады, но это не делает баллады этих стран менее типичными.
*
В гораздо большей мере, чем стихотворная форма, скандинавскую балладу определяет ее стиль, ее фразеология.
"перепевами", т. е. наличие в балладе строк, в большей или меньшей мере сходных со строками в других балладах. Общее для всех таких перепевов то, что, во-первых, они всегда как-то связаны с ритмическими единицами, на которые распадается баллада, ъ е. строкой или строфой, и, во-вторых, за этими перепевами всегда чувствуется полное отсутствие какого-либо стремления к оригинальному или индивидуальному. Такие перепевы, однако, едва ли просто заимствования из баллады в балладу. Скорее, они результат того, что ее исполнитель свободно черпал из фонда традиционной балладной фразеологии, которым он владел. Фонд этот был, по-видимому, в значительной степени общескандинавским, и отсюда сходство между балладами разных скандинавских стран.
Утверждалось, что сущность балладного стиля заключается в обилии постоянных эпитетов и прочих стереотипных выражений. Действительно, в балладах девушка обычно "красивая", земля – "черная", роща – "зеленая", локоны – "золотые", волк – "серый", плащ – "черный", руки – "белые" и т. п. Однако такие постоянные эпитеты – это всегда лишь элементы перепевов, не исчерпывающие их и не обязательные в них. Утверждалось также, что сущность стиля скандинавских баллад заключается в том, что ситуации, характерные для баллад, а также действующие лица и события в балладах описываются всегда в одних и тех же выражениях. Однако и это, в сущности, неверно. Правда, в балладах часто описываются такие повторяющиеся ситуации, как выезд героя из дома или его возвращение домой, сватовство, любовное свидание и т. п., или такие события, как убийство соперника, смерть от горя и т. п., причем эти описания действительно, как правило, перепевы, т. е. в какой-то мере повторения того, что есть и в других балладах. Однако это отнюдь не обязательно дословные повторения. Сходство между строками из двух разных баллад не обязательно тождество. Оно может ограничиваться синтаксической структурой, а синтаксическое сходство – сопровождаться смысловым сходством, но может его и не быть. Вместе с тем синтаксическое сходство может сопровождаться словесными совпадениями, в свою очередь, словесное совпадение – ограничиваться одним словом в строке или строфе или, наоборот, все слова строки или даже строфы могут совпадать, кроме одного (например, имени собственного). Возможны и разные другие случаи сходства. Полное совпадение строк или строф из разных баллад – это только частный случай перепева. Неверно поэтому утверждение, что для балладного стиля характерна стереотипность выражения, т. е. его фиксированность. Сущность этого стиля заключается скорее, наоборот, в нефиксированности выражения, несмотря на его традиционность.
Если бы были выявлены все случаи сходства между скандинавскими балладами, то, возможно, оказалось бы, что эти баллады целиком разложимы на перепевы, и, вероятно, удалось бы свести их к ограниченному числу каких-то абстрактных схем. Возможно, что выявление таких схем пролило бы свет на психологию балладного творчества. Однако и так очевидно, в сущности, что в устной повествовательной поэзии наличие перепевов, как и нефиксированность текста, – это непосредственный и неизбежный результат неосознанности авторства.
Балладная фразеология явно никак не связана с эддической или скальдической фразеологией. Ничего похожего на хейти или кеннинги в скандинавских балладах нет. Однако в балладных перепевах есть немало слов и оборотов, давно вышедших из употребления вне балладного творчества. Вместе с тем в средневековых письменных памятниках обычны слова и обороты, характерные для баллад, записанных в новое время. Всего вероятнее поэтому, с одной стороны, что балладная фразеология сложилась в основном еще в Средние века, а с другой стороны, что она возникла, когда древняя поэзия уже отжила или отживала свой век. Вероятно, она складывалась в связи с появлением в Скандинавии хороводного танца, сопровождаемого пением. Однако она – чисто скандинавского языкового материала. Поэтому никак нельзя сказать, что фразеология скандинавской баллады иноземного происхождения.
*
Не менее чем фразеология для скандинавской баллады характерна ее сюжетика, причем, хотя балладная сюжетика, так же как балладная фразеология, в основном – общескандинавская, специфика этой сюжетики в отдельных областях Скандинавии в ряде случаев поддается определению. Так, удается определить, какая балладная сюжетика характерна для востока Скандинавии (т. е. Дании и Швеции) в отличие от ее запада (т. е. Норвегии, Фарерских островов и Исландии).
