Глава четвертая
ПРАЗДНИК СВЯТОЙ РЕПАРАТЫ
Как уже говорилось в прологе, Данте ощущал себя скорее политиком, нежели поэтом. Эта часть его жизни в сюжете аниме не отражена. А вот читая «Божественную комедию», можно догадаться об активной политической позиции ее автора по многим репликам и диалогам с обитателями преисподней, когда-то занимавшими в политике видные позиции.
Поэтому мы не оставим без внимания общественную жизнь Флоренции конца XIII века и представим читателю несколько зарисовок, основанных на исторических документах.
Когда читаешь эти источники, сразу вспоминаются популярные фильмы про итальянскую мафию. Та же клановость, те же «доны», живущие по своим кодексам чести и не желающие подчиняться никаким правительствам. При этом внутри сообщества, при всем самодурстве дона, обязательно прослеживалась некая демократия и многие вопросы действительно решались голосованием.
Собственно говоря, ничего странного в этом нет. Даже само слово «мафия» родилось в Италии как раз во времена Данте. Как ни странно — это аббревиатура, но не какого-то заведения или корпорации, а военного лозунга: «Morte alia Francia! Italia anela!» («Смерть Франции! Вздохни, Италия!»). Под этим девизом в 1282-м, в год семнадцатилетия нашего героя, сицилийцы подняли восстание против французских оккупантов. Есть и другие версии. Согласно одной из них термин «мафия» имеет арабские корни и происходит от слов mu'afah (mu’ — сила, усилие, безопасность; afah — упорствовать, охранять, защищать). Другое сходно звучащее арабское словосочетание та fi’at можно перевести как «затененное место». А некоторые исследователи усматривают связь с названием арабского племени maafir, селившегося когда-то на Сицилии вблизи Трапани. Есть и поклонники французской версии: mauvais в переводе означает «плохой», «злой».
Не будем углубляться дальше: история итальянской мафии интересует нас лишь как штрих, характеризующий менталитет народа, к которому принадлежал наш герой. Подобные сведения иногда что-то проясняют в мотивации тех или иных поступков человека. В данном случае — активность Данте, его тягу к политической жизни, которая не только способствовала его полному краху и привела к изгнанию, но и стала косвенной причиной его смерти, когда, будучи больным, Данте поехал в Венецию на важные дипломатические переговоры.
В чем же проявляется пресловутый итальянский менталитет, породивший Данте, мафию, а также львиную долю шедевров мирового искусства?
Прежде всего, в стремлении к сепаратизму и желании самоорганизоваться. Города-государства, города-коммуны со своими законами и валютой — Болонья, Венеция, Флоренция, Милан… В виде целостной страны Италия, как она существует сейчас, сформировалась лишь к концу XIX века, позже всех крупных европейских национальных держав.
Но в то же самое время именно в Италии находился Рим — одна из точек земного универсума. Вечный город сплотил вокруг себя сначала языческую империю, а потом — христианскую. И центростремительный универсум тоже неоднозначен. С одной стороны, Святой престол, папа, духовная власть; с другой — император Священной Римской империи. Это противоречие и породило конфликт гвельфов и гибеллинов, сломавший жизнь нашему герою и множеству его современников. Борьба представителей этих течений более двух веков определяла внутреннюю политику городов Центральной и Северной Италии, и сами участники порой с трудом разбирались в происходящем.
Казалось бы: что тут сложного? Всего две партии. Гибеллины поддерживают императора, гвельфы — папу. Но на реальной политической арене противоборствующих сил оказывалось гораздо больше, чем две. Тот же Данте, будучи гвельфом, пострадал вовсе не от гибеллинов, а от враждебного крыла своей же партии. К моменту его изгнания гибеллинов во Флоренции практически не было, зато гвельфы разделились на черных и белых. Черные, как им и полагалось, поддерживали папу, а белые, к которым имел несчастье принадлежать Данте, ратовали за независимость Флоренции ото всех и были не прочь объединиться с гибеллинами. Черные гвельфы тогда победили вовсе не из-за прогрессивности взглядов, а из-за стечения обстоятельств, где не последнюю роль сыграл внезапно вернувшийся из изгнания лидер черных, харизматичный Корсо Донати.
