Глава четырнадцатая
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
Вернемся к «Новой жизни». Только она может дать нам некоторые подсказки о взаимоотношениях Данте, Гвидо и Примаверы. Да, наш герой признается, что скрывал свои чувства к Беатриче, ухаживая за Примаверой. Но сама При-мавера? Кем была она для поэта? Вот строки, которые могли бы стать подсказкой: «Затем, размышляя над этим, я решился сочинить стихи, обращаясь к первому своему другу. При этом я скрыл те слова, скрыть которые надлежало, так как полагал, что он еще созерцает в сердце своем красоту благородной Примаверы. Тогда я сложил сонет, начинающийся: “Я чувствовал...”».
Очень похоже, что наш герой скрывает здесь свои истинные отношения с Примаверой, опасаясь, что ее история с Гвидо еще не закончена. Доказательств нет, но разве мы можем утверждать что-то определенное, даже глядя на наших близких знакомых?
Сейчас очень популярны телешоу, построенные на обсуждении отношений. «Пусть говорят», «Звезды сошлись», «Русские сенсации», «ДНК» — это только в России. Множество подобных шоу есть и в других странах. Часто «героев из жизни» там играют малоизвестные, не «засвеченные в ящике» актеры. Но отправной точкой для такой передачи, как правило, становится какая-то реальная медийная персона. С ней договариваются заранее, чтобы избежать судебных процессов за моральный ущерб.
Часто известные люди имеют аккаунты в соцсетях, в которых охотно делятся мыслями, даже «личным». Понятно, что это «личное» подвергается сильной фильтрации. Часто в публичном аккаунте медиаперсона сознательно предстает в облике, далеком от подлинного.
В XIII веке не было ни телевидения, ни Интернета, но ниша «медиаперсон» существовала, и наш герой имел к ней самое прямое отношение. Вся его деятельность была публичной, в поэзии (особенно в «Божественной комедии») предметом описания, скорее, было современное ему общество, а не собственный внутренний духовный путь. Даже смерть своей возлюбленной Беатриче он обратил в публичную акцию, написав об этом событии официальные письма, которые он разослал правителям разных городов.
А это значит, что, возможно, некоторую часть своей жизни он представлял для современников в качестве ин-фоповода, как это делают современные блогеры. Он мог щедро рассыпать намеки там, где считал нужным, и может быть, именно поэтому не написал ни строчки о своей законной супруге.
Кстати, самое время вспомнить о воинственном образе нашего героя, созданном в аниме «Ад Данте». Вот отзыв анонимного пользователя, рекомендующего компьютерную игру «Dante’s Inferno»:
«Для того чтобы лучше понять сюжет, я советую сначала посмотреть анимационный фильм “Ад Данте” от самих ЕА. Как и “Dead space”, мультфильм о похождениях грешного крестоносца получился у них классным.
Главный герой Данте — отличный воин, который участвовал во множестве крестовых походов, бился в самых знаменитых сражениях и даже воевал против Саладина и штурмовал Иерусалим».
Посмотрим, как складывалась военная карьера одного из самых значимых поэтов в истории человечества.
* * *
Началась ратная подготовка граждан, призванных во флорентийское войско. Постоянной спутницей Данте стала боль в мышцах и суставах. Больше всего болела рука от многочасового фехтования. Занятие это не было для него новинкой. В Болонском университете постоянно находили повод для поединков, несмотря на запрет городских властей на ношение оружия для студентов. Но тогда это было развлечением, никто и не думал о серьезных тренировках. Сейчас же деи Черки не давал своим воинам ни малейшей пощады, заставляя махать оружием до полного изнеможения. Алигьери и Черки жили в одном квартале, поэтому Данте попал именно в этот отряд. Он пытался возмущаться, но соседи его быстро осадили. Как выяснилось, ему крупно повезло. Черки со всей своей невыносимой муштрой считался сущим ангелом по сравнению с командиром второго отряда флорентийских граждан, мессиром Корсо Донати. Тот, говорят, приходил в ярость по малейшему поводу и даже серьезно ранил кого-то из подначальных.