"баллада" и его эквиваленты на разных языках не только как название жанра, но и в значении "балладный сюжет". Обычно поэтому балладу на один и тот же сюжет, но на другом языке принято называть "той же балладой". Такое словоупотребление объясняется, по-видимому, тем, что в изданиях всякая баллада – это всегда вместе с тем и определенный сюжет. Однако в конечном счете такое словоупотребление объясняется, вероятно, тем, что, поскольку для носителя балладной традиции понятие "сюжет", конечно, не существовало и сюжетная схема была не отчленена от ее словесного наполнения, баллада на тот же сюжет была для него, естественно, "той же балладой", как бы ни видоизменялось словесное наполнение этой сюжетной схемы или даже сама эта схема. Но неотчлененность сюжета от произведения на данный сюжет – это, конечно, естественное следствие традиционности сюжета в сочетании с неосознанностью авторства.
О том, в какой мере балладная сюжетика была общескандинавской, дают представление, например, следующие цифры: из баллад, записанных в Швеции, 89% имеют соответствия в Дании или других скандинавских странах, а из баллад, записанных в Норвегии, 70% имеют соответствия в Дании и 58% – в Швеции.
В зависимости от их сюжетов скандинавские баллады принято делить, следуя Грундтвигу, знаменитому издателю датских баллад, на героические, легендарные, исторические, сказочные и рыцарские. Выделяют также группу шутливых баллад. Баллады классифицируют не по какому-то единому основанию. Поэтому, как это неизбежно в классификациях, в которых не выдержан principium divisionis, отнесение некоторых баллад в ту или иную группу совершенно условно (было бы одинаково логично отнести такие баллады как в одну из данных групп, так и в какую-то другую), а самая большая из этих групп (так называемые "рыцарские баллады") характеризуются лишь отсутствием в ней тех признаков, по которым выделены остальные группы.
Героические баллады (по-датски – kæmpeviser, по-норвежски – kjempeviser, по-шведски – kämpavisor) – это очень маленькая группа. В издании датских баллад, начатом Грундтвигом, их всего около 6%. В Норвегии их процент несколько выше, и он еще выше на Фарерских островах. "Героическими" принято называть баллады, в которых идет речь о древних героях, т. е. героях эддических песней, "саг о древних временах", нижненемецкой героической поэзии и французского героического эпоса. Название "героические", в сущности, совершенно условно. Героический дух в балладах этой группы совсем не обязателен. Многие из них шутливы или бурлескны по тону.
К героическим относят, например, бурлескную балладу, в которой сюжет совпадает с сюжетом "Песни о Трюме", одной из мифологических песней "Старшей Эдды". Имена Тора, Локи и Фрейи искажены в этой балладе до неузнаваемости. В фарерских балладах есть и другие отзвуки эддических мифов. Но боги в них, как правило, превратились то ли в троллей, то ли просто в витязей. Все эти баллады с мифологическими сюжетами относят и к балладам сказочным. Героической считается также баллада, сюжет которой соответствует сюжету эддической песни о Свипдаге (ее нет в основной рукописи "Старшей Эдды", и ее не всегда включают в издания этого памятника). Сюжет этой эддической песни чисто сказочный. Балладу тоже относят иногда к сказочным. К бесспорно героическим относятся баллады, в которых речь идет о Сигурде, самом знаменитом из героев эддических песней. Таких баллад всего больше на Фарерских островах. Из героев нижненемецкой героической поэзии наибольшую популярность в Скандинавии приобрел Дидрик (остготский король Теодорих), а из французского героического эпоса – Хольгер Данске (франкский вождь Аутхариус, известный во французском эпосе как Ожье Датчанин). Оба они – герои ряда скандинавских баллад.