Но в 1270-х годах — время юности Данте — политическая карьера Корсо еще только начиналась…
* * *
…Дворец Моцци не имел столь высокой башни, как дворец Тосиньи, что на площади Меркато-Веккьо, но туда приглашались высочайшие гости. В нем гостили особы королевской крови и даже понтифик — Григорий X, посетивший город пять лет назад, в 1273 году. С виду замок ничем не отличался от других флорентийских дворцов — серый, сложенный из крупных каменных плит. Надежно зарешеченные окна-бойницы мрачно взирали на городскую суету.
Внутренние покои дворца не производили гнетущего впечатления, особенно второй, «благородный» этаж, где располагалась приемная зала. Ее стены, некогда голые, теперь покрывали фрески. Геометрические фигуры на них чередовались с идиллическими сценами из сельской жизни. Одну из стен украшали тяжелые ковры-каполетти. Здесь совсем не чувствовалось сырости, обычной в огромных каменных жилищах в осеннее время. Может быть, из-за новомодного камина, в котором весело потрескивали дрова, но скорее благодаря большому скоплению гостей, пришедших на праздник святой Репараты, покровительницы Флоренции.
Народу и вправду собралось много. Помимо семьи Моцци за столом сидели еще человек сорок — богатые и знатные флорентийцы. Были представители семей Строцци, Фрескобальди, Риччи, Каппони, Черки, Кавальканти. Был там и отец Беатриче, Фолько Портинари.
Гости как раз только дослушали длиннейшую канцону в сопровождении лютни о жизни святой Репараты и принялись беседовать. Разговор быстро перешел от праздника к разным городским делам. Начали обсуждать недавний бунт больных в госпитале Сан-Якопо-ди-Сан-Эусебио.
— Они потеряли всякий стыд! — возмущался синьор Риччи, член Совета ста, один из управляющих делами города. — Их лечат да еще и кормят получше, чем наемных работников. Знаете, у них каждый день мясо и вино!
— Но содержат их действительно хуже скота, — возразил Фолько Портинари, — в помещениях вообще не убирают, а людей кладут на узкие кровати по двое.
Риччи покачал головой:
— Это только тех, кто не слишком болен, чтобы не привлекать бездомных. Тяжелобольным полагается отдельное место.
— Я согласен, флорентийские больницы не напоминают райские сады. Но почему эти драчуны требуют что-то от нас? — вступил в разговор синьор Черки, также входящий в Совет ста. — Забота о здоровье граждан не входит в обязанности совета. У нас этим занимаются монахи и сами горожане. Вот пусть и занимаются.
— А разве мы не горожане? — заметил Фолько Портинари. — К тому же правительство города обязано следить за порядком. А в госпитале Сан-Якопо порядок нарушали задолго до бунта. Ведь общий больничный устав гласит: «Принимать больных, как самого Христа».
Хозяин дома с улыбкой прервал его:
— Любезный Фолько, не укоряй нас, грешных, своим возвышенным примером. Мы знаем, что ты собираешься подарить Флоренции новую больницу. Не все способны на такое, но, поверь, у нас тоже душа болит за родной город.
— Да уж! Мне жизнь не мила с того самого дня, как этот пособник дьявола Фарината дельи Уберти предал нас, объединившись с сиенцами. Вы помните этот ужас? Воды Арбии окрасились кровью флорентийского воинства… Как он мог поступить так с родным городом?
— Почему бы нет, — отозвался хозяин замка, — его же изгнали.
— Я понимаю. Но позволить сиенцам захватить нашу карроччj[25]?!
— Они хранят ее как бесценный трофей, — вставил синьор Черки.
— А ты-то откуда знаешь? От своих гибеллинских друзей?
Черки возмутился:
— А что в этом преступного? Между прочим, во Флоренцию уже едет папский легат Латино деи Франджипани. Папа поручил ему подписать соглашение между гвельфами и гибеллинами.
— Но-но, ты еще молод спорить, — Фрескобальди важно поднял палец, — скорее луна упадет в Арно, чем гвельфы помирятся с гибеллинами. Послушай меня: Совет ста еще никого не защитил от изгнания. Лучше заводить друзей более разборчиво.
— Нечего обвинять нашу семью! Мы, в отличие от других, не вздыхаем, а собираем людей, способных дать достойный ответ сиенцам.
Прозвучало это не очень-то любезно. Хозяин с тревогой взглянул на старого Фрескобальди. К счастью, тот сделал вид, что не слышит. Зато один из молодых Донати, зовущийся Корсо, издевательски хохотнул:
— Собираете людей? Вы, Черки? С каких это пор деревенщина возомнила себя вождями народа?
