Глава пятнадцатая
ПРОПАВШЕЕ ВОИНСТВО
Здесь самое время заняться предварительными подсчетами будущих боевых противников и познакомиться с документальной информацией об одном из крупнейших вооруженных столкновений между гвельфами и гибеллинами.
Армия гвельфов была очень велика. Историки определяют ее размер в 12 тысяч человек. Цифра немыслимая для средневекового сражения, однако и Флоренция конца XIII века имела население по тем временам просто гигантское. Вот цитата из книги Пьера Антонетти «Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте»:
«В течение долгого времени Флоренция отставала от своих соседей и соперников, особенно от Пизы, являвшейся в XII — начале XIII века самым крупным по численности населения и наиболее процветающим городом Тосканы. Однако Флоренция преодолела отставание за несколько десятилетий. По данным некоторых исследователей, имея в конце XII века 15-тысячное население, она в начале XIII века достигла примерно 50 тысяч жителей (цифра, представляющаяся многим историкам завышенной), а около 1260 года — 75 тысяч, в 1280 году — 85 тысяч и, наконец, в начале XIV века — 100 тысяч человек. Тем самым она опередила все тосканские города (Сиена в 1328 году насчитывала 50 тысяч жителей, Пиза в 1293-м — 38 тысяч, Лукка — 23 тысячи, Прато — 20 тысяч человек). Она встала в ряд наиболее населенных городов Северной Италии (Милан — 65 тысяч жителей, Генуя — 60 тысяч, Флоренцию опережала лишь Венеция с более чем 100 тысячами жителей)».
При этом флорентийская армия еще и состояла не только из горожан. На помощь флорентийцам пришли другие тосканские гвельфы, включая жителей Болоньи, Пистойи, Лукки, Сан-Джиминьяно, Сан-Миниато, Сиены, Вольтер-ры и других городов. Экипировка гвельфской армии также была на высоте благодаря щедрости флорентийских банкиров. Зато кавалерия, на которую в таких сражениях всегда делалась ставка, не имела боевого опыта. Таким образом, надеялись они, скорее, на пехоту, в которой было не более десяти тысяч человек, но только в лучшем случае половина солдат получила нормальную подготовку. Это были копейщики, арбалетчики и лучники. Остальная масса представляла собой милиционеров, которые могли неплохо следить за порядком на городских улицах, но совершенно не привыкли к крупным боевым операциям, и просто сомнительных наемников. Элитой всей этой разношерстной армии по праву считалась личная свита кондотьера Аймерика де Нарбонна — 400 французских рыцарей, известных своим боевым мастерством. В распоряжении Аймерика также состояли обязательные субкомандующие из числа флорентийцев, в том числе уже неоднократно упоминавшиеся Корсо Донати и Вьери деи Черки.
Армия гибеллинов если и уступала гвельфской в численности, то очень ненамного. Зато по своему составу она резко отличалась от сил гвельфов.
В отличие от своих противников гибеллины гораздо меньше полагались на непрофессиональные городские ополчения. Они формировали боевые силы из феодалов-рыцарей и их свит. Служи Аймерик у них, им не пришло бы в голову записывать его отряд в военную элиту, поскольку практически вся их армия состояла из подобных отрядов. Флорентийский хронист Джованни Виллани уважительно описал армию аретинцев, как «цветок гибеллинов Тосканы». Из всего этого можно сделать вывод, что прогнозы для флорентийцев в целом и лично для Данте были не слишком радужны.
И, по свидетельству историков, флорентийская армия сильно страдала от недисциплинированности.
о состоянии коняги, он перестал ее понукать. Бедное животное уже полдня выдерживало утомительную скачку.
Тем не менее догнать воинство не удалось. Даже следов его присутствия не наблюдалось. Это было очень странно — даже если отряды деи Черки и Донати выехали на час раньше его — они бы не двигались так быстро и ему удалось бы их настигнуть. Если только... если только они вообще поехали в Ареццо.
Хорошо бы из-за горизонта показался встречный путник. Он бы уж точно знал: есть ли впереди войско.
Лошадь навострила уши. Прислушавшись, Данте различил голоса, доносящиеся справа из небольшой рощи. Туда вела тропа — широкая, но немного заросшая. Почему бы не подъехать — вдруг люди, находящиеся там, знают больше?
Лошадь охотно свернула. Ей явно приглянулась сочная трава, по которой пролегал путь. Животное медленно переступало, срывая на ходу листики клевера, благо хозяин погрузился в глубокие раздумья и почти забыл, что находится в седле. Думал он о Беатриче, которая теперь уж точно перестанет относиться к нему серьезно. Она дала ему последний шанс сдержать свое слово, собиралась благословить его на битву как настоящего рыцаря, а он не смог такой малости, как вовремя прийти. Если теперь ему суждено погибнуть в сече — кто о нем помолится? Разве что Франческо с Гаэтаной или мадонна Лаппа... Может, Гвидо сохранит какие-то из стихов...