"Песни о Хагбарде", известной по пересказу Саксона Грамматика (см. выше). Из сравнения этой песни с балладой на тот же сюжет видно, как трансформировалось сказание: в героической песни Хагбард был схвачен воинами Сигара после долгого и ожесточенного сопротивления, в балладе его легко одолели, связав одним волоском его возлюбленной (он так любил Сигне, что не мог порвать ее волоска!); героическая песнь кончается тем, что брат Хагбарда мстит за него, уничтожая весь род Сигара, между тем баллада заканчивается словами Сигара: "Если бы я знал, что любовь так сильна, я бы не сделал этого [т. е. не повесил бы Хагбарда] ради всей Дании!" Роль романического момента усилилась, а родовая распря отошла на задний план.
К героическим относят также баллады, которые по своим сюжетам восходят к тем или иным "сагам о древних временах". Обычно в таких балладах рассказывается в шутливом тоне о том, как герой вызволяет королевскую дочь из плена тролля, о злой мачехе, которая оказывается троллихой, и т. п. По сравнению с сагами сказочный элемент в таких балладах обычно усилен. Происхождение сюжетов этих баллад из саг сказывается и в их композиции: подобно сагам, они обычно распадаются на более или менее самостоятельные эпизоды. Баллады, в которых главную роль играют тролли или троллихи, относят также к сказочным.
– это древнейший тип баллад, а то, что они представлены и в Дании, по его мнению, доказывает общескандинавский характер этой литературы. Однако в результате позднейших исследований стало общепризнанным, что героическая баллада возникла в западной Скандинавии (Норвегии) и сравнительно поздно мигрировала в восточную Скандинавию (Данию и Швецию).
*
Легендарные баллады (по-датски legendeviser, от legende "житие", по-норвежски также heilagviser, по-шведски – legendvisor) – группа такая же маленькая, как и предыдущая. К легендарным относят баллады, в которых есть какие-либо проявления католическо-христианского мировоззрения. Главное действующее лицо в них нередко святой или святая. Так, есть баллада о том, как Олав Святой расправляется с троллями. Баллада эта была очень популярна в Дании и Швеции, о чем свидетельствуют изображения сцен из нее на стенах ряда датских и шведских средневековых церквей. Но эту балладу можно отнести и к сказочным, поскольку в ней действуют тролли, или историческим, поскольку Олав Святой – лицо историческое. В ряде баллад этой группы католическо-христианская идеология проявляется только в развязке (смерть невинной жертвы сопровождается чудом и т. п.), тогда как сюжет баллады, в сущности, романический. Такова, например, норвежская баллада, в которой муж избивает до смерти свою жену, поверив своей матери, что его жена – колдунья, а жена, попав после смерти на небо, просит Деву Марию простить ее мужа.
По-видимому, легендарная баллада как жанр всего характернее для Швеции. Однако самое значительное из произведений, относимых к этой группе, – "Песнь о сновидении" (Draumkvædet), – было записано в Норвегии. Но это, в сущности, не баллада, а "видение", жанр, широко распространенный в средневековой литературе. В пятидесяти двух четырехстрочных балладных строфах этого произведения некто Улав Астесон рассказывает о своем сновидении: он совершил длинное и сопряженное со многими опасностями путешествие на тот свет и видел собственными глазами рай, суд над грешниками и их мучения в аду. Вероятные письменные прообразы этого произведения относятся к XIII в.
– католическо-христианская, а не лютеранско-христианская – факт очень знаменательный. Из него следует, что сюжетика баллады сложилась до той эпохи, когда по всей Скандинавии католицизм уступил место лютеранству, т. е. в Средние века или по крайней мере до Реформации.
*
Исторические баллады (по-датски и по-норвежски – historiske viser, по-шведски – historiska visor) – это тоже очень небольшая группа. В Дании они составляют от общего числа баллад около 12%, в Швеции – около 9%, в Норвегии – около 4%. Историческими называются баллады, в которых речь идет об исторических лицах, т. е. королях, ярлах и т. п., а также их женах, любовницах, сестрах и т. д. Действие в балладах этой группы относится к царствованию датских королей Вальдемара I Великого (1157-1182), Вальдемара II Победоносца (1202-1241), Эрика Клиппинга (1259-1286) и Вальдемара IV, Аттердага (1340-1375), а также шведских и норвежских правителей XIII-XIV вв. Древнейшее историческое событие, упоминаемое в балладах этой группы, относится к середине XII в. (убийство датского короля Эрика Эмуна в 1137 г.).