А между тем именно отряд деи Черки готовился первым напасть на неприятеля и принять первый удар.
Впереди замаячила возможность гибели, придавая особую глубину повседневным делам. Грустно глядя на брата и сестру, Данте остро ощущал родственные чувства. Он старался теперь проводить с Франческо больше времени и даже делал ему и Гаэтане подарки. Юный оболтус, привыкший лицемерно потуплять взор при нравоучениях старшего брата, терялся от его нежданного участия и подозревал подвох.
А брат, размягчившись сердцем, дошел до того, что просил прощения у Форезе за все колкости в адрес Неллы. Толстяк не обрадовался, а скорее встревожился. Даже посоветовал приятелю сходить на исповедь.
— Ты удивляешь меня, Биччи, — пожал плечами Алигьери, — говорить такое именно сейчас, когда я стал вести себя благочестивее иных монахов! Даже в таверне забыли, как я выгляжу.
— Это меня и пугает, — вздохнул тот.
Форезе был прав. Данте пребывал в странном возбуждении. После ратных упражнений он отправлялся бродить по городу, шепча строки, хаотично возникающие в голове. Перед каждым поворотом он настораживался и замедлял шаги, надеясь встретить возлюбленную, но тщетно. Она словно пропала. Не появлялась даже в Санта-Ре-парата. В воскресенье он специально обошел всю церковь, оглядывая прихожан. Видел Примаверу, опустившую очи долу, едва он приблизился. Видел свою невесту в окружении каких-то незнакомых дам, но нигде ему не повстречалась Беатриче.
Между тем подходил к концу апрель — первый месяц военной подготовки. Мышечная боль постепенно отступала, тело привыкало к новым нагрузкам. Тем острее чувствовалась боль душевная.
бережливостью и ставил на стол большие кубки с превосходным вином. Он продолжал внушать своему младшему собрату мысль: страдания даны поэту для глубины творчества, надо пользоваться ими, переводя их в золото чеканных строк. Сам Кавальканти так и поступал. Данте не раз наблюдал весьма резкие сцены между поэтом и некоторыми приближенными дамами. Доходило и до пощечин. После особо бурных разбирательств Гвидо шел в кабинет и рождал свои лучшие стихи.
У Данте тоже имелась отличная кандидатура для бурных страстей — Джованна. Она почитала себя обиженной — за то, что Алигьери проигнорировал ее прозрачный намек тогда, в розарии. Но тем не менее ясно давала понять: обиды будут тотчас забыты, если он появится в ее доме. Данте уже не раз, поддавшись на тайную магию многозначительных взглядов и оброненных вееров, направлял свои шаги к ее дому, но по пути опять начинал безуспешно искать Беатриче. От этого интерес к Примавере мгновенно улетучивался.
В последний день перед выступлением войска он, разозлившись на себя, решил все-таки нанести визит «предтече».
Они встретились в церкви. Несколько полувзглядов, пара полуфраз — и Алигьери уже все знал о ее сегодняшнем дне. То есть не все, а самое главное — старый муж снова отбыл в Болонью.
Как очаровательно шевельнулись ее пухлые губы, выговорив это изящное слово «Болонья»! Ему вдруг стало жаль времени, зря потраченного на бесцельные поиски придуманного идеала.
«В конце концов, детство давно кончилось, сколько можно играть в ангелов?» — думал он, поднимаясь по незнакомой крутой лестнице в потаенную комнату.
Соблазнительные губы надолго оказались у самого его лица. Примавера пылала — не весна, а лето в самом разгаре. За стрельчатым окном, резко крича, носились ласточки. Черными серпами быстрых крыльев они будто срезали с души покровы, оставляя ее нагой под лучами безжалостного дневного солнца.
.. . Пошатываясь, он спустился по лестнице, вышел на улицу и только тут обратил внимание на некоторый беспорядок в одежде. Поправляя неправильно застегнутый кафтан, боковым зрением заметил, как к дому подходит Беатриче.
— Приветствую вас, — пролепетал он, — я уже работаю над канцоной, которая...