— Эй! — раздался властный окрик. — Куда направляешься, путник?
Вынырнув из тумана размышлений, Алигьери увидел перед собой всадника — немолодого, но очень крепкого человека с густой копной седеющих волос и густыми сросшимися бровями. Выглядел незнакомец не особенно дружелюбно, на поясе висело сразу два кинжала. Интересно — гвельф он или гибеллин?
— Долго молчать будем? — Волосатая рука потянулась к ножнам. — Чего тебе надобно в моих владениях?
— Я еду в Ареццо, — спокойно ответил Данте, — видимо, сбился с дороги. Прошу извинить меня, если заехал куда не должно.
Всадник принялся буравить собеседника пронизывающим взглядом. Потом пробурчал себе под нос:
— Сбился, говоришь? — И, подъехав вплотную, проговорил угрюмо: — Ты лучше кому другому сказку расскажи. Дорогу на Ареццо потерять невозможно, она вдоль реки идет. И поболе моей тропинки будет... раз в несколько. Давай, говори, кто ты и зачем приехал, а то по-другому спрошу.
— Я Дуранте Алигьери, мой род ведет начало от славного рыцаря Каччагвиды. А с дороги я сошел, — тут он запнулся, не решаясь говорить про войско, — в поисках своих товарищей.
Незнакомец задумался и посветлел лицом:
— Хм. А ты не из круга ли Гвидо Кавальканти? Мне тут недавно пересказывали одну канцонку некоего Алигьери, что-то вроде: «Лицо мое цвет сердца отражает... / И опьяне-нье трепет порождает. / Мне камни, кажется, кричат: “Умри!” / И чья душа в бесчувствии застыла...» Нет, дальше не вспомню.
— Тот не поймет подавленный мой крик... — удивленно продолжил Алигьери. — Да, это мое. Услышать свои стихи здесь, в такой глуши? Я потрясен!
— Но-но, юноша! Наша глушь поизысканнее вашей Фьоренцы, которая уж давно превратилась в страну сапожников да торгашей. Замки графов Гвиди, похоже, скоро станут последними островками безопасности для приличного человека. Потому-то мы не особенно гостеприимны к чужакам. Зато таких, как ты, здесь принимают с радостью. Поехали, попробуем вина из моего погреба.
— Спасибо за приглашение, — учтиво поклонился Данте, — к несчастью, дела заставляют меня...
Граф Гвиди заговорщицки подмигнул:
— Направляясь по твоим делам, нужно непременно пройти мимо моего замка.
— Простите, но я тороплюсь, — решительно возразил Алигьери, чувствуя вскипающее бешенство. Один умник уже посылал его сегодня прощаться с любимыми, которых сам же и назначил. Теперь другой будет не пускать на войну только потому, что заучил несколько строчек его канцоны?
Данте решительно развернул лошадь и, привстав на стременах, хлестнул ее. Животина, уже успевшая отдохнуть, поскакала назад к большой дороге. Если этот Гвиди вздумает гнаться — получит удар кинжалом.
Судя по стуку копыт, граф-самодур все же озадачился вернуть несостоявшегося гостя. Дыхание его коня послышалось совсем рядом. Алигьери обернулся, чтобы сказать колкость, но не успел. Обладатель густых бровей и винного погреба заговорил первым:
— Куда ты так спешишь? Флорентийское войско находится совсем в другой стороне.
— Где? — спросил Данте.
— Неподалеку от моего замка. Они не захотели идти вдоль реки. Это долго, а главное — слишком заметно. Есть другой путь в обход горного массива, правда, там трудный перевал, который между Прато-Маньо и Консумой.
Данте посмотрел на графа недоверчиво:
— А почему я должен тебе верить? Я даже не знаю кто ты: гвельф или гибеллин. Ты ведь даже можешь специально заманить меня в ловушку.
Гвиди усмехнулся:
— Какой в тебе прок? Разве ты — великий воин? А насчет того, кто я, скажем так: я — Бартоломео Гвиди, этого вполне хватает и гвельфам, и гибеллинам, когда они просят меня дать им приют.
— Так что не миновать тебе моего угощения.
Бартоломео не соврал. За рощей у замка и вправду расположились на отдых флорентийцы. Ближе к крепостным стенам стояла телега с городским знаменем, около нее расхаживали охранники.
Гвиди повел своего гостя в замок. Там за столом пили вино командиры. Данте узнал главнокомандующего Ай-мерика де Нарбонна. Рядом с ним сидел Вьери деи Черки. Корсо Донати видно не было.