Однако, даже если баллада действительно основана на каких-либо исторических фактах, эти факты стали сюжетом баллады, как правило, в силу не их историчности, а, так сказать, их романичности. В одной из наиболее известных баллад этой группы рассказывается о том, как маленькая Тове, любовница датского короля Вальдемара, по распоряжению его ревнивой жены Софии была заживо сожжена в жарко натопленной бане. Возможно, однако, что в этой балладе первоначально шла речь о шведском короле Вальдемаре, жену которого тоже звали София, а также что прообразом этой баллады была французская баллада о короле Генрихе II, его жене и его любовнице. В другой балладе этой группы рассказывается о том, как рыцарь Стиг посредством рун нечаянно приворожил к себе сестру короля Вальдемара Региссу. Известно, однако, что Региссой звали не сестру его, а дочь. Эту балладу относят и к сказочным, поскольку в балладах руны – это всегда колдовство.
Баллады, в которых упоминаются исторические лица, очень много исследовались с целью обнаружения в них исторической основы. Раньше ценность этих баллад как исторических источников очень преувеличивалась. Так, Грундтвиг считал, что они должны были быть современны событиям, о которых в них рассказывается, и, следовательно, содержат о них достоверные сведения. По мере исследования этих баллад выяснялось, однако, что историческая основа в них, как правило, чрезвычайно скудна. Очевидно становилось, что едва ли они возникали непосредственно вслед за упоминаемыми в них событиями. Основой этих баллад могли быть не сами исторические события, а какая-то их литературная трактовка. Сплошь и рядом историческая основа – это только имена. Но бывало, по-видимому, и так, что имена появились в балладе уже после ее возникновения, т. е. что первоначально в данном сюжете не было ничего исторического. Таким образом, баллады этой группы – исторические только в очень условном смысле.
Специфически шведским типом баллады считаются баллады о похищении невесты (brudrovvisor). В самой знаменитой из них рассказывается о похищении Элин, дочери шведского короля Сверкера, из Вретского монастыря. В балладе король назван Магнусом. Есть, однако, баллады о похищении невесты, в которых не упоминаются никакие исторические лица. Такова, например, очень драматичная баллада о Палле Буссоне. Поскольку баллады о похищении невесты объединяет их романичность, а романичность характерна для рыцарских баллад, баллады о похищении невесты относят и к рыцарским.
– баллада о Маргарите, записанная на Фарерских островах. В этой балладе рассказывается о том, как была сожжена в Бергене Маргарита, племянница норвежского короля Хакона Магнуссона, дочь его брата Эйрика, умершего раньше и завещавшего королевство своей дочери Маргарите. По официальным документам выходит, что Маргарита, дочь короля Эйрика, умерла на Оркнейских островах и что женщина, сожженная в 1301 г. на Нурнесе в Бергене, была "фальшивой Маргаритой". Однако были обнаружены источники, из которых следует, что на Нурнесе, где была сожжена эта женщина, долго существовал ее культ как святой и что этот культ преследовался властями и был в конце концов искоренен. Похоже на то, что на Нурнесе знали, что сожженная вовсе не была самозванкой, и целый ряд фактов делает вероятным, что Маргарита была сожжена там по распоряжению Хакона, ее дяди. Таким образом, хотя в балладе о Маргарите немало явного вымысла (вещие сны и разные чудеса), в основном она, вероятно, все же правдивее официальных источников.
Специфически шведским типом исторических баллад считаются политические баллады о народных восстаниях и походах. В этих балладах романический момент, как правило, совсем отсутствует. Но этот тип баллад не средневекового происхождения.
*
Сказочные баллады (по-датски trylleviser от trylle "колдовать", по-норвежски – troll visor от troll "тролль, великан", по-шведски – naturmytiska visor "натурмифологические баллады") – это группа, хотя и небольшая, но значительно большая, чем предыдущие: от общего количества баллад они составляют в Дании и Швеции около 16%, а в Норвегии – около 20%. К этой группе принято относить баллады, в которых речь идет о чем-либо сверхъестественном, т. е. о сверхъестественных существах или сверхъестественных событиях. На первый взгляд признак, по которому баллады выделяются в эту группу, представляется достаточно четким. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что сюда попадают баллады двух совершенно различных типов: с одной стороны, те которые восходят к сказкам-быличкам, т. е. к тому, что в свое время представлялось былью, правдой, а с другой стороны, те, которые восходят к волшебным сказкам, т. е. к тому, что испокон веков представлялось лишь забавным вымыслом, небылицей. Поэтому название "сказочные" неточно выражает то, что объединяет баллады этой группы. Однако и скандинавские названия этой группы (см. выше) едва ли точнее.