Черки (его звали Вьери) побледнел, начал нервно двигать по столу свой кубок. Корсо насмешливо наблюдал. Наконец молодой человек собрался с духом и сказал, глядя в глаза обидчику:
— Почему бы нет, — отозвался хозяин замка, — его же изгнали.
— Я понимаю. Но позволить сиенцам захватить нашу карроччj[25]?!
— Они хранят ее как бесценный трофей, — вставил синьор Черки.
Он хотел сказать еще что-то, но Фрескобальди с гневом перебил:
— А ты-то откуда знаешь? От своих гибеллинских друзей?
— А что в этом преступного? Между прочим, во Флоренцию уже едет папский легат Латино деи Франджипани. Папа поручил ему подписать соглашение между гвельфами и гибеллинами.
— Но-но, ты еще молод спорить, — Фрескобальди важно поднял палец, — скорее луна упадет в Арно, чем гвельфы помирятся с гибеллинами. Послушай меня: Совет ста еще никого не защитил от изгнания. Лучше заводить друзей более разборчиво.
— Нечего обвинять нашу семью! Мы, в отличие от других, не вздыхаем, а собираем людей, способных дать достойный ответ сиенцам.
— Собираете людей? Вы, Черки? С каких это пор деревенщина возомнила себя вождями народа?
Черки (его звали Вьери) побледнел, начал нервно двигать по столу свой кубок. Корсо насмешливо наблюдал. Наконец молодой человек собрался с духом и сказал, глядя в глаза обидчику:
— Может, мы не так аристократичны, как вы, зато наша семья не охотилась за торговыми караванами по большим дорогам!
Корсо вспыхнул:
— Что?! Ты назвал Донати разбойниками? Придется за это ответить. Выйдем-ка во двор, продолжим беседу.
И он, нарочито громко звякнув мечом, висящим на поясе, встал из-за стола и двинулся к выходу. Вьери деи Черки бросился за ним.
Хозяин подошел к старому Манетто Донати, отцу Джеммы, который увлеченно беседовал на другом конце зала, не заметив ссоры своего племянника с молодым Чер-ки. Тихо сказал ему:
— Корсо пошел помахать мечом во дворе моего замка. Думаю, за него не стоит тревожиться — он не позволит Вьери убить себя. Мне тоже не с руки лезть в чужие дела. Ты уж сам реши: нужна ли твоему роду вендетта с Черки?
Манетто реагировал быстро. Минуты не прошло, как он стоял на лужайке внутреннего дворика перед драчунами. Оба тяжело дышали, но крови ни на ком не было видно.
— Корсо, уймись.
— Эта деревенщина обозвала Донати разбойниками.
— Ну да, а ты обозвал Черки деревенщиной, — продолжил Манетто, крепко прижав к себе локоть Корсо. — У всех своя история, но Черки — уважаемые люди, а ты еще молокосос и не должен выступать от имени рода. Сейчас ты извинишься перед Вьери и вернешься за стол.
— Я? Перед ним? И не подумаю!
— Хорошо. Тогда мне придется поговорить с твоим отцом. Разве ты забыл, что он просватал тебя за Антонию деи Черки? Поверь, я найду слова, после которых ты останешься без наследства.
Лицо Корсо перекосилось. Он подошел к Вьери и прошипел слова извинения. Тот молчал.
— Прости уж его Христа ради, — с фальшивой кротостью попросил Манетто, — а то я и с твоим отцом поговорю. Он меня, кстати, уважает.
— Прощаю, — деревянно произнес Вьери, глядя себе под ноги.
— Вот и прекрасно, — одобрил это решение старый Донати и, приобняв обоих молодых людей, повел их обратно в пиршественный зал.
— Да за этим столом уже сидел папа Григорий! — громко возмущался Берто Фрескобальди. — Если уж самому понтифику не удалось помирить нас с гибеллинами, что уж говорить про какого-то легата!
— В этом деле многое зависит от нас, — тонко улыбнувшись, заметил хозяин дома.
Манетто Донати потрепал юнцов по головам и пошел на свое место — поближе к остальным градоправителям.
Корсо, оглянувшись по сторонам, ткнул Вьери в бок и незаметно плюнул на пол. Тот, не поворачиваясь, сделал то же самое. Корсо, посопев немного, успокоился и занялся угощением. Вьери же неподвижно просидел весь вечер.
25. Карроччо — передвижная платформа на колесах, на которой был установлен походный алтарь и закреплен штандарт итальянского города.