Она собиралась зайти к Джованне, но, увидев его, остановилась:
— Боже мой, прекратите! Ведете себя, будто площадной жонглер! — после чего развернулась и торопливо зашагала прочь.
Алигьери на некоторое время будто окаменел. Потом спохватился и бросился ей вдогонку. Настиг уже на соседней улице:
— Вы не так меня поняли! Вы...
— Послушайте, но зачем мне вообще понимать вас? — холодно отозвалась она, не сбавляя шага. — Я замужняя женщина, испытывавшая к вам ранее дружеские чувства, но не более того.
— Ранее?! Нет, не убивайте меня!!! Не лишайте вашей дружбы.
Она остановилась и испытывающе посмотрела на него:
— А что ты разумеешь под этим словом? Не то ли, что нашел в доме Джованны? И все эти твои страстные обещания и клятвы по поводу стихов, которые ты тут же забываешь, — они просто оскорбительны. Лучше бы ты вообще молчал!
И она снова быстро пошла по улице. Он бросился за ней:
— Я исправлюсь! Я начну исполнять обещанное уже завтра! Пусть это будет маленькая канцона, но в вашу честь. Где я могу увидеть вас, чтобы прочитать?
Дочь Фолько Портинари досадливо поморщилась и ускорила шаги, но он, забежав вперед, встал перед ней и с отчаянием сказал:
— Вы являетесь мне во снах почти каждую ночь, и с вами всегда приходят ангелы. Если бы я искал в вас... то, что в Джованне, — поверьте, сны были бы другими. Позвольте мне повидать вас завтра перед сражением и прочитать...
— Да, конечно. — Беатриче согласилась поспешно, даже с испугом. — Я буду на мессе в Санта-Репарате. Не надо ничего читать, просто приходи.
Тонкая рука поднялась и перекрестила его. Карие глаза смотрели с невыразимой теплотой.
— До свидания, — просто сказала она и пошла по улице уже без торопливости.
Вечером Данте долго не мог заснуть. На него обрушился водоворот мыслей, образов, лиц. Ему представлялись рыцари, скачущие на разъяренных конях под предводительством славного Каччагвиды освобождать святыню Гроба Господня. Где-то впереди в тумане трепетало зеленое сарацинское знамя и грозно щерились копья врагов. Мгновение — и наступила страшная сеча — кровь, многочисленные гримасы боли, ужаса, ненависти. И отчаянная молитва, словно искра, враз высеклась из потрясенных сердец. Господь услышал ее, и дрогнули сарацинские ряды, и рассеялись, и сгинули. Тогда появился понтифик из Рима в багряной камауро и сказал: «Я победил их. Под моим благословением вы совершили этот подвиг». Он сделал знак рукой — и тотчас ему подали императорский крест, копье и державу. Нужно было немедля присягнуть ему, и половина рыцарей пала на колени. Но другая половина осталась стоять в молчании. И тогда недавние сотоварищи наставили на них свое оружие...
Видение оказалось пугающе натуральным. Данте знал, что он гвельф и ему нужно примкнуть к первой группе. Но он стоял, не в силах сдвинуться с места, и рядом не было никого, кто бы дал ему добрый совет. Да и кого можно послушать, если даже сам папа, ослепленный властью, забыл свое предназначение, данное Богом?
Вдруг яркое озарение снизошло на Алигьери. «Беатриче!» — вскрикнул он и проснулся от стука в дверь. Судя по освещению, за окном стояла ночь.
Все еще пребывая во власти видений, он слабым голосом крикнул: «Да!» В комнату вошел посланник Черки, за ним служанка со свечой.
— Решили выступать ранним утром. — Гонец говорил, задыхаясь. Видимо, пришлось бежать. — Собирайтесь!
— Прямо сейчас? — Данте потряс головой. Происходящее продолжало напоминать сон. — Но ведь еще колокол не звонил. Как же месса? Мы пойдем на войну без благословения?
— Для конников Донати и Черки устраивают специальное богослужение. Оно пройдет перед обычным. Храм уже открыт, поспешите.
— Хорошо, — Алигьери почти примирился с реальностью, — иди. Я скоро буду в Санта-Репарате.