В балладах, которые восходят к быличкам, речь идет о встречах с троллями, эльфами, привидениями, водяными, русалками, карликами, оборотнями и т. п., т. е. существами, в реальность которых в свое время верили, а также о рунах как о самом обычном колдовском (всего чаще – приворотном) средстве. В балладах этого типа, как правило, есть романический элемент, и в них обычна трагическая развязка. Вот содержание самой знаменитой баллады этого типа: человек скачет ночью по лесу, спеша к своей невесте, но девушка-эльф, которую он отвергает, наносит ему невидимую смертельную рану, и, прискакав домой, он умирает. Баллады этого типа были всего популярнее в эпоху романтизма, и многие поэты сочиняли аналогичные произведения. С тех пор распространилось представление, что в балладе непременно должна иметь место встреча с каким-нибудь сверхъестественным существом вроде привидения или русалки. В действительности, однако, сюжеты этого типа характерны только для незначительного числа баллад.
В балладах, сюжеты которых восходят к волшебным сказкам, всего чаще рассказывается о том, как злая мачеха-колдунья превратила героя в оленя, или волка, или сокола, или орла, или липовое дерево, или меч и т. д. и как потом околдованный или околдованная вернули себе свой первоначальный образ. Сюжет волшебной сказки, как правило, ясно прощупывается в балладах этого типа. Однако волшебная сказка, как и сказка-быличка, становясь сюжетом баллады, претерпевает все же известные изменения: баллады, которые восходят к волшебным сказкам, обычно композиционно проще волшебной сказки, тогда как баллады, которые восходят к сказкам-быличкам, наоборот, композиционно сложнее былички, и в них нередки мотивы, характерные для волшебных сказок. Кроме того, в обоих случаях роль романического момента, как правило, усилилась.
*
– riddarviser, по-шведски – riddarvisor) – это группа самая большая во всех скандинавских странах. В Грунтдвигском издании датских баллад она составляет около 60% от общего количества. В сущности, однако, баллады, относимые к этой группе, объединяет только то, что их нельзя отнести ни к одной из других групп, т. е. к балладам героическим, легендарным, историческим или сказочным: герои рыцарских баллад – не персонажи героических сказаний и не исторические лица; в этих балладах нет проявлений католическо-христиан с кого мировоззрения; и нет в них ничего сверхъестественного. Название "рыцарские", введенное Арвидссоном, одним из первых издателей шведских баллад, в сущности, совершенно условно. Правда, в балладах этой группы герой нередко называется "рыцарем". Однако фактически такой герой обычно не больше похож на представителя рыцарского сословия, чем короли в волшебных сказках на глав монархических государств. А иногда герой "рыцарской" баллады называется и "королем". Так, например, в одной исландской балладе, в которой рассказывается о том, как насильник был казнен по настоянию изнасилованной, этот насильник назван "королем", и так же назван герой норвежской баллады, которого сжигает в доме его дочь за то, что он убил ее любовника. Нередко, однако, герой рыцарской баллады назван только по имени. Вместе с тем бывает, что "рыцарем" назван герой баллады сказочной или исторической. Таким образом, в скандинавских балладах "рыцарь" – это, в сущности, такой же условный, обобщенный герой, как "добрый молодец" в русской балладе или "Иван царевич" в русской волшебной сказке.
Поскольку единственное, что отличает рыцарскую балладу от баллад других групп, – это отсутствие в ней черт, характерных для других групп, то естественно, что черты, характерные для рыцарской баллады, как правило, оказываются характерными для баллады вообще.