Черки с удивлением воззрился на своего пропавшего подначального:
— А ты как попал сюда? Я что-то не видел тебя в пути.
— Его привела муза Эвтерпа, — объяснил хозяин замка. — Помяните мое слово, этот молодой человек еще завоюет мир своими стихами.
Аймерик, сидящий с противоположного конца стола, с любопытством оглядел Данте и промолвил:
— Я люблю прованских трубадуров. Но в здешних краях поэтов еще не встречал. Вероятно, вы пишете на латыни?
— Нет, на италийском наречии.
— На этом вашем ужасном вольгаре[41]?! — воскликнул французский рыцарь. — Но зачем? Вы же, насколько я понял, достаточно одарены, чтобы изучить латынь в совершенстве!
— Я достаточно хорошо овладел ею, — объяснил Алигьери, — и согласен, что пока именно латынь — повелитель нашего языка. Но так будет не всегда. Найдутся верные сыны отечества, которые избавят италийский язык от его плебейской грубости. Он станет изысканнее латыни, я это знаю. А чем совершеннее язык — тем выше нация, поэтому я считаю для себя писание на родном языке делом не менее важным для отечества, чем сражения.
Аймерик некоторое время помолчал, переваривая услышанное, потом проговорил с удивлением:
— Ваши рассуждения поразили меня. Но по поводу сражений все же не могу согласиться с вами.
Бартоломео дал знак слуге наполнить опустевший кубок главнокомандующего и объявил гостям:
— Отдыхайте. Завтра вам предстоит нелегкий бой. А сегодня мы вместе и будем веселиться. Эй, музыканты!
Показались люди с виолами и лютнями. Обгоняя их, в залу ворвался Корсо Донати. Он выглядел плохо — весь в пыли, одежда кое-где порвана, пот катился градом с раскрасневшегося лица.
— Что расселись, как на пиру! Нужно выступать прямо сейчас! — крикнул он, задыхаясь.
— Что, Барон? — хохотнул Черки. — Местный крестьянин не разглядел твоего величия и спустил на тебя собак?
Глаза Корсо налились кровью. Выхватив кинжал, он метнулся к обидчику, но был схвачен мускулистой рукой хозяина замка.
— В моем доме ссоры запрещены, — жестко объяснил он. — Также не следует забывать, что командует флорентийским войском мессир Аймерик. Он и решает, когда выступать.
Корсо вложил кинжал в ножны, подошел к Аймерику и угрюмо сказал:
— Аретинцы совсем близко. Я пошел прогуляться в горы и заметил их лагерь. Хотел получше разглядеть, да вот... чуть не разбился, чудом ухватился за куст.
— Завтра на рассвете выступим, — ответил французский рыцарь.
Корсо озабоченно почесал затылок:
— Сейчас бы, мессир, завтра может оказаться поздно...
— Мессир Донати, — в голосе де Нарбонна послышалось раздражение, — я узнал про аретинский лагерь раньше, чем вы его увидели. У нас есть разведчики.
— Я понял, — отозвался Барон неожиданно безмятежным тоном, — не волнуйтесь, почтеннейший, мне не надо повторять дважды.
Барон наклонился к его уху и объяснил почти нежно:
— Не бойся, мой любезный, я не буду мстить тебе... пока мы воюем на радость милой Фьоренцы. А вот когда война закончится — ты узнаешь... что такое Корсо Донати. Твоей злой доле захочется посочувствовать, да, боюсь, некому будет...
— Ну что, родственничек? — послышался его воркующий бас. — Неудачный тебе командир попался? Потому, что молод ты еще, не разбираешь тайнописи знаков судьбы. В следующий раз спрашивай меня, не прогадаешь. Ты понял? Будешь спрашивать?
— Надеюсь, ты плохо слышишь? Не заставляй меня думать, будто жених моей троюродной сестры не отличается учтивостью.
— Я обдумывал твои слова, — сказал Данте, — в них нет истины, поскольку судьба каждого человека имеет свои собственные знаки. То, что хорошо для тебя, — неприемлемо для меня. Потому занимайся своей судьбой, а я займусь своей.
— Красивая речь, — голос Барона прозвучал почти ласково, — только вот интересно, как ты заговоришь, если твоя судьба окажется в моих руках?
— Боюсь, ты этого не узнаешь, ибо моя судьба находится в руках Божьих.
— Да... — Корсо повертел в руках пустой кубок, — но не забывай: Бог вершит свои дела руками людей... — Он с грохотом поставил кубок на стол и ушел, не попрощавшись. Данте еще долго сидел за столом, слушая замысловатые размышления графа Гвиди о поэзии и предстоящем сражении.
Примечания.
41. Лат. volgare — вульгарный.