Посланник, уже взявшийся за ручку двери, отпустил ее:
— Нет, мессир Алигьери, не надо к Репарате. Богослужение пройдет в Сан-Пьер-Скераджо.
Он бросил внимательный взгляд на лицо Данте и, решив, что тот услышал и понял, выскочил за дверь. Служанка громко зевнула и испуганно перекрестила рот.
... Небо на востоке изрядно посветлело. Данте ехал по сумеречным зябким флорентийским улицам, чувствуя большое волнение. Успеет ли он? Благословение получают в конце мессы, а в это время ему уже нужно быть в Санта-Репарате. Там начинают служить сразу после восхода солнца, но ему нужно успеть до начала — нельзя ведь подойти к Беатриче с беседой во время песнопений или проповеди. Одна надежда — богослужение для воинов, торопящихся в поход, навряд ли сделают слишком долгим.
Под сводами Сан-Пьер-Скераджо быстро стало тесно и душно. Непонятно, каким чудом туда набились оба отряда, да некоторые еще и с домочадцами. От гула голосов голова шла кругом.
— Начинайте уже! Зачем подняли всех ни свет ни заря! — звучало то тут, то там, но священники никак не выходили. Наконец появились два архиепископа и кардинал. Это означало, что месса скоро не закончится.
— Ох ты Господи! — вырвалось у Данте неожиданно громко.
Человек, стоящий перед ним, обернулся:
— О, родственничек!
Алигьери увидел холеное лицо с жестким взглядом темных глаз. Корсо рассматривал собеседника с презрительным вниманием:
— Тоже на войну? А в каком отряде?
Как раз накануне Данте рассказали о вражде между Вьери деи Черки и Корсо Донати. «Очень неудачно, — подумал он тогда, — родные Джеммы и так обижены на жениха, который не слишком торопится стать мужем, а тут еще угораздило попасть не в тот отряд».
Он сделал паузу, раздумывая, как ответить, чтобы не вызвать гнева. В этот момент священническая процессия двинулась. Корсо потерял к Алигьери интерес и начал участвовать в мессе, крестясь и кланяясь с подчеркнутым благолепием.
Все складывалось наилучшим образом. Несмотря на кардинала, богослужение не затянулось. Близилось заключительное благословение, а колокол, зовущий на службу в Санта-Репарате, еще не прозвонил. Перед мысленным взором Данте мелькали картины будущей встречи с любимой. Время будто остановилось, заключительная молитва никак не желала заканчиваться, слова кардинала нанизывались и нанизывались коралловыми бусинами бесконечных четок...
— Ite missa est! — наконец смилостивился кардинал.
— Deo gratias! — прогудел весь собор. Данте, еле дождавшись торжественного ухода кардинала с епископами, бросился наружу к своей лошади. Он уже заносил ногу в стремя, когда над ухом раздался уверенный бас Корсо Донати:
— Можешь не спешить, родственничек. Я распорядился дать воинам немного времени на прощание с теми, кого они любят.
— Да? — от внезапного чувства благодарности Данте захотелось обнять Корсо.
Тот продолжал:
— Поедем вместе. Нам ведь по пути.
— Как? — Реальность пугающе качнулась. Или Корсо умеет читать мысли, или...
Мессир Донати недобро прищурился:
— Что значит «как»? Разве ты спешишь не к своей невесте?
Планеты игрушечного космоса бешено завертелись, предвещая апокалипсис. Пальцы судорожно комкали поводья... Как же ответить, черт возьми?
В этот момент раздался тяжелый удар колокола. В кафедральном соборе, где находилась Беатриче, началось богослужение.
— Да... спешу... — невнятно пробормотал Алигьери.
Корсо отвязал коня, вскочил в седло. Обернулся:
— Тогда поехали. Времени очень мало.
Джемма за последнее время еще больше похорошела. Она изящно двигалась и учтиво разговаривала. Как выяснилось, она ждала от жениха подарка, только Данте никто не предупредил об этом. Хотя, вероятно, нужно было догадаться самому. Лаиса, оказавшаяся в гостях, беззвучно хихикнула, у невесты же от слез покраснели глаза, хотя она и сдерживалась изо всех сил.