Существенная черта рыцарских баллад (как и других в большей или меньшей степени) – это драматичность. Действие в балладе, как правило, развивается стремительно, скачками, от одной вершинной сцены к другой, без связующих пояснений, без вводных характеристик. Речи персонажей чередуются с повествовательными строками. Число сцен и персонажей сведено к минимуму. Иногда вся баллада состоит из кратких реплик двух персонажей (такова, например, только что упомянутая норвежская баллада об отце и дочери). Описания, рассуждения и оценки совершенно отсутствуют. Вся баллада нередко представляет собой как бы подготовку к развязке. А иногда баллада и начинается прямо с развязки, тогда как о событиях, приведших к ней, упоминается вскользь.
"сагам о древних временах", обычно распадается, подобно сагам, на более или менее самостоятельные эпизоды. Замедленность действия за счет повторения уже сказанного характерна для многих фарерских баллад. Наконец, так называемые "роман-баллады", жанр, характерный для Норвегии и возникший, как предполагается, только в XV в., значительно длиннее обычных баллад (до двухсот строчек и больше). Содержание роман-баллады – это всего чаще сентиментальная история злоключений двух влюбленных, которые не могут соединиться из-за того, что героиня вынуждена выйти замуж за другого. Сюжеты роман-баллад обычно восходят к рыцарским романам. Но роман-баллады, по-видимому, никогда не пелись и не танцевались и с самого начала предназначались для чтения.
Баллады драматичны и в том смысле, что очень часто они кончаются драматической развязкой – смертью героя или героини или обоих и еще кого-нибудь. Так, самая знаменитая из датских рыцарских баллад, баллада об Эббе Скаммельсоне, кончается тем, что на свадьбе своего брата, который обманом вынудил у возлюбленной Эббе согласие пойти за него замуж, герой убивает и свою возлюбленную, и своего брата, и своего отца и отрубает руку у своей матери, а в упомянутой выше сказочной балладе (с. 414) умирает не только герой, сраженный девушкой-эльфом по дороге к своей невесте, но также и невеста героя и его мать.
заявляет, что он лучше умеет шнуровать свои рукава и охотиться с ястребом, чем заниматься хозяйством, девушка обещает научить его пахать глубоко и сеять не слишком густо и под общее веселье увозит его. Баллады шутливого характера, впрочем, принято выделять в особую группу, поскольку в них, как правило, речь идет не о рыцарях, а о крестьянах, ремесленниках, бродячих музыкантах, монахах и т. д. В этих балладах изображаются драки и ссоры, неверность жен, блудливость монахов и т. п. В качестве героев некоторых шутливых баллад выведены животные, которые, однако, в своем поведении ничем не отличаются от людей. Граница между шутливыми и рыцарскими балладами довольно нечетка, так же как граница между подлинными шутливыми балладами и литературными подражаниями таким балладам.
Не менее характерная черта рыцарских баллад (и, конечно, в большей или меньшей степени и других) – это их романичность. Однако романичность не в том смысле, что в балладе всегда изображаются переживания влюбленных. Правда, любовное чувство подчас находит непосредственное выражение в репликах, которыми обмениваются персонажи, как, например, в репликах Бендика и Оролильи, героя и героини самой знаменитой из норвежских рыцарских баллад. Но, как правило, романические переживания не находят непосредственного выражения и только подразумеваются: дело в том, что в балладах очень часто идет речь о сватовстве, добывании невесты, соперничестве из-за женщины, измене мужу, мести за измену и т. п., т. е. таких событиях частной жизни, которые подразумевают романические переживания. Однако подчас в балладах рассказывается и о таких событиях частной жизни, которые не подразумевают романических переживаний, например о мести за убийство отца, о сбывшемся предсказании смерти, наказании за клевету, об изнасиловании девушки или чужой жены и т. п. Однако, в сущности, и такие баллады романичны, поскольку в них, как в романах, идет речь о частной жизни людей.