Мать Джеммы угощала будущего зятя всевозможными кушаньями, а у того кусок в горло не лез. Сидел в этом чужом доме, ощущая крайнюю неловкость. Хорошо еще, что Корсо не присутствовал — он быстро выразил почтение старому Манетто, бездвижно лежащему на кровати, и отправился к своей семье.
Еле дотерпев время, приличное для визита, Данте вышел из дома Донати, вскочил на лошадь и во весь опор помчался к Санта-Репарате.
отказывалась идти в такую толкучку. Едва не задавив какую-то старушку, Данте спешился и пытался продолжать поиски, пока народ не схлынул. Тогда он снова вскочил в седло и поехал в квартал, где проживала семья Симона деи Барди.
Дом удалось разыскать довольно быстро, но вот дальше... Что он скажет, постучав в колотушку? Какие дела его могут связывать с почтеннейшей мадонной деи Барди? Воспоминание об ужасной истории Франчески да Римини снова заставило трепетать душу.
Оставалась последняя надежда. Вдруг Беатриче знает про перенесение мессы для воинов в Сан-Пьер-Скераджо? А она ведь явно собиралась благословить его перед битвой. Тогда она могла бы подойти куда-нибудь... например, к тому дворику с космосом под лимонным деревцем.
Охваченный этой мыслью, он яростно хлестнул лошадь. Та обиженно заржала, вздыбилась, чуть не сбросив всадника, зато помчалась стрелой. Ветки хлестнули по лицу, перед глазами пронесся перепуганный воробей. Переулок сменялся переулком.
— Стой! — вдруг послышался яростный крик. Алигьери изо всех сил натянул поводья, но разгоряченное животное остановилось не сразу. Сзади догонял какой-то незнакомец.
— Ты что позволяешь себе, нобиль? Или тебе надоел твой дом? Слава Господу, законы Фьоренцы нынче на стороне народа, а не вашего зажравшегося сословия.
— Что случилось? — Алигьери искренне недоумевал.
— А ты сам не видел? Или ты считаешь, что живешь один в городе и можешь давить своей поганой кобылой честных людей посреди бела дня?
— Я никого не давил. — Данте понемногу начал понимать в чем дело.
— Ты подавил меня морально, своим превосходством, нобиль. Твоя кляча нанесла унизительные движения по моему лицу!
Алигьери отвернулся, не в силах удержаться от смеха. Пополанин заметил это и мрачно произнес:
— Смейся. Посмотрим, как будешь ты смеяться, когда гонфалоньер со стражей придет разрушать твой дом. Я знаю, ты живешь в следующем переулке, а твой отец был ростовщиком.
Дело принимало нешуточный оборот. Данте сказал примирительным тоном:
— Прости, добрый человек, я и не думал тебя обидеть. Просто очень спешу присоединиться к войску, уходящему в Ареццо.
— Так ты едешь разорять это гнусное гнездо гибеллин-ских шавок? Так бы сразу и сказал. Бог в помощь. Только поторопись, наши конники уже покинули Фьоренцу.
— Как... покинули? — Данте не верил своим ушам.
— Как, как! Выступили в поход. А ты где был? Поди, с невестою прощался? Дело молодое. Ну скачи, авось догонишь, поди, недалеко ушли.
И закашлявшись скрипучим смехом, пополанин вошел в ближайший двор.
часов назад на них не было свободного места.
В дальнем нефе зашаркали шаги. Данте бросился туда.
Древняя старуха собирала огарки свечей перед статуей Пресвятой Девы. Долго она не понимала, что хочет от нее этот молодой сильно встревоженный синьор. Наконец, пошамкав землистым ртом, произнесла:
— Уехали давно уж. Пошли им победу, всеблагий Иисусе!
Совершенно расстроенный, он вышел из церкви, сел на лошадь и поскакал к юго-востоку, где у третьего круга флорентийских стен начиналась извилистая дорога, ведущая вдоль долины реки Арно прямо в Ареццо.