поэзии целиком восходит к героическим сказаниям, которые были традиционны в данном обществе, т. е. к тому, что, хотя и было в большей или меньшей степени неосознанным вымыслом, однако тем не менее принималось за быль, другими словами – к тому, что было органическим сочетанием художественной правды с правдой исторической. Между тем сюжетика баллады восходит к самым разнообразным источникам – и устным, и письменным, и традиционным, и нетрадиционным, и скандинавским, и иноземным. Она восходит и к сказкам-быличкам, и к волшебным сказкам, и к католическим легендам, и к письменным сагам, и к рыцарским романам, и к исторической традиции в той или иной форме, и к бытовым рассказам о событиях частной жизни. Она может восходить и к мифам или героическим сказаниям (но не обязательно к тем, которые были традиционны в данном обществе!). Весь этот материал стал традиционной сюжетикой баллады не потому, очевидно, что он восходил к сочетанию художественной правды с правдой исторической. Если сюжетика героической поэзии подразумевает обязательность такого сочетания, то сюжетика баллады, наоборот, преодоление такой обязательности. Вместе с тем в известном смысле можно сказать, что если героическая поэзия развивается из определенного содержания – героических сказаний, традиционных в данном обществе, то баллада, наоборот, из определенной формы – балладного стиха, распеваемого и танцуемого, формы, в которую укладывалось самое разнообразное содержание. Таким образом, отношение искусства к действительности, которое подразумевает сюжетика баллады, как бы противоположно тому, которое подразумевает сюжетика героической поэзии.
Среди событий частной жизни, о которых идет речь в балладах, особенно большое место занимают события, связанные с взаимоотношениями полов. В героической поэзии им отводится гораздо меньшее место. Это объясняется не тем, конечно, что взаимоотношения полов стали занимать более важное место в жизни людей. Скорее это объясняется тем, что эти взаимоотношения представляют собой такое сочетание индивидуального в жизни отдельного человека с общим для всех людей, которое максимально благоприятно для отвлечения от конкретно-индивидуального и обобщения, или типизации, т. е. для развития реализма в изображении людей.
В героической поэзии безымянные персонажи были вообще невозможны. Между тем в балладах герой нередко – просто "рыцарь", а героиня – просто "девушка". Поскольку в балладах идет речь о событиях частной жизни, то естественно, что персонажи баллады – это, в сущности, просто частные лица. Но частное лицо как персонаж, т. е. лицо обобщенное, типическое, – это то, что всего характернее и для реалистического романа. Таким образом, баллада как бы предвосхищает то содержание, которое впоследствии станет содержанием реалистического романа.
– черта архаичная, своего рода первобытный синкретизм поэзии, пения и пляски, т. е. пережиток того состояния, когда эти искусства еще не выделились из первобытного обрядового действа. Более вероятно, однако, что связь баллады с пением и танцем вовсе не представляет собой черту архаичную. Связь эта скорее всего подразумевает, что не только пение и танец выделились в самостоятельные искусства, но и поэзия отделилась от исторической традиции. Связь эта – как бы вторичный синкретизм уже самостоятельных искусств, т. е. такое их сочетание, которое характерно, например, для оперы. Пение и танец, сопровождающие поэтический текст, как бы подчеркивают, что и этот текст – искусство, т. е. не историческая традиция, а художественное обобщение действительности, правда не историческая, а художественная.
произведения. В Средние века талантливые и оригинальные поэты, принадлежавшие, как обычно предполагается, к феодальной знати или ее окружению, совершенно так же сочиняли баллады, как обычно сочиняют литературные произведения, т е. сознавая свое авторство. Существовали, следовательно, первоначальные, исконные, авторские, фиксированные тексты баллад. Потом все эти тексты без исключения каким-то образом попадали в крестьянскую устную традицию. Носители устной традиции эти тексты пересочиняли, заменяя индивидуальное и оригинальное трафаретным и стереотипным. Таким образом, хранение в устной традиции было не творчеством, а порчей.
Это традиционное представление скандинавских ученых о том, как возникали баллады, находится в вопиющем противоречии с фактами. Не обнаружено никаких следов того, что в Средние века в Скандинавии существовало множество талантливых и оригинальных поэтов, которые, хотя и осознавали себя авторами, не пожелали, чтобы о них сохранилась какая-либо память как об авторах (а между тем, как об этом свидетельствуют сохранившиеся сведения о скальдах, поэты, сознававшие себя авторами, даже в дописьменное время всегда оставляли о себе память как об авторах!). Невероятно поэтому, чтобы в балладном творчестве, в нарушение порядка, засвидетельствованного повсюду, развитие шло не "от певца к поэту", а от "поэта к певцу".
древнейших отдельных балладных строчках (см. выше) обнаруживается эта фразеология. Эти строчки, конечно, только потому и могли быть отождествлены как фрагменты баллад, что в них представлена эта фразеология. Всего вероятнее поэтому, что возникновение этой фразеологии и было возникновением баллады как жанра и что авторство в балладах было искони неосознанным и никаких фиксированных авторских текстов баллад никогда не существовало.
Таким образом, традиционное представление о возникновении баллад – это, несомненно, иллюзия. Тем не менее в своих исследованиях баллад и в их издании скандинавские балладоведы всегда руководствовались этим представлением. Старались восстановить "первоначальную форму" баллады, устраняя все, что якобы наслоилось на нее в результате "порчи" в процессе бытования в устной традиции, все, что по тем или иным соображениям представлялось "неисконным" и т. п., или по меньшей мере пытались приблизиться, насколько возможно, к этой первоначальной форме. Старались определить, какие баллады были "оригинальными", а какие "неоригинальными" (т. е. возникшими как подражание "оригинальным"), отделить то, что возникло в период "расцвета" балладного творчества, от того, что попало в них в период его "упадка", а также датировать возникновение каждой отдельной баллады. Только в самое последнее время стали раздаваться голоса, призывающие к скептическому отношению к возможности восстановить первоначальный текст баллады. Постепенно становится все более очевидным, что, хотя у "восстановленного текста" баллады могут быть эстетические достоинства, никакой научной ценности он представлять не может. До сих пор, однако, скандинавские баллады выходят в изданиях, в которых текст в большей или меньшей степени "восстанавливается".
"хранение" в устной традиции в такой же мере подразумевает творчество, в какой его подразумевает возникновение баллады как жанра, очевидным становится и несостоятельность представления, что баллада – - это продукт "рыцарской", или аристократической, среды. Балладу создает та среда, в которой она бытует, и эта среда вовсе не обязательно совпадает с той средой, которая в балладе изображается. Впрочем, едва ли верно и то, что среда, изображаемая в балладе, – "рыцарская" (см. выше). С тех пор как началось систематическое собирательство баллад, их находили исключительно в крестьянской традиции, причем традиции, явно восходящей к Средневековью, т. е. той эпохе, когда, как предполагается, баллада возникла как жанр. Характерно, что баллада издавна бытовала и в тех областях Скандинавии, где никакой "рыцарской" среды вообще никогда не существовало, например, на Фарерских островах или в Исландии. Характерно также, что Телемарк, область, где балладная традиция сохранялась всего дольше и где было записано всего больше баллад, – это вместе с тем область, в которой, как устанавливают норвежские историки, феодализация была в свое время наименее интенсивной, т. е. земля в наибольшей мере оставалась во владении крестьян и не переходила в руки крупных землевладельцев, и поэтому крестьянство всего больше сохраняло свою свободу и свою самобытную культуру, в частности балладную традицию. По-видимому, сходное объяснение должно быть дано и тому факту, что, хотя баллада представлена как жанр во всех европейских странах, она всего больше распространена в Скандинавии и на севере Англии (в Шотландии), т. е. как раз в тех странах, где феодализация была в свое время менее интенсивной, чем в остальной Европе. Впрочем, тот факт, что в Скандинавии балладное творчество получило большее развитие, чем в других европейских странах, объясняется, вероятно, также и тем, что в Скандинавии в Средние века письменная литература была очень бедной и поэтому не могла быть конкурентом баллады, тогда как в других европейских странах в это время существовала более богатая письменная литература, в частности куртуазная поэзия, и баллада не выдерживала там ее конкуренции.
Едва ли, однако, баллада в Скандинавии всегда бытовала только в крестьянской среде. В Средние века, когда распространение письменной литературы было в Скандинавии (кроме Исландии!) очень узким, устная литература, т. е. баллада, бытовала, вероятно, в разных слоях общества, в частности и среди знати. Не случайно еще в XVI в. баллады записывались представителями знати (см. выше). Таким образом, в Средние века распространение баллады должно было быть более широким, чем в Новое время, когда она сохранялась только в крестьянской среде, да и то благодаря особо благоприятным условиям, например таким, как в Телемарке. С распространением письменности устная балладная традиция отмирала повсюду. Баллады стало возможным читать и заучивать наизусть. Исполнительство-импровизация, т. е. творчество, уступало место механическому воспроизведению текста. Исполнитель из творца превращался в аналог запоминающего и воспроизводящего кибернетического устройства.